Изменение распределения мирового населения 17 страница

Таким образом, культурное воздействие виртуаль­ного знакомства с Америкой вступает в противоречие с политическим. Главным результатом привлекательности американской культуры является то, что от Америки ждут большего, чем от всех других государств. В принципе, действия «в национальных интересах» считаются нормой международного поведения, но к Америке предъявляются более высокие требования. По результатам международ­ных опросов, те, кто выражал недовольство состоянием дел в собственной стране, были склонны более критиче­ски относиться к Америке, подтверждая тем самым пред­положение, что они ожидают от Америки большего и

считают ее ответственной за все беды мира. Это отчасти может объясняться самодовольной риторикой амери­канских политических лидеров с их частыми ссылками на идеалы и религиозные принципы. Опросы мирового общественного мнения свидетельствуют, что в этом, по сути, есть некий двусмысленный комплимент Америке со стороны тех, кто действительно многого ждет от нее и недоволен тем, что она не оправдывает этих надежд, когда дело касается реальной политики. Антиамериканизм несет в себе некоторые черты разочарования.

Таким образом, Америку одновременно любят и не­навидят. Определенную роль играет и чувство зависти, но это не единственная причина неприязни. Эти чув­ства обусловлены ощущением того, что глобальная роль Америки задевает интересы каждого и особенно тех, кто в силу своего виртуального опыта стал неким продол­жением Америки. Они являются пленниками и чаще даже активными участниками американской массовой культуры, но в то же время у них остается ощущение, что их голос не слышат те, кто принимает решения. Исторический (американский) лозунг: «Нет налогообло­жения без представительства интересов» (No taxation without representation) получает свой глобальный экви­валент: «Нет американизации без представительства интересов».

Глобальная американизация способствует появлению ее собственного антитезиса, но не как массового, а как элитарного феномена. Намеренное отрицание американ­ского образа жизни распространено главным образом в среде интеллигенции, которая осуждает культурную гемогенизацию и девальвацию традиционных ценностей, связывая эти процессы с распространением американ­ской массовой культуры. Однако отсутствие привлека­тельной альтернативной массовой культуры заставляет эти элиты в поисках культурной контридентификации или обращаться к местным традициям, или вставать на позиции общего отрицания глобализации. В случаях, когда американская политика становится особенно одиоз­ной, именно сторонники культурной контридентифи­кации склонны брать на себя политическое руководство,

вызывая всеобщее недовольство масс неспособностью Америки оправдать популистские надежды.

Дилемма американской внешней политики состоит в том, что инициированные США культурные перемены вступают в конфликт с традиционной стабильностью. Эти перемены несут мощный потенциал демократии и эгалитаризма, но сам акцент на переменах как непремен­ном условии индивидуального и коллективного успеха является по своей динамике революционным. Во многих частях мира кумулятивный эффект американской массо­вой культуры приводит к политической дестабилизации, даже если внешняя политика США направлена на дости­жение стабильности. Стоит отметить, однако, что США всегда выступают за мирные (и, следовательно, стабиль­ные) перемены, но во многих частях мира перемены обя­зательно связаны с беспорядками. Последствия этого могут иметь негативное значение для важных стратегических интересов США. ~~^

Более того, зачарованность мира Америкой не остав­ляет места для нейтралитета или безразличия. В отличие от Британской империи, которой все тихо завидовали, но откровенно враждебно к ней относились только сопер­ники, Америка вызывает такие же чувства - как непосред­ственно, так и виртуально — у элит и широкой обществен­ности всего мира. Ею могут восхищаться и возмущаться повсеместно, но интенсивность этих чувств пропорцио­нальна степени ее присутствия.

Провоцируя политическую нестабильность и одновре­менно неизбежно приковывая к себе мировое внимание, глобальная культурная привлекательность США ограни­чивает поле для маневра внешнеполитического эшелона и возможности проведения политики исходя из узкого понимания национальных интересов Соединенных Шта­тов. Америка находится в эпицентре культурного водо­ворота, созданного ею самою, и ее безопасность зависит от того, сможет ли она успокоить эту бурю. Америка может извлечь политическую выгоду из своего распространя­ющегося по всему миру культурного влияния только в том случае, если она будет придавать больше значения расту­щему пониманию общности глобальных интересов.

Множественность культур и стратегическая сплоченность

Стратегическая сплоченность общества является не­обходимым условием для эффективного проведения внешней политики любого демократического государ­ства. Диктатура может проводить внешнюю политику на основе сплоченности элиты и твердого личного руко­водства в высшем эшелоне. Демократия, однако, должна выработать консенсус не только в направлении сверху вниз, но и давать общее, принципиальное, почти на уровне инстинкта представление о национальных инте­ресах электорату, который не особенно склонен следить за тонкостями и сложностями происходящих в мире событий. Восприятие электората отражает его прочно укоренившиеся инстинкты, общие симпатии и анти­патии и, в случае Америки, весьма примечательный опыт ориентированной в будущее ассимиляции. Эта осново­полагающая стратегическая сплоченность по большей части находится как бы в состоянии спячки, но ее можно активизировать и даже манипулировать ею в периоды кризиса.

Трудно сказать, удастся ли сохранять эту стратегиче­скую сплоченность по мере того, как утверждающаяся в глобальном масштабе и искушающая всех Америка превратится в мультикультурное общество, в котором самоидентификация граждан будет напрямую связана с их этническим происхождением, а внешнеполитические проблемы, относящиеся к их конкретной самоидентифика­ции, приобретут больший вес. В этих условиях определе­ние национальных интересов и осуществление глобаль­ного лидерства может сильно осложниться. Грядущий парадокс заключается в том, что по мере того как Аме­рика все в большей степени превращается в альтерна­тивный дом для каждого (реальный или виртуальный), проведение внешней политики может стать все более за­труднительным, поскольку она начнет испытывать на себе влияние специфических этнических интересов. Если это действительно произойдет, то, несмотря на всемирную популярность Америки, ее внешняя политика не сможет

последовательно отражать интересы всеобщего блага на глобальном уровне.

Трансформация американской национальной сути на протяжении прошедших двух столетий следовала опреде­ленной траектории: от единства к разнообразию в един­стве и снова к разнообразию. По данным первой переписи населения в Америке, проведенной в 1790 году, преобла­дающее белое население составляло 80% от общей числен­ности (остальную часть составляли африканские рабы и «туземные» американцы - все лишенные гражданских прав), а сегмент белых на 87% состоял из англосаксов и на 13% из немцев. Таким образом, Америка была типич­ным национальным государством, социально сплоченным историческими и языковыми связями, а также самопро­возглашенным первопроходчеством и надеждой на реали­зацию огромных возможностей завтрашнего дня.

Но даже тогда ее лидеры - вполне оправданно - забо­тились о том, что «каждый гражданин должен гордиться тем, что он американец, и действовать исходя из понима­ния важности этого свойства и сознания того, что теперь мы являемся самостоятельной нацией, достоинство кото­рой будет унижено или даже вообще уничтожено, если мы будем выступать под знаменами каких-то других стран... Мы должны быть настороже в отношении интриг со стороны любых других зарубежных государств, кото­рые будут пытаться вмешиваться (тайно или открыто) в наши внутренние дела»⁵. То, что Джордж Вашингтон намеревался использовать эти слова в своем прощальном обращении (в конечном счете он этого не сделал), наво­дит на мысль: он остро ощущал, что некоторые отцы-основатели не только сохраняли связи с зарубежными странами, но в какой-то мере были благорасположены к иностранному влиянию.

Большую часть следующего века молодая Америка, оставаясь в основном однородной нацией, состоявшей из белых англосаксонских протестантов (WASP), приобретала и расширяла свою территорию, защищенная от серьезного внешнего вмешательства двумя океанами. В политиче­ском и культурном плане тон задавала самонадеянная элита с ярко выраженным чувством своей идентичности.

Следует отметить, что внутренняя структура нации суще­ственно изменялась, хотя внешне это было не очень заметно. К 1850 году католики (главным образом из Ирландии) стали самой крупной христианской общиной. В конце века в их ряды влилось значительное количество итальянских иммигрантов, а в начале следующего - ра­стущее число поляков. Пришедшая одновременно волна немцев, евреев, представителей Скандинавских стран и православных христиан в целом «разбавляла» этниче­скую и религиозную однородность ранней Америки, пре­образуя ее в некий трансъевропейский сплав с социальной элитой, сохранявшей прежний налет белого англосаксон­ского протестантизма. В соответствии с теорией так назы­ваемого «плавильного тигля», чтобы стать настоящим американцем, лучше всего было сменить имя и влиться в ряды белых англосаксонских протестантов.

И только в XX веке этот «налет» поистерся, состав элиты стал отражать новое этническое многообразие, и давние табу были преодолены. Первая попытка в 1928 году избрать президентом США католика провалилась в силу явной предубежденности, но вторая - в 1960 году - увен­чалась успехом. В 1930-е годы евреи уже входили в состав президентского кабинета, но первоначально они стреми­лись не акцентировать свое еврейское происхождение⁶. Однако во второй половине XX века фактическое социаль­ное признание нового разнообразия Америки отразилось в назначении в конце 1960-х годов еврейского беженца немецкого происхождения на пост советника президента по национальной безопасности, а затем - госсекретаря, за которым в середине 1970-х годов последовало назначение нового советника по национальной безопасности, аме­риканца польского происхождения (с труднопроизно­симым не англосаксонским именем)*. Еще спустя два десятилетия конец постыдного отстранения афроамери-канцев от полноценного участия в американской жизни -запоздало инициированный революцией в сфере граж­данских прав 1960-х годов - был ознаменован еще более

* Добавим, что последний, к тому же, родился еще в Советском Союзе, в г. Харькове, правда, в семье польского дипломата. - Прим. пер.

драматическим назначением двух афроамериканцев на посты, соответственно, госсекретаря и советника по нацио­нальной безопасности президента США.

Новое американское разнообразие в единстве все еще оставалось по своему происхождению трансъевропейским. Примерно с середины XIX по середину XX века подавля­ющее большинство иммигрантов прибывало в Америку из Европы. Их относительная доля сокращалась медленно: в начале указанного периода соотношение было 9 из 10, а примерно к 1950 году оно стало 3 из 4. Две мировые войны по-разному отразились на отдельных европейских компонентах постоянно расширяющейся американской мозаики. Конфликт с имперской Германией в период Первой мировой войны побуждал постоянно растущее число американцев немецкого происхождения демон­стративно становиться англосаксами и протестантами. В то же время поляки и другие славяне открыто выражали свою заинтересованность, особенно после знаменитых «четырнадцати пунктов» Вильсона, в приобретении их родными странами политической независимости. Проти­воборство с державами «оси» в период Второй мировой войны (и возникновение как ее следствия еврейского государства) стимулировало у американских евреев стрем­ление отождествлять себя с интересами Израиля, в то время как итальянские и японские иммигранты старались подчеркивать отсутствие у них каких-либо политических связей с прежней родиной.

Однако с середины XX века американская мозаика, идущая на смену «плавильному тиглю» как сути амери­канского опыта, стала выходить за свойственные ей ранее европейские рамки. Новая американская мозаика - муль-тикультурная этническая смесь, представители которой одновременно сохраняют свою обособленность, более напористы и отражают как никогда ранее разнообразную глобальную палитру. Революция в сфере гражданских прав положила конец игнорированию и дискриминации афроамериканцев, в то время как иммиграция перестала быть преимущественно европейским явлением. По дан­ным переписи 2000 года, каждые 3 из 4 иностранных уро­женцев, проживающих в США, происходят из Латинской

Америки и Азии, и это соотношение растет. Америка становится микрокосмом мира.

Эти перемены в Америке не просто отражают беспре­цедентное разнообразие так называемых «меньшинств»; на каком-то этапе возникает вопрос: может ли конкретное расовое или этническое меньшинство занять в Америке господствующее положение? Население США в настоящее время насчитывает 285 миллионов, из которых 37 мил­лионов латинского происхождения, около 37 миллионов афроамериканцев, 11 миллионов выходцев из Азии, более 3 миллионов американских индейцев, гавайцев и жите­лей Аляски. Европейская составляющая общей массы американского населения резко сокращается, в то время как латиноамериканские и азиатские составляющие, для которых характерны более высокий уровень рождае­мости и иммиграции, растут. Вскоре Калифорния станет первым штатом, в котором не будет преобладающего расового большинства.

Еще более важным с политической точки зрения является пробуждение самосознания и, как следствие этого, рост политической активности этнических групп, проявляющих особый интерес к конкретным аспектам внешней политики. Группы особых политических инте­ресов являются естественной реальностью демократиче­ского плюрализма, такие же свои интересы имеют бизнес, профсоюзы и другие профессиональные группы. Тем не менее возрастание роли этнических приоритетов как главного фактора влияния на внешнюю политику может на каком-то этапе серьезно осложнить ее, особенно если это будет сопровождаться общим «разжижением» амери­канского самосознания и приведет к изменению процесса политизации возникающей новой мультикультурной американской мозаики.

За последнее столетие этнические лобби проявили себя различными способами. Чаще всего они используют потенциал своего электората в целом по стране (например, центральноевропейцы проживают главным образом на Северо-Востоке и Среднем Западе) или концентрацию своих земляков в некоторых ключевых регионах (евреи -в Нью-Йорке, кубинцы - во Флориде). Кроме того, они

проявляют готовность финансировать близкие им полити­ческие движения (армяне, греки и евреи). Во время Вто­рой мировой войны американцы польского происхожде­ния проявили настолько глубокую озабоченность судьбой своей исторической родины, что президент Рузвельт вынужден был объяснить Сталину, что Америка не сможет поддержать советские планы в отношении Польши, пока не пройдут президентские выборы 1944 года. Аналогич­ным образом президент Клинтон выбрал Детройт, город с большим польским населением, чтобы объявить в 1996 году о расширении НАТО в Центральной Европе.

В широком смысле сегодня наиболее активными, влия­тельными и богатыми этническими лобби с внешнеполи­тическими приоритетами являются: еврейское, кубинское, греческое и армянское. Каждое дает почувствовать свое присутствие в вопросах внешней политики, будь то арабо-израильский конфликт, эмбарго кастровской Кубы, ста­тус Кипра или запретна оказание помощи Азербайджану. Среди других этнических групп существенный избира­тельный потенциал имеют центральноевропейцы, но им недостает организационной сплоченности и серьезных финансовых ресурсов. В будущем к этим лобби может присоединиться находящееся в процессе формирования испаноговорящее (главным образом мексиканское), а также лобби темнокожих американцев, испытывающих все большую тревогу по поводу Африки, и, возможно, даже выходящие на политическую арену иранское, китай­ское и индийское (индуистское) лобби, так же как и рели­гиозное мусульманское.

В недалеком будущем эти и другие этнические группы, возможно, будут играть все возрастающую роль в фор­мировании американской внешней политики на тех на­правлениях, которые имеют для них большое значение. И хотя у американцев азиатского происхождения есть определенные достижения в области социального разви­тия, в политическом плане они остаются относительно пассивными. Пока они более склонны, как в свое время немцы, японцы и итальянцы, лишь подчеркивать свой американизм как способ преодоления социального недо­верия в отношении степени их ассимиляции. По данным

исследования, проведенного в апреле 2002 года журналом «Ньюсуик», около '/₃ опрошенных подозревают, что аме­риканцы китайского происхождения более лояльны к Китаю, чем к Америке, а 23% признались, что им было бы неловко голосовать за кандидата на пост президента США из числа американцев азиатского происхождения (более высокая степень предубежденности, чем в отноше­нии кандидата-еврея). Но со временем, вполне вероятно, американцы азиатского происхождения будут все более определенно высказываться по вопросам, имеющим отношение к роли США в Азии.

Весьма значительной этнической общиной, которая вскоре даст о себе знать в вопросе формирования мульти-культурной американской внешней политики, является испаноговорящая, особенно ее мексиканская составляю­щая. Более 10 миллионов живущих в США уроженцев Мексики составляют самую большую иммигрантскую группу, у нее есть четкая географическая база и растущее чувство осознания своей политической силы. Преимущест­венно мексиканская испаноязычная фракция в Конгрессе США и ее калифорнийский эквивалент уже провозгласили: «Проблемы латиноамериканцев - проблемы Америки». Они поддерживают мультикультурность и даже двуязы­чие. Если американо-мексиканские отношения ослож­нятся, то американцы мексиканского происхождения могут стать главным и весьма заинтересованным участ­ником внутри- и внешнеполитического диалога.

Аналогичным образом, афроамериканская община в США может стать более напористой в том, что касается политики США в Африке. Первый американский темно­кожий госсекретарь открыто связал себя с целым рядом гуманитарных проблем, которые угрожают миллионам африканцев, и оказал существенное влияние на систему американских приоритетов за рубежом. Вполне вероятно, что внимание афроамериканцев будет сосредоточено на всем Африканском континенте, а не на конкретных странах, что более характерно для других этнических лобби⁷.

Возрастание роли культурного и политического само­сознания конкретных этнических групп сопровождается

распадом когда-то замкнутой англосаксонской белой протестантской элиты и более терпимым отношением к многообразию в Америке, ранее ориентировавшейся преимущественно на ассимиляцию. За уменьшением влияния англосаксонских белых протестантов последовал подъем социального статуса и политического влияния еврейской общины. Вообще история еврейской общины является удивительным примером того, как на протяже­нии жизни почти одного поколения эта этническая группа, бывшая объектом широко распространенной, хотя и не всегда открыто выражаемой предубежденности, заняла влиятельные позиции в важных сферах американской общественной жизни: в академических кругах и средст­вах массовой информации, в сфере развлечений, а также в области сбора средств на политические цели. Пять-шесть миллионов человек, принадлежащих к этой груп­пировке, имеют лучший образовательный уровень и более высокие доходы, чем~в среднем по стране.

Но более важно то, что на фоне складывающегося социально-этнического разнообразия евреи больше не испытывают необходимости подавлять свое чувство само­сознания — что еще лет 50 назад было вполне ощутимо — или приглушать свою естественную заинтересованность в благополучии Израиля. Если несколько десятилетий назад роль еврейской общины в формировании ближне­восточной политики США сводилась к пассивному наблю­дению, то теперь она приобретает все большее, возможно, решающее значение⁸. Естественные противники аме­риканской еврейской общины - нефтяные компании и мусульманская община - не могут с ней тягаться. Нефтя­ная промышленность, с ее высокими прибылями, не может соревноваться на морально-чувственном уровне, а американская мусульманская община, хотя и более мно­гочисленная по сравнению с еврейской, плохо организо­вана, бедна и очень слабо представлена в институтах, формирующих американское общественное мнение.

В XIX веке американские цели за рубежом сначала определялись как надменная изоляция (не впутываться), а затем как расширение сферы влияния, подкрепляемое время от времени изрядными порциями ура-патриотизма.

В XX веке американская внешняя политика стала транс­океанской, и ее внимание было сосредоточено главным образом на Европе с возрастающим акцентом на общие демократические чаяния. В обеих мировых войнах амери­канская этническая сплоченность, даже несколько «разжи­женная» притоком европейских иммигрантов, позволила англосаксонскому белому протестантскому руководству США выработать согласованную с народом националь­ную стратегию. В период «холодной войны» европейский акцент в политике США был связан с мощной поддержкой, которую оказывали ей антикоммунистически настроен­ные выходцы из стран Центральной Европы.

После окончания «холодной войны» масштабы и слож­ность происходящих глобальных перемен еще больше затрудняют четкое определение приоритетов внешней политики даже при наличии национального согласия. Но теперь, когда этнические группы фактически приобре­тают право вето по важнейшим вопросам региональной политики, причем все это легитимируется выхолощен­ными представлениями о плюрализме, а в последнее время и превосходством идей мультикультурности над традиционной и обращенной в будущее ассимиляцией, выработка национальной политики становится все более затруднительной. В век американской гегемонии и глоба­лизации ни одна конкретная группа не может глубоко выражать общеамериканские национальные интересы.

Более того, многие из наиболее трудных проблем, которые Америка должна решать как мировой гегемон, сталкивают интересы различных этнических групп в США. Какая из этнических групп имеет право определять по­литику США в отношении Израиля и арабского мира? В отношении Китая и Тайваня? В отношении Индии и Пакистана? При отсутствии базовой сплоченности, в центре которой стоит понимание общего будущего Аме­рики, американская мозаика может превратиться в состя­зание между этническими группами, каждая из которых будет утверждать (и убеждать в этом других), что обла­дает какими-то особенными знаниями и правами для выработки политического курса среди множества проти­воречащих друг другу внешнеполитических интересов.

Эта тенденция уже прослеживается в Конгрессе США. Группы специальных этнических интересов уже научились инспирировать резолюции и вносить поправки к законам, ограничивающим американскую глобальную политику. Денежные средства избирательных кампаний открыто используются для обеспечения поддержки Конгрессом тех или иных этнических проблем, будь то отказ в предо­ставлении помощи Азербайджану или создание благо­приятного финансового режима для Израиля. Этнические фракции в Конгрессе стали обычным явлением. Конгресс­мены и сенаторы, ставшие выразителями интересов и даже послушными орудиями конкретных этнических лобби, уже не редкость. И эта практика, судя по всему, может расшириться, по мере того как страна будет продвигаться в направлении более напористой, социально приемлемой и политически определенной мультикультурности.

На самом деле Конгресс как коллективный и довольно пестрый по составу Врган с большим трудом — если только дело не касается острых национальных проблем - форму­лирует основные стратегические направления политики США, которая была бы последовательно глобальной по своему масштабу. Исполнительная власть лучше справ­ляется с этой задачей, особенно если у президента есть достаточно четкое видение мира. Но если у президента нет самостоятельной точки зрения, он сам может стать заложником какой-то особенно влиятельной группы. В любом случае способность президента выполнять свою роль лидера ограничивается системой разделения властей и решающей ролью Конгресса в вопросах финансирова­ния. Но именно при выполнении своей функции финан­сового контроля Конгресс наиболее подвержен влиянию со стороны различных лобби, в результате чего выделе­ние финансовых средств конкретным странам стало отра­жать степень влияния конкретных группировок больше, чем национальные интересы.

Введение институционных ограничений для спорных результатов реализации мультикультурных политиче­ских притязаний будет непростым. Вместо этого может потребоваться более четкое и целеустремленное внедре­ние как самим президентом, с использованием авторитета

его должности, так и частным сектором, в том числе образовательными фондами, объединяющей, этнически нейтральной и обращенной в будущее концепции амери­канского гражданства. Любые усилия в этом направлении будут серьезным вызовом, причем далеко не последним станет вопрос о поощрении внедрения унифицированной системы гражданского образования на различных уров­нях: на федеральном, на уровне штатов и на местном. Более того, эта общая концепция гражданства должна учитывать нарастающую американскую мультикультур-ность и в то же время способствовать укреплению стра­тегической сплоченности американского общества.

Иногда говорят, что канадская политика мультикуль­турности - это будущее Америки. Но у Канады нет необ­ходимости в проведении последовательной глобальной внешней политики. В Америке противоречивое взаи­модействие мультикультурных интересов с неизбежно снижающимся уровнем согласия в отношении общих национальных интересов может привести к росту напря­женности, что в конечном счете отрицательно скажется на ее способности выполнять роль глобального лидера. Без основополагающей и инстинктивно ощущаемой стра­тегической сплоченности Америке, вовлеченной в гло­бальное взаимодействие, будет трудно проложить свой исторический курс.

Гегемония и демократия

Американская глобальная гегемония управляется амери­канской демократией; никогда прежде глобальная гегемо­ния не осуществлялась по-настоящему демократическим и плюралистическим государством. Однако требования гегемонии могут вступить в принципиальное противо­речие с достоинствами демократии, противопоставить гражданские права и национальную безопасность, стрем­ление действовать решительно и осмотрительно. Поэтому вполне своевременно задаться вопросом: может ли гло­бальная гегемония создать угрозу американской демо­кратии?

Демократия глубоко укоренилась в самой ткани аме­риканского общества. Свобода выбирать своих полити­ческих лидеров, голосовать и свободно высказываться, равенство перед законом и признание всеми верховен­ства закона (включая президента, как это на себе ощутили Никсон и Клинтон) являются священными принципами, составляющими суть американской демократии. Госу­дарственная политика формулируется в соответствии с требованиями конституции и в этом смысле отражает волю американского народа. Отсюда следует, что осуще­ствление гегемонистской власти за рубежом тоже должно находиться в поле зрения демократической обществен­ности.

Опросы общественного мнения показывают, что прин­ципиальное отношение американского народа к идее осу­ществления гегемонистской власти остается достаточно трезвым, разумным, хотя и окрашенным некоторым идеа­лизмом. Американцы ошибочно считают, что Америка предоставляет больше иностранной помощи, чем другие богатые страны (так считает 81% опрошенных в рамках Программы отношения к внешней политике, ноябрь 2002 г.), но большинство все-таки относится одобрительно к такой щедрости (преувеличенной). Американцы в целом поддерживают ООН, но в 2002 году около 30% опрошен­ных считали, что «Америке следует самой решать свои международные проблемы (в 1995 г., по данным опроса центра «Pew», эта цифра составляла 41%).

Можно утверждать, что после окончания «холодной войны» большинство американцев разделяли многосто­роннее видение мира. Они выступали за законность про­цессуальных норм, признавали становящуюся все более реальной глобализацию и считали необходимым дейст­вовать через международные организации. В опросах общественного мнения, проведенных в конце истекшего столетия, около 67% опрошенных высказались за усиле­ние ООН; 60% - за усиление ВТО; 56% - за усиление роли Международного Суда и 44% - за укрепление МВФ; 66% поддержали идею Международного уголовного суда⁹. Очевидно, что умонастроения американцев относительно гегемонистской роли США в мире были по большей части

не агрессивны, и односторонний подход не пользовался популярностью.

А потом наступило 11 сентября 2001 г. Последовав­шее изменение перспектив, когда на смену относительно мягкому представлению о роли Америки в мире пришла озабоченность ее собственной безопасностью, проявилось не столько на уровне общественного мнения, сколько в высшем политическом сознании. И в самом деле, несмотря на продолжительную пропагандистскую кампанию отно­сительно, как утверждалось, неминуемой угрозы со сто­роны Ирака, даже в феврале 2003 года, за месяц до начала войны, большинство американцев считали, что военная сила должна применяться только рамках мандата ООН. В конце 2002 года 85% населения США считали, что Аме­рика «должна прислушиваться к мнению своих основных союзников»¹⁰. Однако точка зрения Белого дома была иной, и именно Белый дом, в первую очередь президент США, задавал тон.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: