В окопах Теруэля канадские добровольцы переносили пронизывающий холод, недостаток еды и недели ожесточенных боев.

интернациональной бригады. Хотя фронт был поначалу спокоен, было ясно, что батальон вскоре окажется перед лицом главного наступления. Во время ночного патрулирования, за фашистскими линиями Лайонел Эдвардс слышал шум моторов. Это могли быть только грузовики, подвозившие артиллерию. Утром фашистские разведывательные самолеты кружили над головами, обозначив дымами позиции Мак-Папс. Сидя беспомощно под дымом, Эдвардс понял, что чувствует баран перед бойней.

Ползая по ничейной земле на следующий вечер, Эдвардс и патруль подползли так близко к вражеским линиям, что могли слышать, как офицеры давали своим людям напутствия. Эдвардс подполз еще ближе, рискуя быть обнаруженным, чтобы определить с каким врагом они имеют дело.

Это были рекете — наиболее фанатичные последователи Франко. Эдвардс мог увидеть людей кутающихся от ветра в одежду с капюшонами, их красные наварские береты были видны в свете костра. Рекете держались философских верований Томаса де Торквемады, первого великого инквизитора испанской инквизиции. Он был ответственным за смерть примерно двух тысяч заподозренных еретиков, которые были сожжены на костре во времена правления королевы Изабеллы I и короля Фердинанда V. Несмотря на свое еврейское происхождение, Торквемада убедил монархов выслать из Испании всех испанских евреев, 170000 человек. Происходивший из гугенотов, Эдвардс запросто мог бы быть сожжен руками предков этих рекете, если бы жил тогда.

Эдвардс содрогнулся от мысли о встрече с этими маньяками в бою. Позади них он мог также видеть развертывающихся итальянских солдат и немецких артиллеристов, устанавливающих бесконечную линию тяжелых орудий.

Это было невыразимо плохо, думал Эдвардс. Здесь, оборванная, плохо оснащенная, полуголодная армия, готовилась встретить удар объединенных фашистских орд, и мир едва ли беспокоился об этом. Эдвардс чувствовал, как в нем поднимается ненависть. Но должен ли он ненавидеть фанатиков и фашистов, хладнокровно готовившихся перебить его людей утром или сторонников невмешательства, таких как Чемберлен и канадский Маккензи Кинг? В какой-то момент этим обманувшим самих себя идиотам придется драться или фашисты захватят все. Но это будет еще не скоро, а вот когда, зависело от пробуждения демократий

от своей благодушной дремоты. Люди Эдвардса встретят бой утром. Вот это было точно. Утром Эдвардс открыл новую концепцию ада. Это было место огня и льда. Вскоре после рассвета началась бомбежка, одна эскадрилья за другой налетали фашистские самолеты и сбрасывали на республиканские линии бомбы. Затем начался артиллерийский обстрел — целая фаланга шрапнели и взрывов загремела в продолжительных залпах из сотен орудий.

Окопавшийся в меловых холмах, Эдвардс скоро перестал что либо видеть из-за дыма, который висел над позициями подобно савану. В воздухе висело столько пороха, что люди вокруг него были покрыты сажей и копотью. Когда солдаты подходили с докладами, Эдвардс не мог услышать ни слова. Их рты двигались, иногда обнажались их зубы в улыбке, что могло быть шуткой, но звуки были невнятными. Даже постоянные взрывы, казались приглушенными.

Раненые были везде. Отправка их в тыл была почти невозможна, так как ходы сообщений обстреливались ружейно-пулеметным огнем.

Вскоре после полудня обстрел неожиданно прекратился. Эдвардс и его люди выкарабкались из своих укрытий и отправились к своим пулеметам или стали на стрелковые ступеньки, выкопанные в стенках траншей и приложили приклады своих винтовок к плечам. Они услышали приближение атаки, прежде чем увидели ее. Затем рекете вышли из дыма в V-образном строю. Они несли флаги и флажки, кричали во всю силу своих легких и размахивали винтовками над своими головами. Мак-Папс подпустили их поближе и открыли огонь из всех стволов. Захваченная на открытой местности фашистская линия дрогнула, разломилась и начала поворачиваться. Но внезапно она начала перегруппировываться, так как фашистские офицеры забегали, угрожая своими револьверами, направляя рекете вперед. Снова Мак-Папс рассеяли их своим огнем. В сумерках враг прекратил атаки и вновь начал молотить траншеи артиллерией.

* * *

Разбиравшийся на три части 7,62-мм пулемет Максим М1910 весил более шестидесяти пяти килограммов. Под Теруэлем Мак-Папс обнаружили, что его водяное охлаждение замерзает, если не заменить воду коньяком.

был глубиной только по колено. Но либо они получат помощь, либо, очень похоже, им конец. Грохот от разрывов снарядов и орудийных выстрелов был столь громок, что Рассел чувствовал себя как на котельном заводе. Наступала на них линия рекете, которые, несомненно, снова решили атаковать здесь. Рассел видел их красные береты и, конечно, неизбежное размахивание флагами. Когда они были на расстоянии в два километра, Рассел открыл по ним огонь.

Внезапно Рассел перестал стрелять. Не держал он и пулеметные рукоятки. Огромный взрыв оглушил его, земля и телеграфные столбы обрушились на него, толкнув его в грязь, похоронив его.

Рассел то приходил в сознание, то терял его. Он чувствовал, что замерз, замерз сильнее, чем раньше... он увидел свой пулемет, скрученный и разбитый на фоне клубка поломанных столбов и разорванных мешков с песком... Нескольких человек, устанавливающих максим рядом с разбитым... Томпсона - бывшего американского наемника-пилота,

ставшего политкомиссаром, говорящего: «Я его вытащу отсюда». Он встал на четвереньки рядом с ним, а несколько человек погрузили Рассела на спину большого человека.

Ползком Томпсон влез в ход сообщения с Расселом, лежащим у него на спине. Вверху разрывались фашистские снаряды и щелкали пули. Рассел оставался в сознании до тех пор, пока они не достигли главной траншеи и его переложили на носилки. Два испанца-санитара подняли его и понесли в тыл.

Это было адское путешествие. Рассел отключался, затем рывком просыпался, когда санитары спотыкались или скользили на льду. Он чувствовал себя совсем замерзшим и не мог остановить дрожи. Он не имел понятия, насколько тяжелы его раны и был ли он вообще ранен.

Шум был ужасный. Немецкие пикирующие бомбардировщики Штука бомбили республиканские позиции вокруг них — самолетные сирены жутко выли, когда они устремлялись к земле. Снаряды взрывались, разбрасывая огромные комья земли или наполняли воздух шрапнелью.

Идти санитарам было очень неудобно. Рассел потерял чувство времени. Внезапно он очнулся и обнаружил, что лежит на носилках под скудной защитой скрученного дерева. Опасаясь, что санитары поставили его на землю и сбежали, он покрутил головой и увидел их сидящими, спиной опираясь на дерево. Их лица утомлены, они тяжело дышат. Если они меня бросят, мне конец, подумал Рассел. Но они скоро встали, взяли носилки и продолжили путь. Его последним воспоминанием был доктор, надевающий на него бирку и погрузка в поезд. Он не знал, где он находится и продолжает ли Мак-Папс сражаться и умирать на окраине Теруэля.

* * *

К 21 января ситуация для Мак-Папс становилась все более безнадежной. Лайонел Эдвардс продлил свою линию для защиты своего висящего правого фланга, заняв небольшой холм. Здесь он и тридцать человек окапались. У них было четыре пулемета, которые позволяли им предотвращать попытки фашистов обойти их с фланга и окружить.

Националисты ответили беспрерывным артиллерийским огнем и бросали волну за волной войска в лобовые атаки против них. В сообщениях в тыл о снабжении и подкреплении Эдвардс использовал название «Высота Эдвардса». Эд Комодовски, однако, думал о нем как о самоубийственном холме. Молодому украино-канадцу, который пережил Фуэнтес де Эбро, казалось, что против них с трех сторон действовали, по меньшей мере, пятнадцать сотен фашистов. То, что им удавалось каждый раз успешно отбивать атаки, было за пределами его понимания.

Половина людей, пришедших на холм с Эдвардсом, были мертвы. Среди них был молодой американец, известный в США за исследования рентгеновских лучей, которые он сделал еще студентом. Также среди мертвых был санитар из южной Альберты по имени Дэвид. Дэвид носил на поясе большую ковбойскую пряжку и имел раздражающую привычку постоянно петь ковбойскую песню под названием «Пустые седла в старом коррале». Наконец Эдвардс послал Комадовски проинформировать Эдварда Сесила Смита, что им необходимо пополнение или позиция будет потеряна.

Комодовски бежал в тыл под пулеметным огнем, который преследовал его всю дорогу от холма до моста через ручей. Он доложил Смиту, что Эдвардс ждет или подкрепления или разрешения на отход. Штабные работники отчаянно искали, кого бы послать.

Наконец они нашли одного штабного клерка, который никогда не был в бою, и сунули винтовку в руки молодому человеку. Комодовски было приказано передать Эдвардсу, что они пришлют подкрепление, когда смогут его найти. Выйдя из тоннеля, где располагался штаб, Комодовски быстрым шагом двинулся в сторону фронта. Молодой клерк двинулся за ним как нервный щенок. Когда они перешли мост, клерк упал на землю и начал ползти, чтобы избежать сильного вражеского огня. Комодовски велел ему встать, потому что им нужно быстро бежать, иначе их убьют. Он бросился бежать, меняя направления, падая и снова вскакивая, он старался бежать непредсказуемо, чтобы не быть удобной целью. Когда он достиг холма, Комадовски потерял из виду молодого клерка. Он так и не добрался до холма и Комадовски так и не узнал, сбежал он или был убит. Когда Комадовски сообщил

Эдвардсу, что сказали ему в штабе о подкреплении, его командир просто скривился и продолжил бой.

Пулеметный огонь стал настолько интенсивным, что было невозможно выглянуть из траншеи более чем на краткий миг. Артиллерийские снаряды взрывались по всему холму. Все пулеметы были повреждены. Время было чуть позже полудня. Только шесть человек на высоте Эдвардс были живы, и один из них был ранен. Эдвардс дал приказ отступать. Один из солдат посадил раненого себе на спину и понес. В нескольких футах от вершины они оба были убиты пулеметным огнем. После этого организованное отступление кончилось и все бросились бежать как сумасшедшие. Комодовски бежал к мосту, но свернул в сторону от него, так как был уверен, что фашисты убьют любого, кто постарается его пересечь. Он бросил винтовку и мешок с сотней патронов в ручей и сам прыгнул в ледяную воду. Местами ручей был только по щиколотку, местами по пояс. Наконец он повернул за изгиб и оказался в безопасности от фашистских пуль.

Выбравшись из ручья, Комодовски отправился в штаб, где сказал Смиту, что больше нет нужды посылать подкрепления на высоту Эдвардс. Там некого больше подкреплять.

* * *

Лайонел Эдвардс и трое других уцелевших присоединились к остаткам третьей роты в тылу своей прежней позиции на высоте. Здесь они окапались и ожидали, что фашисты займут их покинутую позицию. Проходили часы, но враг не показывался. Снаряды по-прежнему падали на высоту, а пулеметы обстреливали пустую линию траншей. Только в конце дня фашисты начали атаку и заняли там позицию.

Потеря высоты была началом конца обороны Теруэля. Даже с подкреплениями от английского батальона линия прогибалась назад, и это был только вопрос времени, когда она порвется. Мак-Папс были истощены и понесли тяжелые потери. Ни линкольновцы, ни британский батальон не имели

достаточно ресурсов удержать линию на этом месте.

3 февраля XV-я интернациональная бригада была сменена 46-й дивизией и выведена из Теруэля. Она отправилась маршем на юго-восток к сборному пункту на 19-м километре шоссе Теруэль-Валенсия. 31 декабря, когда батальон Маккензи-Папино пошел в бой, в нем было примерно 650 бойцов. Когда он собрался на 19-м километре, насчитали только двести. Они удерживали оборону в Теруэле двадцать дней.

XV-я получила приказ отправиться в Валенсию для отдыха и восстановления. Но не успел прийти приказ, как мощная контратака фашистов началась в семидесяти пяти километрах к северу от Теруэля. Бригада совершила стремительный марш для отражения вражеского наступления. С 16 по 19 февраля уже сильно потрепанные подразделения ожесточенно сражалась в слякоти и снегу против превосходящих сил противника и удержались. Снова выведенные с линии фронта, они вернулись на 19 километр в надежде, что на этот раз получат долгожданный отдых.

Эдвардс ожидал, что бригада будет послана обратно в Альбасете на переформирование, но они получили приказ занять позиции в Бельчите в тылу арагонского фронта. Здесь они должны были получить подкрепление, в то же время, могли использоваться как готовый резерв для встречи любой попытки фашистского наступления в этом секторе. Так как теруэльский фронт начал разваливаться под продолжающимися фашистскими атаками, республиканское командование опасалось, что Франко мог распространить наступление на весь арагонский фронт.

* * *

Для Рональда Ливерседжа было очевидно, что Теруэль должен пасть. Преимущество Франко было слишком велико. Все, что Ливерседж мог сделать, это наблюдать, насколько три орудия составлявших XXXV-ю артиллерийскую батарею безнадежно уступали противнику. Правде, пушки XXXV-й были огромными и выглядели свирепо. Они были также музейными экспонатами, которые много послужили русской стороне во время русско-японской войны 1905 года. Эти пушки имели длинный 15,5 сантиметровый ствол, установленный на два массивных колеса. У них не было противооткатного механизма, а древний затвор казенной части был настолько изношен, что заряд, расположенный позади снаряда,

угрожал уничтожить орудие после каждого выстрела.

В первый день, когда Риверседж прибыл в часть, у одного из орудий оторвало казенную часть, ранив несколько человек прислуги. Риверседж был назначен подносить снаряды и заряды от места хранения боеприпасов к двум уцелевшим орудиям. Они вели сильный огонь в тщетной попытке противодействовать фашистской артиллерии и обеспечить поддержку пехоте под Теруэлем.

Со своего наблюдательного пункта они могли видеть вспышки фашистских орудий. Это была длинная, продолжительная линия примерно в шестьсот артиллерийских орудий. Ливерседж мог лишь беспомощно наблюдать, как фашистские снаряды смертоносным градом обрушиваются на республиканские войска. Над головами как злые шершни роились фашистские самолеты, пикировавшие на траншеи и бросавшие бомбы, и обстреливавшие их из пулеметов. Равнины к западу от Теруэля были заполнены итальянскими танками.

Через два дня после того, как он прибыл на батарею, фашисты окружили Теруэль и начали с боями продвигаться в город со всех сторон, захватывая и уничтожая небольшие республиканские силы, которые не смогли избежать сближающихся клещей. XXXV-я прицепила свои пушки к грузовиками и отступила на новую позицию позади реки Альфамбра, где окапалась и приготовилась встретить следующую фазу вражеского наступления. Ливерседж был уверен, что фашистское наступление будет медленным, но неизбежно вынудит республиканскую армию отступить к Валенсии и морю. Однако, черта с два им это будет легко сделать. В этом Ливерседж был равно уверен. Они могут отступать, но ни при каких условиях не побегут.

Двенадцатая ~ Отступление