Изменение распределения мирового населения 12 страница

Его старания увенчались минимальным успехом. На Даль­нем Востоке японские милитаристы вынашивали идею «великой восточноазиатской сферы общего процветания» и, эксплуатируя паназиатские лозунги, пробовали взывать к антиколониальным чувствам китайцев, тайцев, яванцев, бирманцев и индийцев. Но и здесь эти потуги оказались напрасными, даже если они внесли свою незначительную лепту во взлет антиколониальных настроений.

Нельзя полностью отметать вероятность, как бы мала она ни была в настоящий момент, антиамериканской реакции, рядящейся в европейские и азиатские одежды. Она может стать реальностью, если панъевропейское и паназиатское движения соберут под свои знамена всех, кто видит в Америке общую угрозу. В этом случае анти­американизм будет осознанно выражать себя в форме регионального национализма, а объединяющей платфор­мой послужат старания сократить американское присутст­вие или даже полностью вытеснить Америку с западной и восточной окраин Евразии.

В Европе образцовым воплощением панъевропеизма, черпающего политическое вдохновение в недовольстве американской гегемонией в целом и ее последствиями на Ближнем Востоке в частности, может стать франко-гер­манский альянс - своего рода возрожденная империя Карла Великого. Раздражение, досада, ропот, вызываемые поли­тическим, стратегическим и культурным преобладанием Америки, сольются тогда в едином русле борьбы за дело самостоятельной пан-Европы. Первое представление о характере столь экстремального курса дают вопли протеста, которыми европейцы встретили предпринятую Соединен­ными Штатами в 2003 году войну против Ирака¹⁹.

На Дальнем Востоке, где идеология сдает свои пози­ции и набирает силу национализм, Китай начинает заново определять свое место, на этот раз не в качестве «револю­ционной державы», а как предполагаемый лидер Азии. Он уже является главным торговым партнером большин­ства государств Юго-Восточной Азии, и его экономическое и политическое присутствие становится все более ощути­мым в прежде подконтрольной России Центральной Азии. Китайские официальные лица говорят о растущей

роли Азии и связывают будущее этой части мира с буду­щим Китая. Избранный в марте 2003 года новый пред­седатель КНР Ху Цзинтао, находясь в мае 2002 года с визитом в Малайзии (в качестве вице-председателя), заявил, что «Азия не может достичь процветания без Китая». «История уже доказала и будет доказывать и впредь, что Китай является активной движущей силой развития азиатских стран», - отметил китайский лидер. Упоминания о миссии Китая в Азии, подчеркивающие его особую роль, все чаще присутствуют и во внешнепо­литических декларациях китайского руководства.

Азиатская политическая ориентация уже отчетливо проявляется в растущей институциализации собственно азиатского регионального сотрудничества. Китай, Япония и Южная Корея ежегодно проводят сепаратные трехсто­ронние встречи на высшем уровне; существует тенден­ция формирования азиатского экономического блока; обсуждаются перспективы сотрудничества в области без­опасности на азиатской региональной основе. Некоторые азиатские лидеры не делают секрета из того, что все это направлено на высвобождение из-под верховенства Соединенных Штатов. Китайцы достаточно открыто выра­жают свой замысел. «...Создание организации сотруд­ничества в восточноазиатском регионе стало одной из долгосрочных стратегических целей Китая... Китай уже понял, что интеграция региона означает не только социаль­ную и экономическую интеграцию, но и политическую, равно как интеграцию в области безопасности. В то же время он понял и другое: для того, чтобы завоевать дове­рие стран, находящихся на периферии региона, и играть ту роль, которую должна принять на себя в регионе круп­ная держава, необходимо во всех отношениях смешаться и слиться с обществом, господствующим в регионе, и вместе с другими странами определить единый план игры и следовать ему»²⁰.

Все это не осталось незамеченным японскими наблю­дателями, некоторые из которых многозначительно объясняют китайские усилия намерением создать «эко­номическую сферу великого Китая». «Существует опас­ность возникновения в Азии зоны великого Китая, -

предостерегают также японские комментаторы, - а это, в свою очередь, может привести к политике регионализма, исключающей присутствие внешних держав»²¹. К тому же, из обсуждения внешнеполитических проблем в японском обществе явствует, что японцев все больше беспокоит, как бы действующие на Дальнем Востоке договоренности в области безопасности не были поколеблены и Япония не оказалась перед необходимостью фундаментального выбора. Как уже отмечалось, наиболее вероятной реак­цией Японии на серьезный дестабилизирующий удар по метастабильной системе отношений в Восточной Азии -например на неспособность Америки успешно и в кон­тексте регионального подхода справиться с брошенным Северной Кореей вызовом - был бы резкий и ни с кем не согласованный поворот к ремилитаризации. А это само по себе усилило бы и склонность Китая более открыто выступить во главе континентально-азиатского движения, направленного на вытеснение из региона внешних сил.

Неустойчивый характер японского и корейского на­ционализма вносит опасный элемент неопределенности. Обе страны были сперва усмирены, а затем возвышены -и все это произошло в результате сложившейся после Второй мировой войны зависимости от Америки. Зави­симость этих стран от США получила свое рациональное обоснование, поскольку она была признана историче­ской, а также стратегической необходимостью. Но стоит такому признанию уступить место недовольству, и ради­кальный национализм в обеих странах может приобрести антиамериканскую направленность, стимулируя станов­ление регионального азиатского самосознания, которое будет выражать себя через стремление к независимости от американской гегемонии. Потенциал для подобного развития событий имеется в обеих странах, и некий не­ожиданный, но травмирующий сдвиг способен привести его в действие²².

Возникновение антиамериканских панъевропейских и паназиатских тенденций, особенно если США будут разжигать страсти, проводя политику единоличных реше­ний, помешает формированию требуемой структуры глобальной безопасности. Даже если эти движения не

приобретут доминирующего влияния, они способны повернуть вспять процесс глобального строительства, по­ступательно развивавшийся в последние несколько деся­тилетий. А возобладав, они могут вытеснить Америку из Евразии. Понимание этой опасности должно побудить США приложить еще больше усилий к углублению и рас­ширению стратегических связей Америки с имеющими жизненно важное значение западными и восточными регионами Евразии.

¹ В реальности происходит увеличение разрыва в военной мощи между Соединенными Штатами и Европейским союзом. Системный сравнительный анализ расходов США и Западной Европы на иссле­дования и опытно-конструкторские разработки (НИОКР) военного назначения, выполненный в начале 2003 года в Министерстве обороны Франции, показал, что Европа стоит на пороге «настоящего техно­логического разоружения», поскольку совокупные расходы европей­ских стран составили всего 40% от расходов США в 1980 году, 30% -в 1990 году и менее 23% - в 2000 году. См.: Jsnard }. L'Europe menacee par le desarmement technologique // Le Monde. - 2003. - 15 avr.

² Le Gendre B. L'Europe de demain se cherche un passe // Le Monde. -2002. - 23 nov.

³ В начале 2001 года тогдашний председатель ЕС и премьер-министр Швеции Горан Перссон, вопреки модным веяниям, безогово­рочно отверг даже эвентуальную возможность членства России в Евросоюзе. Без всяких церемоний он заявил: «Россия - не европейская, а континентальная страна, занимающая обширные части Европы, а также Азии... Я могу себе представить, что когда-то мы будем поддер­живать весьма широкомасштабное экономическое сотрудничество с Россией, потому что обе стороны нуждаются в этом... Но принять Россию - значило бы фундаментально изменить характер ЕС». См.: Zecchini L. Relations avec la Russie sent d'une extreme importance // Le Monde. - 2001. - 23 mars.

⁴ Если провести прямую линию от Каспия к Сахалину, то азиат­ская территория Евразии окажется разделенной на две части: север­нее - крайне малонаселенные Сибирь и российский Дальний Восток, где проживает 30-35 миллионов человек, и непосредственно к югу -крайне густонаселенная зона, где сосредоточено приблизительно 3 миллиарда китайцев, индийцев и мусульман.

⁵ Sornmer T. Die deutsche AuBenpolitik: unterwegs Entwurf einer Reiseroute fur die Diplomatie der Berliner Republik // Die Zeit. - 2001. -N 10.

" По выражению одного французского обозревателя, «главной слабостью внешней политики «пятнадцати» (стран ЕС. - Прим. пер.) является прежде всего бесхребетность... Чего недостает «пятнадцати»?

Ответ очевиден: политического проекта и общего видения» (Zecchini L. Les complexes de l'«Europe-puissance» // Le Monde. - 2001. - 20 avr.). После 11 сентября подобные сетования получили широкое распро­странение в Европе, что подчеркивает зияющий контраст между одно­бокой целеустремленностью Америки и отсутствием у европейцев стратегической миссии даже на Ближнем Востоке - в непосредственно примыкающем к Европе регионе.

⁷ С типичным для того времени яростным осуждением Соединен­ных Штатов выступил 20 апреля 2001 г. официальный орган Цент­рального комитета Коммунистической партии Китая (ЦК КПК) газета «Жэньминь жибао», в которой утверждалось, что «войска США не­устанно сеют смуту по всему миру, создавая огромную угрозу миру и стабильности на планете», и все это — под аккомпанемент своих «гангстерских мелодий». Публичная полемика о политике Америки, представленная на страницах того же самого официального печатного органа спустя почти год, 23 марта 2002 г., не оставляла сомнений в произошедшей перемене. Когда один из участников дискуссии стал доказывать, что Америка использует войну с терроризмом ради сохра­нения собственного глобального превосходства, он получил отповедь от одного из собеседников, заявившего, что определяющая американ­скую позицию «главная тенденция направлена на взаимное сотрудни­чество и доверие» в отношениях между США и КНР. Еще одним примером трезвого анализа взаимоотношений между США и КНР является статья под заголовком «Пять больших различий между Китаем и Соединенными Штатами требуют надлежащего обращения», опубликованная 21 февраля 2002 г. в принадлежащей КНР ежеднев­ной газете «Вэньвэй бао», выходящей в Гонконге.

⁸ Примечательно, что Япония решилась на развертывание двух­уровневой системы противоракетной обороны, состоящей из ракет-перехватчиков морского (SM3) и наземного базирования (РАСЗ), для которой требуется как минимум восемь эсминцев «Эгис». Стоимость этой системы может составить от 500 млрд. до 1 трлн. иен с лишним (примерно от 4,2 до 8,4 млрд. долларов). (См. редакционную статью: Япония упорно выполняет политическое решение развернуть ракетную оборону до 2006 бюджетного года (на кит. яз.) // Санкэй симбун. -2003. - 23 июня.)

* В числе многочисленных рассуждений в обоснование вышеука­занного заключения можно отметить материал о японских ракетных технологиях в газете «Цзефанцзюнь бао» за 12 февраля 1999 г.; статью в «Жэньминь жибао», появившуюся 11 декабря 2000 г. и посвящен­ную общим размерам японского оборонного ведомства и его мас­штабному бюджету; публикацию от 17 июня 2002 г. в общетематическом еженедельнике официального китайского агентства новостей «Ляован», в которой главное внимание уделялось ядерной проблеме.

¹⁰ См. репортаж Моники Чжу: Chu M. Taiwan and Japan «Silent Allies» // Taipei times. - 2001. - 24 July.

¹¹ Пан Чжунъин. Обсуждение американского фактора в китайско-японских отношениях (на кит. яз.) // Жэньминьван. - 2002. - 23 апр. (интернет-издание ЦК КПК).

¹² Кейдзо Такеми (цит. по: Санкэй симбун. - 2001. - 27 дек.). Конференция представителей японского частного бизнеса выступила с рекомендацией, во многом созвучной заявлению Такеми: учредить при кабинете министров Национальный стратегический совет, кото­рый помогал бы разрабатывать планы, предназначенные обеспечить более эффективное реагирование Японии на чрезвычайные ситуации в мире, и параллельно организовать японо-американскую стратеги­ческую конференцию в составе официальных лиц и ведущих фигур частного сектора «в целях расширения союзнических отношений между Японией и США» (редакционная статья в газете «Санкэй сим­бун», 10 марта 2002 г.). Кроме того, как свидетельствуют опросы обще­ственного мнения в Японии, несмотря на то что идея внесения поправок в японскую конституцию имеет сторонников, преобладаю­щее большинство (даже среди тех, кто поддерживает некоторые изме­нения) по-прежнему выступает за неизменность статьи 9, в которой Япония отказывается от права войны.

¹³ В исследовании, подготовленном Китайской академией наук и представленном общественности в марте 2001 года, сделан вывод, что к 2050 году Китай станет всего лишь «умеренно развитой» страной.

¹⁴ Начиная с 1993 года Китай импортирует нефть во все более зна­чительном количестве; если в настоящее время 20% его потребностей в этом сырье обеспечиваются за счет поставок из-за рубежа, то к 2010 году эта цифра, вероятно, превысит 40%, а по объему ввозимой нефти Китай обгонит Японию. (Положение в области нефтяной без­опасности Китая (на кит. яз.) // Дагунбао. - 2000. - 10 нояб.) Связанное с этим ощущение уязвимости заставило Китай задуматься о создании мощной национальной системы стратегических запасов нефти. См.: Инвестировать 100 миллиардов долларов в строительство стратеги­ческой нефтяной системы (на кит. яз.) // Дагунбао. - 2002. - 13 нояб.

¹⁵ Согласно газетным сообщениям. См.: South China Morning Post. - 2001. - 27 July; 2002. - 8 luly. Конечно, не исключено, что эти цифры отражают всего лишь недостаточное количество имеющихся в Китае национальных сайтов либо недостаток там сайтов определен­ного рода, наподобие новостных лент, по сравнению с Японией и другими странами.

¹⁶ См. подробное сообщение: Политический вопрос, заслуживаю­щий серьезного изучения (на кит. яз.) // Жэньминь жибао. - 2001. -31 мая.

¹⁷ См. обзор исследований китайских специалистов: South China Morning Post. - 2001. - 20 June; 2002. - 7 Jan. Если использовать коэф­фициент Джини - международно признанный показатель неравенства доходов, то опасный уровень составляет 0,4; к 2002 году неравенство между городскими и сельскими жителями достигло в Китае 0,59, то есть уровня, который представляет угрозу социальной стабиль­ности. Изменению этого индикатора в последние два десятилетия в обществе с эгалитарной идеологией вполне может сопутствовать недовольство людей внезапным появлением богатства у немногочис­ленной группы, особенно если известно о широком распространении коррупции.

¹⁸ Эти слова принадлежат Фу Ин (директору департамента по делам Азии Министерства иностранных дел) (см.: Китай и Азия в новый период (на кит. яз.) // Дагунбао. - 2003. - 11 янв.). Он также отметил, что «присутствие США в этом регионе есть объективная исторически сложившаяся реальность».

" «В течение нескольких недель европейская общественность громко изливает свои чувства... Между тем эта общественность гово­рит не на одном языке. Она говорит по-испански, по-французски, по-итальянски, по-английски, по-немецки или по-польски... Значи­тельное большинство приходит к одному и тому же выводу: иракская война, которую ведут и возглавляют Соединенные Штаты, незаконна и опасна... И возможно, через 10 или 20 лет люди будут вспоминать, что именно весной 2003 года на улицах и площадях Европы была написана преамбула к Европейской конституции». (См. редакционную статью: So students, come rally // Sueddeutsche Zeitung. - 2003. - 26 Mar.)

²⁰ Еще один крупный шаг китайской дипломатии // Женьминь жибао. - 2003. - 9 окт.

²¹ См. редакционную статью: АСЕАН плюс три; необходимо осте­регаться лидирующей роли Китая (на яп. яз.) // Санкэй симбун. -2002. - 2 нояб. Далее в статье следовал призыв к Японии «сотрудни­чать со странами, расположенными за пределами региона... чтобы не допустить усиления азиатского регионализма, главным идеологом которого является Китай». См. также редакционную статью: Год, когда предстоит сделать важный выбор — распрощаться с «инактивизмом» (на яп. яз.) // Санкэй симбун. — 2003. — 1 янв.

²² Хотя это явление пока не затронуло большинство населения, в обеих странах наблюдаются усилившееся чувство близости к другим азиатским народам и некоторая обеспокоенность нынешним статусом. В Южной Корее эти нарождающиеся настроения проявляются в более откровенном и настойчивом признании принадлежности всех корей­цев к единой нации, а в японском обществе - в рассуждениях о том, что Японии следует тверже стоять на собственных ногах и играть более активную роль в Азии. Как показали опросы общественного мне­ния в Японии, проведенные в 2001 году правительством и в начале 2002 года - газетой «Асахи симбун», явное большинство японцев пред­почитают, чтобы Япония оказывала экономическую помощь главным образом другим азиатским странам. Второй опрос выявил также высокую степень интереса японцев, жителей Южной Кореи и китай­цев к более тесному региональному сотрудничеству. Согласно поме­щенному в Интернете обзору, посвященному 56 «новым азиатским лидерам» (как они были названы на Мировом экономическом форуме), более половины из них считают желательным дальнейшее развитие экономического сотрудничества в Азии и около двух третей находят наи­более предпочтительной моделью интеграции формулу «АСЕАН+3» (Китай, Япония, Корея) или «АСЕАН+4» (Китай, Япония, Корея, Индия). См.: So Chi-yon. Korea to Become Research Base for Asia // The Korea Times. - 2003. - 21 June.

ЧАСТЬ II

Американская гегемония и всеобщее благо

Роль Америки в мире определяется двумя главными реа­лиями современности: беспрецедентными масштабами американской глобальной мощи и беспрецедентной гло­бальной взаимозависимостью. Первая отражает фактор монополярности в развитии международных отношений под американской гегемонией - неважно, провозглашается ли это громогласно или осуществляется исподволь, но такова мировая реальность. Вторая подтверждает ощу­щение того, что всеобщий, хотя, может быть, и не всегда благотворный процесс глобализации постепенно лишает конкретные государства их священного суверенитета. Сочетание этих двух факторов приводит к далеко иду­щим изменениям в сфере международных отношений, вызывает не только отмирание традиционной диплома­тии, но и, что более важно, рождение неформального глобального сообщества.

Эти изменения не просто символически, а фактически подтверждаются появлением первой мировой столицы. Эта столица, однако, не Нью-Йорк, где периодически засе­дает Генеральная Ассамблея всех национальных государств. Нью-Йорк мог бы стать такой столицей, если бы новый мировой порядок возник на основе всеобъемлющего сотрудничества суверенных государств, опирающегося на правовую фикцию равенства суверенитетов. Но такого мирового порядка не сложилось, и само это понятие стало неким анахронизмом на фоне транснациональной

глобализации и исторически уникального масштаба суве­ренной американской мощи.

И все же мировая столица появилась, но не между Гудзоном и Ист-Ривер, а на берегах реки Потомак в Вашингтоне, - первая глобальная политическая столица в мировой истории. Ни Рим, ни древний Пекин - бывшие столицами региональных империй, ни даже викториан­ский Лондон (за исключением, может быть, международной банковской сферы) не приблизились к тому средоточию глобальной мощи и возможностям принятия решений, которые теперь сконцентрированы в нескольких квар­талах центральной части Вашингтона. Решения, прини­маемые внутри отчасти перекрывающих друг друга, но очень четко ограниченных треугольников, распространяют американскую мощь на весь мир и весьма существенно влияют на то, как идет процесс глобализации. Линия, про­черченная от Белого дома до монументального здания Капитолия, затем к*напоминающему крепость Пентагону и обратно к Белому дому, образует периметр этого тре­угольника власти. Другая линия - от Белого дома до расположенного в нескольких кварталах от него Всемир­ного банка, затем к Государственному департаменту и обратно к Белому дому (это пространство также включает Международный валютный фонд и Организацию аме­риканских государств) - обозначает треугольник гло­бального влияния. Взятые вместе, эти два треугольника свидетельствуют о том, до какой степени «мировые дела» в их традиционном понимании стали для Вашингтона внутренними делами, замкнутыми в пределах его окруж­ной дороги.

Сегодня наиболее выдающимся событием в области внешней политики большинства государств является визит главы этого государства в Вашингтон. Такие визиты подробнейшим образом освещаются национальной прес­сой этих стран как исторические события, о каждом шаге путешествующего лидера сообщается в мельчайших деталях. Иностранный посол считает высшим дости­жением своей карьеры, если ему удается организовать получасовую встречу своего лидера с президентом США. Многим приходится довольствоваться пятиминутной

встречей в Овальном кабинете и фотографией на память, о которой сообщается в национальной прессе (без указа­ния продолжительности) как об историческом событии'. Поскольку мировую столицу сейчас посещает в среднем один иностранный лидер в неделю, большинство визи­тов вообще игнорируется национальной и даже местной вашингтонской прессой.

Один весьма солидный итальянец, друг Америки, ухватил суть этого явления. Он приводит воспоминания стареющего римского императора о его путешествии в Грецию в юности из замечательного романа «Воспо­минания Адриана» франко-бельгийской писательницы Маргарит Юорсенар:

«Среди заполненной науками жизни в Афинах, где оставалось место и для удовольствий, я жалел не о самом Риме, а о царящей там атмосфере, в которой постоянно решаются мировые дела, где слышен шум приводных ремней и шестерен машины государст­венной власти... В сравнении с этим миром активных действий милая сердцу греческая провинция казалась мне дремлющей в легкой дымке идей, где изменения были редкостью и политическая пассивность греков казалась какой-то рабской формой самоотречения».

Итальянский наблюдатель добавляет: «Эти слова не­редко вспоминали посетители Вашингтона, как и автор данной статьи, европеец из Рима» ².

Отметить сказанное - вовсе не значит упиваться все­силием американской власти. Тем не менее необходимо признать главенствующую роль США в мировых делах и сосредоточение в Вашингтоне глобальных институ­тов, отражающих историческую связь между глобальной мощью США и глобальной взаимозависимостью в век мгновенной связи. Традиционная дипломатия, прово­дившаяся «чрезвычайными и полномочными послами» в соответствии с подробнейшими инструкциями своих министров иностранных дел (часто полагавшихся на эле­гантных аристократов, владевших иностранными языками), уступила место глобальному интерактивному процессу, центр которого находится главным образом в Вашингтоне.

Прямые телефонные переговоры глав государств и министров иностранных дел при синхронном переводе стали повседневным явлением. Все чаще проводятся кон­сультации по замкнутым телевизионным сетям. Прямой официальный диалог с широким кругом американских и международных учреждений, расположенных в мировой столице, стал привычным делом для старшего звена иностранных правительственных чиновников по всему миру.

Эта новая реальность также отражается в расширении и укреплении личных связей иностранных политических деятелей и бизнесменов с Америкой. Многие из них учи­лись в американских университетах. Обучение в ведущем американском университете в последнее время стало просто социально необходимым для элиты даже в стра­нах с давними интеллектуальными традициями и чувст­вом национальной гордости, таких как Франция. Пройдет некоторое время, и Эта практика распространится на такие до недавнего времени изолированные общества, как Рос­сия и Китай. Это явление еще больше распространено в среде международной деловой элиты и руководства расположенных в США глобальных финансовых инсти­тутов. Мероприятия таких престижных организаций, как Трехсторонняя комиссия (собрание элит неправитель­ственных организаций Северной Америки, Восточной Азии и Европы), все чаще напоминают встречи выпуск­ников колледжей.

Сопутствующий, но более распространенный фено­мен - появление ярко выраженной глобальной элиты, с глобалистскими взглядами и транснациональной лояль­ностью. Представители этой элиты свободно говорят по-английски (обычно в американском варианте) и поль­зуются этим языком для ведения дел; эта новая глобальная элита характеризуется высокой мобильностью, космопо­литическим образом жизни; ее основная привязанность -место работы, обычно это какой-либо транснациональ­ный бизнес или финансовая корпорация. Типично, что высокие должности в таких корпорациях занимают уро­женцы других стран; около 20% крупнейших европей­ских компаний возглавляют лица, которых ранее считали

бы иностранцами. Ежегодные встречи Всемирного эко­номического форума стали, по существу, партийными съездами новой глобальной элиты: ведущие политики, финансовые магнаты, крупные коммерсанты, владельцы СМИ, известные ученые и даже рок-звезды. Эта элита все более явно демонстрирует понимание своих собственных интересов, дух товарищества и самосознание³.

Она знаменует собой появление глобальной заинте­ресованности в сохранении стабильности, процветания и, в конечном счете, демократии. В фокусе ее внимания находится Америка. Тем самым признается, что даже гло­бальное сообщество нуждается в центре сосредоточения идей и интересов, фокусной точке кристаллизации каких-то форм консенсуса, источнике последовательно направ­ленных инициатив. Даже если формально все это не дает Вашингтону особого статуса мировой столицы, сосре­доточение внимания на Америке является признанием двоякой реальности нашего времени: мощи одной страны и транснациональной глобализации.

Однако эта беспрецедентная комбинация включает два критически важных фактора, может быть, даже про­тиворечия: во-первых, между динамикой процесса гло­бализации и заинтересованностью США в сохранении собственного суверенитета и, во-вторых, между демокра­тическими традициями Америки и обязанностями власти. Америка провозглашает плодотворные и отвечающие интересам всего мирового сообщества блага глобализа­ции, но сама соблюдает эти правила главным образом тогда, когда это ей выгодно. Она редко признает, что гло­бализация расширяет и укрепляет ее собственные нацио­нальные преимущества, даже несмотря на то, что эта глобализация порождает бурлящее и потенциально опас­ное недовольство в мире. Кроме того, американская гло­бальная мощь противоречит американской демократии, как внутренней, так и экспортированной. Внутренняя аме­риканская демократия затрудняет осуществление нацио­нальной мощи на международной арене, и наоборот, глобальная мощь Америки может создать угрозу демокра­тии в США. Более того, Америка, считая себя историческим поборником демократии, подсознательно экспортирует

демократические ценности по каналам глобализации. Но это порождает в мире ожидания, которые плохо согла­суются с иерархическими требованиями гегемонистской державы. В результате действия этой двойственной диа­лектики Америке все еще необходимо определить собст­венную роль в мире, причем такую, которая выходила бы за пределы противоречивых факторов глобализации -демократии и доминирующей державы.

В недалеком прошлом роль Америки было легко опре­делить в политически четких и приемлемых категориях. Эта страна вышла из разрухи Второй мировой войны экономически более могущественной, чем в начале войны. Но она еще не была мировой доминирующей державой. В военной и в еще более важной - политической сфере у США был грозный противник: победоносный, могуще­ственный в военном отношении и идеологически агрес­сивный Советский Союз.

Таким образом,~0тношения с Советским Союзом стали определяющим фактором американской внешней поли­тики. Первоначально это не было столь очевидно для аме­риканской внешнеполитической элиты, сохранявшей на протяжении нескольких лет иллюзии о послевоенном со­трудничестве победителей. Более того, упадок Британской империи некоторое время маскировался воспомина­ниями о победоносной «Большой тройке», собиравшейся в Тегеране и Ялте и обсуждавшей результаты победы в Потсдаме после поражения Германии. Однако вскоре стало ясно, что ключевым является вопрос о том, будут ли отношения Америки с Россией определяться духом партнерства или станут откровенно враждебными.

К 1950 году вопрос уже заключался в том, приведет ли конфликт с Советским Союзом к открытой войне. В резуль­тате на протяжении последующих четырех десятилетий глобальные обязательства Америки имели четкую цель: не допустить военной экспансии Советского Союза и на­нести ему поражение в идеологическом плане. Это была глобальная по масштабности задач, но региональная по форме политика, с главным акцентом на Атлантическом альянсе, предназначенном для сдерживания коммунисти­ческой империи.

Эта всеобъемлющая и вполне реалистическая страте­гия сочетала политические и военные аспекты. Она делала упор на политическое единство демократий и военное сдерживание противника. Ее ключевым моментом была свобода (на определенном этапе даже «освобождение»), а требования соблюдения прав человека в конечном счете стали мощным инструментом подрыва коммунистиче­ского соперника изнутри. Она сочетала американское лидерство с признанием важной роли союзников. В кон­фликтном мире государств-наций эта стратегия способ­ствовала развитию политической взаимозависимости, признанию новых реалий конкурирующих транснацио­нальных идеологий и возрастанию интерактивности гло­бальной экономики. Но самое важное - она победила.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: