Речь Монаха к Князю
«Напрасно ты Бога гневишь, От века мы знаем уставы. И много столетий здесь царствует тишь, Пред Богом мы правы!
Никто не входил к нам до этого дня, Чтоб не быть нашей тайной утешен. Он радостно жил, хоть являлся, стеня, Святым умирал, а прежде был грешен.
Ты хочешь низвергнуть великий кумир, Но людям без нас показалось бы хуже: Даруем сердцам мы божественный мир, А мир бестелесный нам, странник, не нужен.
Находит приют здесь от жгучих страстей Кто их разлюбил или ими измучен. Другого не нужно! Людей пожалей! Над миром усталым наш колокол звучен».
И старец торжественно смолк, Главу преклонив лицемерно: Он был между овцами волк, Но пастырь монахам примерный.
А князь на него посмотрел, Прозреньем опять осенённый. И понял Монах — защититься хотел, — Нарушить хотел неземные законы.
Три раза свой нож опустил Князь в грешное тело Монаха: Себя же крестом осенил, Спасаясь от вещего страха…
Отпрянули в ужасе все И смотрят на грешное дело, И вдруг, огневой полосе Подобное, что-то взлетело.
Стогласно гудит монастырь: В нём колокол гулко рыдает; Его безобразный упырь Крылами своими качает.
В том видя таинственный знак, На князя бросается братья. Не явно ли Богу он враг? То глас неземного проклятья![133]
На князя оковы кладут, В тюрьму запирают под сводом. «Преступника завтра сожгут Пред всем монастырским народом!»
ГЛАВА IV
Глухая усталая ночь! Снами больными, больными виденьями Измучилась добрая ночь: Сегодня прикована тяжкими звеньями К земле земная, забытая дочь.
Ты мать не забыла, старуху печальную, Ты чарам зловещим не веришь земли. Зажгла ты на небе лампаду пасхальную, Чтоб светлые тени к земле снизошли. Ты скована снами, заботами грешными, Но в каждое сердце умеешь взглянуть; В тюрьму заглянула очами поспешными, И в страхе спешила свой лик отвернуть.
Высокий, звонкий свод, Отзвук каждого движенья, Бесов злобный хоровод И — мученья, и мученья!
Нет, не хочешь ты мучений, Стонов грузных тел. — В небесах ликуют тени, Чертят грешному предел.
Ты всех объяла тканью нежной — Покров единый надо всем; В тебе нет горести мятежной[134], Твой взор прозрачен, тих и нем.
Смело ты зажгла зарницы, Осветила ярко тьму, — Грозно огненные птицы В княжью вторгнулись тюрьму.
И руки слепцов разъярённых Застыли пред трепетным светом, А камни в стенах полусонных Их встретили звучным приветом.
Высокий, звонкий свод Опустел, и бесов нет. Их расторгнут хоровод… Последнему утру — привет! ……………………………… О, печальный, тихий звон, Друг ночей бессонных, Божьей мыслью окрылённых, Ты нам вождь, ты наш закон[135].
Ты и в княжеской тюрьме Разливаешь блеск по плитам; Райским светом в полутьме По его скользишь ланитам.
Князь в молитвенном покое Утра ждёт. Утром кинет он земное И к Предвечному взойдёт.
Вот и юный луч проснулся В сумрак сводов заглянул[136], На страдальца улыбнулся И к цепям его прильнул.
А потом широко, плавно, Осветив угрюмый свод, Он походкой своенравной Побежал вперёд…
Но чу! то звон ключей, Железный шум у двери, И гул смолкающих речей… То палачи, то люди-звери.
«Убийцу сегодня сожгут Пред всем монастырским народом. Он пытку изведал под сводом. Глядите, глядите, ведут!»[137]
Владыку морей и земли, Постигшего тайное знанье, К смерти вели, Вели его в грозном молчанье.
Гордо и прямо он шёл. Глядел, как орёл светлоокий, Словно он витязей вёл Сразиться в равнине широкой.
Безмолвно шли палачи. На костёр подымались несмело. Пламя зажжённой свечи С ветром боролось, слабело.
Князь застыл; на огонь обратился Взор его, полный любви; Приговору внемля, склонился… «Кровь проливший да сгинет в крови!»
Жадное пламя Змеёю проворной ползёт, То меркнет, то грозно, как знамя, До небес досягнёт. Рассыпаются угли; игриво Пламенный бегает конь, Мотает развившейся гривой. Ржёт и хохочет огонь. Рушатся балки и доски,
Высится шея огня… Далёко звучат и дрожат отголоски[138], Померкло за дымом мерцание дня[139].
Но в миг последний, Когда костёр осел, Вдруг колокол с башни опять загудел[140], Зовя к похоронной обедне. И всякий в смущенье спросил: «Что это такое? Кто, грешный, устава не чтил, — Убийце гласить о покое?»
Узрели: на башне высоко над ними Старик вдохновенный стоял, И гулко, и мощно руками худыми Он колокол правды над миром качал. И вспомнили все эремита, Почившего много уж лет, Была его память с преданием слита… О грешном вещал он грешным ответ. ………………………………………… Клубы дыма в пространство безгрешное Срываются с места, грехом отягчённого, За ними спешит, поспевает душа неутешная, Душа неутешная князя казнённого.
Позабыл он, что прежде, когда-то Он стремился по струям эфира, Что имел он учителя-брата, Что расстались они для спасения мира.
Душа в полоненье — движенье неверное, Струится влиянье от грузной земли, Ещё тяготеет пространство трёхмерное — Учители-духи ещё не пришли!
Хаос надвигается! Ужас коснеющий… Кто-то незримый там улыбается, Без-образный, Образ — имеющий.
«Довольно, довольно страданья. Люби же себя и пойми, Ты расстался безгрешен с людьми, Ты в храме предвечного знанья».
Душа прояснилась и вспомнила вдруг Целый ряд непонятных мучений, Перед правдой грядущей минувший испуг, К величью холодному сотни ступеней.
И восстала она, развернулась она И помчалась по воздуху смело. И была она снова сильна, А далёко под нею ужасное тело.
ГЛАВА V
Там, где ночи нет, Там, где свет всегда, Звук безмолвием одет И не молкнет никогда,
Там в восторгах изменений[141] И стеснённые в мечту Без конца сияют тени, Прославляя красоту.
То они, склонясь друг к другу, Обнимаются, как братья, То томятся от испуга, Слыша грозные заклятья,
И спешат, и ждут, а цели Им небесные темны. Небеса им ждать велели, Ждать и видеть сны.
О сны мгновенные, Тысячелетние И неизменные! Всё безответнее, Немее, глуше Земные души. Мертвей вселенная.
Снится нам тяжёлый сон, Будто мир из трёх сторон, Будто прахом дух стеснён, Силой вечных похорон.
И меж нас скользят незримо Сонмы трепетных созданий. В хоровод неуловимо Вновь вплетаются их длани.
В них земное сильно, живо, И они, в часы теней, Под альков скользнув стыдливо, Вновь вдыхают яд страстей.
Сладко им во сне чудесном, Где живут созданья — люди, В прахе тяжком и телесном, Дышат их живые груди.
И в мученьях полудухи Просят жалости и жизни! Их сердца к святому глухи, Тяжко им в святой отчизне!
Иногда в великой силе К людям духи нисходили, И забытые уроки Повторяли нам пророки. Прорицали они, Что сосчитаны дни Земного страданья, Что проснулась опять Вера в прошлое знанье, Что великая рать Смело идёт на закланье.
Но Демон, владыка несчастных слепых, По смерти стремящихся к радостям праха, Их зорко следил, — шум сражений не тих, И ждали пророков каменья да плаха.
И долго тянулись века, И Демон царил на земле, А верные ждали борца-старика, Проведшего жизнь в мучительном зле.
Чтоб зло он познал И проклял познанье опять, Чтоб чист, как нетленный кристалл, Он мог перед смертью стоять.
И долго тянулись века. Был каждый надеждой согрет. Все ждали борца-старика, Но он не рождался на свет.
Духи томились в испуге, Демон тайну хранил, А Демона злобные слуги Искали опоры магических сил…
Но вот разгорелся костёр И в пламени ярком погас! По небу скользнул метеор, И пробил последней борьбы непредвиденный час!
ГЛАВА VI
Ночь погасла. Месяц бледный Возрождается во мраке. Темь. Безмолвье. — Сон победный Дышит тихо в каждом злаке.
В этой ночи дремлет сила! Ночь, — магический покров, — Духов мощью осенила, Научила тайне слов.
И прозрачною толпою, Чуть заметно, словно пар, Реют духи над землёю В ожиданье скорых чар.
Над землёю духи реют И над башнею седой, Чьи глаза как будто веют На прохожего бедой.
Люди все её боятся: В ней мудрец давно живёт, В ней видения таятся, Кто-то плачет и поёт[142].
Кто-то тихими крылами В окна бьётся в полусне, Кто-то сильными словами Духов требует в огне.
Но сегодня в Залу Тайны Вышел дерзкий ученик, Он неправо, он случайно В тайны мудрости проник.
Блещет жезл в руке у мага, Чертит круг он на полу, Проверяет смысл зигзага, Устремляет жезл во мглу.
Пробудились стены башни, Застонали как во сне. Духи мчатся всё бесстрашней, Духи мчатся, все в огне.
Маг ошибся в слове тайном, Позабыл слова заклятья, И теперь в кругу случайном Просит силы у Распятья.
Но бессильны здесь моленья! Пламя лижет пол и круг. Нет исхода, нет спасенья… Хвалит Демон верных слуг!
Душа Женщины
«Расстилай, немая ночь, Плащ свой чёрный надо всем. Свет уснул, а сумрак нем! Я пришла, людская дочь. Люди, духи изменялись — Мимо все они промчались.
Только я — одно и то же, Неизменна, как и прежде; Вечной веруя надежде, Всех явлений я моложе! Дней безмерна череда, Но не слышны мне года.
Днём летаю над людьми я Окрылённою мечтой, Им внушаю сны больные, Их веду я за собой.
Ночь настанет, и опять Буду ласки я впивать!»
(К ней неуверенно скользит вновь прибывшая душа Юноши-ученика, погибшего в старой башне).
Душа Юноши
«Что со мной? Туман во всём! Где-то там земля далёко. Мчусь в безбрежности широкой, Я обвеян сладким сном.
Чью-то смерть сейчас я видел, Чей-то труп они несли. Но, отторгнут от земли, Я земному смысл не придал.
Помнил я о ней одной[143], Лишь о ней, моей богине… О, как небо призрачно и сине Под холодной и немой луной!»
Душа Женщины
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|