Насилие, разрушающее жизнь и дающее жизнь 5 страница

³² Storr Л. Human Aggression. N.Y.: Athcncum, 1968. P. 16. В моей книге «Смысл тревоги» {May R. The meaning of anxiety. N.Y.: Ronald, 1950. Руеск. перевод: Мэй Р. Смысл тревоги. М.: НФ Класс, 2001) я отметил сходство между эндокрин­ными секрециями, сопровождающими секс и борьбу. Альф­ред Кинзи в свою очередь заметил, что есть четырнадцать физиологических изменений, совпадающих при сексуальном возбуждении и агрессивном возбуждении {Kinsey Л.С. Sexual Behavior in the Human Female. Philadelphia: Saunders, 1953. P. 704.)

Почему позитивная сторона агрессии так часто вы­тесняется, а негативная сторона так подчеркивается? Одна очевидная причина состоит в том, что мы часто боимся агрессии, и считаем — хотя это иллюзия, -что сможем лучше контролировать ее, если сконцент­рируем все наше внимание на ее деструктивных ас­пектах, как будто только они и существуют. Иденти­фикация слова только с его негативным значением (как, например, fuck или дьявол) есть один из ста­рейших происков лукавого. Делая так, мы объявляем вне закона целую область, навешивая на нее ярлык «выходящего за рамки», так что всякий, кто говорит о «дьяволе», уже в его власти.

Другая причина того, что мы склонны подчерки­вать только негативную сторону агрессии, состоит в том, что она несет с собой тревогу и вину. Мы дума­ем, что сможем лучше избежать этой тревоги и вины, если мы назовем Прометея фантастической легендой и объявим себя спасенными от тревоги и вины «вто­рым Адамом» Христом. Когда это делается догма­тически, например, многими фундаменталистами, это действительно дает индивиду определенную степень контроля. Но такая система контроля шатка. Ее цен­ность значительно уступает тому вреду, который она наносит, кастрируя сознание и блокируя чувствитель­ность и понимание других.

Правда в том, что практически все, что мы дела­ем, есть смесь позитивной и негативной формы аг­рессии. Перед тем, как начать лекцию, я настраиваю себя: «Если кто-то собирается спать, мой голос и мыс­ли будут столь настойчивы, что я его разбужу» (что является позитивной агрессией). Иногда я, напротив, чувствую: «Если кто-то попытается перебить меня кри­тическими замечаниями, я заткну его, заставлю выг­лядеть глупо» (что является негативной агрессией).

2. Разнообразие агрессии

Слово агрессия обнаруживается в нашей повсед­невной речи в бесконечном разнообразии способов его употребления. Мы говорим об «агрессивном ведении дел в бизнесе», используя это слово как комплимент, и имея в виду дело, в котором приходится многим рисковать, чтобы получить значительно больше денег. На рынке акций обычно побеждает агрессивный бро­кер и агрессивный способ обращения с акциями. Фра­за «Мы следуем агрессивной политике» обычно при­ветствуется в мире бизнеса как показатель того, что эти ребята чувствуют себя уверенно и планируют за­нять какое-то место. Хорошо иметь агрессивного ад­воката, защищающего ваше дело, потому что он зна­ет, как обескуражить вашего противника в суде. В мире бизнеса позитивное использование агрессии широко принимается.

Чаще всего агрессия бывает непрямой, замаски рованной, принимающей форму тонкого подавления другого человека. Это проявляется в психотерапии под маской цивилизованного дружелюбного сотрудниче­ства. Пациент будет говорить, что он должен быть «честным», и будет затем давать волю потоку нарека­ний, охватывающих все, начиная от метода, которым работает терапевт, и кончая его семьей и офисом. Когда терапевт говорит нечто, что пациент не считает верным, последний не довольствуется одним отрица­нием, а должен сказать: «Нет, нет, нет, нет», — буд­то он удивлен, что кому-то могла прийти в голову та­кая глупость. Эти техники возвышения над другим применяются в повседневном общении между всеми людьми, в особенности между супругами. Они при­нимают форму бесконечной борьбы за превосходство

таким способом, который обычно скрыт от «жертвы», но очевиден любому стороннему наблюдателю. Этот непрямой вид агрессии почти всегда деструктивен, и я не могу найти в нем ничего хорошего.

Есть и другой вид агрессии - внутри себя, или, как это обычно переживается человеком, против себя. До сих пор я отдыхал, почти счастливый, даже несколько безмятежный. Но когда я сижу здесь, ду­мая об агрессии, я собираю мои разбросанные мыс­ли, открываю мое сознание для возможных озаре­ний, размышляю над темой. Я собираю бунтующие части меня, внутренне я ищу «битву», сознавая, что творческая сила и видение происходят из такой борь­бы. Я собираю демоническое в той степени, в какой оно может быть собрано. Если бы я описывал это мифологически, я сказал бы, что толпа гномов, эль­фов и троллей начинает браниться в моей душе и от­казывается выполнять мои приказания. Та свалка, которая образуется, пока не появятся некоторые яс­ные идеи и озарения, в действительности и есть моя собственная личность, отвергающая общепринятые идеи и способы видения ради того, чтобы по-новому охватить человеческую жизнь и проблемы. Это де­моническое в его полной силе.

Все искусство должно быть в некотором смысле агрессивно. Художники не обязательно люди, веду­щие войну как группа, они обычно ведут свои важ­нейшие сражения внутри себя и на холсте, пишущей машинке или другом средстве создания произведения искусства. Никто не может смотреть на картины Хан­са Хоффманна, с их яркими красками, которые на­талкиваются на края и делят их, свободно формируя собственные границы или смешиваясь с другими цве­тами, и не сознавать, что он видит в действии эту

крайне демоническую пластическую агрессию. Роберт Мазервелл и Франц Кляйн, стремящиеся изобразить движение и неуспокоенность нашего времени, раз брызгивают черную форму по холсту и оставляют ее висящей в воздухе с грубыми углами, так, будто ог­ромный объект был физически выдран прямо из это го холста. В этих картинах сила в конфликтующих формах, напряжена до точки разрыва. Но как можем мы сегодня творить в подлинном смысле без такого напряжения и, по сути, без такой агрессии? Страсть Нормана Мейлера -- бокс, а Эрнест Хемингуэй не только взбирался на ринг при любой возможности, но и описывал приготовление к написанию романа как приведение себя в форму перед боем. Оба эти писате­ля имели потребность утверждать свою силу, и из этой потребности вырастает, по крайней мере частично, их писательская способность.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: