Первый «массовый призыв» западных европейцев на русскую службу

Контарини посетил Москву в 1476–1477 гг. и нашел здесь значительное число иностранцев. Он завел дружеские отношения с «московскими греками», бежавшими в свое время из Константинополя. Большинство этих византийцев прибыло в Россию из Италии, особенно в свите Софьи Палеолог. Кроме греков, Контарини заметил некого «мастера Трифона, ювелира из Катаро»[534], и «мастера Аристотеля из Болоньи, строителя, который строил церковь на площади».

Имена других служилых иностранцев известны из русских источников и иностранных архивов. Мы видим послом Руси к Максимилиану Габсбургу грека Юрия Траханиота, в Персию из Москвы был послан итальянец Марк Руф (цель и подробности поездки не известны), в Милан ездил грек Георгий Перкамота. Выполняли дипломатические поручения также монетный мастер на русской службе итальянец Иван Фрязин, его брат Антон и др. В 1491 г. два немца — Иван и Виктор — нашли серебряную и медную руду на реке Цымле, находящейся в семи днях пути от реки Печоры. Известен еще итальянский мастер Павлин Дебосис, отливший в 1488 г. для Москвы удивительно большую пушку[535].

Появились на Руси и выписанные из Европы врачи. Эпидемии и моры являлись бичом Средневековья, поэтому желание иметь качественных лекарей можно понять. Однако судьба первых западноевропейских врачей, прибывших к московскому двору, была трагической. В конце XV в. в Москве появился венецианский врач Леон. Ему в 1490 г. поручили лечить старшего сына и соправителя московского князя Ивана Молодого. 32-летний князь скончался, и Леону отсекли голову спустя 40 дней после гибели его пациента. Возможно, происхождение врача способствовало столь мрачному финалу. Леон был немецким евреем. Евреев в принципе не пускали в Россию, а обнаружив, предавали смерти, если только те не имели высокого государственного покровительства или не соглашались сменить веру. Впрочем, другой доктор, немец Антон, которого Иван III долго держал в большой чести, тоже был казнен. Антону велено было лечить татарского князя Каракучу из свиты царевича Данияра. По версии русского летописца, Антон больного «уморил смертным зельем», за что был выдан головой сыну умершего. И хотя последний готов был отпустить врача на родину за деньги, великий князь приказал убить несчастного. Татары завели врача под мост и зарезали, как овцу[536].

В целом первый «призыв» иноземцев на московскую службу был в основном греко-итальянским. Присутствие греков в Москве после падения Царьграда неудивительно. Являясь с Х в. духовной дочерью Византии и частью константинопольского патриархата (формально — до 1589 г., фактически — до 1439 г.), Русь привыкла черпать на греческом Востоке кадры и религиозные идеи. И хотя Флорентийская уния 1439 г. поубавила уважения к грекам как паладинам истинной православной веры, прежняя привычка не пропала. К грекам относились почти «как к своим» и надеялись использовать их интеллектуальный потенциал как духовно-религиозных идеологов и учителей, а также придворных и дипломатов.

В свите царевны Софьи Палеолог в Москву прибыли ее родственники Дмитрий и Фома Ивановичи Рале или Ралевы. Москвичи быстро переделали их фамилию в Ларевы. Ларевы были приняты при дворе Ивана III и получили под Москвой в вотчину селения, которые до сих пор хранят в своих названиях память об этих владельцах-греках. В 34 км от Москвы возле современного канала им. Москвы находится Ларево. Еще две деревни Ларево находятся в 22–25 км на юг от Москвы. Недалеко от современного Дмитровского шоссе, рядом с первым упомянутым Ларевым, располагалась еще одна вотчина, принадлежащая Фоме Лареву, — Фомино. Дмитрий Ралев (Ларев) вместе с Митрофаном Карачаровым возглавлял посольство в Венецию и Рим в 1498-1504 гг. Помимо прочих дел Ралев по распоряжению Ивана III оформил сделку на покупку московским монархом заложенного «римским королем» Максимилианом ожерелья баснословной стоимости в 36 тыс. дукатов[537]. Скорее всего это было не простое украшение, а какая-то имперская регалия. В 1497 г. Иван III, как мы знаем, обзавелся печатью с двуглавым имперским «византийским орлом». Ожерелье Максимилиана могло быть еще одним имперским приложением к костюму русского «царя». Род Ларевых в России быстро прервался. Внук Фомы Ларева Иван Иванович умер бездетным и отдал свою вотчину в Верейском уезде Верейскому Волоколамскому монастырю[538].

Другие греки из свиты Софьи Палеолог — Никула и Эммануил Ивановичи Ангеловы — тоже стали придворными Ивана III. Про Никулу Ангелова известно, что он был с великим князем в Новгородском походе 1495 г. В 1504 г. он упомянут среди московских дворян, которые встречали имперского посла. Эммануил в 1509 г. упоминается как печатник великого князя Василия III. Род Ангеловых не получил продолжения в России. Вотчина Ангеловых, село Ангелово в 20 км от Москвы на запад на реке Баньке, перешло от Никулы Ангелова к Ивану Кувшинову, который продал его Иосифо-Волоколамскому монастырю в 1532 г.[539].

Лучше прижились в России греки Траханиотовы. Дмитрий и Юрий Эммануиловичи Траханиотовы прибыли в Москву с Софьей и при московском дворе царевны занимали первые места. Сын Дмитрия Юрий Малой при Василии III в 1506 г. являлся печатником, потом до 1522 г. был казначеем. С. Герберштейн назвал его даже «главным советником государя» Василия III и «мужем выдающейся учености и многосторонней опытности»[540]. Боярского чина достигли также сын Юрия Малого Василий и его дети, Иван и Никифор Васильевичи Траханиотовы. Оба служили казначеями. Род Траханиотовых существовал и в XVII в., один из Траханиотовых стал жертвой Соляного бунта в Москве в 1648 г.

Вообще в Москве помимо дипломатии греки считались специалистами в торговых делах, и поэтому их часто назначали казначеями. Последним приходилось оценивать и продавать казенные меха, закупать для государя различные заморские товары. Среди казначеев-«греков», кроме Траханиотовых, в первой половине — середине XVI в. известны Ховрины, Головины, Хозя Тютин[541]. Правда, родоначальники Ховриных и Головиных, прибывшие из Крыма, были больше итальянцами по крови, нежели греками.

Если присутствие православных греков в Москве выглядит уместным, то «пристрастие» московских властей к выходцам из Италии требует объяснения. В отличие от других западных европейцев, именуемых на Руси поголовно «немцами» (то есть немыми, не умеющими говорить «по-человечески»), итальянцы получили самостоятельное прозвище — «фрязи». Все иностранцы, посетившие Московию в XV–XVI вв., констатировали настороженность, а то и враждебность со стороны русских людей к приезжим с Запада «немцам». Сигизмунд Герберштейн — ученый, полиглот и тонкий наблюдатель, в начале XVI в. констатировал: «Московиты похваляются, что они одни только истинные христиане, а нас осуждают как отступников от первоначальной церкви и старинных Святых Уставов»[542]. Другие иностранные наблюдатели (и эрудиты, и люди поверхностные) солидарны в данном вопросе с заключением австрийского дипломата. Но вот итальянцы почему-то были выведены из «немцев» в особый разряд — «фрязей» и встречали на Руси по крайней мере в XV в., более доброжелательный прием.

Недоверие к «немцам» в целом легко объяснить долгим «закрытием» Руси от Запада. В отличие от немцев, итальянцы были хорошо известны в Северо-Восточной Руси до образования единого Московского государства. Подвластные Орде княжества вели торговлю с Востоком, и часто посредниками в ней оказывались, помимо крымских греков, итальянцы из крымских генуэзских колоний. Их и стали вначале звать «фрязями», а потом перенесли это название на всех итальянцев. Самый большой «крымский рынок», связанный с Русью, находился в Суроже (итальянский Солдайя, современный Судак). В Москве за греческими и итальянскими купцами из Сурожа закрепилось название «гостей-сурожан». Некоторые из них переселялись в Московское княжество, продолжая свое торговое занятие, а некоторые переходили на службу к московским князьям, достигая боярского достоинства. Еще в годы отрочества князя Дмитрия Донского упоминаются сурожане Михаил и Дементий Саларевы, сопровождавшие юного московского правителя в Орду. За заслуги перед московским престолом Саларевы получили деревни, которые до сих пор носят названия, связанные с ними: Саларево-Солослово в 23 км от Звенигорода. Другое Саларево находится в 23 км от Подольска в верховьях реки Сетунь.

Другими «гостями-сурожанами», перебравшимися в Москву, были Тропаревы. Фома Тропарев уже при Иване III получил подмосковное село, носящее впоследствии название Тропарево. Из генуэзской Кафы происходили позже сурожане Сафарины, в жилах которых также текла и греческая кровь. От них произошла одна из знатнейших русских боярских фамилий — Головины. Стефан Васильевич Сафарин «дал название» своей вотчине — селу Софрино на реке Воре, а с его сыном Григорием, получившим в Москве неблагозвучное прозвище Ховра («неопрятный»), связаны названия двух подмосковных сел: Ховрино на Лихоборке и Ховрино в 13 км от Крестовской заставы.

Бывшие фрязи Ховрины прославились в Москве как строители каменных сооружений. Григорий Ховра в 1405 г. построил за свой счет каменную церковь в Симоновом монастыре. Его сын Владимир, «гость-сурожанин» и одновременно московский боярин, возвел на своем московском дворе в 1450 г. каменный храм Воздвижения, а его дети Иван Владимирович Голова и Дмитрий Владимирович построили на своих московских дворах в 1480-х гг. «кирпичные палаты»[543].

С переселившимися в Московское княжество сурожанами и прочими крымскими «фрязями» связаны многочисленные селения с названиями Фрязино, Фрязиново, относящимися часто к первой половине — середине XV в. Так что фрязи, в отличие от немцев, были неплохо известны москвичам. Переселяясь в Москву, они принимали православие, а часто уже из Сурожа приезжали православными людьми. А вопрос веры был в XV в. для русских решающим в их отношении к иноземцу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: