Ночь седьмая. Часть 1

Ночь опускалась, словно занавес, застилая черной тканью. Звезды одна за другой засияли на небе, как новогодняя гирлянда. Мягкий ночной ветер шумел в звенящей тишине, прячась в траву. Луна куталась в тяжелые облака, скрывая свой холодный свет.

Сквозь плотную непроглядную ночь прорывался свет керосинового фонаря, зажатого в руке. Он разбрасывал по траве дрожащий свет сотен звезд и далеких галактик, которые отражали души. Сияние сотен чужих жизней освещало всаднику путь сквозь темноту ночи.

Конь, неспешно перебирая копытами, вышагивал по траве, неся на себе всадника, словно тяжесть всего мира. Всадник был укутан в черный, как ночное небо, плащ, под которым глухо позванивали доспехи. Рука в тяжелой железной перчатке удобнее перехватила тонкую ручку фонаря. Конь остановился, неуверенно переступая копытами по мягкой траве.

— Ты снова здесь? — голос всадника был глубоким, обволакивающим как мед. — Разве у тебя нет других дел?

— Больше нет, — спокойно произнес Оле, пряча руки в карманы штанов, — я ведь отстранен. А у тебя? Неужели люди вдруг перестали умирать?

— Люди никогда не перестанут умирать, — всадник бережно прикрепил фонарь к седлу, — таков их человеческий удел.

— Тогда почему ты здесь?

— Нет, — всадник еле мотнул головой, — почему ты снова здесь?

— А почему нет? — пожал плечами Оле-Лукойе.

— Мне казалось, мы ясно дали понять, что этого делать не стоит, но ты опять пренебрег нашими словами. Ты перешел черту. Не думай, что в этот раз у тебя выйдет отделаться легким испугом.

— Кто знает, — пренебрежительно бросил молодой человек, — я готов к любому исходу. С самого начала был готов.

— Полагаю, это значит, что ты снова проигнорируешь запрет, так?

— Я просто попрощаюсь с ним.

— Он все равно об этом не вспомнит.

— Тогда хуже уже не будет, так? — Оле-Лукойе повернул голову к всаднику, наклоняя её, и лукаво улыбнулся.

— Лучше приведи себя в порядок перед судом.

— А чем тебе мой теперешний вид не нравится?

— Ты выглядишь как жиголо, — всадник недовольно скривил губы. — Никаких украшений. Избавься от этих колец и браслетов. И переоденься. Ты не в увеселительное заведение идешь.

— Думаю, там тоже будет весело…

— Хватит! — оборвал его всадник. — Мы слишком долго и часто закрывали глаза на твое хамское поведение. Все надеялись, что твое подростковое бунтарство пройдет, но видимо зря! Не думай, что тебе все позволено, раз мы на что-то закрываем глаза.

— Мне казалось, что вы закрываете глаза на такие мелочи, потому что я хороший работник, разве нет?

— Он не мелочь! — голос всадника раскатом грома пронесся по округе. Конь взволнованно заржал, отступая на несколько шагов назад.

— Я говорил о своем внешнем виде, — вздохнул Оле, качнувшись с пятки на носок и обратно.

— На это мы можем закрыть глаза, — всадник качнул головой, разворачивая своего коня, — но не на него.

— Почему ты продолжаешь говорить о нем? — Оле-Лукойе развернулся вслед за уходящим в темноту всадником. — Какое это имеет значение сейчас? Сегодня все закончится. Вы просто сотрете ему память, как делаете это всегда. Какой тогда в этом смысл? Стараться удержать меня подальше от него всеми мыслимыми и немыслимыми способами, когда вы можете просто заставить его забыть обо мне!

— Мы не можем делать это постоянно! — оборвал его всадник, останавливая коня. — Ты прекрасно знаешь, что это крайний шаг, у которого есть свои последствия. Это не то, чем можно злоупотреблять! Стирание памяти всегда непредсказуемо. Мы не можем ручаться, что и в этот раз все пройдет так же гладко. Что если он потеряет часть важных воспоминаний из-за тебя?

— Тогда как на счет оставить воспоминания обо мне? Это не может быть настолько разрушительно, насколько вам кажется! Я всего лишь стараюсь поддержать его, дать ему то, чего вы его лишили! Если это преступление, я готов принять ответственность! — вскрикнул Оле, взмахивая руками и поджимая пальцы.

— Ты уверен, что делаешь это ради него, а не для себя? — тихо поинтересовался всадник.

Оле-Лукойе поджал губы. Это был тот вопрос, на который отвечать не было смысла, потому что ответ был очевиден. Он заключался в самом вопросе. В его подаче.

— Переоденься, — всадник перехватил поводья в железных перчатках, — и постарайся не опаздывать.

— Опоздать на собственную казнь? — усмехнулся Оле, отворачиваясь. — Не думаю, что это возможно. В конце концов, без меня не начнут.

Черный конь тихо фыркнул и направился по мягкой траве в сторону леса, темнеющего на горизонте. Оле-Лукойе передернул плечами, и двинулся к дому лишь тогда, когда всадник растворился в ночи. При нем у парня не хватило храбрости откровенно нарушать запрет.

В окнах дома не горел свет. Как и всегда, когда посреди ночи Оле по-хозяйски пробирался в чужой дом, открывая запертую дверь всего лишь одним поворотом ручки. Исин всегда ожидал в своей постели. Он засыпал, искренне веря в то, что только так он сможет снова встретить Оле-Лукойе, ведь тот приходит только во снах. Чжан Исин уже был посвящен во все тонкости этого мира, знал, как работает этот механизм, но, кажется, все еще не понимал. Для него это была магия. Непостижимая, недоступная ему. Объяснения были слишком сложными, чтобы он мог это понять, а времени было слишком мало, чтобы в этом разобраться.

Чондэ всегда входил в этот дом в предвкушении. Для него тоже каждая ночь была приключением. Он словно вырывался из бесконечной рутины, тянущей его на дно. Он словно возвращался домой. Это место было ему роднее прочих.

Оле очень медленно начал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке и прислушиваясь к тишине в доме. Он все гадал, слышит ли Исин, как он поднимается, потому что он очень хотел сделать это незаметно, как в прошлом. Прийти к нему, когда он ни о чем не знает, плавая в небытии, сесть на край кровати и просто немного посидеть так. Будто он вернулся после долгого отсутствия. Это дарило ему спокойствие. Ощущение того, что он еще жив. Только в эти моменты Оле хотел, чтобы Исин вдруг проснулся. Открыл глаза и улыбнулся, как если бы он долго ждал, но уснул, не дождавшись.

Чондэ осторожно опустился на край кровати, расстегивая пуговицу своего пиджака. В темноте комнаты лицо Исина выглядело по-детски невинно. Оно возвращало прежние воспоминания, словно бы не было между ними прожитых порознь лет. С тех пор столько изменилось, с тех пор они оба изменились. Исин уже не был таким, каким его когда-то помнил Оле, но сейчас он будто бы вернулся назад, в те годы, когда у них все еще было впереди. И это было почему-то очень больно. Знать, что сегодня всем ожиданиям, что были в первую встречу, пришел конец.

На губах Оле-Лукойе заиграла нежная улыбка. Он очень осторожно коснулся чужих волос, зарываясь в них пальцами. Было приятно гладить Исина по голове, и Чондэ в глубине души радовался, что у них есть возможность прикасаться друг к другу. С него хватало ограничений. С него…

— Привет, — тихо пробормотал Исин, растягивая губы в блаженной улыбке. Он с опозданием открыл глаза, может быть потому, что он еще не совсем проснулся, а может быть потому, что он боялся, что когда откроет глаза, Чондэ здесь не будет.

— Привет, — так же тихо ответил Оле, слабо улыбаясь, будто боялся потревожить спокойствие момента.

— Давно ты здесь?

— Нет, только что пришел, — Оле-Лукойе коснулся горячей щеки молодого человека, на которой, еле заметный в темноте, виднелся след от подушки.

— Это хорошо, — еле слышно произнес Чжан, прикрывая налившиеся свинцовой тяжестью веки, — значит, я ничего не пропустил.

— Ничего, — подтвердил Чондэ, изгибая губы в мягкой кошачьей улыбке. В этой темноте его глаза искрились нежностью, сквозь которую пробивалась нестерпимая тоска, скрыть которую нельзя было даже сиянием сотен звезд, отражающихся в черных, как ночное небо, глазах.

— Почему ты меня не разбудил? — это был обычный, не несущий глубокого смысла вопрос, по крайней мере, до тех пор, пока Исин не произнес его вслух.

Когда он произнес эти слова непослушными губами, совсем тихо, немного похрипывая, они прозвучали очень громко в тишине комнаты. Словно бы это был роковой вопрос, таящий в себе какой-то особый, скрытый смысл.

Оле-Лукойе молчал, подбирая слова. Было так спокойно и умиротворяюще нежно, что не хотелось нарушать эту атмосферу словами или чем-нибудь еще. Хотелось навсегда остаться вот так, просто смотреть друг на друга сквозь темноту и молчать.

Исин смотрел на Оле, вглядывался в него, пытался подметить все, даже незначительные изменения, потому что ему казалось, что что-то явно не так. Сегодня все было как-то иначе. Что-то давно забытое щекотало воспоминания, что-то очень грустное. Исин не мог это объяснить, но ему почему-то становилось страшно, и он чувствовал, как ускоряется его сердечный ритм. Он ощущал легкие вибрации в груди слева. Тревожные вибрации.

Оле-Лукойе сегодня был каким-то не таким. Снова. Потому что он был не таким каждую ночь, вот только сегодня это была очень опасная непохожесть. Она сквозила во всем. В словах, взглядах, ей был пропитан весь внешний вид. Оле выглядел неприлично официально, насколько его натура это могла себе позволить. Его прибывающие в вечном беспорядке волосы были немного небрежно уложены, открывая лоб, но даже их видимый беспорядок в этой прическе казался аккуратным. В одежде скучная строгость. Никаких тебе клетчатых штанов, необычных рубашек или берцев на ногах. Темный, отливающий в слабом свете появляющейся из-за туч луны глубоким синим, как дно океана, куда не проскользнет ни один солнечный луч, костюм. Идеально выглаженные брюки со стрелками, чуть короче положенного, от чего когда Оле сидел, были видны его лодыжки, и черные, начищенные до блеска, ботинки. Под пиджаком тонкий серый свитер с высоким горлом, а на безымянном пальце не было того тонкого серебряного кольца, которое все время смущало Исина одним своим существованием. Теперь же, вместо этого кольца, на руках у Оле были другие два, тонкие серебряные, с гравировкой, по одному на указательном пальце обеих рук. Браслеты чуть выглядывали из-под рукавов пиджака, и в своем костюме Чондэ казался непривычно хрупким, обыденно скучным и очень красивым. Сегодня в нем будто погас огонь, который всегда горел в нем, в его глазах. Для Чжан Исина Оле-Лукойе был словно ураган. Внезапно врывался в жизнь, переворачивал все с ног на голову и уходил. Взбалмошный, непредсказуемый, опасный. Он был таким в воспоминаниях. Такой оставил после себя след. Незабываемый. Потрясающий. Невероятный. Исин мог бесконечно перечислять прилагательные, описывающие Оле-Лукойе, но все они словно только частично отражали реальность. Среди них не было ни одного слова, которое вмещало бы в себя всю суть этого человека. Сколько бы Исин не перебирал в своей голове слова, среди них не было подходящего. В определенный момент, ему даже показалось, что если произносить все прилагательные, которыми он описывает Оле, очень быстро, так, чтобы они сливались бы в единое целое, они бы стали звучать как непрерывное повторение одного лишь имени. Ким Чондэ.

Сегодня Оле-Лукойе был непривычно тих и, кажется, не рвался навстречу новым приключениям. В его глазах была безграничная нежность и старческая усталость, то ли от непрерывной работы, то ли от жизни. И Исину даже на короткий миг показалось, что Оле вовсе не собирался его будить.

Только почему-то больше всего Чжан Исина тревожило не это, а то, что Оле-Лукойе сегодня был без своего пальто. Еще ни разу на его памяти такого не было, хотя нельзя сказать, что Исин знал Оле достаточно долго, чтобы быть уверенным, что он носит пальто всегда. Возможно, это было временное помешательство или что-то в этом роде, как его кудрявые волосы или интрижки с дамами королевских кровей.

— Куда делось твое пальто? — промурлыкал Исин, ерзая под летним одеялом.

— Я сдал его в химчистку, — отшутился Чондэ, потому что правда была слишком скучна, чтобы ее произносить.

— В химчистку? — мягко засмеялся парень. — У вас есть химчистки?

— Конечно, есть, — Оле непонимающе нахмурил брови, будто услышал что-то несуразное, — мы же носим одежду, нам нужно ее чистить. Униформу сложно стирать в стиральной машине. Я имею в виду… Зубным феям и Пасхальным кроликам тяжко приходилось без химчистки.

— А разве твое пальто не униформа? Ты можешь появляться без него?

— Униформа? — ахнул Оле. — Я тебе эксгибиционист какой-то, что ли?

— Нет, — засмеялся Чжан, усаживаясь на постели.

Он хотел спросить у Чондэ, почему тот постоянно, без видимых на то причин, переходит в режим нападения, но это показалось Исину бессмысленным. Вместо этого он продолжал смотреть на Оле, лукаво улыбаясь. Слова как-то не находились. После прошлой ночи Исин долго думал, что скажет при встрече, как будет вести себя, и решил, что будет продолжать, как ни в чем не бывало. В его голове до сих пор не укладывалось, что все происходящее реально. И эти сны, и Оле, и его будущее. Прошло всего несколько дней, но будто бы целая вечность. Для него все происходящее стало таким привычным, самим собой разумеющимся, как если бы его неделя началась много лет назад. Словно все так всегда и было, и Исин хотел, чтобы так все и осталось.

— Так что ты запланировал на сегодня? Куда отправимся? — молодой человек устроился поудобнее, готовый услышать что-то захватывающее, но Чондэ почему-то замялся. Он опустил взгляд и тяжело выдохнул, что не сулило явно ничего хорошего.

— Об этом я и хотел с тобой поговорить, — Оле коснулся пальцами бровей, скрывая в тени ладони глаза. — Мне нужно уйти.

— Уйти? — пораженно ахнул Исин. — Ты ведь только пришел.

— Но я ведь не мог вообще не явиться, — усмехнулся Чондэ. — У меня возникли неотложные дела…

— Неотложные дела? Ты так свидание называешь? — Исин скрестил на груди руки и скептически приподнял бровь.

— Свидание? — нервно засмеялся Оле. — О чем ты?

— О том, как ты выглядишь, — молодой человек покрутил пальцем вокруг Оле-Лукойе, — опять идешь соблазнять какую-нибудь королеву?

— Нет, — отмахнулся Чондэ, — разумеется, нет. Я бы не променял тебя на свидание с какой-нибудь королевой.

— Да неужели? Тогда с кем на свидание ты собрался? — Исин прищурился, растягивая губы в еле заметной улыбке.

— Со с… — Оле-Лукойе закашлялся, осознав, что только что чуть не сказал «со смертью», чего делать бы не стоило, ведь в сложившейся ситуации осведомленности о тонкостях мира, сослаться на неудачную шутку было бы сложно. — Со своим начальством. Это не та встреча, которую можно перенести, ты ведь понимаешь, да?

Чжан задумчиво закусил нижнюю губу. Он пытался понять, правду ли говорит Оле. Тогда затылок защекотало тревожное чувство, но Исин не придал этому значения. Он не мог прислушаться к своим ощущениям, когда не видел никаких причин для тревог и волнений. Оле-Лукойе не врал и не пытался увильнуть, все было нормально. И это успокаивало Исина. Он даже не подозревал в этот момент, что огромная буря уже подступает к его дому, и он окажется в самом ее центре. Разве он мог помыслить о том, что в такую спокойную ночь может случиться что-то страшное, а ведь оно всегда случается именно в спокойные ночи.

— Да, — вздохнул Исин, — понимаю. Что ж, жаль, конечно, но что поделать, иди. Наверстаем как-нибудь в следующий раз.

— Исин, — как можно осторожнее позвал Оле. — Боюсь, что следующего раза не будет.

— В смысле? — молодой человек непонимающе склонил голову чуть набок и нахмурил брови.

— Неужели ты забыл?

— Забыл что? — Исин стряхнул большими пальцами невидимые крошки с остальных, выдавая свою легкую растерянность.

— Наши семь ночей заканчиваются сегодня, — Оле мягко улыбнулся, будто бы думал, что это сделает его слова не такими болезненными и значимыми.

— Я, — осторожно начал молодой человек, прерывисто хмуря брови, что со стороны выглядело как сбой системы, — и правда забыл… как-то из головы совсем вылетело.

— Так часто и происходит, — еле слышно подтвердил Оле-Лукойе, отворачивая голову в сторону, — забываются именно важные вещи. Поэтому их нужно записывать и держать у себя перед глазами.

— И что же теперь? — Исин растерянно посмотрел на Оле. — Расходимся?

— Разве ты завтра не уезжаешь? — Чондэ перевел взгляд своих чистых, искренних глаз на Исина, невинно вскидывая брови.

— А ты только эту деревню крышуешь? — Чжан с силой пнул Оле, поджимая губы.

— Разумеется, нет, — Оле-Лукойе прижал чужие ноги к кровати и сильнее закутал их в одеяло, — но отведенная нам неделя закончилась. Мне нужно возвращаться к своим делам. Сны сами себя не покажут, годовые планы сами себя не выполнят. Да и ты вернешься к своей обычной жизни. Дом, работа, друзья, рутина бытовых дел. Там нет места для меня…

— Не говори глупостей, Оле! — вскрикнул Исин, срываясь вперед, так, что рухнул коленями на кровать рядом с Чондэ и еле смог удержать равновесие. — В моей жизни всегда есть место для тебя. Не может быть такого, чтобы его там не было.

Оле мягко улыбнулся и посмотрел на Исина нежно, словно бы знал какую-то тайну, понимал чуточку больше, чем молодой человек, от чего эти слова казались ему немного смешными, но приятными.

— Так что же, мы просто возьмем и разойдемся? — Чжан нервно пожевал верхнюю губу. — Вот так просто?

— А почему нет? — удивился Оле.

— Потому что! — раздраженно вскрикнул Исин. — Потому что у чего-то столь важного и увлекательного для меня не может быть такого скучного и бессмысленного завершения! Если это хоть что-то значит, то не может закончиться так!

— А как ты это себе представлял? — усмехнулся Чондэ, откидываясь чуть назад. — Долгие слезные прощания, меня будет провожать оркестр от самых твоих дверей? Что-то вроде этого?

— Нет, — мотнул головой молодой человек, — но я думал, что в этом будет чуть больше смысла. Мы не можем просто пожелать друг другу удачи, пожать руки и разойтись. Нельзя заканчивать важные моменты так просто.

— Ты удивишься, если я скажу тебе, что важные моменты всегда заканчиваются именно так. Просто. Без оркестров, провожающих от самых дверей. Без долгих прощаний. Лишь в один прекрасный день тихо хлопает входная дверь, и снова становится тихо. И пусто. Но ты не сразу это заметишь, как и не сразу начнешь тосковать по тому, что ушло.

— Оле, — позвал Исин, доверительно заглядывая Чондэ в глаза, — я не хочу так.

— Никто не хочет…

— Ты даже не дал мне времени на то, чтобы принять тот факт, что сегодня наша последняя встреча. Я не был готов. Почему ты не сказал мне об этом вчера? Почему не напомнил?

— Потому что… ты даже не представляешь, малыш Син, насколько блаженным бывает неведение.

— Вот опять, — Чжан ткнул в Оле-Лукойе указательным пальцем и, обреченно вздохнув, отвернулся, — опять ты это делаешь. Выкладываешь мне общеизвестные чемоданы, вместо того, чтобы поговорить со мной нормально, как Ким Чондэ с Чжан Исином. Иногда у меня создается такое впечатление, что я разговариваю со сборником афоризмов. Ты говоришь мне о каких-то жизненных истинах, среди которых нет ни намека на ответ, который я от тебя жду.

— Исин…

Оле-Лукойе чуть привстал, чтобы развернуться к молодому человеку, но тот соскочил на пол по другую сторону кровати раньше, чем это произошло.

— Тебе так легче, Оле? Не принимать это на свой счет, как будто и не с тобой это происходит? Так вот, послушай, что я тебе скажу: я так не могу. Не могу я просто отмахнуться от того, что из моей жизни уходят люди, которые там заняли определенное место и…

— Исин! — оборвал его Чондэ, не дослушав, потому что ему показалось, что развитие событий достигает критической отметки. — Я никуда еще не ухожу.

— Отлично, пара лишних минут и надежда на то, что никакого прощания не подразумевается…

— Просто остановись, успокойся, — как можно мягче попросил Оле, скользнув по воздуху рукой вниз, чтобы снизить напряжение. — Это не конец света…

— Возможно, для тебя, но для меня…

— Исин! — Оле повысил голос. — Остынь. Глубокий вдох.

Он выразительно посмотрел на молодого человека и тот незамедлительно подчинился, вдыхая полной грудью.

— И… выдох.

Исин с шумом выдохнул, не сводя пристального взгляда с Оле.

— Вот так, уже лучше, — еле кивнул Чондэ, и уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. — Я повторю еще раз, я все еще никуда не ухожу.

— Но ты уйдешь! — тут же оборвал его Чжан.

— Тсссс, — Оле поднес указательный палец к губам, — я уйду, но не сейчас. И чем больше ты закатываешь сцен, тем ближе это «не сейчас», и тем меньше времени до него. Ты снова забываешь о том, что между началом и концом есть время, которое разумнее потратить на что-нибудь другое, кроме панического ожидания завершения. Ты с самого начала знал, что это случится. Ты и я. И мне казалось, что мы были к этому готовы. Приняли это как данность и позволили этому произойти.

— Я просто думал… было ведь так много времени, все могло измениться, и… — начал растерянно лепетать Исин.

— Но ничего не изменилось, — Оле прикрыл глаза и склонил голову в ленивом кивке. — Твоя вера в лучшее похвальна, но она не отменяет необходимости принимать неизбежное. Если этого не произойдет — хорошо, но, если все-таки будет… что ж, ты должен был быть готов к этому с самого начала.

— Вот только я не был! Каждый раз, когда я пытался хоть немного к этому себя подготовить, ты говорил лишь о том, что нет смысла переживать об этом, пока этого не случилось, — Исин обреченно опустил голову, смотря на свои босые ноги, и сжимал руки в кулак.

— Так в этом и нет смысла, — пожал плечами Чондэ. — Люди тратят столько времени на переживания о том, что еще не случилось…

— …что упускают суть вещей, — закончил за него Исин и усмехнулся, — кажется я начинаю понимать, из какого сборника ты берешь все эти афоризмы.

— Славно, — хлопнул в ладоши Оле, — это очень даже хорошо. А теперь, пока ты снова не впал в истерику из-за того, что я ухожу, одевайся.

— Я, в общем-то, не очень раздет, — Исин непонимающе нахмурил брови и посмотрел на Оле-Лукойе.

— И, в общем-то, не очень одет, — игриво двинул бровями Чондэ, окидывая молодого человека взглядом с ног до головы.

— Но зачем? — Чжан облизнул губы. — Чтобы тебя до дверей проводить или?..

— Затем, что мы пойдем на улицу, разумеется, — развел руками Оле, после чего сцепил пальцы в замок и, закинув ногу на ногу, устроил руки на коленях.

— А мы пойдем? — удивленно уточнил Исин.

— Как я только что и сказал, — кивнул Чондэ, на мгновение поджимая губы.

— Это значит…

— Да, — вздохнул Оле, поднимаясь с кровати, — мы идем на улицу, точнее на крышу, чтобы ты, как я и обещал вчера, мог полетать.

— Серьезно? — ахнул Исин, ошарашено распахивая глаза.

— Разумеется!

— Не верю.

— Интересно, почему это? — с усмешкой поинтересовался Оле-Лукойе, лукаво посмотрев на молодого человека из-под пушистых ресниц.

— Потому что… ну, я не думал, что ты серьезно тогда, — забормотал Исин, — решил, что ты это просто сказал, чтобы я не доставал тебя, но с тобой, ты ведь знаешь, никогда не угадаешь…

— Знаю, — кивнул Чондэ, — так что давай, быстрее одевайся, времени мало…

Исин не двинулся с места. Он продолжал смотреть на Оле, поджимая губы, словно что-то хотел сказать или сделать, но только не решался. В его глазах плескалась радость, вперемешку с горечью и печалью. Он ощущал это. В этот момент, что-то болезненно приятное разливалось в его груди, отчего он чувствовал себя невероятно счастливым. И от осознания, что это ощущение скоро оборвется, исчезнет вместе с Оле, оно ощущалось острее.

— Ну что еще? — не выдержал Оле-Лукойе. — Чего ты стоишь?

— Ммм, — только и смог выдавить из себя Исин, кидаясь с объятиями на Чондэ.

Оле не был против, как, впрочем, и всегда. Он лишь нежно улыбнулся, позволяя Чжану крепко его обнять, устраивая свою голову на чужом плече.

— Я люблю тебя, Оле, — быстро заговорил Исин, на случай, если Оле-Лукойе вновь из каких-то своих соображений не даст ему договорить. — Я так люблю тебя, что это причиняет почти физическую боль, но я все равно почему-то очень счастлив. Я даже нахожу это в какой-то степени приятным.

— Исин, — позвал Чондэ. Тень улыбки, коснувшаяся его губ, растворилась. Он втянул щеки, чуть прикусывая их с внутренней стороны зубами, будто хотел привести себя в чувства, хотя, по сути, смысла в этом действии не было. Старая, давно забытая привычка.

— Не перебивай меня, Оле! — потребовал Чжан, прикрывая глаза. — Не в этот раз. Возможно, у меня не будет другого шанса сказать это, но я хочу, чтобы ты знал, — он поднял голову, чтобы посмотреть в черные как ночь глаза Оле-Лукойе. — Я на самом деле, по-настоящему, всем сердцем люблю тебя. И нет, мне не кажется. Я не ошибаюсь. Я действительно люблю тебя. И я просто хочу, чтобы ты знал, твое появление оставило в моей жизни след. Очень ощутимый след. И не имеет значения, любишь ты меня или нет, и если да, то насколько разные наши с тобой понимания «люблю». Тебе всегда будет место в моей жизни и в моем сердце, если ты вдруг захочешь вернуться… прийти… навестить меня…

— Исин, — Чондэ улыбнулся смущенно и немного растерянно, — почему ты говоришь так, будто мы с тобой прощаемся?

— Потому что мы с тобой прощаемся! — твердо заявил молодой человек. — И не имеет значения, сколько ты будешь это отрицать и оттягивать момент истины. Я должен был это сказать, потому что другого времени для этого могло не быть.

— Для этого всегда есть время…

— Но не у тебя, — Исин поджал губы и отвернулся, ощущая горечь на кончике языка. Сладость, разливающаяся в его груди, оборвалась неожиданно, превращаясь во что-то терпкое и болезненно-горькое.

— Поэтому я и не хотел устраивать прощания раньше времени, — вздохнул Оле, делая шаг назад. Он почувствовал, что руки Исина больше не сжимают его в крепких объятиях.

— Потому что ты любишь уходить не прощаясь? — уточнил Чжан.

— Нет, потому что это всегда смазывает все, что случается после. Прощания хороши в конце, но это вовсе не конец.

— Разве? — Исин вскинул бровь. — Ты можешь исчезнуть в любой момент…

— Но я этого не делаю! — голос Оле-Лукойе раскатом грома разнесся по комнате. — Это разные вещи, Чжан Исин. Тебе стоит хоть чуточку доверять мне и моим словам. Я бы не ушел, не попрощавшись с тобой. Поэтому я здесь, черт возьми!

— Оле? — Исин повернулся к Чондэ, чтобы увидеть его выражение лица в этот момент. Это было важно, потому что голос Оле-Лукойе напряженно дрожал, как бывает, когда пытаешься сдержать слезы, а выражение его лица было болезненным. Он хмурил брови, и казалось, что слова Исина задели его за живое.

— Одевайся, — еле выдохнул Оле. — Мы только зря тратим время.

— Но…

— Одевайся, Чжан Исин! Неужели я так много от тебя прошу? Всего лишь не портить и эту ночь вечными склоками между нами, ведь мы…

Он замолчал на полуслове. Так много слов, так много мыслей. Ему хотелось сказать многое, но он просто не мог, и останавливал себя, не в силах изыскать другие пути, чтобы донести всю важность происходящего до Исина. Он не мог сказать ему, что это последний раз, когда они видят друг друга. Без каких-либо «возможно», потому что нет больше шанса на то, что они встретятся. Он использовал его, когда пришел в этот раз. И тогда ему казалось, что этого будет достаточно. Он был готов пожертвовать всем, ради каких-то семи ночей. Целых семи ночей. Это много. Так ему казалось тогда, а сейчас он понимает, насколько ничтожны были эти семь ночей. Ему хотелось дальше. Он жаждал еще. Раньше его грела мысль, что у него есть возможность встретиться с Исином еще хоть раз, и он бережно хранил ее. Лелеял. Она согревала его и давала силы, озаряла самые темные ночи, делала ярче даже самые яркие дни. Она разгоняла его одиночество и была единственным смыслом его существования. А теперь ее нет. Ему не за что ухватиться. Его замкнутый на Исине мир трещит по швам. И пусть он понимал, что, если нет для него никакого «потом» и «дальше», нет смысла бояться пустоты и боли, это все равно не приносило ему облегчения, которого он ждал. Ему предстояло столкнуться с самым страшным, самым тяжелым и самым жестоким для всего сущего. Это было невыносимо трудно, и одна мысль об этом вселяла в него ужас. Ему предстояло столкнуться с этим одному, отчего необходимость в чем-то, что позволило бы ему храбро преодолеть все это, ощущалась так явственно. Ким Чондэ было страшно, и от того он не мог совладать с собой.

— Если эта ночь будет нашим прощанием, я не хочу, чтобы она оставляла после себя горечь нашей злобы друг на друга, — еле слышно проговорил Оле-Лукойе, стараясь сделать так, чтобы его голос звучал ровно, — если эта ночь будет последней, я хочу, чтобы мы простили друг другу все, что можно простить, забыли о том, о чем нужно забыть и оставили об этих приключениях только самые лучшие, самые счастливые воспоминания.

Оле сглотнул и отвернулся, чуть вскидывая голову, потому что слезы начали застилать глаза, а позволить Исину увидеть их он не мог.

— Уж не знаю как ты, а я всегда так делал, — мягко улыбнулся Исин, и отвернулся, потому что чувствовал в этом необходимость.

Он одевался в тишине. Оле-Лукойе не сказал больше ни слова. Он подошел к окну и, прислонившись плечом к стене, долго смотрел сквозь него на ночное небо, будто силился в нем что-то разглядеть.

Исин натянул на себя серую теплую кофту с капюшоном, спортивные штаны, которые меньше продувались ветром, чем его дырявые джинсы, и не сковывали движение, надел стоящие в углу кроссовки, почищенные от грязи только утром, и встал, неуверенно переступая с ноги на ногу. Он не был уверен, стоит ли ему подойти к Оле или же что-то сказать, чтобы привлечь к себе внимание. Так и стоял, ожидая, что Оле-Лукойе как-нибудь сам вспомнит о его существовании.

Итак, они оба молчали. Чондэ опомнился спустя минуту. Он бросил быстрый взгляд на Исина, чтобы убедиться, что тот полностью готов, после распахнул небольшое ветхое окно и с легкостью забрался на узкий подоконник, где с трудом можно было поставить ногу. Исин лишь стоял, не имея ни малейшего представления о своей роли в происходящем. Оле вскинул руки вверх, опасно приподнимаясь на носки и, уцепившись за водосток, качнулся и вспорхнул на крышу, элегантно и легко, как если бы он был эльфом из Мирквуда, отрицающим законы физики. Исин задумчиво нахмурил брови. Интуитивно он понимал, что ему нужно последовать за Оле, но он не умел летать, а если бы умел, ему бы не было смысла идти за Оле-Лукойе на крышу, чтобы полетать.

Чжан медленно подошел к окну, задумчиво касаясь руками рамы по обе стороны от себя. Маленькое ветхое окошко находилось непривычно высоко от пола, а подоконник у него существовал только символически, так что даже на него забраться было сложно, что уж говорить о том, чтобы влезть на крышу. Исин смог взобраться на окно лишь с третьей попытки. Ноги неустойчиво стояли на раме, пятка пыталась нащупать опору на подоконнике. Молодой человек с трудом удерживал равновесие, устроившись в полуприсяде, потому что никак иначе поместиться в этом маленьком окне не представлялось возможным, и цеплялся за внутренний и внешний откос. Смотреть сейчас вниз, находясь в таком шатком положении, абсолютно не хотелось, потому что Исину казалось, что если он пошевелится, то его нога соскользнет или он потеряет равновесие и улетит вниз. Что ему делать дальше, молодой человек даже не представлял. Если бы ему позволили, он бы хотел изыскать более удобный и безопасный способ подняться наверх. В конце концов, с другой стороны дома у него, кажется, лежала лестница, которую использовали для починки крыши. С ее помощью подняться было бы значительно проще, но нет, Оле всегда выбирал путь, а Исину оставалось лишь покорно следовать, каким бы тяжелым этот путь для него ни был.

Молодой человек вскинул руки, вцепляясь похолодевшими непослушными пальцами в раму, и попытался выпрямиться, очень медленно, высунувшись из окна. Теперь его тело находилось преимущественно вне дома, и от падения его удерживали только хлипкая деревянная рама, за которую Исин цеплялся всеми своими конечностями. Сейчас он чувствовал себя птеродактилем, потому что он даже подключил пальцы ног, чтобы удержать свое устойчивое положение в пространстве. Что делать дальше было непонятно. Оле-Лукойе не было ни видно, ни слышно, и создавалось такое впечатление, что он снова бросил Исина.

Почему-то именно в таких щекотливых ситуациях мысли о беспечности Оле посещали голову Чжана, вызывая раздражение и злость, с которыми трудно было бороться. Просто в любой другой ситуации, Исин бы мог просто махнуть рукой, мол, нет его, ну и черт с ним, но сейчас, когда он нужен больше всего, когда он сам же и был причиной такого щекотливого положения, на его поведение было не то что трудно, почти невозможно закрыть глаза.

Исин посмотрел вниз, злобно поджимая губы. С каждой пройденной секундой, проведенной в таком положении, раздражение усиливалось, слова в голове сами собой складывались в упреки, с каждым новым предложением становясь все злобнее. Исин не хотел чувствовать этого, просто не мог ничего с собой поделать. У него не было сил сопротивляться реакции собственного сознания на происходящее. Он привык к тому, что мир работает по какому-то заданному, заранее определенному алгоритму, и всегда можно было рассчитать вероятность тех или иных событий, предвидеть последствия, представить дальнейшее развитие. В мироздании для него не было тайн. Словно у него была тетрадочка, в которой записаны все формулы, определяющее историю. Он был абсолютно уверен, что если поступит так, то дальше будет это, а если пойдет сюда, то увидит вот это. И это вселяло в него уверенность, успокаивало. Но с Оле-Лукойе все было иначе. Как будто в один прекрасный день он пришел, порвал эту тетрадку на мелкие кусочки и сказал: «Слушай, это тебе больше не пригодится, потому что рассчитать, что будет дальше, ты не сможешь. Все, что тебе надо знать, так это то, что есть начало, и будет конец, остальное очень туманно и непредсказуемо. Будет опасно, иногда страшно, иногда захватывающе. Я уничтожу и растопчу весь твой мир, к которому ты так прикипел, а потом уйду так же внезапно, как появился. Готов? Даже если нет, мне без разницы». И пускай он этого не говорил, все случилось в точности именно так.

Чжан стиснул зубы. Это так раздражало. На самом деле. К черту. Все к черту. Оле и этот мир. Пусть они существуют, но подальше от Исина. Он не хочет так. Он не подписывался на это. Не давал свое согласие на то, чтобы его мир перевернули с ног на голову, уничтожили, разорвали, натоптали в нем грязными ногами, показали альтернативу тому, что было раньше, только больше и лучше, а потом двинули в нос, и велели возвращаться обратно к своему разбитому корыту. Нельзя так поступать с людьми. И если уж, несмотря на все, ты ведешь кого-то за собой, будь так добр, быть рядом, чтобы всегда протянуть руку, в случае необходимости. Никто не будет следовать за тобой, если будет постоянно терять тебя из виду. Никто.

Молодой человек прикрыл глаза и, возможно впервые, решил избрать другой путь. Может быть, он останется в комнате или обойдет дом с другой стороны, забравшись на крышу с помощью лестницы, но он не пойдет по пути, избранному Оле. Не сегодня. Не в этот раз. Хватит.

Он прекрасно знал, что это в нем опять играет детская обида, что взрослые люди себя так не ведут. Понимал, что должен пересилить себя и свое ребячество, если не ради Оле, то хотя бы ради себя. Это их последняя ночь. Возможно, на самом деле последняя. Так почему бы ему не попытаться пересилить себя и сделать ее максимально радостной и счастливой? Он не мог именно потому, что она была последней. Чжан Исин был зол и обижен на Оле-Лукойе. Он не хотел, не просил такого конца. И сейчас, когда он спрашивал себя, почему он не может принять этот конец, ответ приходил мгновенно.

Потому что Чжан Исин любит. Как никого и никогда еще не любил. Впервые в жизни он смог почувствовать себя полноценным, словно бы нашел то, что давно потерял. Он был счастлив. Каждую минуту, даже когда злился или обижался, когда ему казалось, что он готов придушить Оле собственными руками или когда он смотрел в его глаза, он чувствовал, как внутри кусочки чего-то давно разбитого снова становятся целым. И это было замечательно. Но это было. И это было чертовски несправедливо. Жуткая злость пропитывала Исина. Почему? Почему кто-то должен уходить, когда может остаться?

Исин злился на мир, злился на Оле-Лукойе и злился на себя. И это было слишком для него. Он больше не мог выносить этого и желал, чтобы это поскорее закончилось. Когда впереди тебя ждет что-то, что очень сильно тебя пугает, хочется, чтобы это поскорее пришло и поскорее ушло. Ожидать этот момент было слишком тяжело, а оттягивать его не было смысла, это делало только хуже.

Им бы стоило просто попрощаться. Сразу. Сказать друг другу пару напутственных слов, поблагодарить за все и разойтись, пока они не смогли в полной мере осознать всю фатальность происходящего. Иначе им будет очень больно. Каждая лишняя минута, проведенная вместе, делала только больнее.

И в тот момент, когда Исин понял, что ему нужно поскорее это закончить, иначе его сердце просто не выдержит, Чондэ вдруг протянул ему руку, и все мысли, все, что Исин решил для себя, тут же испарились.

Молодой человек не раздумывал. Он ухватился за протянутую руку, совершенно забывая о своем шатком положении и, разумеется, тут же потерял равновесие, вываливаясь из окна. Ногти правой руки неприятно мазнули по раме, ноги соскользнули, теряя опору под собой. Чжан Исин болтался в воздухе на высоте двух этажей, и единственное, что удерживало его от падения, была чужая рука, уверенно сжимающая его собственную. Исин знал, что если он упадет, его травмы или смерть будут вполне реальны, но он все равно не боялся. Ему не было страшно, потому что он безоговорочно верил, полностью доверял, и знал, что Чондэ не даст ему упасть.

Оле-Лукойе потянул Исина вверх, поднимая молодого человека с такой легкостью, будто тот ничего не весил. Когда Чжан был на крыше уже почти по пояс, и живот неприятно упирался в водосток, мешая подъему, он уже оказался в состоянии самостоятельно карабкаться дальше. Упершись в крышу свободной рукой, при этом не выпуская руку Оле, чтобы не улететь вниз, он с трудом подтянулся и закинул одну ногу, а потом подтянул и вторую, оцарапав голую кожу между кроссовком и штаниной об острый край водостока.

Когда Исин полностью оказался на крыше, распластавшись на грязной поверхности в своей светлой одежде, Оле присел рядом, ожидая, когда молодой человек переведет дух, а после помог ему подняться. Исин не торопился отпускать руку Оле-Лукойе. Даже уверенно стоя на своих двоих, он не хотел этого делать, словно бы не только он, весь мир вдруг потеряет точку опоры, стоит отпустить чужую руку. Похолодевшие пальцы молодого человека чувствовали жар чужой кожи, и это ощущение было очень приятное. Такое спокойное, умиротворяющее. Оно стирало все остальное. И эту крышу, и ночь, и весь мир, что находился впереди и позади. Было только оно, погружающее в транс. Им хотелось наслаждаться. Исину чудилось, что это все, чего он желает. Просто держать Чондэ за руку, потому что кроме этого ничего не имеет значения. Не нужно ничего больше. Только они и их руки, касающиеся друг друга. В этом было больше смысла, чем во всем мироздании.

А потом Оле вдруг отпустил руку Исина, и реальность снова навалилась тяжелым грузом. Появилась и крыша, и ночь, и мир опять оказался на положенном ему месте.

— Итак, — Оле-Лукойе нарушил долгую тишину между ними, делая шаг к Чжану, — ты помнишь правила. Далеко не летай, высоко не поднимайся. Попытайся обойтись без кульбитов и выкрутасов. И… — он коснулся чужих плеч за секунду до того, как тяжесть за спиной потянула Исина назад, — всегда будь там, где я мог бы тебя видеть. Ночь сегодня лунная, но все равно темная, так что будь осторожен, я не всегда могу успеть поймать тебя…

— Я помню, Оле, — кивнул Исин, отыскивая баланс между своим телом и крыльями, которые он явственно ощущал у себя за спиной.

— В таком случае, — Чондэ вздохнул, опуская голову, и сделал шаг назад, — можешь отправляться…

Он произнес это так, будто бы отправлял Исина куда-то очень далеко, откуда обычно не возвращаются. Как будто он отпускал его в свободное плаванье. Как будто… он был родителем, который провожает ребенка в самостоятельную жизнь.

— А ты? — Исин уже подошел к краю крыши, готовый прыгнуть вниз, когда понял, что Оле не двигается с места.

— Я буду здесь…

— Ты не полетишь со мной?

— Нет.

— Как так? — Исин нахмурил брови. — Я не хочу так. Полетели со мной.

— У меня сегодня настроение не летное, — усмехнулся Оле, — так что я лучше подожду тебя здесь. Не волнуйся, я никуда не исчезну. Я буду здесь, чтобы ты мог меня видеть, и знал, где меня найти.

— Нет, — упрямо мотнул головой молодой человек, — если ты не летишь, то и я тоже не полечу. А что если я не справлюсь с управлением?

— В прошлый раз же справлялся…

— Но тогда не сейчас, кто знает, что может произойти. К тому же, тогда ты был рядом, так что мне было не так страшно и… ааааааа!

Исин, резко развернувшись к Чондэ, не рассчитал, что теперь за его спиной болтается груз, с которым нужно постоянно сохранять баланс и, потеряв равновесие, рухнул с крыши.

— Исин! — испуганно вскрикнул Оле, кидаясь к месту, где только что стоял молодой человек.

Сердце, кажется, пропустило несколько ударов и ухнуло куда-то вниз. В груди все похолодело, и голова пошла кругом. За несколько секунд, что Оле-Лукойе бежал к краю крыши, в его голове пронеслось множество ужасных мыслей, и если бы хоть одна из них воплотилась в реальность, он бы наверняка потерял рассудок. Однако, как только его ноги остановились у самого края, он услышал шум бьющих о воздух крыльев, и разряд тока прошиб тело.

— Все хорошо! — вскрикнул Исин, неровно поднимаясь в воздухе на своих крыльях вверх. — Все под контролем!

Ему сложно было говорить и контролировать крылья одновременно, поэтому он старался изрекать максимально короткие фразы, и в момент, когда он их произносил, он резким рывком падал вниз, и приходилось снова подниматься вверх.

— Ну, — Исин сосредоточился на взмахах крыльев, — может быть, не все.

— Ах ты ж мелкий засранец! — прокричал Оле. — Так ведь и от ума отстать недолго!

Оле-Лукойе положил правую руку на сердце, делая глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Он чувствовал, как его тело бьет мелкая дрожь. Стоять было трудно. Из-за такого потрясения ноги стали ватными и вовсе не слушались.

— Совсем не бережешь старика, — выдохнул он, — мне надо присесть. Где мой корвалол?

Чондэ принялся хлопать себя по карманам, словно бы действительно пытался отыскать корвалол, а может быть что-то еще.

— Ох, кажется в пальто оставил…

— Хватит придуриваться! — оборвал его Исин, скрещивая руки на груди, от чего снова чуть не потерял равновесие. — Симулянт!

— Почему сразу симулянт? В моем возрасте часто сердечко пошаливает и давление скачет…

— В каком еще твоем возрасте? — крикнул молодой человек. — Да тебе сколько? Чуть за двадцать? Это еще не старость…

— Если быть точным, прямо очень-очень точным, мне почти 200 лет, я ископаемое. То, что я не разваливаюсь от дуновения ветерка — уже чудо.

— Почти 200? Это плюс-минус лет так 150? — усмехнулся Исин.

— Это плюс-минус лет 5-10! Я начал работать на этой должности, когда не то что тебя, твоей пробабки еще в проекте не было, а ты смеешь так со мной разговаривать! Почему я вообще пытаюсь тебе что-то доказать?

— Потому что ты симулянт, — радостно вскрикнул Чжан Исин и залился детским солнечным смехом.

— Вот сейчас кому-то задницу как надеру! — Оле-Лукойе состроил показательно злое выражение лица и грозно нахмурил брови, протягивая руку к молодому человеку, намереваясь схватить его.

— Если поймаешь, разумеется! — с широкой улыбкой крикнул парень и, откинувшись назад, нырнул вниз, еле успевая развернуться у самой земли, чтобы взлететь. Он уже и не помнил, какой дискомфорт причиняли ему крылья. Не помнил и о своих проблемах с управлением. Ему было наплевать, потому что он снова чувствовал это. Ребенок в нем был счастлив, и это было самое главное.

— Тебе все равно придется вернуться, рано или поздно ты спустишься, и тогда… — потрясая кулаком, кричал Оле Исину вслед.

— Я не сдамся без боя! — складывая руки рупором, кричал ему в ответ Чжан, и снова смеялся. Смеялся потому, что видел по-старчески добрую, согревающую улыбку на губах Чондэ, и от нее становилось внутри тепло. И если бы только эта ночь могла бы длиться вечно, если бы она только не заканчивалась, Исин бы без сомнения стал самым счастливым человеком на земле.

Интересно, как бы сложилась жизнь Исина, не встреть он Чондэ? Интересно, что он будет делать дальше? Как он будет справляться со своей жизнью, когда ему открылось то, что открылось. Это не та история, которую можно рассказать, а если и рассказать, мало кто поверит. Исин знал, что ему придется справляться со всем самому. И с болью, и с горечью, и со страхом, который непременно охватит его, когда он в полной мере осознает свое предназначение, а рядом не будет никого, кто бы мог успокоить его. Если честно, уже сейчас от этих мыслей к горлу подступала тошнота. И что же ему делать, когда уйдет Оле? Как он сможет справиться со всем потоком чувств и эмоций, которые обрушатся на него? Сможет ли он засыпать после этого по ночам? Сможет ли продолжать жизнь, как и раньше? А вдруг у него поедет крыша? А насколько все происходящее сейчас реально? Ведь достоверность этого определить нельзя, если есть только два участника, и один собирается слиться неизвестно куда. То, что видел, слышал, чувствовал один — не доказательство. Объективная истина существует на соприкосновении множеств версий от разных людей. Если Исин вдруг задумает кому-нибудь сказать о том, что с ним случилось за эту неделю, на него в лучшем случае странно посмотрят, в худшем — закроют в комнате с мягкими стенами. Не то, чтобы он был очень буйным, но когда человек называет себя Смертью, его так и хочется закрыть в каком-нибудь безопасном для окружающих месте. Исин не знал, как сможет совладать со всей этой ситуацией сам, но пообещал себе держаться.

— Оле! — Исин взмыл к самому небу, а потом спикировал вниз, делая круг над крышей. — Почему ты не летаешь?

— Что? — Чондэ вскинул бровь. — Может еще и барашка нарисовать попросишь?

— При чем тут это? — не понял молодой человек, зависая в воздухе рядом с Оле.

— Вопрос прозвучал по-детски глупо, — пожал плечами Оле-Лукойе, — эй, брысь отсюда, не создавай сквозняк!

— Оле! — принялся канючить Исин. — Ну, Оле! Ну, давай вместе. Сделаем кружок над деревней. Без тебя скучно, да и далеко не улетишь. Не хочу нарезать круги вокруг дома, это скучно! Это как ездить на велосипеде вокруг двора. Сначала весело, а потом так себе удовольствие.

— Детям нравится, — спокойно произнес Чондэ, опуская голову, потому что поток воздуха бил ему прямо в лицо.

— Что?

— Кататься на велосипеде по двору. Их вполне устраивает.

— Нет. Ты просто не спрашивал, — твердо заявил Исин, кривя губы. — К тому же, я уже не ребенок и меня такой расклад вовсе не устраивает.

— Все-то тебе не так, — вздохнул Оле, чуть поднимая голову, чтобы посмотреть на молодого человека. — Был ли хоть один раз, когда ты был доволен всем? Потому что я не могу припомнить ни один.

— Ты никогда не думал, что это потому, что ты все делаешь не так? — хмыкнул Чжан и, с силой взмахнув крыльями, отлетел назад, окатывая сильным потоком воздуха Чондэ.

— Перестань так делать! — вскрикнул Оле, но молодой человек, словно назло, принялся сильнее махать крыльями, направляя потоки ветра в сторону Оле-Лукойе, которому пришлось выставить вперед руки, чтобы спастись от пыли, летящей в глаза. — Я сказал тебе, хватит! Прекрати или будешь пешком вокруг дома летать!

— Да ну тебя, — бросил Исин и за два сильных взмаха поднялся к самому небу, там развернулся и полетел прочь.

Оле отряхнул свой костюм, мотнул головой, провел рукой по волосам, чтобы убедиться, что прическа в порядке, и только после этого вспомнил об Исине, который с каждым взмахом крыльев поднимался все выше и был все дальше. Когда его силуэт стал теряться в ночи, сливаясь с черным горизонтом, Оле напрягся.

— Исин! — крикнул он, стараясь звучать как можно спокойнее и нейтральнее. — Слишком далеко! Возвращайся!

Но Чжана уже не было видно. Его серая одежда и белые крылья терялись в тени ночи и была почти не видна в этой темноте. Луна скрылась в свинцовые дождевые тучи, движущиеся с севера. Если ветер не переменится и не разгонит их — быть дождю. Если польет — быть беде. Крылья намокнут, справиться с ними будет очень сложно, а там наверху еще и холодно. Мало того, что замерзнет и простынет, так еще и шею себе свернет.

Оле не спешил срываться за Исином. Он верил в сознательность и осторожность молодого человека. Тот не мог просто улететь, наплевав на все предостережения. Может быть, он просто не услышал? Может быть, он просто не может найти дорогу в этой темноте?

— Исин! — еще раз, только в разы громче, крикнул Оле-Лукойе, но повторять еще раз не стал, чтобы не выглядело, будто он паникует.

Ничего не произошло. Исина все еще не было видно на горизонте. Он не мог не услышать. Звук, не встречая преград, разлетался по округе, окутывая все, словно дым. Чондэ продолжительно выдохнул. Это ему совсем не нравилось. Неужели в Исине опять взыграло подростковое бунтарство, поддерживаемое детским упрямством? Оле-Лукойе ненавидел, когда такое происходило. Он путался между желанием злиться и невозможностью перестать волноваться.

Еще. Он подождет еще. Если Исин не решит вернуться сам, он полетит его искать. Неизвестно, что могло случиться с ним в этой темноте. Отпускать его одного было глупо. Еще глупее было не придавать значения его поведению. Оле нахмурил брови, до боли в глазах вглядываясь в ночь. Он силился разглядеть хоть какой-то намек на присутствие там Исина, но ничего не было.

Оле-Лукойе не стоило бы этого делать. Ему бы с самого начала следовало знать, что парой крыльев все не ограничится, и, тем не менее, хуже уже быть точно не могло, поэтому он вскинул руку вверх, сжимая пальцы в кулак, до тех пор, пока слабое сияние не стало сочиться сквозь его пальцы. Свет становился сильнее. Оле медленно начал разжимать пальцы, опуская руку, пока на его ладони не оказался пушистый светящийся шар, размером примерно с кулак. Он парил в воздухе в нескольких сантиметрах от ладони и светил ярко, озаряя своим теплым белым светом все вокруг. Шар светил ярче, чем уличный фонарь, ярче, чем прожектор, и Оле-Лукойе щурился, потому что его глазам было больно от такого количества света. Когда пушистый комочек разгорелся на полную мощность, Чондэ подкинул его вверх, к самому небу, где тот завис, в нескольких метрах над головой.

От этого шара было светло почти как днем. Его свет расстилался так далеко, насколько Чондэ хватало зрения, озаряя больше десятка близлежащих домов, но даже сейчас Исина видно не было. Он находился за пределами света, где-то в темноте, где его невозможно было отыскать.

И что же дальше? Стоит ли Оле ждать или самое время бить тревогу?

Чондэ рухнул на крышу и растрепал волосы. Сейчас укладка и костюм волновали его в меньшей степени, чем потерянный где-то в темноте Исин и предстоящий суд. И, что странно, Исин почему-то волновал больше. Не потому даже, что случись с ним что-то, Чондэ оторвут голову, а потому что сам Чондэ не сможет это принять и простить себе. Если с Чжан Исином что-то случится, это будет целиком и полностью его вина. Это будет значить, что он не доглядел.

Оле-Лукойе вскинул вверх руку, чтобы задрать рукав пиджака, под которым виднелся непривычно большой циферблат часов на нескольких тонких серебряных браслетах. Время. Его было слишком мало. Через каких-то полчаса, в крайнем случае, минут сорок, Оле нужно будет уходить. Если Исин не появится в течение десяти или двадцати минут, они не смогут нормально попрощаться. Если он не появится в течение этого времени, идти его искать будет уже поздно.

Пять минут. Это максимум. Дольше Чондэ ждать не может. Он и так ждал долго.

Чондэ гипнотизировал стрелки, которые медленно ползли по циферблату, и про себя отсчитывал секунды.

Минута. Исина все еще не было на горизонте. Шар медленно плыл в воздушном пространстве, делая небольшой круг. Его свет немного дрожал, облизывая крыши домов, мягкую траву, путался в ветвях деревьев.

Две минуты. Оле не так представлял себе эту ночь. Он думал, они поговорят. Хотя, о чем им говорить? Наверно, не о чем. Наверно, у них не такие отношения. Им просто не о чем друг другу рассказать. Все, что Исин захочет сказать, Оле-Лукойе уже знает, а сам он ничего рассказать не может. Больше не может. На самом деле, он просто надеялся, что Исин обрадуется возможности снова полетать. Ему ведь так понравилось, он ведь хотел еще раз. Может быть, он хотел вовсе не этого? На самом деле, Чондэ знал, чего хотел Чжан Исин, но не мог этого дать, поэтому предпочитал не замечать, надеясь, что так им будет лучше. Но он делал это только для себя. Глупо было прикрываться высокими порывами, ведь все, что Чондэ делал, он делал только для себя. Не стоит заблуждаться. Ким Чондэ не хороший человек, и никогда таковым не был.

Четыре минуты. В этом с самого начала не было никакого смысла. Он зря это затеял. С каждым разом он тонул все глубже, делал только хуже, но не мог остановиться. Сначала ему было просто интересно, а потом стало страшно. Он всего лишь хотел найти ответы на свои вопросы, а вместо этого привязался к мальчишке. И если честно, он все еще не до конца понимает происходящее, но где-то на глубине сознания, на самом деле, уже давно есть ответ, просто даже в таком нереальном мире он кажется слишком нереальным, чтобы быть правдой.

Пять минут.

Оле-Лукойе резко выпрямился и решительно подошел к самому краю крыши. Он знал, что и этого ему не следует делать. Вся эта ночь, как и предыдущие, были ошибкой. Он должен просто уйти. Не прощаясь. По-английски. Как делал это всегда. Сберечь чувства Исина, не дать ему разочароваться в себе. Избежать слезных прощаний. Так будет лучше. Если он сделает это, ему будет трудно отпустить Исина. Если не сделает, будет корить себя до самого конца. Благо конец уже близок. И все равно, он не может просто уйти. Не в этот раз.

— Ладно, терять мне все равно нечего…

Два черных крыла, появившихся за спиной, расправились, разгоняя свет, и чей-то отчаянный крик, звучавший словно эхо, потонул в их шорохе. Оле оглянулся, но поблизости никого не было. Страх мурашками пробежался по позвоночнику. Даже в этом странном мире слышать голоса плохая примета.

— Просто нечего нам больше терять, — начал напевать себе под нос Чондэ, желая себя подбодрить, — все нам вспомнится, — он чуть подпрыгнул, чтобы дать крыльям возможность для толчка, — на страшном суде…

Сильный взмах. Воздух упруго ударил в оперение, поднимая тело к самому небу. Оле стремительно взмыл вверх, поднимаясь на опасную высоту. Ему давалось это так легко, словно бы он был рожден с крыльями. Ветер бил в лицо, кусая щеки и нервно искусанные губы. Чондэ щурился и неосознанно выпрямлялся по струнке. Он знал как надо, это было не сложно.

Наверху он завис, складывая крылья. Это длилось всего несколько мгновений, прежде чем он начал падать, но этого было достаточно, чтобы он мог окинуть взглядом округу, а потом нырнуть вниз, выходя на угол, чтобы расправить крылья и войти в поток. Ему нужно было долететь туда, где свет обрывался. Он собирался сделать несколько кругов вокруг деревни, но он не был уверен, что сможет отыскать Исина. Тот мог быть где угодно. У него были крылья, он перемещался стремительно. Неизвестно, как далеко он мог улететь. Но было то, что пугало Чондэ гораздо больше. Эта реальность была слишком шаткой и тонкой материей, кроме дверей, в ней было множество трещин, в одну из которых мог угодить Исин. Если это случилось, шансы отыскать его стремились к нулю. Это развитие событий было одно из худших, Оле-Лукойе не был готов об этом думать.

— Видно, прожитое — прожито зря, — вдруг снова начал напевать Чондэ, снова зависая в воздухе, чтобы оглядеться, — но не в этом, понимаешь ли, соль… Черт. Теперь эта песня в голове застряла.

Оле-Лукойе попытался подумать о чем-то другом, но песня навязчиво крутилась в голове. И лучше бы думать о ней, чем о том, что могло бы случиться, но она, совершенно некстати, была слишком к месту.

Чондэ быстро достиг края. Свет, словно купол накрывающий деревню, резко обрывался. За ним была лишь стена непроглядного мрака. Непривыкшие глаза с трудом могли различить в нем хоть что-то. Оле упорно летел дальше. Он улетел далеко, чтобы свет не мешал ориентироваться ему в темноте и стал кружить в воздухе, дожидаясь, когда глаза привыкнут. Как только он смог различать объекты, он развернулся и полетел вдоль купола.

Когда концентрация немного ослабела, навязчивая песня снова стала пробиваться в сознание, но теперь Оле мурлыкал ее мотив себе под нос. Из-за этого поиски Исина превращались в ночную прогулку. Оле-Лукойе стал менее внимателен и все чаще забывался. И если бы не случайность, он бы не заметил Исина.

Встречный поток ветра резко ударил в лицо, заставляя отвернуть голову, потому что Чондэ вдруг начал задыхаться, не имея возможности вздохнуть. И в этот момент взгляд совершенно случайно упал на одиноко стоящее возле реки дерево. Ветки с пышной кроной скрывали в своей тени силуэт, разглядеть который беглым взглядом не представлялось возможности.

Столько эмоций, от облегчения до жуткой злобы, охватило Оле в тот момент, когда он понял, что это Исин, что он даже не знал, за какую ухватиться. Одновременно хотелось дать мальчишке хорошую затрещину и крепко обнять, хотя, в принципе, одно другому никак не мешало.

— Мелкий засранец! — сквозь зубы злобно прошипел Чондэ, разворачиваясь в быстром кувырке. — Чжан Исин!

Фигура не шевельнулась. Она была неподвижна.

— Чжан чертов сопляк Исин! — с большим нажимом прокричал Чондэ.

Злился ли он? Мягко сказано. Оле-Лукойе был в гневе. Настолько, что волосы на его голове еще чуть-чуть и могли превратиться в агрессивно настроенных змей. Но Чжан Исину будто бы было наплевать. Он просто стоял, глядя на черную, струящуюся словно шелк, воду, плещущуюся в нескольких шагах от него. Исин не замечал Оле или же просто не хотел замечать.

— Какого черта?! — Чондэ опустился на толстую ветку, на которой стоял молодой человек, и двинулся уверенным шагом к нему. — Что ты здесь делаешь? Разве я не говорил тебе не исчезать из зоны видимости?

Исин молчал.

— Отвечай мне! — раздраженно вскрикнул Оле, и голос его непривычно взвизгнул на высокой ноте. — Разве я не говорил тебе быть там, где я бы мог тебя видеть?

— Говорил, — тихо подтвердил Исин.

— И?

— И я не послушал тебя.

— Опять.

— Опять, — покорно подтвердил Исин, что очень удивило Оле, ведь при обычных обстоятельствах он бы стал отрицать свое непослушание.

Оле-Лукойе нахмурился. Ему не нравилось то, каким тихим был Исин, не нравились и его ответы на вопрос. Оставалось лишь догадываться, почему он вдруг стал таким. Что с ним случилось, что он вдруг стал таким? Что за мысли посетили его голову?

— Почему ты здесь? — тон Чондэ резко стал успокаивающе-мягким.

— Потому что я сюда прилетел, — послышалось в ответ.

— С тобой все хорошо? Ты не поранился? Ничего не случилось? — взволнованно заговорил Оле.

— Нет, — коротко ответил Исин, не уточняя, на какой из трех вопросов.

— Ты не слышал, как я тебя звал?

— Слышал.

— Тогда почему не вернулся?

— Потому что я не хотел, — молодой человек произнес это твердо и немного с нажимом, словно бы это было что-то очевидное.

Он вдруг развернулся к Оле-Лукойе и посмотрел на него пустым взглядом своих карих глаз. Чондэ почувствовал, как его сердце болезненно сжалось. Он не мог объяснить почему, но ему вдруг стало страшно и отчего-то невыносимо.

— Почему? — еле смог выдавить он.

— Мне стало страшно, — Исин опустил голову, его голос дрожал, и Оле вдруг понял причину такого пустого взгляда. — Мне стало страшно, потому что я осознал, что ты уйдешь. И я подумал, что если я не вернусь, то нам не придется прощаться, а если мы не попрощаемся, ты вернешься… но ты ведь… ты ведь больше не вернешься, так? Больше никогда?

— Малыш Син, — нежно проговорил Оле, и попытался ободряюще улыбнуться, но улыбка вышла болезненной, — с чего ты взял, что я не вернусь?

— Не знаю, — Исин вскинул голову и замер, делая рваный вздох, чтобы проглотить слезы, — я просто это чувствую. Ты бы не стал прощаться, если бы собирался вернуться.

— Брось, — усмехнулся Оле-Лукойе, а внутри него все переворачивалось, завязывалось в морской узел от того, что случится именно то, чего боится Исин, и ничего с этим нельзя поделать.

— Значит, это не конец? — молодой человек жалобно посмотрел на Чондэ, словно моля его сказать то, что он хочет услышать, даже если это будет ложь. — Ты вернешься?

Оле на секунду отвернулся, делая глубокий вдох, потому что сейчас ему предстояло произнести самую большую ложь за всю его жизнь, и нужно было это сделать максимально убедительно, но для него это было слишком тяжело, поэтому он в несколько шагов преодолел расстояние до Исина и крепко его обнял.

— Конечно, вернусь, — зашептал Чондэ. — Я не знаю, когда это будет, но я обязательно к тебе вернусь.

— Ты врешь, — Исин задыхался, и он не знал, от слез ли или от проникновенного шепота Оле, чей тихий и мягкий голос пробегал разрядом тока по телу.

— Нет, не вру. Неужели ты мне не веришь?

— Ни на секунду не верю ни единому твоему слову. Не сейчас.

— Почему? — Чондэ поднял голову и чуть повернул ее, чтобы невесомо коснуться губами чужого виска.

— Потому что ты обнимаешь меня.

— Это плохо?

— Да.

— Почему? Ты ведь…

— Потому что это дает тебе возможность спрятать лицо и не смотреть мне в глаза, когда ты начинаешь врать! — вскрикнул Исин и тут же то ли захныкал, то ли закашлялся, подавившись собственными слезами.

— А если скажу, смотря прямо в глаза, ты поверишь мне?

— Да…

Оле-Лукойе чуть отстранился, чтобы видеть Исина и, обхватив его лицо руками, встал максимально близко, настолько, что их лбы касались друг друга, после чего поднял опущенный взгляд и посмотрел молодому человеку прямо в глаза.

— Смотри внимательно, малыш Син, чтобы у тебя не возникло сомнений, что я говорю правду, — прошептал Чондэ, — я намереваюсь вернуться к тебе несмотря ни на что.

В черных как ночь глазах Оле-Лукойе была целая вселенная, мириады звезд сияли на их глубине, это было потрясающе красиво и невыносимо одновременно. Они сливались с непроглядной темнотой и сияли в ней.

— Лучше бы тебе не врать, — прерывисто выдохнул Исин, прикрывая глаза, — потому что я буду тебя ждать.

— И я вернусь, потому что ты меня ждешь…

Оле не знал, было ли это ложью, потому что он сам начинал в это верить. И он чувствовал, что если у него будет хоть один, пусть и маленький, шанс вернуться, он это сделает. Несмотря ни на что, он преодолеет все, только чтобы вернуться. Потому что это его малыш Син, и он будет ждать.

Чондэ потерялся в этой ночи. В моменте. Мир расплывался, теряя границы, и нельзя было сказать где заканчивается реальность и начинаются их мысли, наполненные мечтами о счастливом конце, об их будущем, которого просто не могло существовать.

И чтобы окончательно не потерять связь с реальностью, а может именно потому, что он ее уже потерял, Чондэ нежно, очень осторожно, поцеловал чужие губы, соленые от слез. И настолько же, насколько это было неправильно и неприемлемо для него, настолько же это было правильно и необходимо. В этом поцелуе было столько смысла и боли. Он был возможно последним. Он им и был, скорее всего. И от понимания этого, он становился жадным. Потому что другого шанса может не быть, они понимали это оба. Это было очень сладко, словно они ждали этого много сотен лет, и невероятно горько, потому что между этим и следующим поцелуем была бесконечность.

— Уходи, — проговорил Исин, с усилием обрывая поцелуй, — тебе нужно идти.

— Давай вернемся домой, есть еще время…

— Нет, уходи сейчас, — твердо заявил молодой человек, а пальцы вопреки словам до боли вцеплялись в чужой пиджак. — Сейчас, Чондэ, пожалуйста, уходи сейчас. Если ты останешься еще хоть на минуту, я не уверен, что дам тебе уйти.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: