Внешняя политика Норвегии между двумя мировыми войнами

Несмотря на провозглашенный Норвегией нейтралитет в первой мировой войне, политика этой страны по существу носила проантантовский характер. Поэтому при послевоенном переделе мира правящие круги Норвегии откровенно рассчитывали на возмещение своих потерь, на вознаграждение со стороны держав-победительниц. У молодой норвежской буржуазии при всей ее слабости было явное желание принять участие в империалистическом переделе мира, чтобы укрепить свои позиции, расширить сферу своего влияния. В первую очередь в этом были заинтересованы владельцы крупных судоходных, китобойных и зверобойных компаний, а также горнопромышленники. Притязания на получение новых владений норвежская буржуазия собиралась удовлетворить без применения силы, поскольку это малое государство не могло состязаться в военной области с другими империалистическими государствами. Норвежские капиталисты понимали, что им не приходится рассчитывать на получение какой-либо из бывших германских колоний или, например, части русского побережья Баренцева моря. Вот почему предметом норвежских притязаний были необитаемые земли на севере – в арктических областях и на юге – в Антарктике. В первую очередь норвежское правительство сосредоточило свои усилия на получении "ничьей" земли – архипелага Шпицберген (норв. Свальбард).

Как известно, начало первой Империалистической войны сорвало переговоры о статусе Шпицбергена, в которых активно участвовали Норвегия, Швеция и Россия. Внешнеполитическая" изоляция молодой Советской России, наряду с прогерманской позицией Швеции в годы минувшей войны, способствовала решению шпицбергенского вопроса в пользу Норвегии. Так называемый Шпицбергенский трактат, или Парижский договор, от 9 февраля 1920 г. передал Норвегии суверенитет над архипелагом и над более южным островом Медвежий, однако с двумя важными оговорками. Во-первых, все участники договора, включая будущих, получали равные с норвежцами права на разработку природных ресурсов архипелага и его территориальных вод. Во-вторых, архипелаг не мог использоваться в военных целях пи самой Норвегией, ни с ее согласия другими державами. Он становился постоянно демилитаризованной и нейтрализованной территорией⁷⁶.

Первоначально договор был подписан лишь великими державами-победительницами, тремя скандинавскими государствами и некоторыми другими. Советская Россия, которую не приглашали на конференцию по шпицбергенскому вопросу в Париже, заявила Норвегии протест против заключенного договора и подчеркнула, что он никак не связывает РСФСР. Норвежский суверенитет над Шпицбергеном и островом Медвежий был признан нашей страной лишь в 1924 г., одновременно с юридическим признанием СССР Норвегией. Только после этого, а также после подписания договора Норвегии с Германией архипелаг в 1925 г. был официально объявлен составной частью королевства (СССР подписал Парижский договор в 1935)⁷⁷.

Послевоенная Норвегия заявила, что будет верна своему неучастию в блоках великих держав и сохранит нейтралитет в случаи нового вооруженного конфликта. Такой внешнеполитический курс подкреплялся в глазах норвежцев опытом мировой войны и пользовался их широкой поддержкой. Он предполагал дальнейшее расширение сотрудничества с нейтральными скандинавскими соседями Норвегии и, в частности, преодоление неприязненного отношения к Швеции, унию с которой Норвегия расторгла в 1905 г. За годы войны отношения между Норвегией и Швецией заметно улучшились, несмотря на их противоположную внешнеполитическую ориентацию. Трудности, создававшиеся морской блокадой, толкали эти страны к налаживанию внутрискандинавского товарообмена. В 1919 г. в Норвегии, так же как в Дании и Швеции, были созданы общественные организации "Нурден", которые должны были содействовать взаимному ознакомлению и поощрять северное сотрудничество⁷⁸.

Прологом к послевоенному внешнеполитическому сотрудничеству было достижение договоренности об общей позиции Норвегии, Швеции и Дании при обсуждении и подготовке проекта статута будущей международной организации – Лиги наций в 1919 г. Войдя в эту организацию в качестве членов-соучредителей с 1920 г., Норвегия, Швеция и Дания проводили согласованный курс. Вступление в Лигу наций означало, во всяком случае формально-юридически, ограничение нейтралитета Норвегии, как и других малых членов Лиги. Поэтому в первые годы существования этой организации некоторые норвежские политические деятели неизменно подчеркивали в своих заявлениях, что, вступив в Лигу наций, Норвегия перечеркнула свой статус нейтральной страны. Учитывая проантантовский, враждебный Советскому Союзу характер Лиги нации в 20-х годах, норвежское рабочее движение также было в этот период противником Лиги, и Норвежская рабочая партия последовательно голосовала в стортинге против участия Норвегии в этой организации.

В работе Лиги наций Норвегия вместе с другими скандинавскими нейтралами участвовала весьма активно. Крупнейшие политические и общественные деятели страны, начиная с Фритьофа Нансена, представляли се в Лиге наций. Норвегия вместе с другими северными странами стремилась превратить Лигу во влиятельную надгосударственную организацию. Она добивалась расширения состава Лиги, чтобы сделать се универсальной организацией, требуя скорейшего принятия держав, проигравших первую мировую войну. Она добивалась сужения полномочий Совета Лиги, расширения прав Ассамблеи Лиги, в частности передачи ей контроля над бюджетом этой международной организации. Норвежцы требовали установления ответственности Совета перед Ассамблеей, распространения принудительной третейской (арбитражной) процедуры на все международные споры, осуществления всемерного и скорейшего сокращения вооружений⁷⁹.

Стремление Норвегии и других нейтралов узаконить мирное разрешение международных споров осуществилось преимущественно лишь в рамках их собственных взаимоотношений. Начиная с 1925 г. Норвегия заключила со своими соседями несколько соглашений о мирном разрешении взаимных споров. Важнейшим среди них было соглашение со Швецией (утвержденное стортингом в 1927 г.), распространившее принцип арбитража на все споры, включая неправовые, между обеими странами. Однако принятый Лигой наций по инициативе в основном скандинавских стран Общий акт о мирном разрешении международных споров (1928) так и не получил фактической силы в международных отношениях.

Такую же неудачу в 20-х годах потерпели норвежские (и скандинавские) усилия добиться разоружения под эгидой Лиги наций. Норвежский общественный деятель Кристиан Ланге (лауреат Нобелевской премии мира) был видным экспертом Лиги по разоружению. Желая "подать пример" другим державам, скандинавы на протяжении 20-х годов существенно сократили свои и без того скромные вооруженные силы. Норвежское рабочее движение, с его пацифистской традицией, подмеченной еще в годы первой мировой войны В. И. Лениным, вплоть до начала 30-х годов выступало за полное разоружение страны. Норвегия фактически отказалась от кадровой армии и перешла к почти символической вооруженной "охране нейтралитета". Военный бюджет этого времени не достигал даже 1% ее валового национального продукта, число офицеров сократилось примерно до 1500 человек, а сроки обучения пехотинцев – до двух с половиной месяцев⁸⁰.

Однако и в "пацифистскую" эру 20-х годов Норвегия по собственной вине дважды попадала в конфликтные ситуации и терпела поражения. Современные норвежские историки объясняют их дипломатической неопытностью администрации: Норвегия по существу не имела опыта самостоятельной внешней политики с XIV в. до 1905 г.

В одном случае конфликт был вызван норвежском движением трезвенников. Под их нажимом был проведен упоминавшийся выше референдум о запрете крепких напитков, давший победу сторонникам "сухого закона" (1919). Такой закон – против торговли напитками крепче 12° – был принят стортингом и вызвал контрмеры со стороны винопроизводящих стран – Франции, Испании, Португалии, традиционных потребителей норвежской рыбы. Резко подняв ввозные пошлины на рыбу, эти страны объявили "торговую войну" Норвегии. Норвегия вынуждена была закупать у своих средиземноморских партнеров изрядное количество крепких напитков без права их реэкспорта, лишь бы обеспечить снижение пошлин на свою рыбу. Это ускорило – правда, после нового референдума (1926) – отмену "сухого закона".

В другом случае конфликт был вызван норвежскими притязаниями на восточное побережье Гренландии. Этот гигантский остров до 1814 г. входил в состав королевства Норвегии, которое само было подвластно датским королям, и после 1814 г. остался в руках Дании. Датчане освоили только западное побережье Гренландии, а на восточном бывали преимущественно норвежские рыболовы и зверобои. После первой мировой войны датское правительство получило от великих держав официальное признание своего суверенитета над всей Гренландией. Однако Норвегия медлила с таким признанием, добиваясь от датчан договорного закрепления особых норвежских интересов в восточной части острова. В датско-норвежском соглашении о Восточной Гренландии (1924), предоставлявшем норвежцам равные права в этом районе с датчанами на 20 лет, вопрос о суверенитете был обойден. Оба государства с тех пор усилили свою деятельность в Восточной Гренландии. Весной 1931 г. так называемый Совет Ледовитого океана при норвежском правительстве, рассматривая Восточную Гренландию как ничью землю, организовал частную экспедицию для ее захвата. Спор по обоюдному согласию Дании и Норвегии был передан на решение Постоянной палаты третейского суда в Гааге. Тем временем норвежское правительство задним числом одобрило оккупацию, а в 1932 г. расширило ее. Норвежское рабочее движение решительно осудило эту затею как империалистическую, как происки правых сил⁸¹. Суд в Гааге в 1933 г. решил дело в пользу Дании.

В 1929 г. Норвегия провозгласила свой суверенитет над островом Ян-Майен, к северу от Исландии, не встретив ничьих возражений. Однако норвежские притязания на отдельные части Западной Антарктики – острова Буве (1928) и Петра I (1931), а позже на сектор материковой Антарктиды – Землю Королевы Мод (1939) – не получили признания других заинтересованных стран⁸². В частности, СССР в начале 1939 г. особой нотой зарезервировал свою точку зрения относительно этих норвежских притязаний⁸³.

Советско-норвежские отношения, вообще говоря, носили добрососедский характер еще до официального признания СССР Норвегией. Правда, под нажимом Антанты Норвегия в разгар гражданской войны, в конце 1918 г., официально отозвала из России свою миссию, к посредническим услугам которой иногда прибегало Советское правительство. Уже в 1920 г. Норвегия проявила интерес к восстановлению торговых связей с Россией, сильно выросших за годы первой мировой войны. Так называемое Временное советско-норвежское соглашение об экономических отношениях от 2 сентября 1921 г. означало признание Советского государства де-факто и устанавливало между обоими партнерами более благоприятные отношения, чем между Советской Россией и другими скандинавскими странами⁸⁴. Среди ленинских писем, интервью и телефонограмм послеоктябрьского времени сохранилось несколько, свидетельствующих о заинтересованности главы Советского правительства развитием экономического и культурного сотрудничества с Норвегией⁸⁵.

Укреплению советско-норвежских взаимоотношений содействовала деятельность знаменитого норвежца Ф. Нансена по оказанию помощи Советской России в годы гражданской войны и послевоенной разрухи. Вряд ли найдется другой буржуазный общественный деятель Запада, который бы сделал для оказания гуманной помощи молодой Стране Советов столько, сколько сделал Нансен. Правда, первая его попытка в 1919 г. помочь Советской России продовольствием и медикаментами разбилась о неприемлемые условия, выставленные Антантой. Вслед за тем Нансен в качестве верховного комиссара Антанты по репатриации военнопленных посетил Советскую Россию (1920 г.) и на месте ознакомился с положением в стране и ее проблемами. Под его руководством из России в Западную Европу было репатриировано около 450 тыс. немецких, австрийских и прочих военнопленных. Назначенный в 1921 г. верховным комиссаром Лиги наций по делам русских беженцев, Нансен не дал превратить себя в орудие белоэмигрантской верхушки, содействовал репатриации желающих вернуться на родину, помогал расселению и трудоустройству полуторамиллионной массы русских людей, отдав им значительную часть своей Нобелевской премии мира (1923 г.).

Однако главная заслуга Нансена перед народами России заключалась в организации им международной кампании по сбору средств для помощи голодающим Поволжья и Украины в 1921-1923 гг. В качестве главного уполномоченного Международной конференции Красного Креста Нансен заключил два соглашения с правительством РСФСР об оказании помощи голодающим⁸⁶. За время работы нансеновской миссии в России были спасены от голодной смерти бесчисленные жизни взрослых и в особенности детей. IX Всероссийский съезд Советов в 1921 г. и Совнарком СССР в 1923 г. в особых документах выразили признательность народов Советской России Нансену⁸⁷. Только нехватка денежных средств помешала успеху деятельности Нансена по переселению армянских беженцев с Влипшего Востока в Советскую Армению в конце 20-х годов. Норвежская общественность – через особый Комитет помощи голодающим и правительство – внесла весомый вклад в международную кампанию помощи жертвам голода в России 1921-1922 гг. Всего в Норвегии было собрано 3.2 млн. крон – крупная по тем временам сумма⁸⁸.

Укрепление международного авторитета Советского государства, а также заинтересованность норвежских деловых кругов в-развитии связей с Советским Союзом поставили на повестку дня вопрос об установлении нормальных дипломатических отношений. В ходе переговоров по этому вопросу норвежское правительство выдвинуло некоторые предварительные условия признания СССР де-юре, потребовав, в частности, признания Советским Союзом суверенитета Норвегии над Шпицбергеном, удовлетворения финансовых претензий норвежских граждан и др. Поскольку в ходе переговоров норвежское правительство заверяло, что интересы Советской России на Шпицбергене (в частности, право на эксплуатацию угольных шахт) не будут нарушены, Советское правительство дало согласие признать суверенитет Норвегии над этим архипелагом, а остальные условия норвежской стороны отклонило⁸⁹.

15 февраля 1924 г. Норвегия направила ноту о признании Советского Союза де-юре, с удовлетворением принятую правительством СССР. Позже, 15 декабря 1925 г., между СССР и Норвегией был подписан договор о торговле и мореплавании, предусматривавший развитие консульских и торговых отношений, а также регулировавший вопросы судоходства⁹⁰. Все это заложило прочную основу отношений между обеими странами. Развитие торговли, регулярные кредитные гарантии норвежского правительства на оплату советских закупок рыбы, эксплуатация Советским Союзом угольных шахт на Шпицбергене и деятельность норвежских зверобойных концессий в Белом море, дружеские визиты в Норвегию советских военных кораблей, сотрудничество в изучении Севера, участие ледокола "Красин" в поисках экспедиции Амундсена, довольно широкие культурные связи – таков разносторонний характер советско-норвежского сотрудничества на протяжении 20-х годов⁹¹.

Советское правительство придавало большое значение и политическим отношениям с Норвегией и заботилось об их развитии. Советский Союз стремился содействовать независимой внешней политике Норвегии, помешать ее вовлечению в лагерь империалистических противников СССР. Для этого Советское правительство выступило с рядом инициатив.

Одной из существенных проблем политических отношений с Норвегией Советское правительство считало заключение пакта о нейтралитете и ненападении по примеру таких же пактов, подписанных с рядом соседних и других стран. Значение этих пактов состояло в том, что они подрывали цели локарнского заговора империалистов, способствовали укреплению безопасности Советского Союза и других, соседних с СССР, стран. Основываясь на принципах мирного сосуществования и сотрудничества государств с различными системами, эти пакты содействовали миру и добрососедским отношениям между заключившими их странами.

Впервые вопрос о таком пакте с Норвегией был поставлен в порядке зондажа полпредом СССР в Осло в беседе с премьером и министром иностранных дел Норвегии 3 ноября 1926 г. В начале 1928 г. глава либерального правительства Мувинкель внес контрпредложение о заключении арбитражного договора⁹². Считая это предложение недостаточным, Советское правительство снова выдвинуло идею заключения пакта о ненападении, включавшего взаимное обязательство не участвовать во враждебных союзах и соблюдать нейтралитет при возникновении вооруженных конфликтов с третьей стороной.

В результате длительных переговоров к осени 1930 г. наметился определенный прогресс: Советское правительство соглашалось одновременно с пактом о ненападении подписать и концепцию о согласительной процедуре, норвежцы отказались от принципа арбитража и склонялись к принятию предложенной советской стороной редакции обоих документов⁹³. Однако норвежское правительство затягивало окончательный ответ, а затем сообщило, что согласно подписать лишь конвенцию о согласительной процедуре.

После прихода к власти в мае 1931 г. правительства Крестьянской партии ("Буннепарти") советско-норвежские отношения ухудшились⁹⁴. Под предлогом борьбы с экономическим кризисом правительство Колстада приняло меры к сокращению торговли с Советским Союзом (ухудшение условий государственных кредитных гарантий норвежского экспорта, сокращение закупок сибирского леса и др.) и к ограничению прав советского торгпредства. Норвежские буржуазные газеты, поддерживавшие политику правительства, подняли в этот период шумную кампанию по вопросу о "советском демпинге", против ввоза в Норвегию ряда советских потребительских товаров. 14 ноября 1931 г. НКИД СССР заявил поверенному в делах Норвегии в Москве протест в связи с этой кампанией⁹⁵.

С отставкой правительства Крестьянской партии в марте 1933 г. советско-норвежские отношения при новом кабинете Мувинкеля вернулись в нормальное русло; были отменены дискриминационные меры в отношении советского экспорта, резко сократились случаи нарушения норвежскими судами советских территориальных вод и соответственно протестов по этому поводу с советской стороны. Однако привлечь Норвегию к конвенции об определении агрессии, заключенной в 1933 г. СССР с рядом сопредельных государств, не удалось. Бесплодным оказался и новый обмен мнений о пакте ненападения в 1933-1934 гг., хотя норвежский премьер-министр относился к нему гораздо положительнее, чем его коллеги в Швеции и Дании⁹⁶. Торговля между Норвегией и Советским Союзом, несмотря на отмену ограничений и нормализацию политических отношений, сокращалась и вновь стала расти лишь перед самой войной⁹⁷.

Между тем мировой экономический кризис ухудшил международное положение Норвегии. Пытаясь смягчить надвигавшийся кризис, Норвегия, Швеция, Дания, Бельгия, Нидерланды и Люксембург заключили в конце 1930 г. так называемую "конвенцию Осло" о неповышении таможенных тарифов без заблаговременного взаимного предупреждения. С заключением этой конвенции, которую позже подписала и Финляндия, возникло понятие "группы держав Осло". Это понятие приобрело определенный политический смысл накануне второй мировой воины в условиях нарастания агрессии со стороны фашистских государств, когда перед народами встал вопрос о необходимости принятия мер по укреплению мира и коллективной безопасности.

В норвежских общественно-политических кругах 30-х годов все шире распространялась тревога за судьбы страны, все меньше оставалось места пацифистским иллюзиям "прочного и вечного мира", все чаще подвергались сомнению возможности Лиги наций обеспечить международную безопасность. Некоторые влиятельные круги норвежской буржуазии проявляли явные симпатии в отношении фашистских режимов в Германии и Италии, не говоря о прямом родстве партии Квислинга и подобных ей групп в Норвегии с национал-социализмом. Эти деятели считали, что, хотя гитлеровские методы террора против коммунистов и всех инакомыслящих не подходят для Норвегии, фашизм в мировой политике – явление вполне закономерное и даже "полезное", поскольку он-де представляет собой "естественную реакцию на наступление большевизма"⁹⁸.

Однако в целом для Норвегии как страны демократических традиций и развитого рабочего движения более характерным было резко отрицательное отношение широких, слоев народа к фашизму и проповедуемой пм политике насилия и войн. В рабочем движении и в кругах либеральной интеллигенции существовали сильные антифашистские настроения, вылившиеся на первых порах в движение протеста против преследования нацистами своих противников в Германии, а затем – в широкую кампанию против милитаристской, экспансионистской политики третьего рейха, против растущей угрозы войны.

Стремительное развитие событий международной жизни в середине 30-х годов поставило все норвежские партии перед необходимостью пересмотреть свои внешнеполитические программы. Для Норвежской рабочей партии, с ее традиционным антимилитаризмом, неприятием Лиги наций и радикальной разоруженческой линией, такой пересмотр оказался особенно сложным⁹⁹. Придя к власти и получив возможность для осуществления на практике своей радикальной программы, руководство Норвежской рабочей партии, однако, не решилось ставить под угрозу судьбу правительства. Не желая обострять отношений с буржуазными партиями в стортинге и с влиятельными капиталистическими кругами, оно по существу продолжило и внешнеполитический курс своих предшественников.

В самом руководстве НРП уже в первые месяцы пребывания партии у власти возникли острые разногласия относительно основных принципов внешней политики. На закрытом заседании съезда НРП летом 1936 г. развернулась бурная дискуссия о политике, которую должна проводить Норвегия в условиях обострения угрозы войны в Европе. В ходе дебатов раздавалась критика в адрес влиятельного министра иностранных дел, видного историка проф. X. Кута за его пассивный пацифистский курс как явно изживший себя. Кут не только возражал против любых действий, грозивших осложнить отношения с Германией, но и осуждал пакты о взаимопомощи между миролюбивыми державами, например между СССР и Францией¹⁰⁰.

Наиболее радикально настроенные делегаты съезда, включая часть руководства НРП, доказывали, что место Норвегии – в рядах тех, кто борется за организацию коллективного отпора агрессии, за дело мира и социализма. Призывая к сотрудничеству с Советским Союзом, ряд делегатов отмечали, что это – единственная великая держава, последовательно защищающая интересы мирового рабочего движения, могучая сила, способная реально противостоять фашизму и войне. Поскольку вступление Советского Союза в Лигу наций изменило характер этой организации, придав ей больший авторитет и силу, говорили эти делегаты, нейтралистская позиции Норвегии не должна мешать ей участвовать в случае необходимости в коллективных акциях Лиги. Председатель НРП О. Тори, влиятельный Транмель, более молодые Ф. My, Э. Герхардсен, X. Ланге квалифицировали, безоговорочный нейтрализм Кута в новых условиях как опасную иллюзию и призывали "сознательно стать на сторону СССР и Франции"¹⁰¹. Принципиальная программа довоенной НРП сохранила из революционного прошлого партии пункт об обязанности защищать "единственное в мире пролетарское государство"¹⁰².

Официальная точка зрения правительства на проблемы внешней политики Норвегии в складывавшейся мировой ситуации была изложена самим Кутом. Из его выступления следовало, что после выхода Германии и Японии из Лиги наций способность этой организации влиять на международное развитие ослабла. Кут не видел возможности какой-либо иной политики для малой страны, кроме "корректного" и "беспристрастного" нейтралитета, политики фактического изоляционизма. Отвлекаясь от растущей угрозы фашистской агрессии, Кут, называвший себя самым заядлым пацифистом среди членов правительства¹⁰³, верил, что последовательное соблюдение Норвегией принципов нейтралитета позволит ей сохранить добрые отношения со всеми ведущими европейскими державами и остаться вне военного конфликта. Из этого Кут делал вывод, что Норвегии нет нужды увеличивать, ассигнования на свои вооруженные силы и как-либо изменять прежнюю оборонную политику.

Платформа Кута встретила, повторяем, резкий отпор левого крыла НРП и так называемых активистов. Но эта критика ничего не изменила. Осуждение линии Кута заставило бы его уйти с поста министра иностранных дел и привело бы к правительственному кризису. Учитывая приближение выборов в стортинг, назначенных на октябрь 1936 г., руководство партии не хотело такого развития событий. В результате съезд принял внешнеполитическую резолюцию, составленную из очень общих положений: по существу правительство не получило от съезда четких установок и ясной программы. Все свелось к благим пожеланиям пацифистского нейтралитета.

Оппортунизм правых лидеров НРП, их неспособность подойти к решению важнейших проблем с классовых позиций, с учетом национальных интересов трудящихся наложила отпечаток на все действия правительства. Его политика в канун войны по существу свелась к лавированию между западными союзниками и фашистскими государствами, к стремлению сохранить экономические и торговые связи с важнейшими европейскими партнерами, независимо от их политического лица. В силу этого нейтрализм Норвегии приобретал все более непоследовательный, двусмысленный характер.

Показательна позиция, занятая правящими кругами Норвегии в отношении итало-абиссинской воины. Борьба Абиссинии (Эфиопии) за свободу и независимость пользовалась симпатиями и находила широкую поддержку среди норвежской общественности. В начале войны король Хокон VII направил абиссинскому негусу послание, в котором заверял, что Норвегия не признает захвата Абиссинии. Норвегия участвовала и в экономических санкциях против Италии как агрессора. Однако вскоре после подавления итальянскими фашистами сопротивления абиссинских, патриотов и аннексии Абиссинии норвежское правительство наладило отношения с Италией и осуществило ряд шагов в направлении фактического признания протектората Италии над захваченной страной.

Еще нагляднее раскрылось содержание политики "невмешательства" в отношении Норвегии к гражданской войне в Испании. Эта война вызвала четкое размежевание политических сил: буржуазные партии либо открыто выражали симпатии в адрес франкистских мятежников (как это делали правое крыло Крестьянской партии и квислинговцы), либо призывали к "невмешательству" и поддержанию с Франко лишь экономических связей (партия "Хёйре"). Симпатии рабочего класса были безраздельно на стороне республиканской Испании. Рабочие и радикальная интеллигенция понимали, что в Испании разворачиваются авангардные бои сил мира и прогресса против международного фашизма и реакции, и активно выступали в поддержку республиканцев¹⁰⁴.

Прогрессивная норвежская общественность создала Комитет помощи Испанской республике, развернула кампанию по вербовке добровольцев для участия в гражданской войне на стороне законного республиканского правительства. Считаясь с антифашистскими настроениями внутри страны и с международным движением солидарности с республиканской Испанией, норвежское правительство на первых порах не препятствовало этим мероприятиям. Затем, однако, под давлением правых буржуазных партий, которые выступали за нормализацию отношений с франкистами, требуя оградить интересы норвежской промышленности и внешней торговли, правительство приняло ряд мер, направленных против деятельности вербовочных комитетов.

19 марта 1937 г. министерство юстиции Норвегии издало циркуляр, в которой говорилось, что в связи с войной в Испании "норвежские граждане или иностранцы, не являвшиеся испанскими подданными до 17 июля 1936 г., не имеют права без особого разрешения выезжать из страны в Испанию или в испанские владения, включая Испанское Марокко". Одновременно было издано правительственное распоряжение, которым устанавливалось, что в Норвегии запрещено проводить вербовку на военную службу для участия в гражданской войне в Испании, а норвежским подданным – отправляться в Испанию или испанские владения, включая Испанское Марокко, чтобы присоединиться к той лиги иной стороне в указанной войне.

Когда определился перевес сил мятежников в Испании, норвежские правящие круги повели дело к фактическому признанию режима Франко (октябрь 1938 г.). Немалое значение, как указывается в норвежской официальной истории, имело в этом отношении "давление со стороны деловых кругов Норвегии"¹⁰⁵.

Проводя политику "невмешательства" и держа курс на нейтралитет в назревшей войне, норвежское правительство уделяло недостаточное внимание укреплению национальной обороны. Пацифистские программы Рабочей партии, неизменно подтвердившиеся съездами, а также ряд внутриполитических моментов обусловили, особенно на первом этапе пребывания у власти, пассивность правительства НРП в этом важном деле.

Ассигнования на военные нужды были весьма скромны. В условиях экономического спада правительство, с одной стороны, не решалось пойти на увеличение налогов на доходы крупных частных предприятий, а с другой – оно не могло идти на риск потери популярности среди избирателей, что неизбежно произошло бы в случае сокращения ассигнований на борьбу с безработицей и социальное обеспечение ради укрепления обороны. Кроме того, в Норвежской рабочей партии с большим недоверием относились к армии как аппарату принуждения, созданному и воспитанному прежними буржуазными правительствами. С приходом Рабочей партии к власти командный состав армии почти не изменился, среди офицерства были сильны реакционные настроения, вооруженные силы по существу продолжали оставаться политическим резервом крупной норвежской буржуазии¹⁰⁶.

Учитывая все это, правительство Рабочей партии с большой неохотой отпускало средства на оборону, хотя тревожная обстановка в Европе требовала усиления боеготовности норвежских вооруженных сил. Уходя от решения назревших вопросов, руководители норвежского правительства как бы закрывали глаза на рост военной угрозы, на фактическую беззащитность страны. Только в конце 1936 г. был сделан первый шаг: правительство увеличило ассигнования на оборону, предоставив сверх бюджета 4 млн. крон на проведение ряда военных мероприятий. В основном же бюджет оставался неизменным вплоть до начала второй мировой войны. Норвежское правительство как бы стремилось показать, что воевать Норвегия не намерена¹⁰⁷.

После прихода к власти руководство Норвежской рабочей партии заявило о пересмотре своей прежней отрицательной позиции в отношении Лиги наций на том основании, что вступление Советского Союза в Лигу в 1934 г. и выход из нее Германии и Италии изменили характер этой международной организации и теперь ее можно использовать в интересах упрочения всеобщего мира. Однако практическая деятельность Норвегии в Лиге по существу противоречила этому декларативному заявлению.

Норвегия совместно с другими странами – членами "группы Осло", которые накануне войны взяли на себя как бы роль выразителя интересов малых стран, выступила с рядом предложений, направленных на ревизию статута Лиги наций. Фактическим результатом их активной деятельности был подрыв и без того слабых возможностей Лиги в обеспечении мира и борьбы против угрозы войны¹⁰⁸.

Как известно, несмотря на довольно широкие возможности ущемления агрессора, вытекавшие из ст. 16 статута Лиги, применение санкций в отношении Италии в связи с ее вторжением в Абиссинию имело весьма ограниченный характер и не нанесло ей существенного ущерба. Из-за противодействия западных держав Лига не пошла на принятие таких эффективных мер, как, например, запрет поставок нефти в Италию. Более того, даже принятые Лигой решения об эмбарго на поставку оружия и военного снаряжения, а также о некоторых финансовых мероприятиях и запрете ввоза итальянских товаров фактически саботировались западными странами, а 1 июля 1936 г. эти решения вообще были отменены.

Прогрессивная норвежская общественность расцепила эти действия западных держав как серьезный симптом кризиса Лиги наций и выступила с требованиями укрепления Лиги, чтобы превратить ее в действенный инструмент мира. Однако торгово-промышленные круги и судовладельцы Норвегии оценили ситуацию иначе. Не желая подвергать риску связи с каким-либо из своих крупных европейских партнеров, они воспользовались провалом санкций против Италии как поводом для постановки вопроса об отказе от участия в санкциях Лиги вообще.

Одним из инициаторов и активных сторонников пересмотра положений статута Лиги о санкциях был министр иностранных дел Кут, которого поддержали некоторые члены правительства, а также руководство буржуазных партий. Зондаж Норвегии в скандинавских и других нейтральных странах показал, что те готовы выступить вместе с Норвегией против безоговорочного распространения на них обязательств, вытекавших из ст. 16. 1 июля 1936 г., т. е. в тот же день, когда Лига наций приняла решение о снятии санкций против Италии, министры иностранных дел Норвегии, Дании, Финляндии, Швеции, Испании, Швейцарии и Голландии опубликовали совместное заявление (так называемое "Заявление семи нейтралов"), которое по сути дела означало открытый отказ даже от ограниченного участия в коллективных санкциях.

Отсутствие интереса у норвежского правительства к проблеме коллективной безопасности нашло отражение в беседах, которые вел Кут в течение 1936 г. в столицах ряда восточноевропейских государств. В Москве в апреле 1936 г. его приняли представители Советского правительства. Наркоминдел М. М. Литвинов имел с Кутом обстоятельные беседы по широкому кругу вопросов, в том числе и о путях упрочения европейской безопасности. Норвежский министр заявил себя убежденным противником участия Норвегии в любых антисоветских комбинациях. Однако при обсуждении проблемы коллективной безопасности Кут высказал мнение, суть которого сводилась к тому, что "окружение Германии стеной союзов непременно поведет к возникновению войны". По всем обсуждавшимся вопросам, включая даже возможное присоединение Норвегии к международной конвенции об определении агрессии, норвежское правительство заняло по существу отрицательную позицию под предлогом, что принятие советских предложений не соответствовало бы норвежскому нейтралитету¹⁰⁹.

31 мая 1938 г. стортинг проголосовал за резолюцию, в которой подчеркивалось "право Норвегии соблюдать полный и безусловный нейтралитет в любой войне, которую она сама не признает акцией Лиги наций". Это решение по существу провозгласило односторонний отказ Норвегии от обязательств по ст. 16 статута Лиги. Несколькими днями раньше, 27 мая 1938 г., Норвегия, Швеция, Дания, Исландия и Финляндия подписали в Стокгольме новые правила нейтралитета на случай военного конфликта (взамен устаревших, от 21 декабря 1912 г.), которые, в частности, предусматривали запрет военного использования их территорий воюющими державами.

23-24 июля 1938 г. в Копенгагене по инициативе Дании состоялась первая политическая конференция государств "группы Осло" с участием министров иностранных дел скандинавских стран, Финляндии, Бельгии, Голландии и Люксембурга. Конференция приняла решение, в котором говорилось, что страны-участницы считают систему санкций Лиги наций в сложившихся условиях (и учитывая способ ее применения в последние годы) не обязывающей. В связи с этим участники конференции высказали мнение, что Совету Лиги надлежит лишь рекомендовать применение санкций, а вопрос об их осуществлении на практике должен решаться каждым государством-членом по своему усмотрению. В духе указанных решений конференция разработала предложения к сентябрьской сессии Лиги наций. Выступая в Лиге 16 сентября 1938 г. с обоснованием отказа Норвегии от соблюдения ст. 16 статута, Кут призывал Лигу наций внести вклад в дело мира, опираясь на ст. 8, 11 и 19 (о полюбовном решении спорных вопросов, об ограничении вооружений и пр.). Эти призывы Кут наивно именовал "активной политикой мира".

Незадолго до мюнхенской капитуляции западных держав в северных странах довольно широко обсуждались планы создания северного оборонительного союза нейтралов. В частности, выдвигалась идея региональной организации отпора в первую очередь гитлеровской агрессии. Такая идея встречала понимание и сочувствие с советской стороны¹¹⁰. Однако эта идея натолкнулась на решительное сопротивление датской и особенно норвежской социал-демократических партий. Самое большее, на что был готов пойти Кут, это создание мало к чему обязывающего "блока мира", т. е. блока нейтральных государств, осуществлявших параллельные мероприятия по изолированной охране своего нейтралитета и выступавших с единой платформой в Лиге наций¹¹¹. В результате длительных обсуждений и консультаций между Норвегией и Швецией была достигнута договоренность лишь об ограниченном сотрудничестве в деле снабжения и перевозок на случай войны, обмена разведывательными данными военно-морских сил и унификации некоторых видов вооружения.

Весной 1939 г. Гитлер предпринял ряд шагов, которые имели целью замаскировать его агрессивные замыслы в отношении западных стран. 18 апреля 1939 г. германский посланник в Осло поставил перед министром иностранных дел Кутом вопрос, считает ли он, что Германия угрожает Норвегии. Кут ответил на неожиданный вопрос отрицательно, но добавил, что если начнется война, Норвегия, разумеется, окажется в опасности. Вскоре после этого, 28 апреля 1939 г., Риббентроп, в беседе с норвежским посланником в Берлине официально предложил норвежскому правительству заключить пакт о ненападении с Германией.

В Норвегии против принятия предложении Гитлера выступило подавляющее большинство политических и общественных деятелей. Даже та часть правой буржуазной прессы, которая в свое время приветствовала мюнхенский сговор, вынуждена была признать, что заключение малой страной пакта с Германией может завести слишком далеко. 17 мая 1939 г. норвежское правительство опубликовало официальное сообщение относительно предложения германского правительства. В сообщении говорилось: "Исходя из того, что Норвегия не считает, что ей угрожает Германия, и что Норвегия, придерживаясь принципов нейтралитета и независимости, не намеревается заключать пактов о ненападении с какой-либо другой страной, норвежское правительство сообщило правительству рейха, что оно не считает необходимым заключение соглашения в предложенной форме. Оба правительства согласились прекратить дальнейшую дискуссию по этому вопросу"¹¹².

В самый канун второй мировой войны Норвегия совместно с другими странами предприняла попытки противостоять катастрофическому развитию событий и в какой-то степени обезопасить свое положение, а после начала войны в Европе – помирить Германию с Англией¹¹³. Однако, представляя собой изолированные акции, лишенные реальной силы, эти попытки не увенчались успехом.

Подытоживая вышеизложенное, следует сказать, что уязвимость норвежской политики в конце 30-х годов состояла в том, что ее нейтралитет не делал по существу различия между агрессором и его жертвами, что Норвегия и другие нейтралы под лозунгами "невмешательства" и "равного отношения" ко всем не осуждали агрессивные силы и в то же время уклонялись от поддержки подлинно миролюбивых начинаний. Ратуя за "полный" изолированный нейтралитет, норвежское правительство игнорировало хищнический характер политики гитлеровской Германии, ту угрозу, которую нес миру международный фашизм. Поэтому практическая политика Норвегии по всем актуальным вопросам международной жизни не только не содействовала коллективному отпору агрессии, но, напротив, дезориентировала общественность и тем самым ослабляла борьбу демократических сил за упрочение мира и безопасности.

Влиятельные норвежские политические и экономические круги успокаивали себя и общественность своей страны утверждениями, что Норвегия, как и в первой мировой войне, останется вне военных действий и что для этого нужно лишь соблюдение "корректного" и "беспристрастного" нейтралитета. В числе первых жертв этой близорукой политики оказалась сама Норвегия.

Норвегия в планах империалистических коалиций

В начале второй мировой войны Норвегия стремилась, как и в первую мировую войну, придерживаться политики нейтралитета. Предметом особых забот правительства в условиях начавшейся войны было урегулирование торговых и других отношений с враждующими империалистическими группировками таким образом, чтобы ни та, ни другая не смогли упрекнуть его в односторонней ориентации. Именно это, по мнению правительства Нюгорсволла-Кута, являлось залогом сохранения нейтралитета.

Расчеты на повторение сравнительно благоприятной ситуации 1914-1918 гг. подрывались, однако, новыми условиями войны в Европе. Если в первую мировую войну гигантские сухопутные битвы на континентальных фронтах поневоле отвлекали воюющих от европейского Севера, то в условиях "странной войны", когда на Западном фронте царило затишье и главным оружием новой Антанты стала так называемая периферийная стратегия, когда морское господство Великобритании существенно ослаблялось германскими ВВС, Скандинавия сразу же оказалась важным объектом внимания империалистических коалиций.

Господство на скандинавском плацдарме приносило определенные преимущества каждой из враждующих сторон. В частности, оно открывало перспективы расширения системы базирования военно-морских и военно-воздушных сил и улучшало условия для их использования в Северном, Норвежском, а также Баренцевом и Балтийском морях. Уже 4 сентября 1939 г. военный кабинет Англии обсуждал вопрос об использовании нейтральной Норвегии в своих интересах; 19 и 29 сентября военно-морской министр Черчилль выступил с предложением блокировать Нарвик и поставить минные заграждения в территориальных водах Норвегии¹. Такому замыслу сочувствовал и французский премьер Даладье².

Оказавшись недостаточно подготовленными к войне с фашистской Германией, Англия и Франция стремились использовать скандинавский плацдарм, где Норвегия занимала ключевые позиция, как удобное место приложения своей периферийной стратегии, направленной на проведение экономической блокады Германии и отвлечение сил вермахта от Западного фронта. Считалось, что приморский характер плацдарма даст им возможность примочить там тот вид вооруженных сил, в котором они имели над противником неоспоримое превосходство, – военно-морской флот. "В континентальной Европе, - говорилось в меморандуме имперского генерального штаба Англии, – Германия имеет перед западными союзниками значительные преимущества. Находясь в центре континента и располагая развитой системой коммуникаций, она может наносить удары в любом направлении. Однако на скандинавском театре военных действий, где большую роль играют морские сообщения, она потеряет эти преимущества и, следовательно, станет наиболее уязвимой... Поэтому скандинавские страны являются тем районом, который предоставляет нам наилучшие возможности"³.

План вовлечения Норвегии и Швеции в войну, по мнению начальника британского генерального штаба, имел "много преимуществ и мог оказаться решающим. Он, безусловно, заставит немцев действовать немедленно, вынудит их распылять свои силы и ввязаться в военные действия за пределами собственной страны... Это будет наиболее эффективным средством предотвращения наступления немцев на других фронтах"⁴.

Возросшее значение скандинавского плацдарма учитывало и правительство Советского Союза. Наша страна, благодаря своевременно заключенному договору о ненападении с Германией, оставалась вне начавшейся войны. Мирная передышка требовала, однако, неусыпной бдительности. Важным средством укрепления внешней безопасности СССР его руководители считали создание барьера, преграждающего выход возможного агрессора к западным, а значит и северо-западным, границам страны. Советские предложения о заключении пактов взаимопомощи с прибалтийскими государствами, о пересмотре советско-финляндской границы и октябре 1939 г. были необходимыми в сложившейся обстановке.

Военно-дипломатические мероприятия СССР по ограничению сферы германской агрессии и укреплению безопасности своих границ на Балтике были представлены дипломатией и средствами массовой информации западных держав в искаженном свете. Теперь у буржуазии западных стран появились новые "благовидные" основания клеветать на советскую внешнюю политику, изображая СССР агрессором, союзником фашистской Германии, угрозой для Скандинавии. Более того, англо-французские стратеги, ослепленные антикоммунизмом и антисоветизмом, сами готовили антисоветскую военную экспедицию, в частности на европейский Север.

31 октября 1939 г. по заданию правительства Чемберлена заседание начальников штабов английских вооруженных сил было посвящено обсуждению вопроса об объявлении войны Советскому Союзу под предлогом "защиты скандинавских стран от советской агрессии", хотя одновременно признавалось, что "не может быть и речи о том, чтобы Советский Союз напал на Норвегию и Швецию через Финляндию"⁵. 13 начале января 1940 г. военный кабинет Англии обсуждал предложение комитета начальников штабов о превращении Скандинавии "в решающий театр военных действий". Тем самым "вопрос о безопасности нашей территории, Франции и других районов будет отодвинут на второе место"⁶. Однако британское политическое руководство относилось к планам высадки войск в Норвегии с известной настороженностью. Что касается руководства Франции, то, начиная с самого премьера Даладье, оно заявило себя безоговорочным сторонником такой экспедиции. По мнению Даладье, это было бы "триумфом периферийной стратегии", в которой скандинавский плацдарм и Финляндия "сыграли бы решающую для исхода войны роль"⁷.

Стратегические и экономические интересы фашистской Германии, не готовой к длительной войне и зависевшей от иностранных поставок важнейших видов сырья, диктовали Берлину заинтересованность в скандинавском нейтралитете. Эту позицию германского МИДа разделяло в осенние месяцы 1939 г. и командование сухопутных сил Германии. Однако в высших инстанциях рейха тогда же появились сторонники захвата скандинавского плацдарма, а точнее – Норвегии⁸.

Стратегические соображения подсказывали немецкому командованию, что кампанию против Франции и Англии – великих морских держав – нельзя было начинать без предварительного улучшения своих позиций на морях, прилегающих с севера-запада к Европе. Улучшить же эти позиции, по мнению гросс-адмирала Редера, можно было за счет захвата выгодного плацдарма – Норвегии, который дал бы Германии возможность компенсировать свою слабость на море посредством широкого применения береговой авиации на важнейших морских коммуникациях противника и в то же время сковать действия его флота. Сам Гитлер твердо придерживался мысли, что перед тем, как начать наступление на западе, северный фланг должен быть в руках немцев⁹. И не случайно план "Гельб" готовился одновременно с планом "Везерюбунг", а нападение на Данию и Норвегию фактически слилось с кампанией против Франции и Англии.

Немецкие военно-морские базы, расположенные в "мокром треугольнике" – на северном побережье Германии, были весьма уязвимы и с моря, и с воздуха. Между тем перед германскими ВМС ставилась задача вести борьбу на море с великими морскими державами – Англией, Францией, а в последующем с СССР и США. С этой целью еще в феврале 1939 г. была разработана долгосрочная программа широкого строительства ВМС (план "Z"), которая предусматривала довести силы флота до 13 линкоров, 33 крейсеров, 4 авианосцев, 267 подводных лодок и большого числа эсминцев и вспомогательных кораблей¹⁰. Часть создаваемого флота намечалось разместить в многочисленных незамерзающих фьордах Норвегии. В этом немецкое командование видело залог успеха в предстоявшей войне на море.

В подчинении Скандинавии рейху было заинтересовано и внешнеполитическое ведомство нацистской партии во главе с балтийским немцем А. Розенбергом. Согласно нацистскому мировоззрению, одним из главных творцов которого был Розенберг, наиболее "чистые" представители "нордической расы" – скандинавы – были призваны влить свежую кровь в жилы самих немцев. Повышенный интерес к Скандинавии способствовал усилению и без того тесных связей ведомства Розенберга с североевропейскими нацистскими организациями как немецких нацменьшинств, так и собственно скандинавскими. Розенберг и начальник североевропейского отдела внешнеполитического ведомства НСДАП Шейдт были не только дирижерами и финансистами этих мелких групп, но и порой их рупорами. Одной из таких "пятых колонн" была партия Квислинга, потерпевшая перед войной полное политическое поражение в своей стране.

В первой половине декабря, после начала советско-финского военного конфликта и отсрочки германского наступления на Западе, Редер и Розенберг объединили свои усилия с целью убедить Гитлера в необходимости овладения Норвегией. Приглашенный в Берлин Квислинг оказался для них весьма полезным. Его сообщения о предстоявшей англо-французской высадке в Норвегии, об угрозе "демократического" государственного переворота, о подготовке им, Квислингом, "национал-социалистической революции" в поддержку германского десанта, при всей их в основном ложности, дали последний толчок к принятию соответствующего решения. После беседы с Квислингом Гитлер в тот же день, 14 декабря 1939 г., отдал приказ о планировании в глубокой тайне операции по захвату Норвегии (так называемой "Studie Nord"). Соответственно в конце 1939 г. в германском генеральном штабе была создана специальная группа из офицеров трех видов вооруженных сил для разработки стратегического плана операции¹¹.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: