ОБЩЕНИЕ: ТРАДИЦИОННЫЕ

ИССЛЕДОВАНИЯ И НОВАЯ

ПРОБЛЕМАТИКА

Проблема общения, наряду с проблемами личности и группы, является одной из базовых проблем социальной психологии. Как и проблема личности, проблема общения имеет междисциплинарный характер. Кроме того, общение, как и личность, представляет собой, с одной стороны, категорию психологической науки, а с другой — оно является обиходным понятием с точки зрения современного че­ловека, употребляемым в самых разных контекстах человеческой жиз­недеятельности.

Указанные обстоятельства можно рассматривать как трудности в разработке проблематики общения, а можно, наоборот, — как допол­нительные ресурсы для такой работы. В любом случае стоит учитывать взаимопроникновение научного и обыденного контекстов рассмотре­ния проблемы общения. Это взаимопроникновение характеризует прежде всего область прикладных исследований общения в социальной психо­логии и область социально-психологической практики.

Все это делает проблему общения «вплетенной» в контекст реаль­ной жизни общества и каждого отдельного человека. Изменения, про­исходящие в мире на рубеже XX и XXI вв., не могут не оказать влия­ния на исследование этой проблематики и на расстановку в ней но­вых акцентов.

В социальной психологии принято выделять три уровня общения — межличностный, внутригрупповой и межгрупповой. При этом наиболее часто предметом теоретического анализа и эмпирического изучения становится межличностное общение, или общение в диаде, которое фактически и рассматривается как синоним понятия общения, если не делается специальных уточнений.

В отличие от категории личности, психологическая категория об­щения является специфически российской, исторически связанной с философской традицией марксизма и с теорией деятельности, разра­ботанной в психологии на ее основе. Эта традиция лежит в основе Многих исследований общения, проведенных в том числе и в соци­альной психологии [см., например: Леонтьев А. А., 1997а; Общение и оптимизация совместной деятельности, 1987].

Для отечественной культурной традиции характерен в то же время нравственный аспект в рассмотрении общения, нашедший отражение в работах о. Павла Флоренского, определявшего человеческое познание как «живое нравственное общение личностей» [цит. по: Леонтьев А. А., 19976, с. 271—272], а также в письмах физиолога А. А. Ухтомского, рас­пространившего свое учение о доминанте и на сферу человеческого общения [Ухтомский, 1996]. Этот нравственный аспект в рассмотрении общения утверждается прежде всего в гуманистической традиции в пси­хологии [см., например: Психология с человеческим лицом... 1997] и оказывает большое влияние на практику психологической и социаль­но-психологической помощи людям (подробнее об этом см. в главе 19).

Таким образом, в отечественной психологии проблема общения традиционно решается не изолированно, а в контексте культуры в широком смысле слова, и это, безусловно, обогащает психологичес­кий анализ общения, но в то же время делает сложным выделение «чистых» конкретно-научных ракурсов рассмотрения этой проблемы, и, в частности, ее социально-психологического аспекта.

Обращение к истории психологической науки показывает, что «сам факт межличностного общения на протяжении десятилетий оста­вался парадоксально незамеченным ею. Развитие психологических представлений о человеке протекало, можно сказать, под знаком «не­распознанного диалога»». «Об этом свидетельствует, в первую оче­редь, позднее рождение социальной психологии — по существу един­ственной психологической дисциплины, в которой исследование об­щения является изначальной и основной функцией» [Хараш, 1979. С. 32, 33]. В то же время «в самой социальной психологии... прочно утвердилась традиция исследования "общения без обращения"». Это означает, что традиционно изучаются различные социально-психо­логические феномены, «составляющие условие и продукт процесса общения как такового, его промежуточные "опорные пункты"» — межиндивидуальные отношения, социометрические позиции, совпа­дение—несовпадение мнений, целей, ценностей, норм, стереотипов, социальных установок и т.д. и т.п., тогда как сам диалогический пласт межличностных взаимодействий, где именно и свершается «таинство» групповой интеграции и дифференциации, выносится за рамки эм­пирического исследования и становится объектом чисто умозритель­ных суждений» [там же].

Отечественная социальная психология, имея в качестве культур­ного образца западную социальную психологию, с одной стороны, и опираясь на идеи отечественной психологии, с другой, оказалась пе­ред непростой задачей увязать между собой эти две разные традиции. Попытка соотнести отечественную и западную традиции в подходе к анализу общения в социальной психологии через выделение в его

структуре коммуникативной, интерактивной и социально-перцептивной сторон [Андреева, 1996] оказалась очень продуктивной, поскольку в результате преодолевался разрыв между указанными традициями и появлялась возможность «наводить мосты» между ними. Общение в этом подходе рассматривается как способ связи (обмен информаци­ей) между действующими (взаимодействующими) индивидами, стре­мящимися к достижению взаимопонимания (воспринимающими друг друга определенным образом). При этом подчеркивается несводимость понятия общения к каждому из трех выделенных в нем компонентов. Вместе с тем такой подход позволяет при анализе целостного процес­са общения учесть разработку каждого из компонентов в отдельности.

Направления исследований общения, сложившиеся в отечествен­ной психологии в течение трех последних десятилетий, можно услов­но разделить на собственно социально-психологические направления и направления, связанные с другими областями психологической на­уки. К последним относятся: 1) изучение трансформации психических процессов в условиях общения; 2) психолингвистические исследования общения; 3) онтогенетические исследования общения; 4) изучение обще­ния в контексте обучения и воспитания.

Необходимо дать их краткую характеристику, поскольку все они так или иначе связаны с изучением проблемы общения в социальной психологии.

1. Трансформация психических процессов в условиях общения иссле­дуется в рамках общей психологии с ее попытками поиска новых перс­пектив в изучении человеческой психики. Традиционно общая психо­логия исследовала психические процессы отдельного индивида, и вопрос о том, как данные процессы изменяются в ситуации общения индивида с другими людьми, стал естественным продолжением раз­вития экспериментальной общей психологии [Ломов, 1975]. Наиболее подробно изучалось влияние общения на такие психические процес­сы, как восприятие (зрительное и слуховое), память и мышление [см., например: Проблема общения в психологии, 1981].

Начало этой традиции в отечественной психологии положили еще в 20-е годы прошлого века экспериментальные исследования В. М. Бех­терева, создателя коллективной рефлексологии. Бехтерев разработал принцип сравнительного анализа психических процессов индивида в условиях изолированной деятельности и в условиях его общения с д ругими людьми. Осуществив серию экспериментов по индивидуаль­ному и совместному выполнению заданий на восприятие, выявление различий и сходства объектов, решение творческих задач и некоторых других, Бехтерев экспериментально доказал, что группа влияет на индивида позитивно, при этом «слабые» испытуемые получают от групповой работы больше, чем «сильные» [Бехтерев, 1994].

Таким образом, в экспериментах В. М. Бехтерева организовыва­лось собственно внутригрупповое общение, связанное с деятельнос­тью группы, что является крайне важным для последующего анализа проблемы общения в социальной психологии.

Особое место в рамках описываемого общепсихологического на­правления изучения влияния общения на протекание психических процессов занимают исследования психических процессов человека в специфической ситуации диадического общения — общения человека с компьютером. Эта ситуация в современной социальной психологии рассматривается шире и обозначается как общение людей между со­бой, опосредованное компьютером, что придает проблеме современ­ное звучание (см. главу 12).

2. Психолингвистические исследования общения — направление исследований общения, преимущественно связанное с психолингвис­тикой, предмет которой определяется как «соотношение личности со структурой и функциями речевой деятельности, с одной стороны, и языком как главной образующей образа мира, с другой» [Леонть­ев А. А., 19976. С. 19]. Поскольку психолингвистика имеет непосред­ственное отношение к общению, «весьма близкой ей психологичес­кой дисциплиной является социальная психология и психология общения как часть последней» [там же. С. 21]. Три линии психолингвистических исследований общения отчетливо демонстрируют связь психолингви­стики с социальной психологией.

В рамках первой линии разработаны, в частности, схема анализа коммуникативной структуры речи (текста) [Ушакова и др., 1989] и метод интент-анализа выступлений в политической дискуссии [Ушако­ва и др., 1990], использующиеся в современных прикладных исследо­ваниях общения в социальной психологии.

Вторая линия представлена в рамках особой дисциплины — линг-восоциопсихологии, или семиосоциопсихологии, рассматриваемой как раздел социальной психологии общения [Дридзе, 1980]. В качестве еди­ницы общения здесь выделяется текст (сообщение), анализируются место коммуникативной деятельности человека среди других видов общественной деятельности и место текстов в структуре социальной коммуникации. Предметом специального рассмотрения является «эф­фект смысловых ножниц», определяемый как «возникновение "семи­отического вакуума"», вызванного несовпадением смысловых "фоку­сов" речи в процессе общения» [там же. С. 181]. Важным моментом подхода является разработка возможных путей преодоления этого эф­фекта, что представляет большой интерес для общественной практи­ки. Лингвосоциопсихология, по мнению А. А. Леонтьева, является стыковой наукой второго поколения, сам факт появления которой -

признак научного прогресса.

Третья линия исследований осуществляется в рамках психосеман­тики и, пожалуй, наиболее интенсивно развивается в последние годы [Артемьева, 1999; Петренко, 1988; Шмелев, 1983]. В русле этой линии проведено множество экспериментальных работ с помощью большого класса психосемантических методов (первым из которых был метод се­мантического дифференциала Ч. Осгуда). В экспериментах реконструи­ровались индивидуальные и групповые субъективные семантические пространства, а также семантические структуры межличностного вос­приятия, измерялась когнитивная сложность личности, изучались эт­нические стереотипы и эффективность речевого коммуникативного воздействия.

Психосемантические методы используются также в исследовани­ях психотерапевтического общения. Кроме того, в последние годы предпринимаются попытки на основании результатов психосеманти­ческих исследований прогнозировать реальное поведение человека в общении. В частности, с помощью методов визуальной психосеманти­ки через реконструкцию семантических пространств межличностного восприятия изучались установки коммуникативного поведения лич­ности, а именно установки личности в кооперативно-конфликтном взаимодействии, и на основании полученных результатов строился прогноз коммуникативных стратегий и реального поведения испыту­емых в конфликтных ситуациях [Джерелиевская, 2000]. Предпринята также попытка использовать психосемантический подход в качестве «единого концептуального языка, способного стать средством описа­ния феноменов общения, объяснения их механизмов и основных за­кономерностей, внесения преобразований в содержание и протека­ние общения» [Доценко, 1998. С. 5].

В психосемантических исследованиях последних лет этот акцент на рассмотрении проблем реального человеческого общения связан с потребностями анализировать общение в условиях социальных ситуа­ций, которые порождены в том числе и происходящими социальны­ми изменениями.

3. Онтогенетические исследования общения ведутся в возрастной психологии. В ней изучаются, в частности, изменения в общении, происходящие в процессе онтогенетического развития индивида. Эти изменения тесно связаны с проблемами социализации, в рамках ко­торой общение рассматривается как одна из сфер становления лично­сти человека, наряду со сферами деятельности и самосознания. Здесь очевиден прямой контакт с социальной психологией, и фактически речь идет о междисциплинарных исследованиях, методология прове­дения которых разрабатывалась Л. С. Выготским при изучении роли общения в развитии психики человека [Выготский, 1982].

Другой поворот междисциплинарных исследований онтогенеза общения связан с онтопсихологическим подходом в психологии, разра­ботанным Б. Г. Ананьевым. Центральной задачей этого подхода являет­ся системный анализ всех возрастных стадий психического развития индивида, жизненного пути личности и изменения характеристик человека как субъекта труда, общения и познания.

Развитие общения в детстве, отрочестве и юности традиционно находилось в центре внимания специалистов и сегодня продолжает изучаться в возрастной и социальной психологии [см., например: Лисина, 1997]. При этом проблема общения взрослых людей, хотя фактически и затрагивается в большинстве исследований, однако пока еще не стала предметом специального анализа. Вместе с тем именно этот аспект рассмотрения общения становится востребованным в со­временных условиях, когда взаимодействие людей в усложняющихся и конфликтных социальных ситуациях становится все более пробле­матичным и возрастают требования к общению в разных видах про­фессиональной деятельности.

4. Общение в контексте обучения и воспитания — направление исследований общения, которое связано с педагогической психоло­гией. В рамках этого направления акцент делается на изучение специ­ально организованного (обучающего и воспитывающего) общения прежде всего взрослых и детей. Такое общение получило название пе­дагогического [Леонтьев А. А., 1979].

Важнейшей психологической характеристикой педагогического общения является его диалогичность. В связи с этим анализируются психологические характеристики педагогического общения как вос­питывающего диалога [Петровская, Спиваковская, 1983], одна из ко­торых — равенство позиций воспитателя и воспитуемого — вызывает споры. Согласно альтернативной точке зрения на этот вопрос, такое равенство является принципиально невозможным в силу разницы в опыте, уровне рефлексии, знаниях и умениях воспитателя и воспи­танника, педагога и ученика.

Демонстрация такого равенства, вопреки указанным соображени­ям, может свидетельствовать о наличии манипулятивной составляю­щей в педагогическом общении. Манипулятивный аспект педагоги­ческого общения, его соотношение с диалогической ориентацией, возможности и ограничения манипуляции и диалога в педагогичес­ком общении — все эти вопросы становятся предметом психологи­ческой рефлексии и эмпирического изучения.

Проблема педагогического общения является одной из централь­ных в педагогической социальной психологии — еще одной «стыковой на­уке второго поколения», контуры которой были обозначены в 70-е годы

прошлого века и которая активно развивается в наши дни [Реан, Ко-ломинский, 1999].

В последние годы в условиях быстрого распространения новых информационных технологий и проникновения массовой культуры во все сферы общественной жизни возрастает роль педагогического общения (как непосредственного межличностного контакта педагога с учеником) в процессах социализации ребенка и трансляции культу­ры. В связи с этим возникает необходимость в проведении исследова­ний, выявляющих особенности педагогического общения в новой социальной ситуации, а также в разработке методов повышения «кон­курентоспособности» педагогического общения как инструмента со­циализации в новом информационном поле.

Завершая краткий обзор направлений изучения общения в отече­ственной психологии, можно выделить две основные тенденции, от­ражающие характер их развития в последние годы. Первая заключает­ся в том, что в рамках каждого из этих направлений осуществляются определенные трансформации, обусловленные происходящими в об­ществе переменами, хотя этот процесс идет достаточно медленно и нуждается в интенсификации. Вторая связана с утверждением меж­дисциплинарного статуса этих исследовательских направлений, что приводит к складыванию в их русле «стыковых наук второго поколе­ния», таких как лингвосоциопсихология и социальная педагогичес­кая психология.

К собственно социально-психологическим направлениям исследо­вания общения относятся: 1) изучение общения в условиях совмест­ной деятельности; 2) изучение связи общения и личности; 3) изуче­ние общения как коммуникативного воздействия; 4) изучение про­блем невербальной коммуникации. Каждое из этих направлений в той или иной степени отвечает на вызовы, предлагаемые новой социаль­ной ситуацией.

1. Общение в условиях совместной деятельности. На протяжении ряда лет эта проблема являлась одной из ведущих в исследованиях кафедры социальной психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ло­моносова и разрабатывалась, в частности, в сотрудничестве с колле­гами из Карлова университета (Прага). «Проблема взаимосвязи обще­ния и деятельности относится к числу принципиальных методологи­ческих проблем не только социальной, но и общей психологии. При­знание органического единства, которое существует между общением и деятельностью, не снимает острой дискуссии по вопросу о харак­тере их связи» [Общение и оптимизация совместной деятельности, 1987. С. 6].

Содержание этой дискуссии касается как достаточно общих во­просов («порождает» ли деятельность общение, или они выступают

«равноправными» формами индивидуального бытия человека, или общение само является деятельностью), так и более конкретных. Од­ним из таких конкретных вопросов является выяснение механизма воздействия деятельности (в данном случае совместной деятельнос­ти) на общение и, наоборот, общения на совместную деятельность [там же].

Результаты исследований, посвященных изучению конкретных механизмов взаимосвязи и взаимовлияния общения и совместной де­ятельности (таких, как межличностные предпочтения, атрибутивные процессы, стереотипизация, межличностная обратная связь и др.), позволяют выявить вклад общения в оптимизацию совместной дея­тельности, что открывает широкие перспективы для изучения про­блемы в современных условиях.

2. Общение и личность. Изучение влияния общения на личность и личности на общение представляет особый интерес, поскольку свя­зывает между собой «межличностную» и «внутриличностную» реаль­ности человеческого существования.

В определенном смысле это направление исследований является «параллельным» изучению влияния общения на психические процес­сы человека. Во-первых, оба эти направления наглядно иллюстриру­ют идею Жане—Выготского об интериоризации, иными словами, о превращении межиндивидных взаимодействий во внутренние (пси­хические или личностные) структуры человека и тем самым показы­вают, что онтогенетически и психика, и личность человека являются интериоризованными процессами общения. А, во-вторых, в обоих направлениях речь идет о том, какие изменения претерпевают эти внутренние структуры человека в условиях общения.

Однако есть и существенное различие: в анализируемом направ­лении вследствие признания наличия связи между общением и лич­ностью переосмысляется само понятие личности. «Проблема «общение и личность»», — как указывает А. У. Хараш, — вырастает в «основной вопрос» психологической теории личности. Во всяком случае, реши­тельный поворот от моно-(интра-) субъектных представлений о лич­ности к «коммуникативным» (интерсубъектным) понятиям составля­ет едва ли не важнейшую особенность развития советской психологии последних лет» [Общение и оптимизация... 1987. С. 30].

Описываемый подход к пониманию личности получил название интерсубъектного (в противовес традиционному интрасубъектному). Интерсубъектный подход «берет в качестве своего отправного пункта не самого по себе индивида, а его связь с другими индивидами и усматривает в этой связи не нечто внешнее по отношению к его лич­ности и жизнедеятельности, а ее внутреннюю смысловую ткань» [там же. С. 31]. Это означает, что общение есть не просто вид поведения, 68

«вступление» или «невступление» в которое является делом созна­тельного выбора человека, когда он может «воздержаться» от обще­ния, «выйти» из общения, «уйти» от него. Общение здесь понимается как состояние, в котором субъект находится постоянно, независимо от того, вовлечен ли он в акт намеренной коммуникации с другими людьми. Коммуникативное состояние, с точки зрения Хараша, «пред­ставляет собой интегративное понятие, объединяющее в одно целое теорию общения и теорию личности» [там же. С. 33—35]. В рамках ин­терсубъектного подхода выделяются состояния закрытого общения (монолога) и состояния открытого общения (диалога), а также пред­лагается типология коммуникативных состояний личности, которые принципиально делятся на защитные состояния самоподачи и состо­яния самораскрытия.

Диалектическую связь между общением и личностью вскрывала и М. И. Бобнева, давая психологическую характеристику личностного об­щения, под которым понималась «субстанциональная форма существо­вания и проявления внутреннего мира личности», т.е. личностное об­щение рассматривалось «как основная форма личностного существова­ния человека» [Проблема общения в психологии, 1981. С. 242, 254].

Была предложена интересная и достаточно неординарная типоло­гия форм личностного общения, критерием для построения которой выступила степень презентированности в общении внутреннего мира личности — от «предельной замкнутости» до «полной открытости» [там же. С. 246]. Баланс тенденций «раскрытия» и «сокрытия» внутрен­него мира личности в общении обеспечивается социальным нормиро­ванием. Выделяются макросоциалъные (общественные) и микросоци­альные (групповые) нормы личностного общения. К макросоциальным нормам, регулирующим представленность в общении внутреннего мира личности, относятся, в частности, культурные, тендерные, возраст­ные, профессиональные нормы, а к микросоциальным — нормы кон­кретных малых групп, к которым принадлежат индивиды.

Оба класса норм подвержены изменениям, которые могут происхо­дить неравномерно и в разной степени затрагивать разных людей. В част­ности, в нашей стране в последние годы происходит столкновение тра­диционной культурной нормы самораскрытия как в интимно-лич­ностном, так и в деловом общении с тенденцией повышения культуры делового общения как общения формализованного и структурирован­ного, в котором личностные проявления строго регламентированы. Это противоречие между традиционной и новой макросоциальными нор­мами приводит к разного рода коллизиям, например, к взаимонепо­ниманию и к конфликтам в реальном деловом общении носителей разных норм.

Эмпирическое изучение связи между общением и личностью ве­дется в рамках проблемы личностных предпосылок успешности об­щения, рассматриваемой в двух основных ракурсах — через анализ качеств личности, необходимых для успешного общения [Бодалев, 1995], и через исследование личностных ограничений, ведущих к воз­никновению трудностей в межличностном общении [Куницына с со­авторами, 2001]. Эта проблема представляет собой составляющую бо­лее широкой проблемы коммуникативной компетентности.

Значимость проблемы коммуникативной компетентности в усло­виях повышения требований к профессиональной культуре предста­вителей «человекоориентированных» профессий резко возрастает. Причем коммуникативная компетентность является в равной мере фактором, обеспечивающим эффективное профессиональное обще­ние как в условиях рыночной экономики и конкуренции, так и при создании систем социальной и психологической поддержки людей, принадлежащих к социально незащищенным слоям населения. Разра­ботка принципов и техник диагностики и развития компетентности личности в общении является актуальной задачей социальной психо­логии [Жуков, Петровская, Растянников, 1990].

3. Общение как коммуникативное воздействие. Оказание воздей­ствия на партнера или аудиторию традиционно рассматривается как одна из главных целей общения. Понятие коммуникативного воздей­ствия сложилось в социальной психологии в традиции изучения мас­совой коммуникации как процесса убеждения и изначально связано с необихевиористскими представлениями об общении.

В рамках традиционного стереотипа коммуникативного воздей­ствия, трактуемого как монолог, «коммуникатор и реципиент мыслят­ся на почтительном расстоянии один от другого, подобно стрелку и мишени», а «сообщение... уподобляется при этом пуле, нацеленной в сознание реципиента, выполняет функцию дистантного переносчика содержаний из одного сознания в другое» [Хараш, 1979. С. 24-25]. Это традиционное понимание коммуникативного воздействия, будучи переосмысленным с позиций интерсубъектной трактовки общения и личности, позволило обосновать долгосрочную эффективность диало­гической стратегии коммуникативного воздействия в общении, в част­ности в массовой коммуникации, в лекционном общении, а также в психотерапевтической практике.

Процесс коммуникативного воздействия, с этой точки зрения, «всегда предполагает встречу личностных позиций, личностных смыс­лов коммуникатора и реципиента и по природе своей диалогичен» [там же. С. 33]. При этом следует иметь в виду, что, «строго говоря, путем коммуникации «передается» не предмет, а субъективная пози-70

ция коммуникатора, в то время как предмет постигается реципиен­том в явном или скрытом диалоге с коммуникатором» [там же. С. 27].

В межличностном диалогическом общении можно выделить два аспекта воздействия: воздействие как мотив, цель общения одного или обоих собеседников и воздействие как изменение вследствие обще­ния, его реальные последствия. Межличностный диалог — это обще­ние, центрированное на процессе, а не на результате. Его участники не имеют цели оказать воздействие друг на друга, уважают личност­ную свободу друг друга, но, тем не менее, (а точнее, именно поэто­му!) это воздействие оказывают [Психология с человеческим лицом, 1997. С. 204]. Постановка цели воздействия в межличностном обще­нии, согласно логике описываемой позиции, лишает его диалогичес­кой направленности и сводит на уровень монологического — автори­тарного или манипулятивного — общения.

Манипулятивное общение рассматривается как один из видов пси­хологического воздействия, осуществляемого, как правило, коммуни­кативными средствами. Манипулятивное коммуникативное воздействие предполагает искусное и скрытое «вкладывание» манипулятором собст­венных целей в сознание объекта манипуляции [Доценко, 1997]. Фак­тически манипулятивное воздействие означает скрытое управление жизнью другого человека. Проблема манипулятивного воздействия является одной из острых проблем в современной социальной жизни, поэтому изучение культурных, социальных, межличностных и внут-риличностных предпосылок, психологических механизмов и техноло­гий воздействия, а также способов защиты от него становится крайне актуальной научной задачей [там же].

Особая проблема в социальной психологии — проблема воздей­ствия во внутригрупповом общении, и, в частности, проблема воз­действия в рамках социально-психологического тренинга [Петровская, 1989; Жуков, Петровская, Растянников, 1990], где основными меха­низмами воздействия принято считать самораскрытие, сопровождаю­щееся конструктивной обратной связью. Изучение межличностной обратной связи как воздействующего сообщения является одним из направлений исследований, ведущихся в этом русле [Петровская, 1989; Соловьева, 1992].

4. Проблемы невербальной коммуникации. Невербальное общение вызывает растущий интерес социальных психологов, что связано, по-видимому, с его большей распространенностью и меньшей контро­лируемостью по сравнению с вербальным общением. Сравнение вер­бальных сообщений с невербальными показывает, что последние от­личают большая многозначность, ситуативность, синтетичность, спонтанность [Куницына и др., 2001].

Важной стороной проблемы конгруэнтного общения является со­ответствие вербального сообщения невербальному рисунку поведе­ния человека. В случае расхождения вербальной и невербальной со­ставляющих коммуникации, как показывают исследования, реципи­ент неосознанно реагирует именно на невербальную составляющую общения как заслуживающую доверия. В этой связи разрабатывается проблема невербальных индикаторов лжи и искренности, что пред­ставляет сегодня большой интерес не только для западной, но и для отечественной социальной психологии (на кафедре социальной пси­хологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова эти иссле­дования ведутся под руководством Ю. М. Жукова) [см., например: Симоненко, 1998].

Декодирование невербального сообщения носит характер психо­логической интерпретации, осуществляющейся в условиях многознач­ности невербального поведения и неочевидности его смысла. В качест­ве основных категорий интерпретации невербального поведения вы­делены следующие: действия, эмоциональные состояния, интеллектуально-волевые процессы, межличностные отношения, ка­чества личности, социальные роли и статусы, а также формы обра­щения и взаимодействия [Лабунская, 1999]. Перечисленные катего­рии образуют круг психологических значений невербального поведе­ния (в терминологии В. А. Лабунской), причем преимущественное использование определенных категорий характеризует разные типы психологической интерпертации, которые в свою очередь связаны с характером деятельности «интерпретатора» [там же].

Адекватность интерпретации невербального сообщения зависит от развитости способности к психологической интерпретации и понима­нию невербального поведения. Эта способность входит в круг социаль­но-перцептивных способностей, которые занимают важное место в струк­туре социальных способностей личности [там же]. Таким образом, про­блема интерпретации невербального сообщения оказывается связанной с проблемой личности в общении. Более того, изучение невербального общения выводит как на проблемы культуры и социума, поскольку оно культурно и социально обусловлено, так и на проблемы личности и индивидуальности, поскольку оно индивидуально. В этом смысле изуче­ние невербальной коммуникации представляет собой область соци­альной психологии, в которой, как в фокусе линзы, собрались раз­ные проблемы этой науки, поэтому проводимые здесь исследования крайне значимы для развития социальной психологии в целом.

Представленный обзор основных направлений исследования об­щения в отечественной социально-психологической традиции свиде­тельствует о следующих ее особенностях. Прежде всего, категория обще­ния рассматривается в соотношении с двумя другими категориями

психологической науки — с деятельностью (в данном контексте — с совместной деятельностью) и личностью. Кроме того, изучаются двусторонние связи в категориальных парах «деятельность—общение» и «общение—личность».

Категория личности переосмысляется в рамках интерсубъектного подхода к общению. Интерсубъектный подход, имеющий глубокие фи­лософские и общекультурные корни, обосновывает идею о коммуника­тивной природе личности. С другой стороны, этот подход противопостав­ляет традиционное рассмотрение общения как вида поведения и пони­мание общения как коммуникативного состояния личности, которое не имеет временных границ («начало общения» — «конец общения») и не зависит от сознательного намерения индивида (вступать или не всту­пать в общение, продолжать его или выходить из контакта).

Другая значимая характеристика отечественного социально-пси­хологического подхода к общению заключается в переосмыслении традиционного для социальной психологии понятия коммуникатив­ного воздействия: в рамках интерсубъектного подхода коммуникатив­ное воздействие рассматривается не как внесение коммуникатором новых содержаний в сознание реципиентов, а как диалогическая орга­низация взаимодействия коммуникатора с аудиторией, как встреча их личностных позиций в пространстве диалога.

Еще одна традиция в рассмотрении общения в отечественной соци­альной психологии — обращение к анализу соотношения вербальной и невербальной коммуникации, к интерпретации невербальных проявле­ний человека в общении, а также к изучению рассогласований между вербальной и невербальной составляющими общения. Эта линия иссле­дований близка западной традиции изучения коммуникации.

Перспективы в разработке проблематики общения в социальной психологии связаны с усилением тенденции к кооперации с другими науками, ведущими исследования в этом предметном поле, и, в част­ности, с другими отраслями психологии (общей, возрастной, педаго­гической, клинической психологией, а также психологией личности). В сфере методологии и методов исследования будет, по-видимому, возрастать роль феноменологической и понимающей традиции и, со­ответственно, дискурсивных и качественных методов исследования. Кроме того, можно ожидать интенсивного развития областей фунда­ментальных и прикладных исследований, а также разнообразных форм практической работы, связанных как с манипулятивной, так и с гу­манистической ориентациями в общении.

Можно выделить следующие современные тенденции в разработке проблематики общения в социальной психологии:

1. Появляются новые ракурсы в рассмотрении традиционных про­блем общения. Речь идет о проблемах коммуникативного воздействия,

общения, опосредованного использованием технических средств (те­лефонное консультирование, общение в Интернете), межличностно­го понимания, интерпретации невербального поведения, делового общения, коммуникативной компетентности и др.

2. Все большее внимание начинает уделяться определенным фено­менам общения — диалогическому и доверительному общению, за­трудненному общению, слушанию, манипуляции, конфликту и др.

3. Ведется активная исследовательская работа по созданию техно­логий эффективного общения как в различных профессиональных сферах (управленческой, политической, юридической, в сферах услуг, рекламы и маркетинга, работы с персоналом, связей с общественнос­тью, коммерческих и международных отношений и в определенных пределах в педагогической, медицинской и психотерапевтической сфе­рах), так и в ситуациях повседневного общения (например, в семье, в сфере поиска брачного партнера). Специальный интерес представля­ют ситуации взаимодействия людей с представителями официальных или профессиональных структур (например, с работниками правоох­ранительных органов, сферы услуг, сетевого маркетинга), в которых фокус смешается с профессионала (вооруженного технологиями эф­фективного профессионального общения) на человека, задача кото­рого состоит в том, чтобы не стать объектом манипуляции и защитить свои интересы.

Литература

Андреева Г. М. Социальная психология. М, 1996.

Артемьева Е. Ю. Основы психологии субъективной семантики. М., 1999.

Бехтерев В. М. Данные эксперимента в области коллективной рефлексо-логии//Бехтерев В. М. Избр. работы по социальной психологии. М., 1994. С. 353-375.

Бодалев А. А. Личность и общение: Избр. психологические труды. 2-е изд. М., 1995.

Выготский Л. С. Мышление и речь//Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т. 2. С. 5-361.

Джерелиевская М. А. Установки коммуникативного поведения: диагнос­тика и прогноз в конкретных ситуациях. М., 2000.

Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М, 1997.

Доценко Е. Л. Межличностное общение: семантика и механизмы. Тюмень,

1998. Дридзе Т. М. Язык и социальная психология. М., 1980. Жуков Ю. М., Петровская Л. А., Растянников П. В. Диагностика и развитие

коммуникативной компетентности. М., 1990.

Куницына В. П., Казаринова Н. В., Погольша В. М. Межличностное общение. СПб., 2001.

Леонтьев А. А. Педагогическое общение. 2-е изд. М.; Нальчик, 1996.

Леонтьев А. А. Психология общения. М., 1997а.

Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М., 19976.

Лабунская В. А. Экспрессия человека: общение и межличностное позна­ние. Ростов-на-Дону, 1999.

Лисина М. И. Общение, личность и психика ребенка. М.; Воронеж, 1997.

Ломов Б. Ф. Психические процессы и общение//Методологические проб­лемы социальной психологии/Отв. ред. Е. В. Шорохова. М., 1975. С 151-164.

Общение и оптимизация совместной деятельности/Под ред. Г. М. Андрее­вой, Я. Яноушека. М., 1987.

Петренко В. Ф. Психосемантика сознания. М., 1988.

Петровская Л. А. Компетентность в общении. Социально-психологичес­кий тренинг. М., 1989.

Петровская Л. А., Спиваковская А. С. Воспитание как общение-диалог// Вопросы психологии. 1983. № 2. С. 85- 89.

Проблема общения в психологии/Отв. ред. Б. Ф. Ломов. М., 1981.

Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в пост­советской психологии/Под ред. Д. А. Леонтьева, В. Г. Щур. М., 1997.

РеанА. А., Коломинский Я. Л. Социальная педагогическая психология. СПб., 1999.

Симоненко С. И. Психологические основания оценки ложности и правди­вости сообщений//Вопросы психологии, 1998. № 3. С. 78-84.

Соловьева О. В. Обратная связь в межличностном общении. М., 1992.

Ухтомский А. А. Заслуженный собеседник: Письма к Е. И. Бронштейн-Шур//Интуиция совести. СПб., 1996. С. 248-308.

Ушакова Т. Н., Павлова П. Д., Зачесова И. А. Речь человека в общении. М., 1989.

Ушакова Т. П., Латынов В. В., Павлова А. А., Павлова Н. Д. Ведение полити­ческих дискуссий. (Психологический анализ конфликтных выступле­ний). М., 1990.

Хараш А. У. Личность, сознание и общение: к обоснованию интерсубъек­тивного подхода в исследовании коммуникативных воздействий// Психолого-педагогические проблемы общения/Под ред. А. А. Бодалева. М., 1979. С. 17-35.

Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности. М., 1983.

СОЦИАЛЬНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА

Характеристики общения детерминированы не только совместной деятельностью и личностными свойствами общающихся индивидов, но и их групповой принадлежностью. Живя среди людей и обладая даром и потребностью общения, человек испокон веков должен был устанавли­вать границу между «своими» — соратниками в отражении общей угро­зы и товарищами в достижении общих целей и «чужими», другими, непонятными, а потому потенциально опасными. Способом маркиров­ки «своих» и «чужих» и являются социальные стереотипы, позволяю­щие без конкретной проверки быстро классифицировать окружающих.

Как известно, термин «стереотип» в науки о человеке ввел амери­канский журналист и политолог У. Липпман, использовав его в издан­ной в 1922 г. книге «Общественное мнение» при анализе влияния имею­щегося знания о предмете на его восприятие и оценку при непосред­ственном контакте¹. И хотя Липпман не был ни первым, ни единственным автором, постулировавшим наличие неких «когнитивных карт», опо­средующих и направляющих процесс социального познания, предло­женный им термин приобрел исключительную, причем растущую по­пулярность. Так, в 1999 г. на очередном конгрессе Европейской ассоци­ации экспериментальной социальной психологии, проходившем в Оксфорде, из 33 симпозиумов 13 были сфокусированы на проблемати­ке стереотипов, предубеждений, дискриминации. В том же году на съез­де Американского общества экспериментальной социальной психоло­гии на 6-ти из 18-ти симпозиумов обсуждались аналогичные вопросы.

Неувядающая актуальность исследования социальных стереотипов обусловлена, на наш взгляд, двумя основными причинами. Первой из них является высочайшая общественная значимость процессов и яв­лений (межэтнических столкновений, религиозной нетерпимости, соперничества между полами и т.п.), для характеристики которых используется данное понятие. Напомним, что практически с момента включения в научный оборот липпмановские «картинки мира в голо-

ве человека» были интерпретированы как общепринятые, стандарт­ные, а потому всегда несколько упрощенные и предвзятые представ­ления людей о членах собственной группы и особенно о членах иных социальных групп. Исторически так сложилось, что подавляющее боль­шинство исследований подобных априорных социальных образов было посвящено этническим стереотипам. В этом плане классическим и до наших дней не потерявшим своего значения является исследование Д. Каца и К. Брейли, которые в начале 30-х гг. изучали расовые и этнические стереотипы студентов Принстонского университета и об­наружили высокую степень согласия в приписывании некоторых черт десяти этническим группам [Katz, Braly, 1933]².

Впоследствии термин «стереотип» был распространен и на анализ восприятия людьми представителей собственной и другой политичес­кой, религиозной, культурной, сексуальной и т.п. ориентации, своей или иной профессии, своего или иного возраста, экономического положения и т.д. С недавнего времени стало модным, к примеру, изу­чение так называемых тендерных стереотипов.

Разнообразие и мобильность социальных общностей, к которым принадлежит и с которыми сталкивается современный человек, не­престанно ставят перед ним задачу поиска границ между «своими» и многочисленными и меняющимися «чужими». Обретение и утрата чув­ства групповой идентичности стали перманентной социально-психо­логической коллизией личности на рубеже веков, что надолго обес­печит социальную психологию «заказами» на исследования стереоти­пов. «На стыке веков, — отмечает С. Фиск, — социальные психологи Запада с энтузиазмом продолжают работать иглой, пытаясь заштопать межгрупповые прорехи на ткани общества и вышить внутригруппо-вые паттерны идентичности» [Fiske, 2000. Р. 299].

Вторая причина популярности понятия «стереотип» достаточно прозрачна — оно хорошо вписывается в доминирующую в современ­ной социальной психологии когнитивистскую ориентацию.

История и современное состояние изучения стереотипов связаны с систематически возобновляющимися попытками ответить на три глав­ных вопроса: 1) что такое стереотип, каковы его свойства? 2) почему он возникает? 3) можно ли, а если да, то как его изменить?

Отвечая на первый вопрос, социальные психологи сегодня почти единодушны в том, что «стереотипы — это характеристики, которые описывают членов социальных групп или категории, приписываются им

¹ Первоначально слово «стереотип» (твердый отпечаток) появилось в 1798 г. в полиграфии для обозначения печатной формы — копии с типографского набора.

² В дальнейшем этнические стереотипы изучались еще у двух поколений сту­дентов из Принстона — в 50-е и 60-е годы.

или ассоциируются с ними» [Stangor, Lange, 1994. P. 361; см. также: Агеев, 1990]. Что касается свойств стереотипа, чаще всего их перечень вклю­чает пять своеобразных «измерений» данного феномена, каждое из которых является предметом оживленных дискуссий.

Первое из этих свойств — согласованность или «социетальный кон­сенсус», иными словами, высокая степень единства представлений среди членов стереотипизирующей группы. Именно согласованность считал важнейшей характеристикой стереотипов А. Тэшфел. По его мнению, социальными стереотипами можно считать лишь представ­ления, разделяемые достаточно большим числом индивидов в преде­лах социальных общностей [Tajfel, 1981].

Традиционно существовало две гипотезы, объясняющие причины согласованности стереотипов. Согласно одной из них, являющейся естественным следствием трактовки стереотипов как предубеждений, консенсус отражает единообразную предвзятость части индивидов. Со­гласно второй, консенсус вытекает из недостатка личных контактов со стереотипизируемой группой, иными словами, из широко распро­страненного невежества, и ослабляется при межличностном взаимо­действии.

Однако «гипотеза предубеждения» и «гипотеза невежества» не получили подтверждения в эмпирических исследованиях. В частности, было обнаружено, что люди имеют согласованные представления о группах, с которыми они находятся в контакте и к которым они ис­пытывают симпатию. Самый яркий пример этой тенденции — согла­сованность автостереотипов. Например, русские довольно единодуш­но воспринимают себя как добрых, отзывчивых и гостеприимных [Сте-фаненко, 1997; Stephan et al., 1993].

В последние десятилетия традиционные гипотезы, объясняющие согласованность стереотипов, были отброшены, но вместе с ними многие авторы отказались и от рассмотрения консенсуса в качестве обязательной и необходимой характеристики стереотипов. В некото­рых работах последних лет утверждается, что критерий консенсуса стереотипов является не просто ограниченным, а излишним: так как стереотипы «размещены в голове индивидов», они должны изучаться как уникальные индивидуальные убеждения [Hamilton et al., 1994. P. 298]. Признание согласованности стереотипов химерой и игрой воображе­ния исследователей частично обосновывается эмпирическими резуль­татами. Так, в исследовании Каца и Брейли только 5,8% черт были приписаны группам более чем 50% испытуемых, а в повторных иссле­дованиях, проведенных в Принстоне в 50-е и 60-е годы, таковых черт оказалось 2,4% и 4,6% соответственно.

Впрочем, существует и прямо противоположная точка зрения, сторонники которой, признавая, что индивидуальные убеждения о

социальных группах существуют, задаются вопросом, могут ли они считаться стереотипами. В попытке ответить на этот вопрос в ряде исследований изучались связи между существующими в восприятии индивидов культурными стереотипами и их собственными представ­лениями о характеристиках тех или иных групп. Получены доказатель­ства того, что личные убеждения в большей степени, чем культурные стереотипы, связаны с предубеждениями и эмоциями, более выпук­лы во время сознательного процесса переработки социальной инфор­мации о группах. Все это позволило П. Дивайн заключить, что «сте­реотипы и личные убеждения — различные когнитивные структуры, каждая из которых представляет собой часть базы знаний индивида о какой-либо группе» [Devine, 1989, p. 5]³.

Как подчеркивают Ч. Стангор и Дж. Ландж, «несмотря на недав­ние попытки разделаться с критерием согласованности, стереотипы просто невозможно анализировать без учета того, что их разделяют, по крайней мере, в некоторой степени, многие индивиды» [Stangor, Lange, 1994. P. 403]. Даже если исследователи пытаются это игнориро­вать, согласованность — важнейшее свойство феномена «стереотип».

Более того, если бы стереотипы не были согласованными, было бы мало смысла их изучать. Можно согласиться с тем, что «явная опасность» стереотипов, а значит, и основная причина их изучения состоит в сходстве поведения, обусловленного разделяемыми стерео­типами: «если бы каждый индивид реагировал на членов унижаемой группы в соответствии со своими собственными убеждениями, нега­тивный эффект стереотипов был бы значительно ослаблен» [Stangor, Lange, 1994. Р. 403].

В современных подходах к исследованию стереотипов выделяется несколько причин, порождающих их согласованность. Предполагается, что консенсус возникает либо потому, что группа людей подвергается воздействию сходной информации («модель ввода общей информации»), либо благодаря «процессу бессмысленной конформности».

Однако большинство авторов, объясняя согласованность стерео­типов у представителей социальной группы, по-прежнему апеллиру­ют—и оправданно — к позиции А. Тэшфела, который, предвосхи­щая столь ярко обозначившуюся в наши дни проблему согласованно­сти стереотипов, еще в 1981 г. выделил два основных вопроса, стоящих перед их исследователями: 1) анализ групповых (социальных) функ-

³ Вместе с тем, стереотипы и личные убеждения могут частично совпадать, во всяком случае, существуют эмпирические свидетельства того, что в некоторых ситуациях они коррелируют между собой. Представляется, что это можно объяс­нить знанием социальных стереотипов, которое имеется у всех членов группы, чему способствует общий опыт социализации.

ций стереотипов; 2) «связь социальных функций стереотипов с их принятием большим количеством индивидов, между которыми сущест­вует социальная аффилиация» [Tajfel, 1981. Р. 147].

Сам Тэшфел предпринял весьма плодотворную попытку ответить на первый вопрос, к чему мы еще вернемся в дальнейшем изложении. Второй — о роли членства в группе в обеспечении консенсуса стерео­типов — анализируется последователями британского психолога в наши дни.

Так, Дж. Тернер и его соавторы утверждают, что согласованность стереотипов есть результат процесса самостереотипизации при значи­мости социальной идентичности [Haslam et al., 1998]. Иными слова­ми, если поиски социальной идентичности для членов группы стано­вятся значимыми, повышается согласованность их представлений о ней, поскольку: 1) усиливается воспринимаемая гомогенность груп­пы; 2) активизируются ожидания взаимного согласия ее членов; 3) предпринимаются активные попытки достичь консенсуса посред­ством взаимного влияния [Oakes et al., 1994].

Подобный подход позволяет объяснить сходство и вариативность стереотипов, выявленные во многих исследованиях. Например, высо­кая степень согласованности стереотипов негров, существующих у американских студентов из Принстона в начале 30-х годов, может быть объяснена тем, что все испытуемые были белыми и придержива­лись расистских норм, господствовавших в американском обществе того времени. К началу 50-х годов и, тем более, к концу 60-х годов общая идентичность белых в Америке подверглась эрозии, группа стала более гетерогенной, в частности разделилась на подгруппы расистов и нерасистов. В стереотипах афроамериканцев, существующих у этих подгрупп, были существенные различия, что и сказалось на значи­тельном снижении согласованности стереотипов всей выборки⁴.

Второе из базовых свойств стереотипа — его схематичность и упрощенность, позволившие ряду авторов оценить его как «низший» и «иррациональный» когнитивный феномен. Однако в последние де­сятилетия, во многом благодаря работам Тэшфела, стереотипизация стала рассматриваться как рациональная форма познания, как част­ный случай более универсального процесса категоризации, основная функция которого заключается в том, чтобы систематизировать изо­билие и упростить сложность информации, получаемой человеком из

⁴ Впрочем, при недавнем копировании «принстонской трилогии» американ­ские студенты проявили большую согласованность относительно характеристик десяти этнических групп, чем их «отцы» и «деды» [Madon et al., 2001]. Эти резуль­таты, видимо, свидетельствуют о том, что американское — «политкорректное» — общество вновь стало достаточно гомогенным.

окружающей среды. Именно с целью упрощения информации люди склонны «к перцептивной акцентуации различий между индивидами, принадлежащими к разным социальным группам или категориям (по тем личностным атрибутам, которые субъективно ассоциируются с этим разделением на категории), и к перцептивной акцентуации сход­ства между индивидами, принадлежащими к одной и той же социаль­ной группе или категории» [Tajfel, 1981. Р. 151].

Тэшфел заложил основы когнитивистского подхода к изучению стереотипов, в котором «роль мотивационной предвзятости минимизиро­вана, а стереотипы понимаются как категории, вносящие согласие и по­рядок в наше социальное окружение» [Stroebe, Insko, 1989. P. 5]. При этом он, кроме двух «индивидуальных» функций стереотипов — система­тизации информации и защиты ценностей, выделил и три «социальные»: 1) объяснение отношений между группами, в том числе поиск причин сложных и обычно печальных социальных событий; 2) оправдание на­личных межгрупповых отношений, например акций, совершенных или планируемых по отношению к «чужим» группам; 3) социальную диф­ференциацию, т.е. установление различий между группами, обычно позитивно валентных в пользу собственной [Tajfel, 1981].

Нельзя не согласиться с Тэшфелом в том, что стереотипы спо­собны защитить не только ценности индивида, но и социальную иден­тичность благодаря позитивно оцениваемой дифференциации своей группы от релевантных ей «чужих» групп. Действительно, подобный внутригрупповой фаворитизм был выявлен у многих групп, хотя встре­чается и обратное явление — внешнегрупповой фаворитизм, причиной которого служит различие в социальном статусе групп: низкостатус­ные группы, например этнические меньшинства, склонны в опреде­ленных социокультурных ситуациях развивать негативные автостерео­типы и позитивные гетеростереотипы. Иными словами, члены соци­альной группы могут признавать существующие статусные различия в обществе или соглашаться с относительно более низким положением своей группы при сравнении с релевантными ей группами.

В ряде случаев «четкая групповая идентификация может быть связа­на лишь с желанием быть группой, отличной от других» [Mlicki, Ellemers, 1996. P. 112]. Так, в основе автостереотипа польских студентов лежали негативно оцениваемые черты (пьянство, задиристость, недисципли­нированность, грубость, нетерпимость): они не проявили стремления защитить образ своей национальной группы, но всемерно подчерки­вали свою культурную «особость», отличие от «хороших голландцев». Такая стратегия объяснима для народа, которому на протяжении пос­ледних двухсот лет приходилось постоянно защищать свое культурное наследие и даже право на существование: на этом историческом фоне для поляков более важно дифференцироваться от других народов, даже

если это приводит к негативному с ними сравнению, чем разделить с этими народами позитивные характеристики [Mlicki, Ellemers, 1996].

В целом «после Тэшфела» в исследованиях стереотипизации ос­новное внимание стало уделяться ее когнитивным аспектам. Так, по­следовательными когнитивистами проявили себя британско-австра­лийские исследователи во главе с Дж. Тернером, которые в течение последних десяти лет разрабатывают подход к изучению стереотипи­зации с точки зрения теории самокатегоризации [Haslam et al., 1998; Nolan et al., 1999; Oakes, 1996]. Вслед за Тэшфелом они признают, что стереотипы не являются низшей формой представлений о социаль­ной реальности, которые используются только тогда, когда недости­жимы высшие — более точные и индивидуализированные — пред­ставления. Как подчеркивает П. Оукс, «восприятие человека как члена группы («стереотипизирование») вовсе не означает искажения его «подлинной» индивидуальности. В некоторых случаях восприятие ок­ружающих с позиции группового членства более обоснованно, чем личностная точка зрения» [Oakes, 1996. Р. 111], а сами стереотипы представляют собой «более полезные и более сложные способы вос­приятия, чем обычно думают» [Nolan et al., 1999. P. 644].

Нельзя не согласиться со сторонниками теории самокатегориза­ции, что «стереотипизация существует главным образом не для того, чтобы экономить когнитивные ресурсы воспринимающего индивида, а скорее для того, чтобы отразить социальную реальность» [ibid. P. 645]. Действительно, наш мир «почти неправдоподобно сложен» для вос­приятия не только из-за количественной перенасыщенности инфор­мацией, но и в результате ее качественной неопределенности. А сте­реотипизация есть средство постижения социального значения ин­формации, релевантного динамично изменяющемуся контексту и обеспечивающего соответствие категорий реальности.

Хотя под прямым влиянием идей когнитивизма исследователи пристальное внимание обращают на когнитивный компонент стерео­типов, достаточно широко распространено мнение, что с когнитив­ным ядром стереотипов неразрывно связаны разнообразные аффек­тивные реакции, включая ненависть, симпатию, страх и т.п. Под аф­фективным компонентом стереотипов обычно понимается «ряд предпочтений, оценок, настроений и эмоций» [Fiske, Taylor, 1991. P. 410], хотя признается, что валентной может быть и сама когнитив­ная информация (воспринимаемые характеристики). В любом случае эмоционально-оценочная погруженность стереотипа может быть назва­на третьим из его отличительных свойств.

При этом подчеркивается, что, хотя при формировании стереоти­пов когнитивные и аффективные аспекты связаны между собой, ког­нитивные и аффективные последствия актуализации стереотипов отно-82

сительно независимы друг от друга. Информация о группах может быть представлена в памяти дважды: в представлениях, основанных на оцен­ках, и в представлениях, основанных на описаниях. Так, было обнару­жено, что при актуализации расовых категорий у белых испытуемых воспроизводится информация о чертах групп (например, белые «пред­почитают материальные ценности», черные «музыкальны») и проявля­ются общие оценочные реакции (более позитивные для белых и более негативные для черных) [Dovidio et al., 1996].

Исследования последних лет не позволяют утверждать, что сте­реотип непременно несет в себе отрицательный эмоциональный за­ряд. К числу последних С. Фиск, например, относит лишь один из выделенных ею четырех видов стереотипов. Это так называемые «сте­реотипы презрения», существующие по отношению к представите­лям низкостатусных и «некомпетентных» «чужих» групп, расценивае­мых к тому же как «холодные». По отношению к «своим» группам, членством в которых человек гордится, могут возникать «стереотипы восхищения», в соответствии с которыми им атрибуируются «компе­тентность», высокий статус и «теплота». Кроме этих, «неамбивалент­ных», стереотипов Фиск выделяет амбивалентные стереотипы «зависти» и «патернализма». «Зависть» характеризует отношение к представите­лям высокостатусных, «компетентных», но «холодных» групп; «па­тернализм» — к представителям низкостатусных, «некомпетентных», но «теплых» [Fiske, 2000].

Безусловно, типология С. Фиск вызывает массу вопросов и требу­ет серьезной эмпирической проверки. Тем не менее, развивая идеи американской исследовательницы, следует подчеркнуть, что позитивно пристрастным можно быть не только к «своим», таким же, как Я, но и к тем «чужим», которые не вызывают чувства угрозы. «Своих», та­ким образом, любят за поддержку или ее предчувствие в разделяемых с ними сложных ситуациях, «чужих» — за ощущение безопасности, порожденное сознанием собственной силы. Тем же, от кого исходит угроза, могут завидовать, и одновременно их могут уважать⁵.

Четвертое свойство стереотипов, которое входит во многие тра­диционные определения, — устойчивость и даже ригидность к но­вой информации. На наш взгляд, справедливо замечание П. Н. Шихи-рева: «главное в стереотипе — не сама истинность, а убежденность в ней, причем отличительной особенностью убежденности, сопутству-

⁵ Например, в своих эмпирических исследованиях мы не раз выявляли удиви­тельно похожие образы «чужих» высокостатусных групп, чьи представители вос­принимались как профессионально компетентные, стремящиеся к успеху, пред­приимчивые и деловитые. Русские такими видят американцев [Stephan et al., 1993], а казахи — русских [Донцов и др., 1997].

ющей стереотипу, является ее устойчивость, прочность» [Шихирев, 1999. С. 116]. Например, этнические стереотипы действительно доста­точно прочны и стабильны, что не раз получало подтверждение в эмпирических исследованиях. Яркий пример — содержание автосте­реотипов московских старшеклассников и студентов в конце 80-х и середине 90-х годов: цивилизационный слом привел не к слому об­раза своей группы, а лишь к некоторой его трансформации [Стефа-ненко, 1997].

Однако устойчивость стереотипов все-таки относительна. К насто­ящему времени в социальной психологии накоплено множество до­казательств того, что стереотипы намного более гибки, чем представ­лялось первоначально. При изменении отношений между группами или при поступлении новой информации их содержание и даже на­правленность подвержены значительным трансформациям. Так, у прин-стонских студентов после Второй мировой войны в негативную сто­рону изменились стереотипы немцев и японцев, т.е. граждан стран-агрессоров. Еще большие изменения теперь уже всех стереотипов были выявлены при повторении «принстонской трилогии» в самом конце XX столетия [Madon et al., 2001].

Стереотипы могут быть «сломаны» очень быстро, о чем, в частно­сти, свидетельствует изменение к худшему стереотипов американцев в Австралии во время войны в Персидском заливе. Более того, на изменения стереотипов оказывают влияние не только реальные меж­групповые отношения, но и особенности процесса межгрупповой дифференциации. Даже манипуляция «рамками соотнесения» в экс­перименте отражается на степени благоприятности стереотипов: сте­реотипы американцев ухудшались при сопоставлении их со своей груп­пой (австралийцами), а также с британцами и русскими, но не с иракцами [Haslam et al., 1998].

Устойчивость стереотипов коренится в культурно-историческом происхождении атрибуируемых членам социальных общностей про-тотипических черт и особенностей. Будучи общественно разделяемым способом когнитивного упорядочения мира людей, стереотип может быть рассмотрен как разновидность социальных представлений. К сожа­лению, несмотря на явную концептуальную близость исследований двух феноменов, понятийный аппарат теории представлений практи­чески не используется в осмыслении природы стереотипа, в частно­сти его устойчивости.

Между тем, некоторые идеи о структуре представления, прежде всего гипотеза центрального ядра представления [Abric, 1989], могли бы быть весьма эвристичны в понимании ригидности стереотипов. Центральным (или структурным) ядром Ж.-К. Абрик назвал те глав­ные элементы представления, что определяют одновременно его смысл

и внутреннюю организацию. Как конституирующий элемент представ­ления ядро связано с коллективной памятью и историей группы, обус­ловливает ее консенсус и гомогенность, оно стабильно и сопротивля­ется изменениям.

Периферия представления состоит из когнитивных элементов (ка­тегорий, сценариев-скриптов, наивных теорий), выполняющих не смыслообразующую, а операциональную функцию перцепции и «деко­дирования» конкретных социальных ситуаций (людей, событий, объек­тов). Периферическая система обеспечивает, с одной стороны, адапта­цию исторически детерминированного представления к конкретным условиям жизнедеятельности социальной общности, с другой — инте­грацию индивидуального опыта членов группы. Периферия представле­ния достаточно динамична, что обусловливает сохранность его ядра.

Было бы, конечно, неверно полностью переносить описанную схему на анализ устойчивости стереотипа. Однако определенные ос­нования для ее использования с этой целью есть. Мы имеем в виду уже упоминавшуюся проблему соотношения социальных стереотипов и персональных убеждений. Согласно так называемой «теории диссо­циации», предложенной П. Дивайн, в процессе социализации чело­век усваивает выработанные обществом культурные стереотипы, ко­торые «автоматически» активизируются при восприятии представите­лей другой группы. Однако, помимо усвоения неких «общественных» убеждений, человек вырабатывает персональные убеждения, которые могут не соответствовать культурным стереотипам. В результате подоб­ного рода рассуждений Дивайн предположила, что, хотя при воспри­ятии члена другой группы у человека автоматически (т.е. без созна­тельного контроля) «срабатывают» культурные стереотипы, путем волевого усилия он в состоянии их подавить и действовать на основе персональных убеждений [Devine, 1989].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: