Глава 1. ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ 39 страница

Кроме того, такой комментатор ещё более запутался бы с моментом упразднения обязанности по сохранению тайны следствия, если материалы уголовного дела выделяются в другое дело вместе с данными, которые внесены в подписку о неразглашении. Таким образом, по одной подписке нельзя разглашать данные материалов двух уголовных дел. Если предварительное расследование по выделенному уголовному делу закончено и оно направлено в суд, то нигде нельзя разглашать эти данные, потому что предварительное расследование по первому уголовному делу не закончено. Если в “деле Йукоса” останется хотя бы одно уголовное дело, предварительное расследование по которому не закончено, а в нём будут подписки о неразглашении данных предварительного расследования, то никто никогда не должен их разглашать, пока не будет акта об отмене таких предупреждений. И это абсурд. Однако никакой комментатор не желает преодолевать абсурд, они и не видят абсурдов, они им без надобности, потому что уголовный кодекс воспринимается ими как примитивный инструмент для художественного занятия.

Если следовать таким комментариям, предупреждённые о неразглашении всех материалов уголовного дела свидетель и адвокат не должны в своём общении касаться темы заданных свидетелю вопросов, ответов на вопросы, вообще прекратить общение, потому что они непременно разгласят друг другу сведения из уголовного дела. Свидетель, предупреждённый о неразглашении, лишается возможности пригласить другого адвоката, потому что он непременно разгласит ему сведения из уголовного дела, иначе адвокат не сможет оказать ему юридическую помощь. Более того, абсурд комментаторов бесконечен. Если следовать их запрету разглашать сведения из уголовного дела любому, то адвокат, предупреждённый о не разглашении, не может продолжать защиту обвиняемого, потому что адвокат непременно будет со своим доверителем обсуждать материалы уголовного дела. А обвиняемый входит в объём понятия “любой человек”. Если следовать советам комментаторов, всех людей, “проходящих” по уголовным делам, надо приговаривать к уголовному наказанию. В том числе советы комментаторов могут позволить избавиться от всех адвокатов-защитников разом: каждого адвоката предупреждать о неразглашении всех сведений из уголовного дела, а как только адвокат заговорит со своим подзащитным, так предавать адвоката суду за разглашение им сведений из уголовного дела.

За десятилетие число осуждённых по обвинению в разглашении данных предварительного расследования единицы. Были годы, когда никто не был осуждён по статье 310 Уголовного кодекса России. Фактически нет статистики.

И спасают от такого осуждения не доктринальные комментарии. Сотрудники обвинительных органов намного гуманнее, добрее, разумнее многих доктринальных комментаторов статьи 310 Уголовного кодекса.

Глава 3. Об имитировании адвокатами подписки о неразглашении

В “деле Йукоса” одна из групп адвокатов вспомнила следующее правило адвокатской профессии: адвокат не имеет права фактически содействовать нарушению прав своего подзащитного со стороны обвинительного органа или суда.

Суть этого правила заключается в том, чтобы адвокат именно своими действиями не прикрывал неправомерные действия обвинительного органа, тем самым придавая им вид правомерных. Например: адвокат подписывает протокол допроса обвиняемого, в котором часть ответов сформулированы самим следователем, хотя обвиняемый говорил совершенно противоположное. Возмущённый адвокат (или сам обвиняемый по совету адвоката) в заявлении на протоколе описал весь вымысел следователя и поставил свою подпись. Таким своим активным действием адвокат фактически вымышленному, мнимому документу, то есть находящемуся вне судебного процесса (нельзя же его назвать процессуальным документом – протоколом допроса), придал форму и значение процессуального документа – протокола допроса. Своим действием адвокат подменил вопрос о недействительности протокола как процессуального документа спором о действительности изложенных там сведений. Теперь прокурору и/или суду предстоит только оценить (проанализировать и принять решение), когда обвиняемый говорил правду. Тогда, когда следователь записал ответ в протокол, или когда обвиняемый, конечно, посоветовавшись с адвокатом, передумал и решил изменить свои прежние показания в заявлении. В этом примере адвокат при формально правильном поведении фактически содействовал нарушению прав своего подзащитного со стороны обвинительного органа. Если бы адвокат проявил бездействие и не стал бы подписывать документ неизвестного процессуального назначения, то такой бы документ остался бы за пределами правового регулирования. Мало вероятности, чтобы следователь решился приобщить вымышленный им документ к материалам уголовного дела как протокол допроса.

В заявлении прокурору касательно вызова следователем адвокатов для участия в следственных действиях адвокат применил указанное правило адвокатской профессии так: защита заявляет, что до устранения допускаемых следователем нарушений [права на защиту, сохранения адвокатской тайны, незаконного перенесения следственных действий в город Зеро] вынуждена отказаться от участия в следственных действиях, поскольку не имеет права фактически содействовать нарушению прав подзащитного.

У обвиняемого нет обязанности участвовать в следственных действиях. У него есть только права обвиняемого. Если обвиняемый не хочет участвовать в следственных действиях, то не должен участвовать в них и адвокат. Однако обвинительный орган обязан уведомить адвоката о проводимых следственных действиях с участием обвиняемого. Также адвокат не должен участвовать в таких проводимых обвинительным органом действиях, которые проводятся с нарушением процессуальных правил. Процессуальное действие, в котором отсутствуют качества (признаки) процессуального действия, не процессуальное действие, а какое-то иное мероприятие. (Молоко, в котором отсутствует качество молока, не молоко, а какое-то другое вещество).

Однако в указанном заявлении адвокат написал не об отказе от участия в следственных действиях по причине нежелания его подзащитного (по собственной прихоти обвиняемого и его адвоката), а именно потому, что следователь специально создал такие условия, которые препятствуют адвокату участвовать в следственных действиях. Фактически следователь лишил адвоката возможности участвовать в следственных действиях.

Эту же группу адвокатов следователь, после предъявления обвинения их доверителю и проведения с ним допроса, предупредил об уголовной ответственности за разглашение всех данных предварительного расследования и потребовал, чтобы адвокаты расписались на подписке о неразглашении сведений предварительного следствия.

Адвокаты поначалу возмутились этими действиями следователя и отказались давать такую подписку по той причине, что обвинение их доверителю было предъявлено по уголовному делу номер 00/ХХ, а в подготовленной следователем подписке значилось уголовное дело под номером 00/УУ. Адвокаты заявили, что им ничего не известно о содержании уголовного дела под номером 00/УУ, равно как и о принятии этого дела к производству обвинительным органом.

Однако один адвокат на выданной следователем подписке написал, что он с материалами дела за указанным выше номером [00/УУ] вообще не знаком. Через несколько дней другой адвокат на подписке о неразглашении сведений предварительного следствия написал, что он (адвокат) считает незаконным отобрание у него подписки вне рабочего времени [рано утром] в аэропорту под угрозой снятия с рейса, а по существу своих возражений он заявляет, что он не был знаком с материалами уголовного дела за номером 00/УУ, который указан в подписке, потому что он (адвокат) был вызван в город Зеро по другому уголовному делу, и подробные возражения будут незамедлительно высланы в адрес Генеральной прокуратуры России.

Всё же адвокаты дали подписку о неразглашении, чем отступили от выдвинутого ими же самими указанного правила адвокатской профессии. А комментарии адвокатов только перевели вопрос о законности предупреждения о неразглашении в плоскость цифирную, то есть правильно ли следователь выделил дело под номером 00/УУ из дела под номером 00/ХХ. Конечно, правильно, потому что ещё не было случая, чтобы следователь “неправильно” выделял одно дело из другого. И “дело Йукоса” эту традицию не нарушит.

Безусловно, запрет разглашать все данные предварительного следствия сам по себе есть абсурд. Но адвокаты и не пытались его преодолеть, демонстрируя полное бездействие. Напротив, они этому абсурду придали правообразный смысл. Адвокатов в подписке прежде всего не устраивает неизвестный им номер дела 00/УУ. А если бы следователь проставил бы в подписке известный адвокатом номер дела 00/ХХ, то они подписали бы её без возмущения и комментария? Однако подготовленная следователем подписка с любым номером абсурдна, потому что в ней не указаны, какие именно сведения не подлежат разглашению и до какого времени действует такое ограничение. Не надо догадываться за следователя. Тем более что предупреждение о неразглашении не двусторонняя сделка между следователем и адвокатом, но односторонний акт следователя.

Другой адвокат посчитал, что отобрание у него подписки незаконно по трём причинам. Первая причина: потому что подписка отбирается вне рабочего времени, рано утром. Вторая причина: потому что место отобрания подписки аэропорт. Третья причина: потому что подписка отбирается под угрозой снятия с рейса.

Сама по себе каждая из причин абсурдна, не имеет связи со смыслом и содержанием подписки о неразглашении. Но само перечисление этих причин говорит о забвении адвокатом не только указанного принципа адвокатской профессии, но и принципа жертвенности в адвокатской деятельности. У адвоката нет “рабочего времени”, адвокат всегда занят профессиональной деятельностью. Или в полдень подписка сразу стала бы “законной”? Подписка “незаконна”, только если она подписывается в аэропорту? Что подумает российский обыватель, когда узнает, что адвокат, которого он считал первым борцом за справедливость, может подписать по указанию обвинительного органа всё что угодно только под угрозой нарушения планов адвоката и предвкушаемых им удобств?

Однако, по мнению адвоката, эти три причины незаконности подписки несущественны. Существенным является то, что адвокат не был знаком с делом под номером 00/УУ. А если бы был ознакомлен, то тогда подписка сразу же стала законной независимо от места, времени и условий её подписания? И какие могут быть возражения “незамедлительные” или “медлительные” на “незаконную” и “несущественную” подписку, если она уже дана?

Конечно, можно адвокату подать в суд жалобу на действие следователя, фактически вынудившего адвоката дать подписку о неразглашении всех материалов уголовного дела со всеми номерами. Но в такой жалобе не будет предмета. Нечего требовать от суда. Если подписка не имеет юридического назначения, то она не может иметь юридических последствий изначально. Преодолеть абсурд такой подписки можно только в случае, если обвинительный орган возбудит уголовное дело против адвоката за разглашение “всех сведений”, в том числе, если он скажет кому-нибудь, как его зовут. Ведь имя адвоката стало частью “всех” сведений уголовного дела. Более того, обвинительный орган может теперь преследовать адвоката за сам факт обжалования такой подписки в суд. Ведь и подписка стала частью “всех” сведений, которые не подлежат разглашению. Если адвокат обжаловал хоть какое-нибудь действие обвинительного органа по этому уголовному делу в суд, а обвинительный орган не возбудил уголовного дела против адвоката за разглашение им “всех” данных предварительного расследования, то надо полагать, что и сам обвинительный орган считает означенные подписки ничтожными изначально.

Если адвокат считает, что запрещение ему разглашать “все” сведения из уголовного дела есть нарушение равенства сторон обвинения и защиты в судебном процессе, потому что обвинение сможет говорить обо всём в средствах всенародного оповещения, а защита вынуждена молчать, то такой запрет равновесия процессуальных прав не нарушает. Агитационно-пропагандистская деятельность по судебному делу не входит в круг профессиональных обязанностей адвоката, и интерес адвоката к агитации и пропаганде процессуальный закон не защищает.

Что касается равновесия процессуальных прав между обвинением и защитой, то их не было и не будет. В силу разного публичного назначения.

Примечание. В суде, на стадии представления доказательств стороной защиты, адвокат заявил ходатайство о приобщении к материалам дела заключения специалиста по вопросам налогообложения. При этом адвокат указал, что документы специалисту для составления заключения предоставил сам адвокат, потому что он, адвокат, не предупреждался об ответственности за разглашение данных предварительного следствия. Эта оговорка не случайная, а отражение абсурда в самом адвокате.

Раздел X. Психиатрия в “деле Йукоса”, или Невнушаемость как психическое отклонение у адвокатов

Внушаемость расценивается как качество психического здоровья. Невнушаемость – признак психического заболевания.

Человек, легко поддающийся чужому внушению (убеждению), никогда не признаётся психически нездоровым, в крайнем случае, его назовут “слабохарактерным”. Особенно легко поддающийся убеждению мил тому, кто сам убеждает (внушает). Для него “внушаемый” человек сразу становится разумным. И уже этого “внушаемого” и “разумного” человека внушающий использует как авторитет для подтверждения истинности своих “убедительных” мыслей. Легко внушаемого даже иногда наделяют исключительно выдающимися качествами. Например, говорят, что он нашёл в себе “мужество” признать правоту другого.

Человека, который с трудом соглашается с чужими внушениями, называют нередко упрямым, капризным.

Если человек не поддаётся внушению, не соглашается с утверждениями другого, то такой человек вызывает сначала раздражение, потом ярость и затем уже становится врагом для того, кто внушает ему “правду”. И очень быстро внушающий объявляет невнушаемого психически нездоровым.

И таких “невнушаемых” много. Обвинительный орган внушает, что некто совершил преступление и чтобы этот некто признался в совершении преступления, а этот некто не признаётся в совершении преступления, то есть он не “внушается”. Тогда обвинительному органу ничего не остаётся, как считать этого “невнушаемого” глупым человеком, страдающим психическими отклонениями, и в дальнейшем не считаться с заявлениями этого чудака о нарушении его прав обвинительным органом. Нельзя же “серьёзно” относиться к заявлениям глупого “невнушаемого” человека. С клеймом “невнушаемого” обвиняемый переходит от обвинительного органа к суду, где подсудимый продолжает выказывать всякие психические выверты в форме “невнушаемости”.

Особенно много “невнушаемых” среди адвокатского сословия. Не является ли подтверждением тому отношение к заявлениям адвокатов со стороны правосудной системы, мизер оправдательных приговоров?

В “деле Йукоса” обвиняемому была избрана в качестве меры пресечения подписка о невыезде. Обвинительный орган, торопясь закончить предварительное расследование, своей волей, без формального обращения в суд, запретил обвиняемому ознакомиться более чем с третью томов материалов уголовного дела. Уголовное дело поступило в суд с явным процессуальным пороком. Началось слушание дела в суде. Подсудимый и его адвокат при реагировании на происходящее напоминали суду, что произволом обвинительного органа подсудимому было запрещено ознакомиться с материалами уголовного дела, и этот процессуальный порок не может быть восполнен в судебном процессе никогда. Происходящее для них непонятно. Государственный обвинитель даже в судебном заседании не раскрыл перед стороной защиты обвинение и не пояснял смысл его деяний в судебном заседании.

Для стороны обвинения стало очевидным, что с таким процессуальным пороком нельзя быть уверенным в устойчивости обвинительного приговора, тем более что уголовное дело рассматривается в отношении трёх обвиняемых. И государственный обвинитель решает исключить из судебного процесса этого Подсудимого посредством признания его психически неадекватной личностью. Государственный обвинитель заявляет ходатайство о назначении и проведении амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы в отношении Подсудимого на том основании, что у стороны обвинения возникло сомнение в способностях Подсудимого правильно понимать происходящее, а поведение Подсудимого в суде имеет окрас сутяжно-кверулянтских тенденций. В качестве обоснования своего ходатайства государственный обвинитель привёл следующие доводы: Подсудимый не может воспринимать те обстоятельства, которые имеют значение для дела; не может высказать своего мнения по простейшим вопросам, которые обсуждаются в судебном заседании; на предложение суда дополнить исследование доказательств затрудняется сформулировать своё собственное мнение; свои ответы на уточняющие вопросы суда мотивировал тем, что он в своё время был ограничен органами предварительного следствия и ему было запрещено знакомиться с материалами уголовного дела; Подсудимый эгоистически сконцентрирован на старых личных обидах в отношении органов предварительного следствия, которые ограничили его в ознакомлении с материалами уголовного дела; Подсудимый фактически не реализовывает свои права продолжить знакомиться с материалами уголовного дела в судебном заседании; запрет органов предварительного следствия знакомиться с материалами уголовного выдуман Подсудимым; утверждение Подсудимого о запрете знакомиться ему с материалами уголовного дела – это позиция стороны защиты от обвинения, скорее всего, она надиктована болезненным состоянием Подсудимого; на стадии предварительного следствия Подсудимый понимал, в чём он обвиняется; ему всё было понятно и разъяснено, и он давал детальные и разумные объяснения. Однако в судебном заседании при представлении стороной обвинения тех же самых документов Подсудимый заявил, что он ничего не понимает, происходящее считает безобразием, просит всё это прекратить и отпустить его домой; причиной, по которой Подсудимый перестал понимать происходящее, служит факт падения его с высоты около года тому назад. По этому факту была проведена проверка органами предварительного следствия и вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Это был несчастный случай, вследствие которого Подсудимый получил тяжёлую травму. Кроме того, государственный обвинитель сказал, что адвокат Подсудимого в суде заявлял ходатайства, делал замечания, выражал своё отношение, как собственно и все подсудимые в процессе; Третий Подсудимый неоднократно обращал внимание суда на ту ошибку, которая была допущена в обвинительном заключении, анализируя представленные и исследуемые доказательства, а также обращал внимание суда на то, что он не имеет отношения к представленному доказательству. А это достаточно разумная оценка Третьим Подсудимым происходящего в судебном процессе.

Государственный обвинитель ходатайствовал поставить перед экспертом вопросы: страдает ли Подсудимый каким-либо психическим расстройством; может ли он осознавать фактический характер своих действий и их общественную опасность, руководить ими в период, вменяемый обвинительным органом, то есть в 0000-000ХХ годы, и в настоящее время. Дополнительно государственный обвинитель попросил обозреть в судебном заседании материалы об отказе в возбуждении уголовного дела по факту причинения Подсудимому телесных повреждений в результате падения с высоты.

Сторона защиты расценила это ходатайство как попытку стороны обвинения скрыть нарушения процессуального закона, которые были допущены ею на стадии предварительного следствия.

Адвокаты о ходатайстве государственного обвинителя о назначении судебно-психиатрической экспертизы Подсудимому.

Причиной заявленного ходатайства явилось возникшее у государственного обвинителя сомнение в способностях Подсудимого правильно понимать происходящее, поскольку поведение Подсудимого в суде имеет окрас сутяжно-кверулянтских тенденций.

Действительно, психиатрическая наука оперирует такими понятиями, как сутяжничество и кверулянтство.

Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова определяет слово “сутяжничать” как заниматься тяжбами, имея к этому вкус, склонность, интерес. Владимир Иванович Даль в своём Толковом словаре живого великорусского языка слово “сутяжничать” толкует как заводить тяжбы, споры по суду, тягаться, судиться вздорно, придирчиво, стараясь оттягать что-нибудь; а “сутяжник”, по Далю, – это вздорный, неправедный истец, охотник до придирчивых тяжб, исков, тот, кто сутяжничает.

Кверулянтство – это мелочно-придирчивая борьба, предпринимаемая психопатическими личностями, против незначительных обид за достижение мнимой справедливости, по силе не достигающая уровня бредового поведения (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 118).

Иначе говоря, кверулянтство есть сутяжничество, а кверулянт – сутяга (см.: В.Я. Гиндикин. Психиатрия для клинических психологов и психотерапевтов. М.: Высшая школа психологии, 2001. С. 260).

Понятие сутяжничества в психиатрии употребляется в связи с таким симптомом расстройства мышления, как бредовые идеи. Появление бредовых идей является несомненным признаком психического расстройства и указывает на тяжелое нарушение способности суждения. В психиатрии бредовые идеи разделяются на несколько видов; среди них выделяют бред преследования, который заключается в том, что человек видит себя окружённым врагами, имеющим цель уничтожить, устранить его. Мотивы преследования различны. Своеобразной формой бреда преследования является сутяжный бред, или “паранойя жалобщика” (см.: Г.Р. Колоколов. Судебная психиатрия. Курс лекций. – М.: Издательство “Экзамен”, 2006. С. 87-88; Г.И. Каплан, Б.Дж.Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 283).

Бред или бредовые идеи могут рассматриваться в свою очередь как дополнительная симптоматика шизофрении (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 52). Однако при бредовых (параноидных) расстройствах бред часто лишён причудливости, характерной для больных шизофренией. При бредовых расстройствах личность остаётся сохранной или претерпевает незначительные изменения в течение длительного времени (Г.И. Каплан, Б. Дж. Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 273).

Шизофрения же есть психическое заболевание, характерной особенностью которой является “расщепление” психики или психической деятельности, раскол между мышлением, эмоциями и поведением. Наиболее важным фундаментальным симптомом шизофрении является расстройство мышления, характеризующееся нарушением ассоциативного процесса, его несостоятельностью. К другим основным симптомам шизофрении относятся: а) аутизм – направленность личности на внутренние переживания, стремление ограничить контакты с окружающими людьми, своеобразным кругом представлений; б) нарушение мышления по структуре, целенаправленности и логической стройности; в) эмоционально-волевые расстройства в виде обеднения и искажения этих проявлений (см.: А.Н. Моховиков. Судебная психиатрия. Учебное пособие. З-е издание, исправленное и дополненное. – Одесса, Юридическая литература, 2004. С. 51; Г.И. Каплан, Б.Дж. Сэдок. Клиническая психиатрия. В 2-х томах. Том 1. – М.: Медицина, 2002. С. 233).

Естественно, когда государственный обвинитель заявляет о сомнениях в психическом состоянии человека, а точнее в психическом расстройстве, выражающемся в неспособности Подсудимого правильно понимать происходящее, то необходимо, прежде всего, уяснить вопрос о понятии вменяемости человека.

Основополагающим психологическим фундаментом понятия вменяемости является принцип единства сознания и деятельности, который, устраняя разрыв между поведением и сознанием, устраняет его и между нарушениями поведения и сознания, а значит, позволяет понять непосредственно наблюдаемые симптомы нарушения поведения как симптомы нарушения отдельных сторон и качеств сознания (А.А. Ткаченко. Судебная психология. Консультирование адвокатов. Изд. 2-е, доп. и перераб. – М.: Университетская книга, Логос, 2006. С. 239).

Иными словами, о сознании человека мы можем судить по действиям, по поведению человека.

Восприятие – это психический процесс, при котором ощущения, получаемые от раздражителей внешней и внутренней среды, переводятся в осознанную информацию. Человек познает окружающий мир с помощью органов чувств, которые передают информацию в мозг. В результате происходит процесс осознания, ориентировки в окружающем (Б.В. Шостакович. Основы судебной психиатрии. Учебное пособие для юристов. – М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2005. С. 20).

Государственный обвинитель засомневался именно в способности восприятия Подсудимого, то есть в его способности познавать окружающий мир, переводить свои ощущения в осознанную информацию.

Это сомнение государственный обвинитель выразил в суждениях в форме утверждений и предположений. В логике суждение – это форма мышления, представляющая собой сочетание понятий, из которых одно понятие (субъект) определяется и раскрывается через другое понятие (предикат), а утверждение – это мысль, которой доказывают, то есть утверждают что-нибудь; предположение же есть догадка, предварительное соображение. Так, приведённые государственным обвинителем суждения сторона защиты считает ложными, утверждения – ошибочными, а предположения – не имеющими объективных оснований, в силу следующих доводов:

Первое суждение государственного обвинителя. Подсудимый не может воспринимать те обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела.

Обращаем внимание, что государственный обвинитель указывает на то, что Подсудимый не воспринимает не обстоятельства вообще, не окружающую действительность, не внешние события, включая поведение других людей, а исключительно те обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела. Таким образом, государственный обвинитель подтверждает, что Подсудимый нормально, правильно, или адекватно, ведёт себя в быту, на работе, в отношениях с адвокатами и так же адекватно воспринимает складывающуюся жизненную обстановку. И только обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, Подсудимый не воспринимает.

Утверждение государственного обвинителя, что Подсудимый не воспринимает только одни, отдельно взятые обстоятельства – ложно. Это утверждение ложно по той причине, что в самом утверждении заложена на настоящий момент времени ложная предпосылка. Ложность предпосылки заключается в том, что государственный обвинитель исходит из предположения, будто стороне защиты, соответственно и Подсудимому, известны все обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела.

Однако действительность настоящего судебного процесса иная, не соответствующая предположениям государственного обвинителя: обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, для стороны защиты, то есть для подсудимых и их защитников, неизвестны.

Причины такой неосведомлённости и непонимания у стороны защиты заключаются не столько в том, что на стадии предварительного следствия ознакомление с материалами уголовного дела было прервано, а в том, что восемьсот листов обвинительного заключения не раскрывают обстоятельств деяний, инкриминируемых обвиняемым.

Из обвинительного заключения можно только запомнить, что подсудимые обвиняются в совершении преступлений, предусмотренных двумя статьями Уголовного кодекса России, и догадаться, что их обвиняют в хищении то ли двухсот, то ли четырёхсот миллиардов рублей и в легализации где-то около двухсот миллиардов рублей. Остальное же содержание обвинительного заключения не поддается осмыслению и пониманию, потому что в нём не содержится изложения объективной стороны названных составов преступлений, то есть действительных деяний обвиняемых, которые сторона обвинения считает преступными, и почему эти деяния преступны. Те факты, которые сторона обвинения приводит в обвинительном заключении в качестве доказательств совершённых преступлений, противоречат правилам формальной логики по доказыванию.

Профессиональные участники стороны защиты, конечно, осведомлены о том, в чём состоит доказывание и какие обстоятельства, подлежат доказыванию. И первое, что подлежит доказыванию, – это событие преступления. Ознакомившись с обвинительным заключением, мы не обнаружили события преступления. Даже напротив, мы сделали умозаключение, что никакого события преступления не было.

Соответственно, если отсутствует событие преступления, то выяснение иных подлежащих доказыванию обстоятельств не требуется.

Однако государственный обвинитель придерживается другого мнения и считает, что подсудимые совершили вменяемые им преступления, и для подтверждения этого мнения вызывает в суд для допроса свидетелей и представляет различные документы. При этом государственный обвинитель ни разу не пояснил, какое обстоятельство, имеющее значение для дела и подлежащее доказыванию, он хочет доказать показаниями свидетеля или тем или иным документом.

Поскольку государственный обвинитель ни разу не пояснил, какое обстоятельство он доказывает тем или иным представляемым документом или показаниями свидетеля, то есть доказательством чего является это доказательство, и какое отношение к уголовному делу имеют представляемые им документы и содержащиеся в них сведения, то сторона защиты не может полноправно и полноценно участвовать именно в исследовании представляемых “доказательств”. Ибо смысловое назначение этих “доказательств” скрыто от стороны защиты.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: