Тема 4. Вербальные преступления против личности 2 страница

Перенасыщенность рекламных текстов заимствованными элементами может оказывать влияние не только на речевую культуру носителей русского языка, но и на культуру всего общества.

Многие рекламные тексты построены по модели гипнотических текстов и включают три структурных элемента: раппорт, индукцию транса и утилизацию транса. Механизм воздействия таких текстов осуществляется через совокупность языковых средств (фонетических, лексических, морфологических и синтаксических), композицию рекламы, видеоряд и т.д., а имплицитная «агрессивность» проявляется в их значительном влиянии на ассоциативное мышление, на подсознание. Причём это влияние происходит независимо от воли субъекта.

Для подтверждения выдвинутого положения мы провели эксперимент, который состоял из двух этапов. На первом этапе респондентам (40 человек в возрасте от 17 до 20 лет) было предложено обозначить характерную для них стратегию поведения во время трансляции телевизионной рекламы. 49% опрошенных, когда начинается реклама, занимаются какими-либо делами, реклама идёт фоном (неосознанное восприятие рекламы); 41% - выключают телевизор или переключают его на другой канал (отсутствие восприятия рекламы); 10% - продолжают смотреть рекламу (осознанное восприятие).

Второй этап эксперимента заключался в исследовании когнитивного компонента рекламного воздействия. Той же аудитории было предложено 40 последовательно предъявляемых слов-стимулов, которые, с одной стороны, являются общеупотребительными и занимают не последнее место в общерусской языковой картине мира (по данным РАС), с другой стороны – называют товар или входят в состав его наименования.

Результаты анализа ассоциаций показали, что количество реакций, «спровоцированных» рекламой, не зависят от того, осознанным или неосознанным было восприятие рекламы. Даже люди с ведущей стратегией переключения внимания с рекламы на другие занятия обнаруживают большое количество рекламных ассоциаций. Это позволяет сделать вывод о том, что воздействие рекламы настолько велико, что даже сравнительно небольшое количество восприятий рекламного текста способно влиять на ассоциативное мышление. А это в конечном итоге влияет на картину мира не только отдельного говорящего субъекта, но и на большое количество носителей языка, так как масштабы воздействия СМИ огромны.

Под воздействием рекламы трансформируется ассоциативно–вербальная сеть языковой личности, которая искажает существующую картину мира: беседа – чай (7); волосы – «Пантин про ви» (2); Галина – Бланка (12); жажда – «Спрайт» (15), имидж (8); масло – долина (11); мир – радио (5); миф – чистящее средство (4) и др.

В СМИ функция воздействия начинает вытеснять все остальные языковые функции. Можно сказать, что средства массовой информации превращаются в средства массового воздействия. Подтверждением этому является не только проведенный нами эксперимент, но и тот факт, что источниками крылатых выражений становятся не тексты художественных произведений, а рекламные ролики. Некоторые рекламные тексты или их фрагменты, ставшие крылатыми, даже нашли отражение в «Словаре современных цитат» [Душенко, 1997]: Сладкая парочка; Почувствуйте разницу! Райское наслаждение! Неизменно превосходный результат! И др.

Языковая агрессия в пропаганде может также проявляться эксплицитно и имплицитно. Как эксплицитное проявление языковой агрессии можно рассматривать использование в текстах газеты жаргонных и просторечных слов. Т.А. Буданова отмечает, что наблюдается тенденция стирания границ между функциональными разновидностями русского языка. Газеты и телевидение заговорили «языком улицы», иногда кажется, что журналисты ставят перед собой цель пропагандировать просторечье, жаргоны и даже бранные выражения. Можно говорить, что в СМИ наблюдается экспансия лексики малых социумов.

Одним из постулатов речевого общения является уважительное отношение к собеседнику. Уважение к адресату выражается как в выборе определенных тем разговора, так и в тщательном отборе языковых средств, не наносящих морального ущерба адресату.

Если до недавнего времени можно было говорить об эмоциональном самоконтроле говорящего, об «автоцензуре» и соблюдении этикета, то сейчас журналисты практически не заботятся об адресате, нарушая постоянно его языковые права.

Несколько лет назад говорящий рефлексировал по поводу использования иностилевой лексики. Например, в беседе с А. Разбашем Э. Сагалаев говорит: «Чернуха – слово не из нашего лексикона, но президент его употребляет» (Час пик, 1996). Говорящий оценивал слово как оскорбительное или не очень уместное в данной ситуации, высказывал мнение относительно данной языковой единицы, сопровождал стилистически чужеродное слово оценочным суждением.

В последние годы даже самые популярные и респектабельные газеты изобилуют разговорными, грубо-просторечными, жаргонными и даже бранными словами и выражениями.

Многие исследователи отмечают жаргонизацию и даже криминализацию языка, появление в нем таких слов, как киллер, разборка, наезжать, беспредел, пайка, мочить, отмывать и др.; возникновение у слова семья нового значения под влиянием итальянского слова мафия, что обычно в газетном тексте маркируется кавычками.

Даже в текстовом пространстве одной статьи использование слов из уголовного лексикона может быть достаточно частотным. Например: Кто защитит «семью»? Скандалы последних недель, связанные с отмыванием краденых денег…; Второй путь связан с раскруткой В. Путина. Его внутреннее убеждение - «мочить! » и др. (АиФ, 1999, № №38). Использование подобной лексики журналистами приводит к тому, что и в своих письмах читатели, имеющие высшее образование и довольно высокий социальный статус, обращаются к жаргонной и просторечной лексике: Нужно называть вещи своими именами. То, что произошло и происходит в стране, называется воровством. И воровство это подкреплено воровскими законами, принятыми Госдумой… И пусть остальные деятели «перестройки и реформ» дружно роют канал. Параллельно Беломоро-Балтийскому. Причем весело роют, с песнями. А если петь не будут – не давать им пайки. На их век этой работы хватит. А то, что не дороют, будет ждать новых ворюг и хапуг (Новая Сибирь, 12 августа 1999).

Опасность жаргонизации СМИ заключается в том, что они в большей или меньшей мере влияют на формирование картины мира народа. А та картина мира, которую отражает (и выражает) уголовный жаргон, - ужасна и бесчеловечна. «Слова, которые мы используем бездумно как экспрессивные, выразительные средства, могут нести в себе «заряд» психологии и мировоззрения уголовного мира».

Имплицитная языковая агрессия в пропаганде проявляется через языковую демагогию. «Под языковой демагогией понимаются приёмы непрямого воздействия на слушающего или читателя, когда идеи, которые необходимо внушить ему, не высказываются прямо, а навязываются ему исподволь путем использования возможностей, предоставляемых языковыми механизмами». Исследователями уже были выделены такие приёмы, как генерализация, воздействие с помощью речевых импликатур и ассерция, маскирующаяся под пресуппозицию.

Кроме этого, к приёмам языковой демагогии можно отнести использование логичной формы для подачи нелогичного содержания: Если учителя выходят на забастовку, значит, местная власть снова повысила себе зарплату. Когда учителя пойдут на выборы, вряд ли они выберут ту же местную власть (РГ, 29 января 1999). Соединение в условной конструкции двух событий, взаимно не обусловленных, позволяет автору сформулировать в виде тезиса мысль, которую он хотел бы внушить адресату: «Учителя не должны голосовать за эту местную власть».

Агрессивность языковой демагогии проявляется и в том, что СМИ, используя определенные языковые средства, могут манипулировать сознанием адресата, формировать его оценочное отношение к фактам, событиям, другим субъектам и т.д. Например: Вчера Правительство обсудило дополнительные меры по сдерживанию цен и тарифов в естественных монополиях. Твердо оформленных решений, к сожалению, принять не удалось (РГ, 5 марта 1999). Использование безличной конструкции принять не удалось снимает агентивность с субъекта и тем самым – ответственность с Правительства за то, что оно вовремя не приняло решение. Например, очень не любит платить за свет и тепло армия. А попробуй-ка отключи хоть один военный объект в наказание за неуплату – сразу подрыв обороноспособности страны припаяют! (КП, 27 мая 1998). В данном контексте армия представлена активно действующим субъектом, способным решать, платить или не платить за тепло и свет. Реальная ситуация невозможности оплаты из-за отсутствия средств подаётся как ситуация нежелания совершать действие за счет использования глагола любить, который содержит сему «отдавать предпочтение чему-либо». Тем самым автор противопоставляет адресатов, которые платят за электроэнергию, армии, которая не платит, и формирует негативное отношение к ней.

Одной из характерных черт современных СМИ является использование «агрессивных» метафор. Посредством метафоры вводится любой «возможный мир».

Становясь в зависимость от «человеческого фактора», метафора приобретает те ценностные коннотации, которые имеются в мире людей. Оценочные метафоры, возникающие в тексте, и их комбинации могут быть разнообразными и ограничиваются лишь самыми общими законами метафоризации.

Даже самый поверхностный анализ газетных текстов делает ясным, что нам пытаются навязать видение мира через призму метафоры войны (наша жизнь определяется метафорой войны и жестокой драки). Для описания и характеристики социальных, политических, экономических процессов, происходящих в обществе, используются слова и выражения военной тематики. Первой ласточкой стала его конфронтация с А. Чубайсом. Со временем врагов прибавлялось… Сначала на него обрушился шквал публикаций… В конце концов объединенному фронту Чубайса, Березовского… удалось-таки влить в душу Ельцина ревность …(АиФ, 1999, №16).

Рассмотрим статью О. Костенко-Поповой «Теледуэль: целятся друг в друга, попадают в зрителя» (АиФ, 1999, № 40).Автор ставит своей задачей проанализировать ситуацию, сложившуюся на телевидении, и осудить языковую агрессию телеведущего, о чем можно судить по названию статьи. События, о которых идет речь, далеки от военных действий. Однако автор статьи, состоящей из 170 строк, обильно использует военную лексику и фразеологию: война (информационная, со зрителями), стратегические цели, целиться в кого-либо, попадать в кого-либо и др. В этой статье происходит метафорическое переосмысление специальной лексики за счет потери терминологичности в несвойственном ей тематическом окружении.

Метафора войны в данном тексте создается благодаря использованию не только военной лексики, но и лексики, которая актуализирует сему «война, боевые действия» за счет контекстного окружения: наскоки, зловещий скрежет, махание дубинками, дубинка о двух концах. Кроме того, встречаются инновации теледуэль и телеатаки.

В развертывании метафорического образа войны в данной статье важную роль играет скрытая антитеза мир-война. Мирная жизнь телезрителей противопоставляется войне на телевидении: Воскресный вечер, девять часов. Обычная российская семья расселась по креслам перед телевизором – допить чай с плюшками и ещё на чуть-чуть забыть о неумолимом приближении рабочего понедельника. – Зловещий скрежет красных шестеренок (неплохая такая воскресная заставка!), и вот он, герой нашего времени; Страшно не за Лужкова (Чубайса, Примакова) – они выстоят… – Страшно за нас с вами… Хотя автор пытается противопоставить мир телезрителей и мир телевидения, читатели статьи оказываются вовлечёнными в информационную войну и становятся объектами агрессивного воздействия всех СМИ, в том числе и этой статьи.

Как писал Н. Бердяев, «война несет с собой опасность варваризации и огрубления. Она сдирает покровы культуры и обнажает ветхую человеческую природу». Это и произошло с автором статьи. Используя метафору войны с целью осуждения С. Доренко, она сама использует разнообразные средства языковой агрессии: разговорную лексику (обрубить, облаять, перлы);грубо-просторечные слова (отмочить, дерьмо, лепить поводы); жаргонизмы (беспредел, делёж пирога), скрытое сравнение (Доренко без ошейника) и др.

Таким образом, языковая агрессия основана на манипуляции сознанием получателя информации, базируется на некритичном восприятии текстов. Усилению воздействия способствует её имплицитный характер, обходящий порог сознания и воздействующий на бессознательную сферу потребителя информации.

Анкетирование 58 школьников Центрального района г. Новосибирска[1] в возрасте от 15 до 17 лет показало, что информация, полученная в результате прочтения газет, на основную массу участников эксперимента оказывает значительное воздействие (это отметили 96% участников), которое ощущается по-разному. В качестве наиболее типичных можно выделить следующие ответы:

- газеты порождают негативные эмоции (страх, подавленность) в связи с полученными сведениями о сложившейся общественно-политической ситуации в России, по этой причине стараются не читать газеты (53%);

- воздействие газет воспринимается как внешнее давление, как стремление манипулировать мнениями и интересами (23%);

- под влиянием газет происходит изменение взглядов на определённые явления (13%);

- после прочтения газетного материала задумываются о проблеме, поставленной в статье (7%).

Как видим, на большинство опрошенных СМИ оказывают воздействие, которое проявляется в разных формах: от полного неприятия, отторжения получаемой информации до изменения существующего мнения по какой-либо проблеме

Использование различных способов языковой агрессии в СМИ влечет за собой трансформацию картины мира адресата, воздействует негативно на языковой вкус и стратегии речевого поведения языковой личности, провоцирует ответную языковую агрессию. Всё это нарушает права адресата как потребителя продукции СМИ и приводит к необходимости если не введения вновь цензуры, то по крайней мере какого-либо правового регулирования.

Тема 6 «Инвективная лексика как объект юридической лингвистики»

План

Прагматика общеязыковая и контекстуальная.

Юридические аспекты лингвопрагматики. Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации. Инвективное функционирование языка и лексикографического описания русской инвективной лексики. О типах инвективных текстов как объекта лингвистической экспертизы

Краткое содержание

Обращение к юридическому аспекту языка обусловлено очевидной теоретической и практической значимостью данной проблемы. Эта значимость взаимодействия двух наук - юриспруденции и лингвистики - обнаруживается прежде всего в том, что взаимодействие людей, их контакты зачастую порождают столкновения, вызванные противоречия­ми целей, взглядов, интересов, точек зрения двух сторон и носящие конфликтный характер. Понятием "конфликт" оперируют многие области знания - социология, психология, педагогика, юриспруденция, лингвистика, поскольку противоречия и столкновения возникают практически во всех сферах человеческой жизни: профессиональной, личной, бытовой. Под конфликтом (от лат. confllictus - столкновение) мы понимаем ситуацию, в которой происходит: 1) столкновение 2) двух сторон (участников конфликта) 3) по поводу разногласия интересов, целей, взглядов, 4) в результате которого одна из сторон (S) сознательно и активно действует в ущерб другой (физически или вербально), а 5) вторая сторона (А), осознавая, что указанные действия направлены против его интересов, предпринимает ответные действия против первого участника.

Конфликт может возникнуть только на базе коммуникативного контакта. Противоположность позиций или мысленное действие, никак не выраженное вовне, не являются элементом начавшегося конфликта, и нет конфликта, если действует только один участник. Как отмеча­ет Н.Г. Комлев, конфликт отсутствует в двух случаях: при идеально слаженной интеракции на основании полного взаимного соответствия стратегических и тактических интересов общающихся и при отсутствии всякого контакта между ними [Комлев, 1978, с. 90]. Таким образом, конфликт - это двустороннее поведение, базирующееся на коммуникативном контакте.

Важным вопросом в теории конфликта является понимание и оценка природы конфликта. Оно связано с пониманием природы самого человека: что главное в нем – индивидуальное или социальное?

Принимая ту или иную точку зрения, исследователи соответственно указывают либо на биологическую обусловленность конфликта как изначально присущего природе человека, либо становятся на позиции со­циального детерминизма, признавая конфликт результатом процессов общественной жизни. На наш взгляд, в природе конфликта сочетаются и развиваются как в системе сложного порядка и внутренние (ду­ховные, личностные), и внешние (социальные) факторы. Их диалектическое взаимодействие определяет природу и человека, и конфликта. Таким образом, с позиции исследователя, наблюдающего за проявлением конфликта в видимой, доступной для наблюдения стадии, мы можем выявить два параметра, характеризующие причины и характер конфликта.

Первый параметр - непосредственные участники конфликта, чье поведение обусловлено комплексом внешних (социальных) и внутренних (психологических) факторов. К внешним факторам, регулирующим речевое поведение, отнесем традиции и нормы, сложившиеся в данной этнокультурной общности, в профессиональной группе, к которой принадлежат говорящие; конвенции, принятые в данном социуме; схе­мы речевого поведения, ставшие социально значимыми и усвоенные личностью; а также выполнение коммуникантами социальных ролей, определяемых социальным статусом, профессией, национальной принадлежностью, образованием, возрастом и др. К внутренним факторам, определяющим поведение участников конфликта, относим такие, которые обусловлены качествами самих субъектов: типом личности (психологическим и коммуникативным), интересами, мотивами, интен­циями, установками и взглядами участников конфликта и др..

Второй параметр - язык и речь, которые также соотносятся как явления внешнего и внутреннего порядка. Социальная сущность языка, его конвенциональная природа позволяют рассматривать язык в качестве кода, единого для говорящих на данном языке, создающего условия для понимания общающихся, и говорить о языке как о средстве установления контакта в речевом общении. Другое дело речь. Речь - явление индивидуальное, зависящее от автора-исполнителя, это творческий и неповторимый процесс использования ресурсов языка. Ситуативная обусловленность, вариативность речи, с одной стороны, и возможность осуществить выбор для выражения определенного содержания, с другой, делают речь своеобразной, непохожей на речь другого человека. Правильный выбор средств языка, ориентированных на собеседника, способность адекватно передать содержание, оправдывая ожидания партнера по коммуникации, - все это гармонизирует общение.

Но как в языке, так и в речи кроются такие их свойства и особенности, которые создают огромное количество помех, сбоев, недо­разумений, приводящих субъектов коммуникации к конфликту. Так, природа языкового знака (лексическая и грамматическая многозначность, омонимия, динамичность, вариативность, отсутствие естественной связи между "означаемым" и "означающим", а также между знаком и денотатом), двукратное означивание языковых единиц (в системе средств в рамках той или иной подсистемы, ряда - первичное означивание в виде нерасчлененного знака; а также в сочетаемости с другими знаками в линейном ряду - вторичное означивание в виде расчлененного знака) на фоне гибкости языкового знака и широчайшей его смысловой валентности дают возможность наполнения различным содержанием языковых знаков на уровне речи. В результате объем содержания знаков как единиц язы­ка и как единиц речи не всегда совпадает [Сердобинцев, 1981], что может стать причиной их неоднозначной интерпретации, возникновения "иных смыслов" в высказывании, а это, в свою очередь, может привести к непониманию, нежелательным эмоциональным эффектам, напряженности в речевом общении, которые являются сигналами речевого конфликта. Эти и другие свойства "живут" внутри языка и несут конфликтогенный потенциал, для реализации которого требуется механизм, приводящий его в действие. Таким механизмом является речь: только в соотнесении с актом речи "виртуальный языковой знак" актуализирует свое реальное значение и, следовательно, обнаруживает свои конфликтопровоцирующие свойства. Однако обладающий такими свойствами языковой знак не всегда обнаруживает их в высказывании. Факт актуализации / неактуализации тех свойств языкового знака, которые создают ситуацию риска, почву для коммуникативных конфликтов, зависит от ситуации общения в целом, главными в которой являются субъекты коммуникации (S и А). Их коммуникативный опыт, языковая компетенция, языковой вкус, отношение к проблемам языка и речи, индивидуальные языковые привычки и другие качества, которые они проявляют в данной ситуации, позволяют устранить коммуникативные помехи или обострить их и довести ситуацию до конфликтной.

Тип речевого взаимодействия можно определить по его исходу. Результат общения обычно связывают с целью общения - с достижением / недостижением речевого намерения говорящего. По тому факту, достигнута ли коммуникативная цель, выделяются два типа общения: эффективное (общение со знаком "плюс") и неэффективное (общение со знаком "минус"). Но цели можно добиться различными способами. Например, цель побудить собеседника к какому-либо желательному для говорящего действию может быть достигнута с помощью речевого акта вежливой просьбы или приказа, выраженного с помощью императива, инвективной лексики, с нанесением оскорбления и унижением личности собеседника. Можно удачно оскорбить партнера по коммуникации, считая свою цель выполненной, если таковой считалось изме­нение его эмоционального состояния. Правы, на наш взгляд, те уче­ные, которые эффективность общения связывают с его качеством. Г.П. Грайс под эффективностью понимает такое конвенциональное и интенсиональное воздействие на слушающего, посредством которого он опознает намерение говорящего. Введенный им "принцип коопера­ции" провозглашает выполнение пяти достаточно известных "максим общения", направленных на достижение эффективности общения. Е.Н. Ширяев считает, что эффективное общение - это оптимальный способ достижения поставленных коммуникативных задач, когда иллокуция соответствует перлокуции. И.А. Стернин в основу содержания "эффективное общение" кладет понятие "баланс отношений": эффективным речевым воздействием следует признать такое, которое удовлетворяет двум основным условием: достигает поставленных говорящим неречевой и речевой целей и сохраняет равновесие между участниками общения, т.е. достигает коммуникативной цели. Таким образом, вопрос ставится о том, как говорящим достигаются цели. Речь идет о ка­честве общения, оцениваемом по его результату с точки зрения того личностного (психологического) состояния, которое испытывают оба участника коммуникации по осуществлению совместной речевой деятельности. Не случайно поэтому исследователи юрислингвистики одним из критериев оскорбительности считают негативное психологическое состояние, которое приходится испытывать человеку в результате направленного на него речевого воздействия, например, от любителей "крепко выразиться" или в результате лингвистической дискриминации. Возмущение, дискомфорт, подавленность определенной части русского общества, испытывающей унижение и стресс от нецензурных слов, от ущемления ее языковых прав, от направленного на нее языкового ограничения (Почему я должен в своей стране, России, читать не по-русски? Почему я должен изучать чужой язык, чтобы читать надписи на своих улицах?) являются показателем негативного психологического состояния и критерием неудовлетворительного качества общения. Критерием же конфликтности является степень неконтролируемости, интенсивности, агрессивности реакции реципиента, которую он, осознавая, что речевое воздействие направлено на него или и на него тоже, осуществляет в ответ на подобное речевое воздействие.

Как мы уже отмечали, конфликт - парный поведенческий акт, поэтому его необходимо рассматривать с позиций двух субъектов общения. Это специфическое взаимодействие партнеров, протекающее по одному из двух возможных вариантов развития дискурса. Первый - конгруэнция - представляет собой нарастающее подтверждение взаим­ных ролевых ожиданий партнеров, быстрое формирование у них общей картины ситуаций и возникновение эмпатической связи друг с другом. Второй - конфронтация - есть, напротив, одностороннее или обоюдное неподтверждение ролевых ожиданий, расхождение партнеров в понимании или оценке ситуации и возникновение известной антипатии друг к другу. Как отмечает А.Б. Добрович, согласно конвенциональным нормам общения, чувство антипатии должно скрываться и имеющиеся расхождения следует вербализовать в корректной форме. В случае конфликтного общения ни первое, ни второе не соблюдается. Происходит нарушение конвенций, собеседники не осуществляют какой бы то ни было притирки друг к другу, согласованных соизменений поведения. Конфронтация происходит не просто в результате несоблюдения общающимися норм, конвенций, правил речевого поведения. Внешнее проявление конфликта обусловлено более глубокими, неречевыми факторами, которые являются источником насильственного, агрессивного поведения.

Насилие тесно связано с содержанием конфликта, поскольку под ним понимается тип действия или поведения субъектов, при котором другие субъекты подвергаются физическому или вербальному (вербальное насилие) давлению. Понятие "насилие" соотносится с понятием "агрессия", которая характеризует любое напористое, навязчи­вое и атакующее поведение, связанное с принуждением и контролем. Побудительный механизм агрессии и насилия также кроется в социальных и индивидуальных истоках. С одной стороны, склонность к агрессии и насилию обусловливается социальным опытом, с обретением которого личность из окружающей среды вбирает и накапливает подобные образцы поведения. Индивидуальный опыт общения складывается на основе со­циально значимых сценариев, которые через повторяемость в опреде­ленных речевых ситуациях накапливаются в памяти индивида и, по мнению ван Дейка, создают "базу данных", и используются говорящими во вновь встречающихся речевых ситуациях. Многие каналы социального влияния на личность продуцируют насильственные стереотипы, под влиянием которых происходит формирование личности. Семья, школа, армия насыщены примерами далеко не мирных вариантов поведения. Например, проведенный нами эксперимент среди учителей г. Екатеринбурга показал, что в условиях коммуникативной ситуации нарушения учеником правил поведения в учебном процессе 8 из 10 учителей выбирают конфликтную модель поведения. Примеры эффективного применения насилия демонстрируют ли­тература, кино, телевидение, пресса. Под воздействием социальных факторов у личности рождается некий внутренний агрессивный мир, который является почвой для формиро­вания вполне определенных стереотипов, норм и установок поведе­ния. С другой стороны, нельзя отрицать и индивидуальную предрасположенность к агрессии и насилию, складывающуюся из особенностей нервной системы, черт характера, специфики темперамента и т.п., которые делают личность более восприимчивой к воздействию других причин, в частности социальных.

Социальные и индивидуальные свойства личности формируют опре­деленный устойчивый стиль поведения в конфликтных ситуациях, который характерен для того или иного типа личности. Авторы юридической конфликтологии выделяют три основных типа личности. Первый, деструктивный, - тип субъекта, склонного к развертыванию конфликта и усилению его, к установлению своего господства, к подчинению другого человека, его интересов своим, к унижению другой стороны вплоть до полного его подавления и разрушения. В быту - это эгоист, зачинщик споров и скандалов; в учреждении - кляузник, сплетник; в толпе - инициатор беспорядков и разрушительных действий. Второй тип - конформный. Субъекты этого типа пассивны, склонны уступать, подчиняться. Такая модель поведения опасна, потому что люди такого типа объективно способствуют и содействуют чужим агрессивным проявлениям. Хотя в других случаях она может сыграть и положительную роль: ус­тупка, компромисс - лучший способ остановить конфликт. Третий тип - конструктивный. Субъекты этого типа поведения стремятся погасить конфликт, найдя решение, приемлемое для обеих сторон. Представленные типы отражают в большей степени социальное поведение личности. Они соотносятся с психологическими типами коммуникантов, представленными в грузинской психологической школе. В.Г. Норакидзе выявил, что структура личности коммуникантов коррелирует между установкой[2] и характером личности. Определив основные типы фиксированной (закрепленной через повторение) установки, исследователь на их основе описал три психологических типа людей: цельные с динамической, конфликтные со статической и импульсивные с вариабельной установкой, каждый из кото­рых имеет свой набор признаков, обусловливающих характерологические черты личности. Приведем только один интересующий нас в аспекте данной статьи психологический тип личности - конфликтный с грубо-статической установкой. Его характеризуют внутренние и внешние конфликты, глубокие и интенсивные эмоции, быстрое их возникновение, колебания настроения, импульсивность, неуравновешенность в поведении, пессимистичность, страх и диффузная тревожность, потребность в агрессии, трудность приспособления к среде, упрямство и другое.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: