Ночь седьмая. Часть 5 5 страница

Он ощущал, как кто-то по крупицам выдирает из его памяти уже несуществующие воспоминания о Чондэ, и это было нестерпимо больно, слишком невозможно, чтобы вытерпеть это, особенно ребенку, но никому будто не было до этого дела. Особенно Чондэ. Он просто стоял в стороне и ждал, пытаясь не замечать чужих страданий. Разве не он обещал Исину, что тот будет в безопасности? Ему никто и никогда не сделает больно! Так он говорил! Просил доверять! И Исин доверял, искренне верил, наивно полагался. Идиот! Теперь понятно, почему Чжан Исин так и не смог полностью доверять Чондэ и все время ждал от него удара в спину. Может быть они и забрали воспоминания, но не чувства. Не обиду, не злость. Он предал доверие, дав этому случиться. Ведь Исин был еще ребенком. Он не понимал, что происходит. Не понимал за что ему это. Никто и не пытался ему объяснить. Все, что он мог, это верить Чондэ.

Исин забыл обо всем. И даже забыл о том, что что-то забыл.

Это несправедливо. Почему все важные решения кто-то принимает за него? Почему никто не спросил, чего хочет он?

Злость разгоралась от осознания собственного бессилия. У него нет права голоса. Он ни на что не может повлиять. Так отчаянно сопротивляться неотвратимому и все напрасно. Все важные решения в собственной жизни принимает не он. Его ведут по ему неведомому пути, но ведут куда? И ведут зачем? Какой во всем этом смысл? Стоит ему хоть на секунду сойти с этого пути, и они просто стирают ему память и возвращают обратно, будто ничего не было. Сколько раз они проделали это и сколько проделают еще? Исин чувствовал, как вместе с воспоминаниями потерял часть себя. Его личность трескалась и распадалась, становилась противоречивой. Он не хотел снова терять часть себя. Не хотел быть сторонним наблюдателем собственных воспоминаний. Он просто хотел, чтобы из его жизни не забирали людей, которые заняли там важное, практически ключевое, место.

Исин упрямо подбрасывал дровишки в костер собственного гнева, потому что от этого он чувствовал себя сильнее. Именно злость на Чондэ, Смерть и других причастных к этому кошмару, давала ему силы сопротивляться. Она стирала преграды, отключала сознание. Сжирала изнутри, пока не захватывала контроль. Исин не был против. Он ликовал. Кто мог обвинить его в том, кем он стал, когда они сами сделали его таким. Делают его таким сейчас. Вместе с воспоминаниями они выжигают в нем веру в людей, особую чувствительность, с помощью которой он ощущал мир на уровне подсознания. Они даже не осознают, что делают только хуже. Эти меры оставляют след, который тянется через всю жизнь. И с каждым разом он становится только больше. Когда же они остановятся? Когда от Исина останется лишь выжженная полоса?

Что-то пробуждалось в Чжан Исине. Что-то темное, уже знакомое. Темнота струилась изнутри, из самых зрачков, растворяясь в карих глазах. Словно второе дыхание. Неведомая пугающая сила наполняла тело Исина. Он впитывал ее каждой клеточкой, пытался ей насытиться.

Исин не хотел, чтобы история повторялась. Он был полон решимости не дать отобрать у него воспоминания. Ни сейчас, ни потом. И если никто не собирается остановить эту вакханалию, он сделает это сам. Исин не тратил время на размышления о том, может он это сделать или нет. Не пытался постичь тонкости мира, механизм его работы. Он просто шел на таран.

Всего одна мысль, одна команда собственному телу подняться и неуловимое движение вперед, как сильная волна, будто выталкивая, поставила Исина на ноги. Это было легко. Никакого сопротивления. Еще несколько мгновений назад он был прижат к полу без возможности подняться, а потом взмыл вверх, будто его тело ничего не весило. Всего лишь потому, что он так захотел.

Сила переполняла Чжан Исина. Он чувствовал, как она бурлит в нем. Это дарило ему ощущение контроля над ситуацией. Давало власть. Она пьянила. Он не знал свои возможности, но был уверен, что одного взмаха руки, одного желания, четко сформулированной команды к действию, будет достаточно, чтобы снести часть Зала.

Откуда взялась эта сила? У нее должен быть источник. Исин знал, что ничего не дается просто так. Если где-то прибывает, значит где-то убывает. Но ему было плевать откуда. Сейчас для него имело значение только боль, пульсирующая в висках, обида, горечью отдающаяся в горле, и злость, которую все это порождало. Если делают больно, сложно сдержаться и не дать сдачи. И Исин не смог.

Он уверенно двинулся вперед, чувствуя, как тяжелеют его шаги, а перед собой видел только одну цель. Смерть. Слезы застилали обзор, щекотали кожу. По щекам до подбородка и вниз по шее. Отвратительное влажное чувство.

Всего несколько шагов. Детский крик еще звенит в ушах. Исин вытягивает вперед руку, готовый к удару. Он уже видит, как сильная волна, срываясь с ладони, ударяет вперед и сносит Смерть вместе с трибунами и присяжными к противоположной стене. Всего несколько секунд отделяет эту живую картину от реальности. Исин глубоко вдыхает и заносит ногу, чтобы в один широкий шаг оказаться со Смертью на расстоянии вытянутой руки, но не успевает ее поставить.

Тень, скользнувшая с правой стороны от трибун, врывается в узкий обзор за считанные секунды и, вцепившись пальцами в запястье Исина, отводит его руку вниз. Осознание происходящего приходит очень медленно. Исин мыслями не здесь. Он в том моменте, где бушует ударная волна. Этого замешательства достаточно, чтобы тень, с легкостью подхватив Исина под живот, стремительно потащила его назад, в другой конец Зала, до самой стены, в которую болезненно впечатала спиной.

— Хватит! — властно произносит чужой голос. — Чжан Исин, приди в себя!

Чжан Исин не может прийти в себя. Он все еще не сводил взгляда со Смерти и знал только то, что ему надо к ней. Напрыгнуть с разбега, вцепиться, вгрызться в чужое горло и не отпускать, не отпускать до победного.

— Пусти! — прорычал Исин, не зная кому, и попытался вырваться, но его держали крепко. — Отпусти меня!

— Я сказал хватит! — повысила голос тень, и вновь вжала Чжана в стену. — У меня нет сил с тобой бороться! Просто остановись! Приди в себя!

— Отпусти! — прокричал молодой человек, извиваясь в чужих руках. Он мог вырваться. Силы не равны, он чувствовал. Один сильный рывок и его не удержат.

— Чжан Исин! — холодные пальцы схватили Исина за подбородок, чтобы не дать возможность вертеть головой, и тень появилась в поле зрения, заслоняя собой все остальное. — Посмотри на меня!

Молодой человек сфокусировал взгляд на объекте нехотя, по необходимости. В тени дальней стены, под капюшоном черного плаща, начали различаться очертания чужого лица. Детали как текстуры прогружаются медленно. Исин несколько раз изменился в лице, прежде чем понял, кто перед ним стоит. Лицо Чондэ пугающе неузнаваемое. Бледное, непривычно худое, от чего скулы острее, под глазами, когда-то черными, а теперь грязно-серыми, темные тени. На побледневших дрожащих губах потеки крови, а по левой щеке, от шеи к глазу, раскинулась черная паутина, похожая на чернильные потеки вен. Чондэ напряжен и смотрит изможденно. Он выжимает из себя последние силы, выкручивает, заставляет себя, чтобы до конца оставаться полноценным, чтобы не упасть, не рассыпаться.

Злость улетучивается за считанные секунды, словно пар. Как дым растворяется в застоявшемся воздухе помещения. Ком подступает к горлу. Страх накатывает тошнотой. Сначала приходят эмоции, только потом понимание того, что пока Исин сражался с мельницами, настоящие чудовищные великаны буйствовали у него за спиной.

— Что?.. — еле выдыхает Исин не в силах закончить фразу, и от нереальности происходящего поджимает соленые от слез губы.

Крик ребенка смолкает, но картина не проясняется. Все остается таким же невозможным для понимания.

— Хватит, — мягче говорит Чондэ и устало наваливается на Исина, будто не в силах стоять. — Хватит с тебя. Ты видел достаточно, больше не надо смотреть.

И он холодной, ослабевшей рукой прикрывает глаза Чжана, не давая ему даже возможности увидеть, что происходит дальше. А Исин понимает, что, может быть, он и видел достаточно, но все это время смотрел вовсе не туда. Самое важное опять ускользнуло от его взора, проскочило сквозь пальцы.

— Нет, — твердо произносит Исин, — я хочу узнать, что было дальше.

Чондэ ослабленно сползает вниз, упираясь лбом в чужое плечо. Ему надо перевести дух. Сил совсем не осталось. Печать разрушена, и больше ничего не сдерживает разрушение его души. Это оказалось больнее, чем он ожидал.

— Ты и так знаешь, что будет дальше…

— Нет, не знаю, — капризно заявил Исин.

— Я не пришел, — выдохнул Чондэ, — не посмел нарушить запрет, предпочел нарушить обещание.

— Ты пришел, — успокаивающе проговорил юноша. — Ты пришел. Ты здесь, со мной.

Он коснулся чужой руки, которая все еще закрывала его глаза, ощущая подушечками пальцев полоску кольца, только вовсе не бумажного, а металлического. На безымянном пальце правой руки. И губы стали предательски дрожать вместе с голосом. По подсохшим дорожкам застроились новые слезы.

— Ты пришел, — повторил Исин, пропитанным слезами голосом, — пусть на это потребовалось много времени, но ты пришел.

— Слишком поздно, — еле выдохнул Чондэ. — Для этого уже слишком поздно. Мы бы были гораздо счастливее, если бы я не пришел. Я сделал только хуже…

— Не говори так, — запротестовал Чжан. Он отказывался верить в это. Не хотел допускать даже мысли, что это конец. Он понимал это слишком явственно, чувствовал неотвратимость, и оттого ему сильнее не хотелось в это верить. Но он не мог. Не мог просто потому, что Чондэ признал свое поражение. Заявил о том, что все это время он поступал неправильно, и каждое такое решение привело их к печальному концу.

— Это конец, Малыш Син, — с горькой усмешкой проговорил Чондэ, — окончательный и бесповоротный. Так что не проси с меня обещание вернуться к тебе, потому что я не смогу его сдержать. Не в этот раз.

— Врешь! — прокричал Исин. — Ты все это врешь! Постоянно мне врешь! Я заставлю тебя дать мне новое обещание! Такое, которое ты не сможешь нарушить. И ты придешь ко мне снова, несмотря ни на что.

— Хватит, — дрогнувшим голосом проговорил Чондэ. — Хватит с меня обещаний. Я устал. Я очень устал. И потакать твоим детским капризам и нянчиться с тобой я тоже устал.

Это должно было прозвучать грубо. Возможно должно было задеть Исина, но не задело. Он чувствовал, что эти слова только звук. В них абсолютно нет никакого смысла.

— Тогда почему? — произнес Исин еле слышно. — Ты говорил, что не любишь детей, тогда почему нянчился со мной все это время?

— Потому что… — Чондэ замялся, не в силах озвучить то, что уже давно вертелось в его голове. — Я любил тебя как своего собственного. Так, как должен был любить своего невинно убиенного брата, не рожденного ребенка или брошенного сына. Я любил тебя за них за всех. Это мое искупление…

Чжан Исин зажмурился, сглатывая слезы, и вцепился в чужие пальцы. Он не знал, как ему реагировать на эти слова. Не знал, приятно ли ему признание или беспокоит ли его, что оно в прошедшем времени. Не знал и того, хотел ли он быть чьим-то искуплением. Ему определенно хотелось, чтобы Чондэ любил его потому что он Чжан Исин, а не ради того, чтобы грехи прошлого были забыты, стерты, помножены между собой, превращаясь в плюс. Но он не знал, готов ли отказаться хотя бы от такой любви, ведь лучше так, чем никак вовсе. А еще он не знал, как реагировать на горячие слезы Чондэ, которыми пропитывалась ткань на плече. Хорошо, что Исин не видел его лица сейчас, потому что не был уверен, что сможет вынести еще больше боли, чем уже чувствует.

Это как в сопливой драме. Один поворот за другим. Ты знаешь наперед, что случится дальше, и молишься лишь о том, чтобы это поскорее прошло. Скучно и выматывающе. Бесчисленное повторение одних и тех же событий. Эмоциональность сбилась до нуля. Апатия. И боль не внезапными вспышками, не острая и колющая, а постоянная, ноющая. Бесконечная. Она не оставляет места ничему другому. Вся жизнь, все существование превращается в открытую рану. От такого количества болезненных событий не остается живого места. И уже не страшно, что дальше снова будет больно. Потому что привык. Потому что хуже уже стать не может.

Так думал Исин, зарываясь пальцами в волосы Чондэ, и ловил каждый момент их близости, потому что она была спасением, и, возможно, стоила всего пережитого. Нужно было что-то сказать, ответить, заполнить паузу, но не было для этого слов. Исин понимал, что должен утешить и приободрить, пообещать, что все будет хорошо, только сделать этого не мог. Он сам не верил, что что-то будет хорошо, а виртуозно врать не умел.

Чжан Исин держал в своих руках полностью разбитого человека. Того, кто раньше горел ярче любого солнца, а теперь еле тлел слабым, почти незаметным, угольком. Но это не делало его хуже, ничего не могло сделать его хуже. Даже после всего увиденного, Чондэ был слишком ярким. Исин был ослеплен любовью к нему.

— Я люблю тебя, — вместо утешения сказал он, находя в себе смелость наконец-то убрать чужую руку от своих глаз.

Исин сильнее сжал Чондэ в своих объятьях, будто боясь, что тот в любую секунду может раствориться. Чего-то подобного стоило ожидать, и он этого допускать не хотел.

— Я знаю, Исин, — с сожалением проговорил молодой человек, цепляясь пальцами за ворот чужой футболки сзади. — Я знаю.

Чжан поджал губы. Он ожидал совершенно другого ответа, но ему бы стоило привыкнуть, что фраза «я тебя люблю» не самая любимая у Чондэ.

— У нас все будет хорошо, — проговорил Исин, — даже если они заставят меня снова забыть о тебе, это не изменит моих чувств. Ты всегда сможешь ко мне вернуться. Обещаю. Я буду ждать тебя. Я даже сделаю себе татуировку напоминание, чтобы не забыть о том, что жду…

Чондэ ничего не ответил. Не было нужды в этом. Он устал отбирать у Исина надежду. Та не иссякала. С ней или без нее, больно будет в любом случае.

Они стояли в тишине, прислушиваясь к собственным чувствам и мыслям. Им бы хотелось остаться так навечно, потому что тогда не будет необходимости двигаться дальше, к печальному для них двоих концу.

Рука Чондэ больше не закрывала глаза, потому у Исина наконец появилась возможность посмотреть вокруг. Они больше не были в Зале. Сейчас они были на крыше высотного дома, стояли почти на самом краю. Исин ощущал, что рядом с ними есть еще кто-то, но увидеть не мог. Обзор не позволял. Но видеть и не нужно было, и так было ясно, кто стоит рядом. Важнее было то, что находилось впереди. С крыши открывался вид на другой дом. В ночи, серые стены дома пошли желтыми пятнами там, где в окнах горел свет, и черными дырами там, где света не было.

Исин даже не задумываясь отсчитал пять окон сверху от крыши и девять от левого угла дома. Пятое сверху и девятое слева — окно его комнаты. Он помнил это особенно четко, потому что, если дверь в комнату, находящаяся прямо напротив окна, была открыта, с улицы можно было увидеть, когда в прихожей загорался свет. Если тускло белеющий в темноте потолок озарял слабый желтоватый свет, значит пришло время возвращаться. Сам Исин с трудом мог заметить разницу в цвете потолка, зато Минсоку всегда удавалось мастерски различать эту разницу.

В этот раз, как и обычно бывало в такой поздний для прогулок час, в комнате Исина горел свет. Было что-то успокаивающее в том, чтобы смотреть на окна своего дома. Будто возвращаешься в прошлое, где не было этого хаоса. В то счастливое детство, каким его помнил Исин. Простое. Беззаботное. Веселое. Такое, какое должно быть у обычного ребенка.

В окне появился чей-то силуэт. Он определенно принадлежал ребенку, однако Исин отчего-то сомневался, что этим ребенком был он. Мальчик, а это определенно был мальчик, долго стоял неподвижно, вглядываясь сквозь стекло в темноту ночи, будто силился в ней что-то рассмотреть. Свет, лившийся из-за спины ребенка, не давал разглядеть, куда именно он смотрит, но Исин почему-то отчетливо ощущал, что взгляд его направлен на крышу, чуть правее, чем сейчас находится он. И осознание этого пробежало мурашками по спине. Ребенок в комнате Исина, который при этом определенно не Исин, внимательно смотрит на Чондэ, который сейчас стоит на крыше, а значит видит его, значит знает о его существовании.

Кто это? Такая мысль взорвалась в голове Исина, однако ответ нашелся почти мгновенно, когда ребенок в окне неожиданно резко задернул шторы.

Ким Минсок.

Это был он. Больше некому. Он был и до сих пор остается очень принципиален в вопросе задернутых штор, но почему-то только в комнате Исина. В детстве, когда он оставался у Чжана ночевать из-за того, что родители задерживались на работе, он всегда задергивал шторы перед сном. Жаловался, что ему мешает спать свет соседних окон. Поразительно, что в своей комнате он никогда не задергивал шторы. У него их вообще не было. А привычка задергивать шторы в комнате Исина на ночь осталась с ним даже тогда, когда они оба переехали. Исин по этому поводу никогда не спорил, даже странным не считал, а потом и вовсе привык. И только спустя много лет он вдруг узнал причину такого странного поведения.

Ким Минсок почему-то видел Чондэ.

Исин был так озадачен этим фактом, что не заметил, как Чондэ, оправившись от своей печали, потянул его куда-то за руку.

— Стой, — дернулся Чжан, — подожди.

Он хотел увидеть, что будет дальше. Хотел узнать, почему Минсок видит Чондэ. Потому ли, что Ким Минсок ребенок или же дело в том, что Чондэ сам позволяет ему видеть себя. Это загадка не давала покоя, как и чувство, что ни один из вариантов не является ответом.

— Идем, — Чондэ с силой дернул Исина за собой, — сеанс закончился. Прошу на выход из зала и не забывайте выбросить за собой мусор.

— Да можешь ты просто остановиться! — вскрикнул юноша и уперся ногами, отказываясь идти. — Я хочу узнать, что будет дальше. Куда ты несешься? Я уже видел достаточно! Что изменится от того, что я посмотрю еще немного?

— Вот именно! — сквозь зубы прошипел Чондэ, оборачиваясь к Исину. — Ты видел достаточно! И ничего не изменится от того, будешь ты стоять здесь или нет! Все это уже случилось и ничего с этим сделать нельзя!

— Я не собираюсь ничего с этим делать, — почему-то стал оправдываться Исин, — я просто хочу узнать, почему Минсок видел тебя.

— Ты тоже видел и что из того? — развел руками Чондэ. — Хватит искать второе дно там, где его нет. Тебе что, загадок мало?

— Так в том-то и дело! — в отчаянье прокричал Чжан Исин, всплеснув руками. — Он тебя видит, а я нет! Или ты думаешь, что я бы не обратил внимания на сомнительную темную фигуру на крыше соседнего дома, которая смотрит в мои окна? Это не выглядит нормально! И тем более, это не выглядит НЕ жутко!

Чондэ лишь тяжело вздохнул. Продолжать спор и повышать голос было бессмысленно. Исин был упертым ребенком. У них просто не было времени снова препираться. Чондэ должен был вывести Исина из лабиринта воспоминаний раньше, чем у него закончатся силы.

— Ты в любом случае этого не узнаешь, — тихо проговорил Чондэ, отворачиваясь.

— Почему?

— Потому что я тоже не знаю, — молодой человек снова обхватил запястье Исина и повел его прочь, — так что почему бы тебе просто не вернуться и не спросить у Минсока об этом самому? Это куда проще и эффективнее, чем играть в Шерлока, пытаясь отыскать разгадку в моих хреновых воспоминаниях.

— Ну, конечно, как же я и сам не додумался, — с сарказмом выдохнул Чжан, но покорно пошел за Чондэ, — эй, Минсок, привет, помнишь, в детстве ты видел какого-то мутного чувака на крыше соседнего дома, который смотрел в наши окна? Может скажешь мне, почему ты его видел? Может быть ты… экстрасенс?

— Сейчас все это не имеет никакого значения, — спокойно вторил ему Чондэ, — ничего не имеет. Важнее выбраться отсюда. У нас осталось не так много времени.

— Не так много времени до чего?

— До того, как воспоминания… — молодой человек замялся, не найдя подходящего слова, чтобы описать то, что случится потом, но, решив, что фактическое соответствие никто проверять не будет, выбрал самый простой вариант, — исчезнут. Если хочешь исчезнуть вместе с ними, я могу оставить тебя здесь.

— Исчезнут? В каком смысле? Их сотрут или что?..

— Просто исчезнут!.. — с нажимом пробормотал Чондэ. — Какая разница, что с ними станет?

Он прошли по длинной крыше до самого края, где остановился, чтобы подтянуть к себе Исина и обхватить его за пояс, прежде чем прыгнуть вниз, в самую черноту, которой обрывались воспоминания. Прежде чем полететь вниз, Исин зачем-то задержал дыхание, памятуя о своем неудачном столкновении с туманом на небесных островах. Перестраховаться лишним не будет никогда. Их тела вошли в черную, плотную как чернила, материю, встретившую их сопротивлением. Она окутывала своими щупальцами, оплетала конечности и не хотела пропускать дальше. Чондэ не шевелился, его примеру последовал и Исин. Когда они достигли самого дна, плотного, как будто илистого, Чондэ, напряженно поджав губы, с силой ударил по нему ногами, расчищая себе путь.

Дно оказалось потолком. Точнее, оно было там, где этот потолок должен был быть. Доподлинно неизвестно как вышло, что, пробившись сквозь дно, они рухнули в комнату. Исин, как брошенный мешок с картошкой, приземлился плашмя, Чондэ же грациозно словно кошка приземлился на ноги. Как и всегда.

Он не дал Исину времени на то, чтобы оглядеться или подняться самостоятельно. Просто схватил парня за шкирку, поднял на ноги и потащил за собой через всю комнату к двери. Исин лишь сдавленно пискнул, когда его подняли, и безропотно поплелся за Чондэ, быстро перебирая ногами. Лишь краем глаза он успел зацепить, в какие обстоятельства он попал в этом воспоминании.

Осознание происходящего сначала смутило Исина, потом удивило, а после он не удержался и злорадно подумал: «Так ему и надо». Теперь-то они точно квиты. Это ему за то, что пришлось наблюдать, как он спит с бесчисленным количеством девушек. Пусть теперь и сам полюбуется. Почувствует, каково это. Хотя, может быть, ему не так уж сильно это не нравится. Не так сильно, как не нравилось Исину находиться в такой же ситуации. Все, что он делает, это просто сидит на подоконнике, увлеченно болтая ногами, будто ждал, когда все это закончится.

Чжан Исину 16 и это его первый раз. Как хорошо, что тогда он вовсе не был в курсе, что за этим событием кто-то наблюдает. Он и без того слишком нервничал из-за происходящего.

— Извращенец, — тихо буркнул Исин, отворачиваясь и выходя из комнаты. В его тоне не было желания оскорбить, и сцен у фонтана по этому поводу он тоже устраивать не хотел, потому что, если быть честным, в этот момент в его голове что-то щелкнуло. Кажется, ему нравилась сама мысль, что Чондэ за ним в тот момент наблюдал. Она возбуждала.

Исин сделал глубокий вдох. Нет, он никогда не признается в этом кому-нибудь. Даже под пытками.

Они еще долго блуждали между воспоминаниями. Через крыши и коридоры, обходными путями миновали суть. Заходили в двери и выходили в окна, иногда наоборот. Просачивались через дымоход, исчезали в подвале. Это походило на прогулку переулками, когда минуешь главные улицы. Иногда Исину казалось, что он упускает какую-то очень важную суть, а иногда создавалось чувство, будто так он узнает гораздо больше.

Длинная прогулка резко оборвалась входной дверью старого бабушкиного дома. На дворе была ночь, ветер шумел в листве. Вдалеке слышалось стрекотание кузнечиков. Чжан Исин стоял на ветхом крыльце, смотрел на дверь дома, как баран на новые ворота, и не мог вспомнить, почему она ему так знакома. После всего увиденного, именно эта дверь, знакомая ему с детства, такая привычная, казалась незнакомой. Может быть в голове Исина что-то перемкнуло в тот момент, а может быть, это была вина искажения его собственного восприятия чужими воспоминаниями, но он очень долго пытался понять, где именно он находится. Ждать, пока молодой человек разберется с самим собой, никто не собирался.

Ким Чондэ распахнул перед Исином дверь и грубо втолкнул его в облако света, лившееся из-за нее. На какое-то время Исин потерял ориентацию в пространстве. Свет не резал глаза, но инстинктивно их хотелось закрыть. Нельзя было сказать, где верх, а где низ. Все было одинаково белым.

Исину казалось, будто его движение в этом пространстве стало заторможенным. Он как в замедленной съемке летел вперед, вращаясь вокруг своей оси, но пошевелиться не мог. Ни повернуть голову, ни пошевелить пальцами ему не удавалось. Все, что он мог, это покорно расслабиться, наблюдая бесконечно медленное вращение, и думать. Мысли бежали здесь впереди времени.

А потом вращение вдруг ускорилось. Исин даже не заметил, как оборвался свет, и непривычная темнота помещения поглотила его. Почти сразу за этим последовала боль. Чжан Исин приземлился на правый бок, ударяясь головой, и прокатился по полу, сделав еще несколько оборотов. Это настолько выбило его из колеи, что какое-то время он просто лежал, пытаясь осознать где он оказался и кто он вообще такой.

Правая рука, на которую он приземлился, болезненно ныла в плече. Перед глазами все плыло. Исин сдавленно застонал, еле шевеля ногами, сгибая пальцы на руках, чтобы оценить радиус поражения. В ушах звенело. Исин видел перед собой две размытые фигуры, которые о чем-то переговаривались, но все это казалось ему таким далеким, не имеющим к его реальности никакого отношения.

— Теперь это выглядит еще ужаснее, — послышался спокойный голос Смерти. Ей будто было безразлично происходящее.

— Твоими стараниями, — сипло вторил ей Чондэ. Его голос узнать было почти невозможно. Он был низким, хриплым, почти неразборчивым. Будто что-то случилось с его голосовыми связками.

— Она уже добралась до сердца, — Смерть отогнула полы плаща, чтобы оценить ситуацию, — наверно, сильно болит.

— Ты не поверишь, — с сарказмом выдавил Чондэ, пытаясь подняться. Он упер руки в подлокотники, чтобы на них перенести вес своего тела, но смог лишь чуть-чуть оторваться от кресла, а после обессилено рухнул обратно.

— Ничего, скоро это закончится…

— А можно как-то ускорить процесс?

— Тебе так не терпится умереть? — хмыкнула Смерть.

— В данных обстоятельствах я бы предпочел как можно быстрее…

— Что ж, ваше желание, и я повинуюсь, — с усмешкой произнесла Смерть и протянула руку вперед, намереваясь коснуться головы, однако сделать это не успела.

— Чондэ, — тихо позвал Исин. Его голова все еще шла кругом, то ли от удара, то ли от таких скачков в пространстве и времени. Наверно, ему никогда не быть космонавтом. Слишком уж плохо эти перегрузки сказываются на нем, в особенности на его желудке.

Он заставил себя подняться на руках, проглатывая подступающую к горлу жгучую желчь. Ему определенно не было хорошо. Оценив свои возможности, он решил даже не пытаться встать, это бы у него все равно не вышло, и пополз на четвереньках к креслу, в котором сидел Чондэ.

Исину потребовалось слишком много усилий, чтобы добраться до кресла. Он уцепился ослабевшими руками за подлокотники, чтобы подтащить свои ноги, но пальцы соскользнули, и он чуть не раскроил себе череп о деревянный угол. Везение спасло его от такой участи. Не пытаясь больше совершить никаких перемещений или переменить свое положение, он просто осел на пол, зацепляясь пальцами за подлокотник. Исин с трудом подтянул к себе ноги, сгибая их в колене, и от такой неудобной позы стала ныть спина. Хотелось ее выпрямить, но сидеть так удавалось лишь несколько секунд, так что Исин бросил эту затею сразу же.

И Смерть, и Чондэ в молчании наблюдали за потугами Исина.

— Как ты? — как можно мягче, насколько это было возможно учитывая теперешний его голос, спросил Чондэ, и еле смог поднять руку, чтобы потрепать Исина по волосам.

— Мне не очень хорошо, — закрывая глаза, Чжан прислонился лбом к подлокотнику, чтобы перевести дух. Тошнота накатила новой волной.

— Ничего, — ободряюще прохрипел Чондэ, — скоро пройдет.

Исин промычал что-то невразумительное в ответ и тяжело вздохнул. Ему определенно не нравилось это «ничего» и «скоро пройдет». Вообще не нравилось, что кто-то с ним говорит. Все фразы сейчас он воспринимал как «бла-бла-бла», и сосредоточиться на их значении просто не мог. Как и не мог понять, что с ним происходит. Он начал прислушиваться к себе, чтобы определить, насколько сильно болит его голова или как сильна тошнота, стоит ли о ней беспокоиться и просить бумажный пакет.

— А ты? — вдруг произнес Исин, вскидывая голову, потому что почувствовал, что должен хотя бы для виду побеспокоиться сейчас не только о себе. — Ты в порядке?

Почему?

Странный вопрос.

Он возник в голове Исина и дальше него мысль не шла.

По какой-то причине только сейчас, только спустя столько времени с того момента, как он снова вернулся в Зал Суда, он догадался посмотреть на Чондэ.

Почему?

Этот вопрос был собирательным. Общим для всего.

Почему он не догадался посмотреть на Чондэ раньше? Вероятно, ему в голову даже мысль не могла прийти, что с Чондэ могло быть что-то не так, хотя он своими глазами видел еще пару минут назад, что что-то явно было с ним не так. Почему это не показалось ему странным?

Исин подавился воздухом, как только взглянул на Чондэ. Он выглядел хуже, чем можно было вообразить. Как будто он сошел с экрана какой-нибудь очередной голливудской картины про зомби или просто людей, зараженных каким-нибудь смертельным вирусом. Он выглядел не просто плохо. Он выглядел ужасно. Такой его вид не был совместим с жизнью, но и Чондэ был не очень жив уже давно. И тем не менее…

У него была бледно-синяя кожа, какая бывает, пожалуй, только у трупов, и под этой кожей опасно пульсировали фиолетовые дорожки вен, переплетающиеся с той самой чернильной паутиной, которую видел Исин несколькими минутами ранее в воспоминаниях. Глаза Чондэ были не покрасневшими, они были красными, как если бы все капилляры разом лопнули. Однако даже не лицо и не его безвольная поза пугали больше всего. Становилось страшно от взгляда.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: