КАК ВОЗРОЖДАЛАСЬ РОССИЯ.

Имеет смысл еще раз сделать отступление и обратиться к древней формуле – по грехам нашим. И вспомним погром российской деревни: раскулачивание, коллективизацию… Но ведь в 1917 – 1918 гг те же самые крестьяне с энтузиазмом громили и грабили помещичьи усадьбы, по собственной инициативе обрушивали гонения на тогдашних, еще дореволюционных кулаков. Захватывали и делили чужую землю, чужое имущество. Сохранилось множество свидетельств, как убивали тех же кулаков, помещиков, управляющих [22, 58, 67 и др.]. В гражданскую войну на Кубани и на Дону крестьяне-иногородние грабили казаков. На Украине крестьяне-махновцы громили города. Вовсю разошлись сибирские крестьяне, объявив себя партизанами. Профессор А. Левинсон писал: “Когда саранча эта спускалась с гор на города с обозами из тысячи порожних подвод, с бабами – за добычей и кровью, распаленная самогонкой и алчностью – граждане молились о приходе красных войск, предпочитая расправу, которая поразит меньшинство, общей гибели среди партизанского погрома... Ужасна была судьба городов, подобных Кузнецку, куда Красная армия пришла слишком поздно”.

В 1919 г. Калинин докладывал Ленину, что деревня “осереднячилась”: кулаков извели или “экспроприировали”, а бедняки поправили дела за счет чужой земли, скота, имущества. Так разве не адекватным выглядит воздаяние в конце 1920-х – начале 1930-х? Отнимали у других – и было отнято. “Экспроприировали” – и были экспроприированы. “Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить” (Мф, 7,2; Мр. 4,24; Лк. 6,38) А раскулачивали в основном тех, кто более толково и хозяйственно сумел распорядиться прихваченной чужой собственностью. Но впрок не пошло… В конце 1920-х конфисковывали и состояния нэпманов. Но разве они были нажиты праведными путями? Скороспелые дельцы богатели на махинациях с арендой, с кредитами, на спекуляциях, с помощью взяток советским чиновникам. Впрок не пошло…

Или возьмем гонения на Церковь. К 1917 г. она, как и дворянство, купечество, интеллигенция оказалась заражена либерализмом. Пастырей, проявлявших принципиальность, призывавших к укреплению Веры и патриотических сил, сами же церковные иерархи обвиняли в реакционности, “черносотенстве” [58]. Высшие круги Церкви не выступили в поддержку царя, не вспомнили, что он – Помазанник Божий. И как раз эта либеральная зараза сделала возможными последующие расколы, ереси. В 1917 – 1918 гг большевикам не удалось сокрушить Церковь, получив несколько раз отпор от верующих, они даже не рискнули развернуть полномасштабную кампанию. А в 1922 г. осмелились. Поняли, что устои веры в народе за годы советских реформ ослабли. Однако и в этот раз довести дело до конца Троцкому и его присным не удалось. “Живоцерковников” народ не принял. И значительную часть храмов большевики, ограбив, предпочли все-таки оставить в покое.

Зато в 1929 – 31 гг уничтожить Церковь почти получилось. Потому что подросла безбожная молодежь, способная устраивать кощунственные акции, закладывать взрывчатку под фундаменты храмов. И потому что остальной народ оказался уже не готов подняться в защиту Православия. Уже не воспринимал его как главное в жизни, по сравнению с котором все остальное – ничто, и имущество, и благосостояние, и сама жизнь… Одни люди успели для себя подменить веру Христову суррогатом ленинизма, другие втайне в Бога верили, но выбирали свое, земное. Священника арестовали? Храм осквернили? Но ведь тебя пока не трогают. Вот и не высовывайся… Получается опять – по грехам нашим. И стоит ли после этого удивляться таким страшным карам, как голод?

А репрессии 1936 – 1939 гг обрушились главным образом на тех, кто сам расстреливал, сажал, ссылал. Не было ли это адекватным воздаянием? Когда по приказанию Ежова к арестованному Ягоде зашел для “беседы” начальник ИНО НКВД Слуцкий, недавний шеф сказал ему: “Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: “Наверное, Бог все-таки существует!”... От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал Его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет...” Конечно Ягода слукавил. Он отнюдь не был “верным” слугой Сталина, но ведь высказывание предназначалось для передачи. Однако в целом разве не верно сказано?

Карательная машина перемолола палачей гражданской войны и красного террора. Лацис, Петерс, Уншлихт, Бела Кун, Фриновский, Тухачевский, Якир, Блюхер, Уборевич, Агранов, Балицкий, Дыбенко, Жлоба, Ковтюх, Примаков, и т.д, и т.п.... Их судили как “врагов народа”. Но разве они не были врагами русского народа? Судили как шпионов. Конечно, они были не из тех шпионов, которые фотографируют и пересылают через тайники секретные документы. Но каменевы, зиновьевы, бухарины и впрямь являлись чужеземными агентами влияния. А другие оказывались их пособниками. Их судили за вредительство. Но те планы, которые они реализовывали в России, разве не были были вредительством? По иронии судьбы их, творцов революции, объявили контрреволюционерами. Но и это выходит логичным. Они выступали агентами крупного иностранного капитала, стало быть, действовали против пролетариата и крестьянства, в пользу “контрреволюционных” сил.

Под репрессии попадали также партийцы и беспартийные, не причастные к делам троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев. Но разве многие из них не участвовали в преступлениях гражданской войны? Будучи красноармейцами, кого-то расстреливали. Или одобряли, приветствовали расстрелы. А позже поучаствовали в тех же раскулачиваниях, подавлениях восстаний, церковных погромах…

Но не лишне отметить и другое – очищение страны от “нечисти” и преступников сопровождалось важнейшими конструктивными процессами! Сталин стал круто менять политический курс из “революционной” в государственно-патриотическую систему координат. И в рамках Советского Союза начала возрождаться Российская держава. Нет, далеко не прежняя, она осталась коммунистической. Однако она была уже не непонятным новым образованием, возникшем на трупе России, а Советской Россией. Во многом изменившейся, во многом отличавшейся от Российской империи, но тоже великой и по-своему прекрасной.

Эти процессы шли далеко не одним махом, а последовательно. Во-первых, их правомерно соотнести с укреплением реальной (а не мнимой, как раньше) диктатуры Сталина. Он получал возможность все более уверенно проводить собственную линию, все меньше оглядываться на другие мнения, на опасность обвинений в антимарксистской “ереси”. Но, во-вторых, и сам Сталин наверняка не сразу переосмысливал многие вещи. Изменение взглядов – это всегда очень не простое дело, не единовременное, а часто и болезненное. И как раз такую постепенность мы видим в переменах 1930-х гг.

Так, в 1931 г. Сталин вернул в обиход оплеванное понятие Отечества. Указывал: “В прошлом мы не имели и не могли иметь отечества. Но сейчас, когда мы сбросили капитализм, и власть принадлежит нам – сейчас у нас есть Отечество”. Как видим, термин Отечества вводился осторожно, с оговорками, как бы и не споря с марксизмом, утверждавшим, что у пролетариев нет отечества, и с “интернационалистами”, отвергавшими прежнюю Россию. Эти теории еще считались незыблемыми. Комплексная программа Наркомпроса поучала, что “особой беды не будет, если дети не усвоят исторические факты и события, которые имели место до Октябрьской революции”. В Советской энциклопедии 1931 г. даже Отечественная война 1812 г.опошлялась, а слово “Отечественная” давалось в оскорбительных кавычках: “Так называемая народная война 1812-го, из-за которой война получила пышное название “Отечественной”, дело тут было не в подъеме патриотического “духа”, но в защите крестьянами своего имущества” [161].

Лишь в 1934 г. Совнарком и ЦК приняли постановление, отвергшее прежние методы преподавания истории. Из лагерей и ссылок была возвращена вся плеяда российских историков, загремевших туда усилиями “красного академика” Покровского, Бухарина и иже с ними. Им ставилась задача разработки новых учебников. Сталин, Киров и Жданов изучили конспекты учебников, выдав массу замечаний. Но в этих конспектах и замечаниях еще хватало половинчатого, хватало дани положенному “интернационализму”. И только в 1936 г. была официально осуждена линия Покровского. А в школах учебник Покровского сменил учебник Шестакова, где восстановливалась преемственность между царской и советской Россией.

Впрочем, восстанавливалась в такой форме, которая согласовалась коммунистической идеологией. Князья, цари, полководцы, государственные деятели, способствовавшие успехам России, представлялись “прегрессивными” – поскольку тем самым они создали основу обширного и сильного Советского Союза. Тем не менее, для той эпохи сдвиг был колоссальным. Люди снова получали возможность гордиться, что они принадлежат к великому русскому народу, имеющему великое и славное прошлое. Эта слава стала популяризироваться и пропагандироваться. Начали выходить книги и сниматься фильмы о Петре I, Александре Невском, Суворове, Ломоносове и др.

Как уже отмечалось, в 1932 г. удалось распустить РАПП, в 1934 г. возник Союз писателей СССР. А одновременно в литературу возвращались “изгнанные” из нее Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский. Но книги Троцкого, Зиновьева, Каменева и прочих “теоретиков”, заражавшие умы советских людей, все еще считались полезными. Их изъяли из библиотек только в марте 1935 г.

В мае-июне 1935 г. были распущены Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан [27]. Толчком, очевидно, послужило “кремлевское дело”, активисты этих самых старых большевиков и политкаторжан были связаны с махинациями Енукидзе (и с его сексуальными извращениями). Но были и другие причины. Оба общества состояли из бывших “профессиональных революционеров”, сохранявших дружеские контакты с зарубежными масонами. Оба общества ставили своей целью “культивировать дух революции”, отнюдь не патриотический, а изначальный – интернационально-космополитический.

В том же 1935 г. Сталин прекращает финансирование через Коминтерн иностранных компартий. Прикрывает канал, по которому утекали за рубеж огромные суммы, причем в золоте и валюте. Прихлопывает сытную “кормушку” для зарубежных дармоедов. Вместо этого Сталин перенацеливат финансы на другие нужды. В 1935 г. принимается генеральный план реконструкции Москвы – грязный и запущенный город должен был стать красивой и величественной столицей державы. В 1935 г. в армии вводятся маршальские и офицерские звания. И комроты, комбаты, комполки превращаются в капитанов, майоров, полковников. Только слово “генерал” в советском обиходе все еще несло слишком негативный оттенок, поэтому генеральские звания были восстановлены позже, в 1940 г.

А весной 1936 г. последовала “реабилитация” казачества. Правда, вокруг этого вопроса накручено много домыслов. Так, указывают, что казаков вообще не брали в армию. Это неверно. Потому что с 1925 г. в СССР не было всеобщей воинской обязанности. В немногих оставшихся кадровых соединениях казаки служили – они, например, отличились на КВЖД в составе кубанской кавбригады Рокоссовского. Тем не менее, ограничений для них было очень много. Казаков облагали повышенными налогами, не выдвигали на руководящие посты, не принимали в высшие учебные заведения, в военные училища. Само слово “казак” было изгнано из обихода. И затравленные, затерроризированные люди предпочитали “забыть”, что они казаки. Будущий начальник Генштаба донской казак Штеменков для поступления в военное училище стал украинцем Штеменко. В 1926 г. прошла перепись населения – и на Северном Кавказе вдруг оказалось 44 % украинцев! Потому что большинство казаков (даже и не украинского происхождения) обозначили себя “украинцами” [197]. Многие и без раскулачивания, сами уезжали на промышленные стройки, где никто не знает происхождения. Подделывали документы.

В 1936 г. ситуация вдруг изменилась. Официальная версия – 15 марта казаки Дона, Кубани и Терека обратились к Сталину с письмом о желании служить Советской власти, а уже 23 апреля приказом наркома Ворошилова ряд кавалерийских дивизий стали преобразовываться в казачьи. Конечно, никто бы не позволил казакам по своей инициативе собраться для составления письма. Существует легенда, будто французские генералы на маневрах высказались, что казачья конница была лучше советской, вот и отреагировало руководство. Но и это лишь домыслы.

Чтобы понять причину, достаточно сопоставить даты. Февраль 1936 г. – массовые аресты троцкистов. Март – письмо казаков. А о том, что в казачьем геноциде верховодили троцкисты, Сталин знал. Еще в 1931 г. в разговоре с Шолоховым, он поинтересовался, откуда тот брал материалы для описания геноцида. Михаил Александрович ответил: “В архивах документов предостаточно… Троцкисты, вопреки всем указаниям Ленина о союзе с середняком, обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контреволюции. В этом суть трагедии народа” [116]. Тогда же, после беседы с Шолоховым, Сталин сделал первые послабления казакам, их начали принимать в авиацию и другие “элитные” войска.

А 1936 г., когда вскрылась целенаправленная антироссийская деятельность троцкистов, генеральный секретарь решил выправить и то, что они натворили. Реабилитация казаков проявилась не только в армии. На Дону, Кубани, Тереке вновь стали носить казачью одежду, в рамках колхозов восстановились некоторые черты станичного и хуторского самоуправления. Это дало прекрасные результаты. Ведь как раз для казаков сами по себе колхозы не были “злом”, у них традиционно существовало не частное, а общественное землепользование. Стоило прекратить давление и дискриминацию, как казачьи колхозы расцвели, стали самыми хозяйственными и богатыми в Советском Союзе. Строили свои школы, больницы, электростанции, даже станичные театры! И это процветание было достигнуто в 1937 – 38 гг, в самый разгар репрессий!

Пересматривались и другие “революционные” установки. Пропаганда разрушительных идей об “отмирании” семьи вела к разврату. К середине 1930-х в Москве число абортов дошло до 3 на 1 рождение ребенка, число разводов до 48 на 100 регистраций браков [27]. Но в 1936 г. была развернута кампания борьбы с “левацкой фразеологией”. И под этим флагом партийный идеолог В.Вольфсон выдвинул тезис, что при социализме семья не только не отмирает, а наоборот, укрепляется. Конечно, подобное утверждение, отвергающее постулат самого Энгельса, второразрядный Вольфсон не мог сделать по собственной инициативе. Он сразу же получил поддержку в высшем партийном руководстве. И отныне семья признавалась не временным “пережитком”, а ячейкой социалистического общества. Постановлением правительства от 27 июня 1936 г. под страхом уголовной ответственности запрещались аборты и их пропаганда, увеличивались государственные пособия матерям, усложнялась процедура развода (для этого требовалось присутствие обоих супругов, делались отметки в паспортах, вводился строгий контроль за выплатой алиментов).

А в ноябре 1936 г. была принята новая Конституция, отвергшая постулат Маркса и Энгельса об отмирании государства. Напротив, требовалось его укрепление. Эта же Конституция утвердила равноправие для всех граждан СССР. Таким образом наряду с казачеством произошла и реабилитация выходцев из семей дворанства, купечества, духовенства. Категория “лишенцев” перестала существовать.

И, как это ни парадоксально, но даже такой убежденный антисоветист, как Н. Верт, вынужден был признать, что “массовые репрессии – настоящая охота на “врагов народа”, … осуществлялись параллельно с утверждением социалистической законности” [27]. Да, было и это. Потому что простые граждане гораздо больше страдали не от указаний центральной власти, а от самоуправства и самодурства местных начальников. Теперь их всевластие кончилось. Они потеряли “иммунитет”, попадали под наказания независимо от ранга, а кары оказывались суровыми. Украсть, взять “на лапу”, барствовать за счет подчиненных оборачивалось себе дороже. И когда исследователи принялись анализировать, когда большинство граждан СССР достигло максимального благополучия, получилось – в 1937 г.!

Переосмыслению Сталиным его взглядов и оценок, конечно, должны были способствовать и информация из архива Троцкого, откровения Радека, Сокольникова, Раковского, вскрывшие международный заговор против России. И Иосиф Виссарионович сделал выводы. Свернул советские участие в испанской войне в Испании. Крепко был прочищен Коминтерн, куда со времен Троцкого понабрались деятели весьма сомнительного свойства, под репрессии попали многочисленные “интернационалисты”, отиравшиеся в СССР – германские, польские, испанские, болгарские и пр. В апреле 1941 г. Иосиф Виссарионович высказал предложение вообще распустить Коминтерн (но исполнение этого плана отсрочилось из-за войны, Коминтерн еще понадобился для развертывания антифашистской работы за рубежом).

Пошли под расстрелы те, кто разворовывал Россию, как Вениамин Свердлов. И те, кто разрушал русскую культуру – Леопольд и Ида Авербахи, русофоб Мейерхольд, очень любивший вращаться среди палачей Бабель. Хотя подобные меры вовсе не означали какого-либо “зоологического антисемитизма”. В руководстве партии сохраняли высокое положение Каганович, Мехлис. В сфере литературы и искусства продолжали трудиться такие таланты как Эренбург, Эйзенштейн, Утесов, выдвигались молодые дарования вроде Полевого (Кампова). Но они развивали свое творчество не не в деструктивном, а в общем патриотическом направлении. И советская культура создавалась на фундаменте русской культуры.

А вот деятельность по проекту “Хазарии” была прекращена. В данном отношении начали предпринимяться шаги еще в 1934 г. Было объявлено, что следующий, 1935 г. – последний срок для переселения желающих в Крым. Прежний план Ларина истек, новые не составлялись. Но, несмотря на это, переселенческая работа все еще продолжалась, без шума, исподволь. И только в 1938 г. это решительно завершили, постановлением Политбюро от 4 мая деятельность организации “Джойнт” в России была запрещена (всего в Крыму на 1941 г. оказалось до 70 тыс. евреев, но из них в 86 еврейских колхозах проживало лишь 17 тыс.)

О том, насколько непростыми путями изменялось мировоззрение Сталина, говорит и история взаимоотношений Советского государства с Церковью. В начале 1930-х генеральный секретарь клеймил “попов”, в 1931 г., как известно, был взорван храм Христа-Спасителя. В 1933 г. гонения на Православие продолжались, но за подписью генерального секретаря было издано указание, запретившее уничтожение храмов и монастырей, по крайней мере тех из них,

которые признавались архитектурными и историческими памятниками (к этому времени 500 таких объектов были намечены к сносу только в Москве). Советским органам, милиции, ОГПУ предписывалось принять меры по их охране. Но попытки разрушения были и позже, и в 1935 г., Сталин вмешался, не позволив сносить храм Василия Блаженного.

Однако лишь через несколько лет, 11 ноября 1939 г. Политбюро приняло строго секретное постановление № 1697 /13 “Вопросы религии”. Указывалось:

1) Признать нецелесообразно впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей русской православной церкви, преследования верующих.

2) Указание тов. Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 г. № 13666-2 “О борьбе с попами и религией”, адресованное пред. ВЧК Дзержинскому и все соответствующие инструкции ВЧК – ОГПУ – НКВД, касающиеся преследования служителей русской православной церкви и православноверующих – отменить.

3) НКВД СССР произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительной деятельностью. Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти.

4) Вопрос о судьбе верующих, находящихся под стражей и в тюрьмах, принадлежащих иным конфессиям, ЦК вынесет решение дополнительно” [56, 161].

Уже 22 декабря 1939 г. Берия подал на имя Сталина справку № 1227 “Б”:

“Во исполнение решения ПБ ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1939 г. за № 1697 /13 из лагерей ГУЛАГ НКВД СССР освобождено 12.860 человек, осужденных по приговорам судов в разное время. Из-под стражи освобождено 11.223 человека. Уголовные дела в их отношении прекращены. Продолжают отбывать наказание более 50.000 человек, деятельность которых принесла существенный вред советской власти. Личные дела этих граждан будут пересматриваться. Предполагается освободить еще около 15.000 человек”[161].

Да, освободили далеко не всех. Ведь многие священнослужители и верующие были осуждены не за богослужебную деятельность как таковую, а по статьям о “контрревелюционной агитации”, “контрреволюционных организациях” и т.п. Многим освобожденным заменили лагеря на ссылку. Но погромное указание Ленина с омерзительным сатанистским номером было отменено. Дальнейшие гонения и истребления по “церковным делам” прекратились. И Церковь стала возрождаться – почти уже уничтоженная. Из 57 тыс. дореволюционных храмов осталось не закрытыми около 100, из 1025 монастырей – ни одного, из 57 духовных семинарий – ни одной… Теперь в Москве снова начала действовать Патриархия во главе с местоблюстителем престола митрополитом Сергием (Страгородским). Разрешение было еще негласным, но уже никто не чинил препятствий, не преследовал, и помещение нашлось, и аппарат сформировался [81, 140]. Так сбылись слова Писания о Церкви: “И врата ада не одолеют ее” (Мф, 16,18).

И вот еще знаменательный факт. Сталин к концу 1930-х гг меняет свой “исторический идеал”! От Петра I обращается к образу Ивана Грозного. Царь-реформатор, перекроивший страну на иноземный манер, становится Сталину не интересен. Впоследствии Иосиф Виссарионович говорил о нем даже с осуждением – поскольку от Петра пошло российское западничество [62, 165]. Куда более важным и значимым генеральный секретарь стал считать другого царя. Искоренившего боярскую измену, феодальную анархию, уничтожившего ересь “жидовствующих”, утвердившего сильную централизованную власть и превратившего Русь в могучую державу на ее собственной, национальной основе. Может быть, как раз из-за этого обе фигуры, Ивана Грозного и Сталина, подверглись такому искажению и поруганию и в зарубежной, и в нашей либеральной истории?

ЗАКАТ ЕВРОПЫ.

Небезынтересно отметить, что “большой террор” попытался остановить не кто иной как нарком иностранных дел Литвинов. Предупреждал Сталина, что репрессии могут отпугнуть Запад, затруднить создание системы “коллективной безопасности”. На что Сталин без лишней деликатности ответил: “Ничего, проглотят” [13]. Да и действительно, какая уж там “коллективная безопасность”, если Запад всячески ублажал Гитлера, а соглашения с Москвой оставались чисто декларативными? Французы присылали в СССР делегации, поднимали тосты на банкетах – и не более того. Англичане вообще не желали идти на сближение, откровенно поощряя Германию [115].

Хотя ее агрессивные намерения не были секретом ни для кого. С 1936 г. Берлин оказывал неприкрытое давление на Австрию. Там формировались местные штурмовики, бесчинствовали, терроризируя страну. Посол США в Вене Мессершмит доносил: “Перспектива захвата власти нацистами не позволяет властям проводить по отношению к ним эффективные полицейские и судебные действия из боязни репрессий со стороны будущего нацистского правительства против тех, кто, пусть даже правомерно, принял бы против них меры”. Но для защиты суверенитета Австрии ни Англия, ни Франция, ни Америка даже пальцем о палец не ударили. 12 февраля 1938 г. Гитлер вызвал к себе “на ковер” австрийского канцлера Шушнига и под угрозой военного вторжения потребовал уступить власть нацистам. Вена колебалась, пробовала уклониться, но поддержки ей не оказал никто. 12 марта германские войска вступили в Австрию. Без боя. Она была присоединена к Германии. Гестапо сразу же арестовало 80 тыс. человек, создав для них новый концлагерь, Маутхаузен [50].

17 марта Советское правительство предложило созвать международную конференцию для рассмотрения “практических мер против развития агрессии и опасности новой мировой бойни”. Но Англия инициативу пресекла. Расценила предложение Москвы как “усиливающее тенденцию к образованию блоков и подрывающее перспективы установления мира в Европе” [94, 115]!

Действия Гитлера, видимо, перспектив установления мира не подрывали. Он уже готовился захватить Чехословакию. Хотя план “Грюн” нападения на эту страну германские генералы сочли катастрофической авантюрой. Впрочем, он и в самом деле был авантюрой. Той мощной армии, которая вскоре начнет громить поляков и французов, у немцев еще не существовало. Танковый корпус был только один, вооруженный слабо бронированными танками Т-I (с пулеметным вооружением) и Т-II (с малокалиберной пушкой). По сути это были броневики, а не танки.

Все вооруженные силы Германии насчитывали 47 дивизий, из них 8 приходилось на всякий случай оставить на французской границе. А у Чехословакии было 45 дивизий. Лучше вооруженных и лучше обученных, чем германские [203]. Если заводы Круппа только наращивали производство вооружения, то огромные чешские заводы “Шкода” функционировали вовсю, поставляя оружие и военную технику в разные страны мира. А в Судетах в течение многих лет чехи создавали мощнейшую полосу укреплений с системами бетонных дотов, казематов, тяжелой артиллерией. Прорвать ее немцы не смогли бы вообще. Как признавались впоследствии германские военные, у них даже и снарядов было накоплено мало, их хватило бы лишь на две недели боев.

Но нет, фюрер настоял на своем. В сентябре 1938 г. подрывные организации, созданные из судетских немцев, начали в Чехословакии вооруженные провокации. А Гитлер обвинил чехов в притеснениях судетских немцев, выразил готовность взять их “под защиту”. Для Советского Союза ситуация была тоже не безразличной, у него существовал договор о взаимопомощи с Чехословакией, вторжение гитлеровцев в эту страну нацеливало их экспансию на Восток. И Сталин отреагировал. Были приведены в боевую готовность несколько округов, выдвинуто к границе 30 дивизий, 3 танковых корпуса, 4 авиационных бригады. При такой поддержке для немцев и подавно не приходилось думать об успехах. Но СССР не имел общей границы с Чехословакией, Красную армию должны были пропустить через свою территорию Польша и Румыния. А, согласно договору о взаимопомощи, Советский Союз мог оказать ее лишь в том случае, если Прага об этом официально попросит, и если в войну вступит Франция. Правда, Москва дала понять президенту Бенешу, что готова обойтись и без французов. И проблему с пропуском войск “как-нибудь” решить. Но только при условии, что сама Чехословакия будет защищаться и призовет русских.

Однако кризис разрешился иначе. Оказалось, что еще с марта в правительственных кругах Англии было решено – когда немцы нацелятся на Чехословакию (а о том, что вскоре нацелятся, хорошо знали), отдать ее. Проводились закулисные встречи и консультации. И возник так называемый “план Z” – вмешаться с посредничеством в самый последний момент. Чтобы щедрыми уступками “ошеломить Гитлера”, погасить готовую вспыхнуть войну и очутиться в роли “миротворцев” [10]. Такой “последний момент” настал 22 сентября, к фюреру примчался британский премьер Чемберлен. И 29 сентября в Мюнхене открылась конференция, где Чемберлен и французский президент Даладье с Гитлером и Муссолини решили судьбу Чехословакии даже без участия ее представителей. Просто поставили чехов перед фактом, что их страну расчленяют и Судетскую область отдают немцам. А от Праги при этом потребовали разорвать договор о взаимопомощи с СССР.

Конечно, чехи вполне могли обороняться и сами. Но они даже не попытались делать этого. Повели себя, как незаслуженно обиженные, но послушные детишки. Раз “старшие дяди”, Англия и Франция, сказали – значит все, тут уж ничего не попишешь. Договор с Москвой дисциплинированно расторгли, мобилизацию отменили, войска получили приказ сниматься с позиций и оставить западные районы. Кстати, когда демократические авторы клеймят пакт Молотова-Риббентропа, без которого не смогла бы начаться Вторая мировая, то стоит вспомнить, что она не смогла бы начаться и без Мюнхена. И что Мюнхен был гораздо раньше, чем пакт Молотова-Риббентропа. Причем в этом случае Советский Союз был ни при чем, его на обсуждение судеб Чехословакии не пригласили. Зато будущая жертва нацистов, Польша, охотно поучаствовала в разделе соседнего государства. Ей отстегнули Тешинскую область с богатыми угольными копями и четвертьмиллионным населением, и она не отказалась, взяла.

В ноябре 1938 г. случилось еще одно неординарное событие, “Хрустальная ночь”. Началось с провокации. В Париже юный еврей Гриншпан, кем-то настроенный “отомстить” за гитлеровскую политику антисемитизма, убил сотрудника немецкого посольства. Уж кто спровоцировал Гриншпана выступить “мстителем”, история умалчивает. Но для нацистов инцидент пришелся очень кстати. Он стал прекрасным поводом перейти от юридических и административных притеснений евреев к лишению их гражданских прав, а потом и уничтожению. Старт этой политике по инициативе Геринга, Геббельса и Гейдриха дала кампания погромов еврейских магазинов по всей Германии – из-за стекла разбитых витрин ночь и назвали “хрустальной”.

Несколько десятков человек было убито, несколько тысяч покалечено и арестовано. Ущерб был нанесен колоссальный. И вот ведь что интересно, значительная часть погромленной собственности оказалась застрахованной в иностранных компаниях: британских, американских. Данные компании выплатили потерпевшим огромные страховки. И эти деньги были нацистами конфискованы вместе с прочей еврейской собственностью. Конфискованы и пущены на нужды дальнейшего вооружения [139]. Получилось так, что деньги через страховые компании фактически перекачали в германскую казну. Находились и другие скрытые пути финансирования. Например, иностранцы просто клали деньги в германский рейхсбанк. И их тоже пускали на военные нужды. Шахт при этом похвалялся перед Гитлером: “Таким образом вооружение частично финансируется за счет наших политических противников”. Но неужто “политические противники” были такими наивными, чтобы не понимать этого? Скорее, представлялись наивными.

Еще одним механизмом перекачки финансов стала система “МЕФО”. Счета фирм, изготовлявших вооружение, акцептовались компанией с ограниченной ответственностью “Металлургише Форшунггезельшафт”, которая не располагала никакими капиталами, была по сути фиктивной организацией. Счета она оплачивала только долгосрочными МЕФО-векселями, но фальшивки принимались к оплате, так как гарантировались государством в лице Рейхсбанка. Система действовала до апреля 1938 г., выдав МЕФО-векселей на 12 млрд марок. Если бы частные банки, в том числе иностранные, предъявили их к оплате, Рейхсбанк обанкротился бы. Но ведь не предъявили! Никто. Делали вид, будто верят в солидность “ценных бумаг”.

Шахт поддерживал закадычнейшие связи с американским послом Доддом, высказывал даже мечты при случае перебраться с США и стать американским банкиром. Заявлял: “Я был бы в восторге часто видеться с президентом Рузвельтом”. И Додд Шахта высоко ценил, называл “самым способным финансистом Европы”, писал: “В Германии, да пожалуй и во всей Европе вряд ли найдется такой умный человек, как этот экономический диктатор”. Хотя о дальнейших планах нацистов догадаться было не так уж сложно. Когда Германию посетил специальный представитель Рузвельта С.Фуллер, в беседе с Шахтом он закинул вопрос: “Вы не можете продолжать до бесконечности делать оружие, если оно не будет находить применение”. Финансист ответил кратко, но определенно: “Совершенно верно”.

А 21 декабря 1938 г., уже после Мюнхена и “Хрустальной ночи” Шахт снова встретился с послом Доддом и высказался еще более определенно: “Если Соединенные Штаты… предоставят Германии свободу рук в Европе, всеобщий мир будет обеспечен”. И Додд после этой беседы записал в дневнике: “Большинство высокопоставленных немцев жаждет аннексий мирным путем или же посредством войны, но при условии, что Соединенные Штаты будут стоять в стороне” [139]. Еврейские погромы вовсе не нарушили и взаимоотношений Германии с Англией, Францией, никаких демаршей Лондона и Парижа по данному поводу не последовало. Мало того, 6 декабря 1938 г. Риббентроп и Боннэ подписали французско-германский пакт о ненападении. Для Советского правительства это стало еще одной иллюстрацией “надежности” и “искренности” западных союзников. Тут уж дело явно попахивало сговором иностранных держав. Направленным против СССР.

О том же свидетельствовали и дальнейшие события. Чемберлен и Даладье в Мюнхене пообещали Чехословакии, что урезанное государство будет принято под международную гарантию. Но 15 марта без всякого предупреждения на чешскую территорию вступили германские войска. Страна была оккупирована мгновенно. Чехию немцы объявили “протекторатом Богемии и Моравии”, в Словакии образовали марионеточное государство. И никто ни о каких гарантиях не вспомнил! Одновременно нацисты заняли и присоединили к рейху Мемель (Клайпеду), получивший по Версальскому договору статус вольного города. И опять никто не счел нужным заикнуться о каких-то там договорах.

Все это походило на безумный “закат Европы”. Лидеры ведущих держав тупо позволяли агрессору захватывать одно государство за другим, грабить их, усиливаться за их счет. А народы западных стран, зараженные пацифизмом, праздновали и ликовали! Радовались, что их политики в последний момент “спасли мир”. Спасли мир не вообще, а только для них самих. Кто-то другой попадал под власть чужеземцев, кого-то унижали, арестовывали, казнили, на кого-то другого нацеливались германские войска, зато те, для кого “спасли мир”, могли в свое удовольствие спокойно жить, вкусно кушать, пить, совокупляться, ходить в театры, читать газеты, рассуждать о политике, чувствовать себя безопасно и уютно. И разве есть разница, какой ценой?

А малые государства – Румыния, Венгрия, Болгария, видя, как Англия и Франция предают своих подопечных, начали переориентироваться на Германию. И их народы тоже радовались, что приобрели такую сильную союзницу, которая обеспечит им безопасность. И не только безопасность, но и победы, славу, территориальные приобретения. Как вспоминал венгерский писатель Й. Дарваш, “чуть ли не всех охватила лихорадка расширения границ, у торжествующей страны в хмельном угаре кружились головы – и если бы кто-нибудь осмелился в тот момент испортить праздник, поставив вопрос о том, чем же придется за все это платить, он наверняка был бы смят и растерзан”.

В общем европейцы ликовали в бездумной эйфории, политики играли в свои игры, а закулисные силы – в свои. После захватов и Австрии, и Чехословакии в их столицах сразу же появлялся Ялмар Шахт, накладывая лапу на ценности банков. Однако когда на Нюрнбергском процессе ему попытаются вменить в вину действия в Праге, он искренне удивится: “Простите, пожалуйста, Гитлер же не взял эту страну силой. Союзники просто подарили ему эту страну” [139]. На заседаниях международного трибунала Шахт вообще будет держаться уверенно, напоминая судьям о поведении их собственных держав: “Когда к власти пришел Гитлер, все изменилось. Возьмите всю Австрию, ремилитаризуйте Рейнскую область, возьмите Судеты, возьмите полностью Чехословакию – мы не скажем ни слова… Почему они не оказали Веймарской республике хотя бы одну десятую такой поддержки?”

Тут Шахт, конечно, играл в простачка. Уж кто-кто, а он прекрасно знал, почему западные правительства подыгрывали фюреру. Силы “мировой закулисы” и масонские структуры в этом деле поработали крепко. Среди тех, кто был замешан в мюнхенских махинациях, всплыл и Брюс Локкарт – тот самый, который в 1918 г. через Троцкого проводил политику “закулисы” в России. Теперь же он утешал своего чешского друга масона Масарика – дескать, “Чехословакия сдается Гитлеру лишь временно, скоро мы ее вернем” [158].

И в обстановке когда на внешнеполитической арене нацисты захватывали соседние государства, а внутри страны перешли к открытым гонениям на евреев, тузы, принадлежащие к высшим теневым кругам, в общем-то не пострадали. Проследить это нетрудно хотя бы на судьбах клана Варбургов. Впрочем, можно было бы взять и другие кланы, Варбурги отнюдь не были исключением, таких “семеек” в Германии была далеко не одна. Но с этой семьей читатель уже успел “познакомиться”, вот и давайте еще раз взглянем на нее.

Уж конечно же, Варбурги, как и прочие крупные банкиры, успели заблаговременно позаботиться о переводе основных капиталов за границу. Долго ли умеючи, если в США родственники, в Голландии, Англии, Швеции, Дании тоже родственники. Да и в Швейцарии закон о тайне вкладов был принят, наверное, не зря. Кстати, ведь и в Швейцарии действовала ветвь Варбургов, двоюродные братья Макса… Да и нацистские власти к подобным деятелям и их родственникам относились с почтением. Каких-то евреев могли убивать в ходе погромов, арестовывать. Но, допустим, президент Всемирной сионистской организации Отто Варбург спокойно жил в Германии и никто его не трогал. Умер от болезни в 1938 г. А лауреат Нобелевской премии ученый Отто Генрих Варбург был “аризирован” и оставался на родине все время гитлеровского правления, возглавлял Берлинский институт биохимии им. кайзера Вильгельма.

Другие все же предпочли уехать. Например, Макс Варбург за “заслуги перед Рейхом” также был “аризирован”. Но в 1938 г., как утверждают его биографы, “бежал” в США. Хотя зачем ему понадобилось бы “бежать”? Выехал со всеми удобствами к братьям. Он уже был в преклонных летах, от дел отошел и скончался “от естественных причин” в 1946 г. После его отъезда банк “M.M. Warburg” нацисты конфисковали и переименовали в “Brinckmann Wirtz”, хотя сомнительно, чтобы они нашли в хранилищах банка сколь-нибудь значительные ценности. Разве что кипы МЕФО-векселей.

А Зигмунд Варбург, который реально заправлял делами в компании престарелого Макса, тоже “бежал”. В Англию. И вместе с другим таким же беженцем, Генрихом Грюнфельдом, банкиром из Бреслау, они учредили банк “New Treading Company”. Дв, вот так. Два беженца, еле-еле удрали от гестапо – подразумевается, потеряв все, бросив все пожитки, самим бы спастись. И не где-нибудь, а в таком городе как Лондон, где и без них хватает финансовых воротил, они основывают банкирскую контору. За счет чего, любопытно? Британские банкиры пожалели, сбросились для гонимых по паре-тройке фунтов-стерлингов? Или взаймы одолжили? Но дело в том, что “New Treading Company” очень быстро вышел в число крупнейших банков Сити! Варбург, как водится, стал Уорбергом, Грюнфельд – Гранфилдом, они получили дворянское достоинство, титулы “сэров”. Но только в 1946 г., после войны, “New Treading Company” переименуют в “S.Gю Warburg & Co”. А потом эта компания возьмет под контроль и “родной” гамбургский банк, который получит название “M.M. Warburg Brinckmann Wirtz & Co”.

Или взять такую историю. У Макса Варбурга был еще один брат Аби Мориц Варбург. Он являлся не банкиром, а известным ученым, историком и искусствоведом. Правда, можно предполагать, что его интересовали не только эти науки. Интересы Аби оказывались “на грани” и с вещами оккультными. Он, например, был основателем такой отрасли искусствоведения, как иконология. А это не только наука о сюжетах и образах картин, как сообщают нам справочники. Один из видных иконологов, Э.Гомбрих, пояснял, что она позволяет осознать, насколько “искусство в целом, а не только его религиозный спектр, служит цели выражения невидимого мира духовных сущностей”. В частности, Аби Варбург занимался влиянием языческой культуры на современную цивилизацию. Издал фундаментальные труды по изучению “пра-формул языка жестов”. Для оккультистов это имеет очень важное значение – ведь это и разработка методов влияния на людей через искусство. Воздействие этого самого “невидимого мира духовных сущностей”.

Сам Аби ушел из жизни еще в 1929 г. Но о его наследии родственники позаботились. То есть, “беженцы” позаботились. Возбужденные нацистами обыватели и молодежь могли бесноваться, жечь на кострах книги Маркса или Гейне (кстати, он тоже был из семьи гамбургских банкиров). Но в это же время из Гамбурга была вывезена огромная библиотека Аби Варбурга – 60 тыс. томов и 20 тыс. фотографий. Без всяких препятствий ее доставили в Лондон, где на ее основе был создан знаменитый Институт Варбурга…

Словом, гонения гонениями, антисемитизм антисемитизмом, а была более весомая причина менять места жительства. Деятели “закулисы” знали, что дальше начнется война. Надежнее было перебраться подальше. И ценности вроде библиотеки эвакуировать. И вообще пришла пора дистанцироваться от Германии. Наверное, не случайно как раз в это время лица в окружении Рузвельта (и одним из первых Джеймс Пол Варбург), начинают выступать за разрыв с Германией, заявляют, что рано или поздно Америке придется воевать с нацистами. И США под предлогом гонений на евреев в 1939 г. отзывают своего посла из Берлина. Хотя отношения с Гитлером отнюдь не прекращаются. Германию посещает официальная правительственная миссия США во главе с Самнером Уоллесом, ведет переговоры. А неофициальные эмиссары, бизнесмены, представители американских фирм никуда от немцев не уезжали. Зато формально Вашингтон “умыл руки”, отстранившись от того, что должно произойти.

Ну а Фрида Варбург – дочка Якова Шиффа, и ее сын Пол Феликс Варбург в данный период широко занялись финансированием других операций. По вывозу из Германии, а потом и из оккупированных ею стран еврейских детей и подростков “для абсорбции их ишшувом”. То есть, для соответствующего их воспитания и заселения Израиля. Да, в основном детей и подростков. Конечно, из принципов гуманизма. Кого же в первую очередь спасать, как не детей? Тем более что престарелые, немощные были для дальнейших геополитических проектов бесполезны. И они исчезнут в гетто, в крематориях концлагерей…

О том, что с Германией лучше своевременно распрощаться, догадывались не только Варбурги. Так, в 1939 г. решил вдруг уехать в США и промышленник вполне “арийского” происхождения, “стальной король” Фриц Тиссен. А в 1942 г. с помощью американского писателя Эмери Ривса он опубликует книгу: “Я оплачивал Гитлера” [10]. Так начнет создаваться “легенда прикрытия” – версия, что нацистов финансировали исключительно германские промышленники и банкиры.

И в том же 1939 г. Ялмар Шахт неожиданно ушел в отставку с поста президента Рейхсбанка. Из-за несогласия с политикой Гитлера? Вот уж нет. Он остался в нацистском правительстве министром без портфеля, одобрял дальнейшие успехи Германии, получал награды от фюрера. Он ушел только от руководства Рейхсбанком. Почему? Да потому что своей финансовой политикой довел страну до грани банкротства! Срок оплаты упоминавшихся векселей МЕФО истекал в 1942 г. Но государство и до этого срока не дотянуло бы. Если в 1932 г. консолидированный государственный долг Германии составлял 12,5 млрд марок, то к 30 июня 1938 г. он вырос до 35,8 млрд марок. И в дополнение к этому Шахт в 1938 г. бросил еще 11 млрд на программу вооружений.

6 апреля 1939 г. советник британского посольства в Берлине Форбс доносил: “Ни в коем случае нельзя исключать того, что Гитлер прибегнет к войне, чтобы положить конец тому несносному положению, в которое он поставил себя своей экономической политикой”. А 6 мая посол Великобритании Гендерсон писал лорду Галифаксу: “Сможет ли она (Германия) пережить еще одну зиму без войны? А если нет, то не предпочтет ли Гитлер войну экономической катастрофе? [139]”. “Финансовый гений” загнал Германию в тупик! Повторилось то же самое, что Макс Варбург и прочие германские банкиры проделали с правительством кайзера в 1914 г., поставив его на грань дефолта. В 1939 г. грозил разразиться кризис похлеще Великой Депрессии. Грозил похоронить все планы нацистов, смести их самих.

А чтобы избежать этого, Гитлеру, как в свое время кайзеру, требовались уже не только территориальные приобретения. Ему требовалась война как таковая. Война, которая перечеркнет традиционные законы финансирования, спишет все долги. Даже “новый Мюнхен” за счет Польши фюрера уже не устраивал. Он обязан был воевать. Причем воевать в тот момент, когда Германия еще не имела общей границы с Советским Союзом. А стало быть, в войну неизбежно втягивались западные державы… Но как раз для этого американская “закулиса” вскармливала нацизм!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: