Эпилог. Долго и счастливо

Северус Снейп был и навсегда останется эгоистом, и едва ли любовь сможет изменить эту черту его характера. По утрам, до того, как выпить чашку крепкого черного чая, он рявкал на Гермиону. Ему доставляло огромное удовольствие цапаться по разным мелким поводам: например, чья очередь идти через дорогу к миссис Джиггер за асфоделем. Временами Северус мрачнел из-за осознания собственной зависимости и отправлялся в Запретный лес, чтобы как следует похандрить.

Но — парадоксально — Северус был чутким любовником. Казалось, ему точно было известно, когда Гермиона провела с зельями слишком много времени, и он выманивал ее из погребка при помощи хитрых уловок и оскорблений, зачастую используя эти две тактики одновременно. Он находил для Гермионы все новые и новые интересные книги, и многие из них не имели никакого отношения к алхимии. А однажды, убедившись, что это не будет так уж неприятно, Северус вместе с Гермионой навестил ее родителей. Однако он не желал общаться ни с кем из ее друзей, за исключением Пенелопы, которая, впрочем, тоже не была избалована его визитами.

А когда Гермиона поддразнивала его и говорила, что из-за любви он становится все менее и менее слизеринцем, Северус отвечал, что его благополучие неразрывно связано с одной вздорной ведьмой, которая, ко всему прочему, еще и болтушка, и что в его же интересах считаться с этой особой.

И таким образом именно Северус незадолго до тридцать четвертого дня рождения Гермионы заметил, что она постепенно впадает в уныние. И именно он — хоть и в присущей ему саркастичной манере — предложил решение проблемы.

* * *

Гермиона была в погребке и хмуро наблюдала за тем, как ингредиенты для зелий один за другим отправляются в две дюжины котлов.

Она занималась приготовлением этих составов уже неделю.

— Большая удача, что настроение зельевара не влияет на Глоток умиротворения, — сказал Северус, скользнув взглядом по недавно полученной партии дорогостоящих лягушачьих мозгов, пока Гермиона двигалась от одного котла к другому, с недовольным видом помешивая содержимое каждого из них. — Едва ли Глоток гнева будет хоть кем-то востребован.

— Да ладно? — ворчливо ответила Гермиона, завершив обход и вернувшись к столу. — Ты хочешь сказать, что не принимал его все эти годы?

— Хммм… Пожалуй, стоит подлить тебе Зелье немоты.

— Отстань.

Северус театрально вздохнул:

— Нет, что-то точно не в порядке. И раз уж все совершенно точно хорошо здесь, — он махнул рукой в сторону котлов, — значит, методом исключения приходим к выводу, что проблема здесь, — он протянул руку через стол и пару раз легко стукнул Гермиону по лбу.

— То, что я не улыбаюсь от уха до уха, еще…

— Ну-ну, — сказал Северус, отвлекаясь от лягушачьих мозгов, — между сосредоточенностью и выражением безысходности на твоем лице есть огромная разница.

Гермиона подумала было наградить его раздраженным взглядом, но решила, что не стоит наказывать его за то, что он так хорошо ее знает.

— Не знаю точно, что не так, — медленно сказала она, изучая теперь кипящие котлы и пытаясь понять, в чем же проблема. — Все идет так хорошо: в Европе не осталось ни одной волшебной аптеки, которая не покупала бы зелья у нас, и чары на пристройке хорошо держатся, — они работали над этими чарами вместе полгода назад, и в результате подвал удалось увеличить вдвое, — а пока тебя не было, Киркик прислал сову, обещая опубликовать обе наши статьи в следующем номере.

— А, — мягко ответил Северус.

— Что — а? — спросила Гермиона, агрессивно вздернув подбородок.

— Ну конечно, ты несчастлива. Все слишком просто для того, у кого необъяснимая тяга к сложностям.

— То, что я люблю трудности, еще не значит, что у меня к ним тяга!

— Тебе необходимы трудности, — усмехнулся он.

Вопреки недавнему решению, Гермиона передумала и раздраженно уставилась на него. А затем ей вдруг пришло в голову, что одной из причин, почему она с ним подписала тот явно не предвещавший ничего хорошего договор десять лет назад, было то, что ей отчаянно хотелось чего-то нового и волнующего.

— Это некрасиво — пользоваться легиллименцией, пока я сплю, — пробормотала она.

— Мадам, вы меня оскорбляете. Мне тоже нравятся трудности, и ничто не сравнится с попытками понять тебя методом проб и ошибок.

— Ну тогда — тебе скучно здесь? — спросила она, обводя рукой их лабораторию.

— Нет. Думаю, мне нравится изучение зелий больше, чем тебе, и все, что варю я, должно быть приготовлено традиционным способом. Насколько тебе известно, я никогда не питал особой страсти к связыванию чар.

— Мне кажется глупым не пользоваться этим преимуществом, — ответила Гермиона, подавляя вздох. — Но я достигла своего потолка: на этом континенте больше не осталось ни одного, даже самого завалящего клиента, которого нужно было бы покорить, и мне не хотелось бы искать их еще: от аппарации через часовые пояса мне становится дурно, и я слабо представляю себе перелет через Атлантику на метле.

— Ну вот, проблема решена: изобрети новый вид транспорта, — невозмутимо предложил Северус, и только легкая усмешка в уголках губ выдавала его. — И это займет тебя на пару месяцев.

Гермиона закатила глаза, а затем печально добавила:

— Все, что я изобрела — способ продавать зелья магглам, ты же знаешь. Ведь если собрать всех ведьм и волшебников вместе, мы и половины Лондона не займем. Это просто ужасно, что…

— Гермиона, — перебил Северус, нахмурившись и скрестив руки на груди.

— Но ведь их так много! И я думаю, — продолжила она, увлекшись, — что при нынешнем положении дел часть денег волшебников все равно каждый год утекает в тот мир — их меняют на фунты или франки, или йены в Гринготтсе. А в обратную сторону это происходит лишь тогда, когда магглорожденные покупают учебники и школьную форму. У нас дисбаланс в торговле в пользу магглов, а так быть не должно.

— Это отличная причина, почему именно так и должно быть.

— Уверена, имей мы достаточно времени, мы смогли бы придумать способ гарантировать секретность магического общества, — сказала Гермиона, постукивая подушечками пальцев по столешнице и глядя в пространство.

— И получить одобрение всех магов и волшебников?

— Ну да, разумеется, это в первую очередь. Ты был совершенно прав тогда. Я не могу заниматься этим в одиночку, на свой страх и риск, ставя под удар всех. Думаю, мне стоит изучить процесс одобрения. Я много читала об изменениях магического законодательства, когда пыталась освободить домашних эльфов, но это будет чуть-чуть потруднее…

— Вовсе нет, — сказал он, выпрямляясь в полный рост и глядя на Гермиону поверх своего крючковатого носа. — Это просто сама простота. Тебе всего-то и придется, что изменить правила, по которым магглорожденные не допускаются в Уизенгамот, не говоря уже о том, что туда не допускаются те, кому меньше шестидесяти. Сделай так, чтобы тебя назначили, и тогда ты сможешь выдвигать свои предложения. Убеди хотя бы половину чрезвычайно консервативных членов Уизенгамота, что твоя сумасшедшая авантюра — на самом деле хорошая идея. А затем представь официальный проект, надеясь, разумеется, что министр его подпишет, а не вытащит палочку и не разнесет в пух и прах.

— Думаю, мне, в таком случае, нужно просто баллотироваться в министры, — ответила Гермиона, широко улыбаясь. — Если мне, так или иначе, придется убеждать Уизенгамот, я могу сделать это с позиции силы и власти.

Северус уставился на нее, не сводя глаз.

— И это займет меня на пару месяцев, — мягко добавила она, направляясь к лестнице.

— Ну нет, — угрожающе пробормотал он, ловя ее запястье и резко поворачивая ее к себе. — Ты никуда не пойдешь.

— Северус…

— Начинай свою кампанию сегодня после обеда, если тебе так хочется, но есть одна более… насущная трудность, которой ты должна уделить внимание. И немедленно.

— Вот же паршивец, — поддразнила его Гермиона, обнимая за шею. — Тебя всегда заводили ссоры.

— А почему, ты думаешь, я на тебе женился? — проворчал Северус в ответ, увлекая женщину к столу в лаборатории и склоняя лицо к ее лицу.

— Мммфффф…. Мммфффф….

— Хотя мне бы хотелось, чтобы ты перестала спорить, когда я пытаюсь тебя поцеловать, — добавил Северус, отпуская ее.

— Лягушачьи мозги!

— А, да, конечно! — фыркнул он, сметая ингредиенты в коробки, и всего за десять секунд отправил бутылочки в кладовую и наложил очищающее заклинание на стол.

Символически запротестовав, Гермиона все же позволила усадить себя на столешницу.

— Наверху есть отличная удобная кровать, ты же знаешь.

— Слишком далеко, — ответил Северус и хищно улыбнулся, задирая ее юбку.

— Да что же… — но именно этот момент он выбрал для того, чтобы склониться над шеей Гермионы и проникнуть пальцами за преграду ее трусиков, и у женщины тут же пропало желание протестовать. — Ладно, я… принимаю твои доводы.

Она неуклюже нащупала пуговицы на его брюках, чтобы ему самому не пришлось отвлекаться оттого, что он делал — ну право слово, чем молния не угодила? — а затем пальцами ног стянула с него и брюки, и трусы.

Северус обхватил Гермиону рукой, пока она лихорадочно расстегивала его рубашку. И как только ее ладони коснулись его кожи, Северус порывисто прошептал:

— Я никогда, никогда не буду воспринимать твою готовность быть со мной как должное.

«Ох, Северус…»

Разумеется, Гермиона не могла забыть, но она простила его — прощала все полнее с каждым годом. Тот, кто любит, не замечает невзгод — или переживает их. Возможно, в этом все дело: Гермиона давно смирилась с тем, что он совершил, принимая во внимание то, что он прилагал все усилия, чтобы исправить содеянное.

И теперь, когда он провоцировал ее заняться сексом, она чувствовала всплеск желания и вместе с тем острую радость оттого, что они дошли до этой точки, точки, где она чувствовала только удовольствие, а он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы снова проявлять инициативу. Только через два года после того, как Гермиона вернулась к Северусу, и когда она уже привыкла всегда делать первый шаг, он осмелился сам попросить ее о близости.

Иногда Гермиона гадала, что было бы, если бы они сближались постепенно, естественно, если бы в постель их привело взаимное притяжение, а не его желание подчинить ее. Любила бы она его больше? Ненавидел бы он себя меньше?

Но что проку в таких раздумьях? Северус делал ее счастливой, несмотря на ожидания совершенно противоположного, и она знала, что он то же самое мог бы сказать о ней.

Наклонившись к нему, Гермиона дала им обоим возможность подумать о чем-то другом.

Когда примерно через двадцать минут они оба, запыхавшись, упали на стол, юбка Гермионы была в нескольких местах порвана, а брюки Северуса все еще болтались у лодыжек из-за того, что он так и не разулся.

«Великолепно».

— Ну? — спросил он как будто сурово, помогая Гермионе лечь так, чтобы ее голова лежала у него на плече.

— Как всегда — «отлично», — ответила она, ласково похлопав его по плечу.

Гермиона уже привыкла к тому, что ему необходимо точно знать, что и ей было хорошо.

Она повернула голову, взглянула на часы и с легкой улыбкой отметила, что стрелка «Северус» указывала на отметку «настолько счастлив, насколько это возможно», и подумала, что сейчас, вероятно, самое время, чтобы продолжить разговор.

— Ты действительно имел в виду, что я могу баллотироваться в министры?

— Да ради Мерлина, — хмыкнув, ответил он.

— Ты точно не будешь возражать, если я попробую изменить законы?

— Я очень возражал, когда ты попробовала обойти закон, — без тени сарказма ответил он, — но если ты получишь поддержку министерства, это по определению будет значить, что ты сделала все возможное для сохранения необходимой секретности.

— Спасибо, — тихо сказала Гермиона, глубоко тронутая его словами: ей было отлично известно, насколько это больной вопрос для всех чистокровных магов, не исключая Северуса.

— Да, и все же, — ответил он и немного повел плечом, чтобы привлечь Гермиону ближе, — помни, что твои шансы добиться этого равны примерно моим шансам быть снова принятым в приличном обществе с распростертыми объятиями.

— Возможно, одно другому не помешает. Возможно, у меня получится…

— Издать министерский декрет? — сухо спросил он. — Провозгласишь август «месяцем Северуса Снейпа»?

— Поставлю тебя во главе Отдела по распределению зелий среди магглов, — закончила она, пихая его. — Хотя сдается мне, ты для этой работы недостаточно серьезен.

Он беззвучно рассмеялся в ее волосы.

— Северус… — сказала она после нескольких минут тишины. — Я думала, мы с тобой уже давно все обсудили.

— А я так не думаю, — кисло сказал он.

— Тебя это очень расстраивает?

Северус молчал так долго, что Гермиона уже подумала, что он не слышал ее. Но потом он отвел ее кудри от левого уха и прошептал:

— Когда в раздоре с миром и судьбой,

Припомнив годы, полные невзгод,

Тревожу я бесплодною мольбой

Глухой и равнодушный небосвод —

Тогда, внезапно вспомнив о тебе,

Я малодушье жалкое кляну,

И жаворонком, вопреки судьбе,

Моя душа несется в вышину.

С твоей любовью, с памятью о ней

Всех королей на свете я сильней.

— Шекспир? — догадалась она и взяла его за руку.

— Действительно.

— Ты больше никогда не цитируешь «Фауста».

— Моя дорогая Леди Насмешница, — ответил он, — вы сделали его ненужным.

_______________

Примечания:

1. И это действительно Конец. На тот случай, если кому-то интересно, первый набросок этой истории был закончен до выхода последней главы “Chaos is Come Again” theatresm, поэтому окончание моей истории вовсе не ответ на ее историю. На самом деле, я изначально собиралась сделать это коротким рассказом, в котором Северус получает заслуженное наказание, влюбляясь в Гермиону, которая только счастлива никогда его больше не видеть, когда истекает срок действия договора. Однако герои не хотели вписываться в мои планы, и, в конце концов, я сдалась, понимая, что это будет гораздо более трудно представить себе. Будет ли обоснованно, если она простит ему то, что он совершил, и сможет ли он стать таким человеком, которому она, в конце концов, отдала свое сердце. (Надеюсь, это действительно выглядит достаточно обоснованно.) Я не такой уж большой любитель счастливых финалов в традиционном понимании. Я за обнадеживающие финалы.

2. «Когда в раздоре с миром и судьбой…» — У. Шекспир, 29-й сонет, второй катрен пропущен. (Сонет приводится в изумительном переводе С. Я. Маршака. — прим. перев.)

3. Аплодисменты следующим замечательным созданиям: Eris Anglachel, которая давала мне советы во всем, начиная от магической логистики и заканчивая поэзией; Moaning Myrtle за ее тщательную вычитку и внимание к деталям (все ошибки, которые вы, возможно, обнаружили, вкрались в текст уже после того, как она его вычитала — моя вина); Worksnaper’ам, которые обсуждали этот фанфик и побуждали меня сделать его лучше; Intacta, которая привела мою латынь в надлежащий вид; моей матери, которая убедила меня опубликовать этот текст, несмотря на содержание, и моему многострадальному мужу, который с честью справился с разговорами типа: «А ты уверен, что эта сцена сработает?»

4. И грандиозные аплодисменты, переходящие в овацию всем вам, дорогие читатели. Отклики на эту историю поразили и восхитили меня — не только потому, что их было так много, но потому, что они заставляли меня много размышлять. Уверена, что именно в этом настоящая перспектива писательства, в независимости оттого, оригинальное это произведение или фанфик, — в связи между автором и читателем. Некоторые из вас говорили, что я повлияла на вас, поэтому, думаю, будет справедливо заметить, что и вы повлияли на меня — или, по крайней мере, на «Что обещаем мы».

Это не совсем та история, которую я собиралась продолжать, когда опубликовала первую главу. Я не меняла сюжета, но добавила новые сцены, другие сцены поставила в ином порядке — и куда больше перекраивала и возилась с текстом, чем привыкла. Думаю, это история стала лучше из-за ваших вопросов, мечтаний и обсуждений, поэтому спасибо вам. Спасибо за то, что читали, за то, что писали отзывы и спасибо за то, что впустили меня в свою жизнь. Баллы всем вашим факультетам.

Конец

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: