ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленны и достигли возраста 18 лет. 3 страница

Наконец, Рон успокоился и сел рядом с Гарри, хотя до этого он всегда занимал место поближе к Гермионе. По-прежнему отстранённо она отметила, что именно такой реакции и ожидала от своего парня, а вот Гарри удалось удивить её. Видимо, воспоминания, переданные Снейпом, помогли ему основательно переосмыслить многое из того, что раньше он принимал на веру.

Уизли поселили Гермиону вместе с Луной. Равенкловка не задала ни одного вопроса с тех пор, как они встретились в коттедже «Ракушка». Это было странно, и Грейнджер спросила:

– А тебе не интересно, как я спаслась?

– Интересно. Но я подожду, пока ты сама захочешь мне рассказать. А если не захочешь, настаивать не буду. От бесполезных вопросов в комнате заводятся шебуршунчики. Они ползают ночью по стенам, проникают в мысли людей и путают их. И тогда, проснувшись, люди не могут понять, было ли всё на самом деле, приснилось или это уже бред наяву.

Гермиона пожала плечами и отвернулась к стене. На ночь она выпила успокоительное и заснула легко, но под утро ей приснился кошмар. Она снова стояла обнажённая на тигровой шкуре посреди большой гостиной Малфой-мэнора. Из одного угла скалились Грейбэк и его подручные, все с волчьими клыками. В другом что-то выкрикивало с плачем белобрысое семейство Малфоев. Прямо перед ней сидел в кресле с высокой спинкой Волдеморт, изо рта у него текла кровь и капала на грудь, пятная серую хламиду. А рядом с креслом стояла Беллатрикс, хохотала и размахивала палочкой.

– Он не придёт! – визжала миссис Лестрендж. – Никто не придёт спасать твою никчёмную жизнь, поганая грязнокровка!

Гермиона ждала, что вот-вот появится Снейп, но его всё не было. Беллатрикс прекратила визжать и направила палочку на девушку.

– Круцио!

Гермиона резко села в постели. В окно вливался серый предрассветный сумрак, на соседней кровати тихо посапывала Луна. «А шебуршунчики-то всё же завелись», – грустно усмехнулась девушка, понимая, что такие кошмары теперь будут самыми верными её спутниками ещё очень долго. Она подошла к окну. Пустынный песчаный берег, неспокойное, с барашками на верхушках волн, море, чайки, с криками снующие между водой и небом. В окно был виден угол сада, заросшего кустами, и фигурка юноши, сидящего в прогалине между ними. Гермиона тихонько, стараясь никого не потревожить, оделась и вышла на улицу.

– Ты всю ночь здесь просидел?

Гарри вздрогнул. Он задумался, глядя на белый камень, на котором было написано «Здесь лежит Добби, свободный домовик», и не заметил, как подошла подруга.

– Нет. Мне не спалось, и я пошёл сюда встречать рассвет. А он всё не наступает.

– Там, в думосбросе… было что-нибудь про меня? – Гермиона боялась, что Снейп покажет Гарри, как именно он её спас. Хотя не понимала, как эти ужасные картины могли повлиять на ход войны и почему о них должен был узнать только Гарри.

– Про тебя? Нет, про тебя там ничего не было.

Он замолчал, и Гермиона присела рядом на торчащий из земли валун, думая, что просто посидит молча. Прошло несколько минут тишины, наполненной плеском волн и криками чаек. Вдруг Гарри заговорил тихим, каким-то надтреснутым голосом, глядя на живую изгородь, которая отгораживала этот уголок сада от всего остального мира:

– Там про прошлое было. Про мою маму. И всякие разговоры Снейпа с Дамблдором. Ты знаешь, что это он принёс нам меч Гриффиндора?

– Догадалась, когда увидела его патронус.

– Да. Он, оказывается, всю жизнь любил мою маму. И сейчас любит.

Гермионе стало почему-то очень грустно и захотелось плакать. Чтобы не разреветься, она решила продолжить разговор.

– Ты поэтому не мог спать? Потому, что он напомнил о твоей маме?

– Нет. Хотя и это тоже. Я бы хотел пересмотреть некоторые из воспоминаний снова, но вечером думосброс был уже пуст. Куда они делись, не знаешь?

– Я пообещала профессору Снейпу, что уничтожу воспоминания, как только ты их просмотришь.

– Да, он в своём праве. Только как теперь доказать, что он невиновен в смерти Дамблдора?

– Почему ты говоришь, что невиновен? Ты же сам видел, как он послал смертельное проклятье в директора.

– Я видел только то, что должен был видеть. Вчера мне показали кое-что ещё. Это был приказ Дамблдора. Он умирал, да ещё я заставил его выпить в пещере яд. На Астрономической башне они разыграли представление для Того-Кого-Нельзя-Называть. Дамблдор своей смертью заманил его в какую-то ловушку. Я только ещё не понял, в какую. Снейп точно знает, что это за ловушка, но, как и Дамблдор, не хочет мне сказать. И ещё мне кажется, что он торопится. В смысле, Снейп поторопился отдать мне эти воспоминания, потому что не думает, что протянет достаточно долго.

Слёзы всё-таки пролились из глаз Гермионы. Почему плачет, она понять не могла, но плакать было хорошо и грустно.

– Как он погиб?

– Дамблдор?

– Нет, Добби.

– Он проник в Малфой-мэнор и вытащил нас всех: Дина, Луну, Олливандера, Грипхука, меня и Рона. Но Беллатрикс успела метнуть кинжал ему в спину. Он умер у меня на руках. Я слышал, как ты кричала. Она сильно тебя поранила?

– Нет. Да и профессор влил в меня чуть не всю свою лабораторию. И все раны обработал. На руке я сама захотела оставить. Чтобы помнить.

– Некрасивая память.

– Какая есть.

– Знаешь, я только что понял, что в смерти Добби виноват я.

– Не преувеличивай, Гарри. Это война. На ней всегда есть жертвы.

– Нет, это не только война, – Гарри повернулся к Гермионе, его глаза лихорадочно блестели за не слишком чистыми стёклами очков. – Пять лет назад я взял с Добби слово, что он не будет пытаться спасти мою жизнь. А вчера попросил его вытащить нас оттуда. Я заставил его нарушить клятву. Магия… Не знаю, правда ли это, но Ремус как-то сказал, что всё, что мы говорим, записывается в магическом поле. Дословно записывается. Понимаешь, если бы я добавил тогда, чтобы он не спасал меня без моей просьбы, Добби был бы жив. Он знал, что нарушает клятву, Гермиона. Знал – и всё равно спас нас.

– Ты не мог предвидеть, Гарри. Тебе было тогда только двенадцать лет, и ты не думал, что всё так обернётся, – Гермиона хотела погладить друга по руке, но побоялась, что он отшатнётся от неё, как теперь поступал Рон. Боль и чувство вины кольнули её сердце, и на глаза снова навернулись слёзы.

– Это ещё не всё, Гермиона. В том, что с тобой случилось тоже моя вина.

– Не говори глупости, Гарри. Ну, выкрикнул ты его имя, не ты, так я бы рано или поздно его сказала в сердцах. Наша поимка была только вопросом времени.

– Я не про имя. Это я заставил Добби уносить нас из мэнора. Рон рвался тебя спасать. Если бы я его отпустил…

– Если бы ты его отпустил, он бы погиб. А может, погиб бы и ты. Мы не имеем права умирать все, не исполнив завещания Дамблдора, Гарри. Потому, что кроме нас никто не знает о хоркруксах. Жизнь любого из нас не важна, пока оставшиеся могут бороться. Ты сделал правильно, когда не дал Рону кинуться на моё спасение, – карие глаза горели каким-то болезненным тёмным светом, и юноша поёжился.

Гермиона говорила правду – они не имеют права погибнуть все. Кто-то должен бросить остальных умирать, но спастись сам, если это единственная возможность выполнить задание. Они становились такими же, как Снейп – холодными, циничными, подчинившими своё существование одной цели – борьбе с Волдемортом. Как же это больно, оказывается.

– Солнце всходит, – Гарри поднял голову, давая первым лучам прикоснуться к щекам.

– Ты не против, если я ещё здесь посижу?

– Сиди.

И они сидели рядом, не касаясь друг друга, глядя на белый камень с печальной надписью, каждый к своём мире. И миры эти тоже не соприкасались ни единой точкой.

***

На следующий день Гарри подошёл к Гермионе, когда она гуляла в одиночестве вдоль кромки прибоя, и произнёс:

– Я знаю, где находится чаша Хельги Хаффлпафф.

– В Гринготтсе? Ну, мы же решили, что она, скорее всего, там…

– А теперь я знаю это точно. Я был в его голове, когда он посетил хранилище Лестрейнджей. Я знаю, что чаша там, только не понял, которая из кучи, их там немерено. И ещё я видел, как он допрашивал Снейпа про тебя и меч.

Гермиона вздрогнула. Тёмный Лорд допрашивает обычно с применением «круциатуса», а это так больно.

– Ты знаешь, Снейп действительно чертовски умён. Он отвечал на вопросы Вол… Риддла только правду и всё равно сумел сохранить в тайне и то, что ты жива, и то, что меч Гриффиндора находится у нас.

– Да? Как ему это удалось?

– Понимаешь, Снейп ни разу не назвал тебя по имени, только «девчонка» да «отродье магглов». Труп, который он предоставил Лорду, был же маггловский, верно? А про меч сказал, что в хранилище лежит именно тот, который он взял из тайника Дамблдора и передал Лорду. Про то, что меч Гриффиндора на самом деле хранился в шляпе Годрика и что именно меч из шляпы попал вместе с нами в Малфой-мэнор и с нами же оттуда исчез, Риддл не знал, а Снейп, естественно, не рассказывал. Слова – это удивительная штука, оказывается. Можно говорить правду и при этом надёжно скрывать истину.

Гермиона кивнула. Дальше они брели молча, пока не увидели идущего навстречу Рона. Гарри замедлил шаг, оставляя друзей наедине, но Уизли не стал подходить, а резко развернулся и исчез в доме.

– Гермиона, ты потерпи немного. Рон отходчивый. Он просто…

– Гарри, не надо. Извини, но мы сами разберёмся.

***

Поттер твёрдо решил проникнуть в хранилище Лестрейнджей и забрать оттуда кубок, вне зависимости от того, согласится ли гоблин им помогать. Гермиона, осознавая всю самоубийственность этой попытки, не отговаривала его, а старалась помогать по мере сил. Рон же отдалился от них обоих и почти целыми днями сидел на берегу, уставившись на облизывающие берег волны. Иногда, когда он думал, что девушка не смотрит на него, юноша глядел на неё с какой-то непонятной тоской. Но стоило Гермионе обернуться, Рон тут же отводил глаза, а то и вовсе уходил.

Когда гоблин согласился помочь им в обмен на меч Гриффиндора, могло показаться, что вернулись прежние времена и Золотое Трио снова вместе. Но это только казалось. Гермиона вдвоём с Гарри забрасывали Грипхука и Билла вопросами, запоминая малейшие подробности о планировке магического банка, о привычках и распорядке дня работавших там гоблинов и прочих мелочах, которые в другой ситуации были бы не существенны, но теперь от них зависел не только успех их безнадёжной авантюры, но и сами жизни. Рон молча пропускал их слова мимо ушей и выдумывал способы обмануть гоблина и не отдавать меч. Глядел он при этом только на Гарри, как будто Гермионы вообще не было рядом с ними. Девушка несколько раз пыталась заговорить со своим парнем, но он отделывался односложными ответами. Он больше не кричал на неё, как раньше, когда ссоры между ними вспыхивали по двадцать раз на дню, но было видно, что общение с ней ему неприятно. Гермиону терзало чувство вины перед Роном, хотя она и понимала, что никакой вины на самом деле нет. Гарри тоже стал не слишком общителен. Если они не разговаривали о хоркруксах и Гринготтсе, то его мысли чаще всего уплывают куда-то очень далеко. Он вёл себя одинаково отстранённо с обоими своими друзьями, но Гермионе казалось, что и в его состоянии виновата она.

В один из необычайно тёплых вечеров середины апреля она сидела на камне в своём тихом уголке и читала «Тайны наитемнейших заклинаний». Летом, после смерти Дамблдора, её интересовали только хоркруксы, а теперь, случайно открыв ужасную книгу, она наткнулась на заклинание, которое не ожидала в ней увидеть. Чары Фиделиуса оказались не так просты, как рассказывали о них Дамблдор и Артур Уизли. Во-первых, при их накладывании использовалась кровь волшебника, который становился хранителем. Во-вторых, наиболее сильными эти чары были, если хранитель являлся хозяином дома и жил в нём. Чем дальше по крови и духу от хозяина дома был хранитель, тем слабее были чары. И, в-третьих, заклинание, конечно, позволяло менять хранителя, но для полной активации чар требовалось четыре недели – лунный месяц. А то, что ей рассказал мистер Уизли – что все по очереди исполняли обязанности хранителя – было обманом. Причём, все члены Ордена Феникса искренне в него верили. Или не все… Гермиона сидела, задумавшись, уже несколько минут, когда неясный шум за кустами заставил её очнуться и прислушаться.

– Ну и в чём проблема, Рон? Ты можешь объяснить по-человечески?

– Не знаю. Вряд ли я смогу это объяснить. Я умом понимаю, что она не виновата, что не могла ничего сделать, да и наверняка сопротивлялась. Но как посмотрю на неё, так и представляю, как голый Снейп над ней стоит с такой, знаешь, гадкой ухмылочкой, а она ему улыбается и ноги раздвигает.

У Гермионы, притаившейся за густой живой изгородью, из глаз брызнули слёзы.

– Ты свои дурацкие фантазии с реальностью не путай! «С ухмылочкой»… Ты же сам знаешь, что не было ничего такого! Что над ними обоими совершили насилие. Ты пожалеть её должен был, сказать, что все беды в прошлом, что ты всегда будешь рядом и не дашь случиться ничему плохому, а ты…

– Не случилось? А ты знаешь, что люди говорят? «Если сучка не захочет, кобель не вскочит»! Как я могу к ней теперь прикоснуться, зная, что она дала этому сальноволосому гаду трахнуть её! И это моя девушка! Я любил её! Хотел детей вместе с ней завести!

Гермиона зажала рот руками, чтобы не разрыдаться в голос. В голове продолжали набатом гудеть слова: «Если сучка не захочет…». Но ведь она не хотела! Она ведь сопротивлялась в начале… А потом нет. Значит, Рон прав. Она и есть та самая сучка. Она позволила всему, что там было, случиться с ней. И все эти отговорки, что взамен она получила жизнь, не оправдывают её. Она позволила, а значит – виновна.

Звук пощёчины заставил девушку вздрогнуть и прислушаться.

– Ах, значит, сама виновата. И имя Того-Кого-Нельзя-Называть она произнесла. И егерей она прислала. И пытала себя сама. По-твоему выходит, что Беллатрикс не при чём, и Гермиона сама Снейпа вызвала, чтобы он её изнасиловал, так, что ли?

На сердце у Гермионы потеплело, и чувство благодарности к Гарри растопило комок, который стоял у неё в горле и не давал дышать.

– Ну, ты сравнил – пытки и трах! Это разные вещи, – в голосе Рона уже не было злобы, но он по-прежнему был уверен в своих словах.

– А если бы на её месте оказался ты, красивый молодой парень? Грейбэку, я слышал, всё равно, кого трахать в перерывах между укусами. Если бы это тебя спас Снейп, что бы ты сейчас говорил?

– Так бы я ему и дался!

– А ты подумай! Ты же помнишь, что такое «круциатус», ты помнишь, что значит оказаться беспомощным в лапах Пожирателей смерти. Если бы не Орден Феникса два года назад, что бы с нами всеми было, догадываешься?

– Ну, да. Мы ничего не могли сделать, но…

– А что изменилось, Рон? Почему себе ты разрешаешь бояться смерти, а Гермиону винишь в том, что она осталась живой?

– Я не виню!

– А что ты делаешь? Её пытали, она выжила. Она вынесла такую боль, что тебе, к счастью, и не снилась.

– Ну, я понимаю, что она пострадала, но… Я не знаю. Я как её вижу, так сразу Снейпа рядом с ней представляю. Хотя теперь, когда ты сказал… Нет, всё равно не могу. Как представлю, что она трахалась там с убийцей и предателем на глазах у белобрысого хорька и его семейки…

– Так вот в чём дело! Тебя не Гермиона волнует, а то, что скажут о ней люди! Раз мелкий гадёныш Малфой видел, как её насиловали, так она теперь и тебя недостойна?

– Нет! Это не так! – в крике Рона слышалось отчаянье. – Я всё равно её люблю!

– Ну так докажи это! Подойди к ней, скажи, как ты её любишь! – теперь уже орал и Гарри. – Она от тебя этих слов ждёт, от любимого парня, а не от друга! Я могу помочь ей только тем, что не даю зацикливаться на вашей дурацкой ссоре, тормошу её, а утешать – твоя забота!

– Я не… я не могу…

Гермиона с треском захлопнула книгу и решительно вышла из-за кустов.

– Не было там Драко Малфоя. По крайней мере, я его не видела. Спасибо тебе, Гарри, ты настоящий друг. И тебе, Рон… спасибо. Век не забуду! – и побежала к дому, на бегу размазывая по щекам злые слёзы.

Гермиона долго ворочалась в кровати, сон не шёл к ней. Луна Лавгуд всегда засыпала легко, и теперь тихонько посапывала на соседней койке. Гермиона сосредоточилась и начала, как она это называла, «гонять шебуршунчиков». Она попробовала очистить разум, чтобы успокоиться и заснуть, по возможности отдалив приближение очередного кошмара, но окклюменция сегодня не давалась ей совершенно. В который уже раз она пожалела, что из Гарри не слишком хороший учитель, и вспомнила о Снейпе. Он не снился ей. Никогда. Но каждую ночь она ждала его во сне, просила прийти, защитить. Пытала ли её Беллатрикс, кусал ли оборотень, трогал ли своими холодными, скользкими, как слизняки, пальцами Волдеморт, Снейп не появлялся. И Беллатрикс смеялась: «Он не придёт! Ты не нужна ему, мерзкая маленькая грязнокровка! Ты никому не нужна»! Девушка просыпалась с криком, а после беззвучно плакала в подушку. Шебуршунчики, невидимые и неслышные, радостно потирали призрачные лапки.

Не в силах заснуть, Гермиона встала и подошла к окну. Круглая луна заливала спальню голубоватым светом. Полнолуние! И в августе, когда к ним в гости на площадь Гриммо заглянул Люпин, был канун полнолуния. Части головоломки со щелчком встали на свои места. Он спросил тогда: «О Северусе что-нибудь слышно?» Когда все именовали его не иначе, как «ублюдок Снейп», «убийца» и «предатель», Люпин назвал по имени, как друга. Он появился единственный раз, накануне полнолуния, взвинченный и рассеянный, попросился идти с ними и исчез, получив решительный отказ. Больше никто из Ордена Феникса не навестил их, не предложил помощь и не поинтересовался их планами. А к ним ли приходил Ремус Люпин? Если весь Орден Феникса не мог быть хранителем дома, но чары Фиделиуса действовали, не был ли его хранителем кто-то не из Ордена? Да кого она пытается запутать? Единственный человек, который после гибели Сириуса Блэка был в Ордене, а потом вышел из него, – Снейп. Значит, он и единственный, кто подходит под все условия. И именно к нему шёл Люпин, когда появился на пороге особняка Блэков. Похоже, зельевар продолжал снабжать оборотня антиликантропным зельем и после гибели Дамблдора. Ремус мог пользоваться зельем Белби, хотя оно и было дорогим, с кучей побочных эффектов, и не таким действенным, как усовершенствованное Снейпом, но оно же было! И раз он предпочёл принимать помощь из рук предателя, значит, знал, что предателем Северус Снейп не являлся.

А его странный патронус! Когда волшебник впервые вызывает телесного патронуса, тот принимает вид животного, как правило, по полу совпадающего с полом мага. Олень у Джеймса и Гарри Поттеров, лань у Лили Поттер – самые наглядные примеры. Про своего патронуса Гермиона точно знала, что её весёлая проказница-выдра – самка. А при перемене патронуса пол уже не важен. Это может быть мощный самец-волк Тонкс или изящная лань Снейпа. Заставь патронус передавать сообщения женским голосом – и никто не догадается, что его отправитель мужчина.

Гермиона вспомнила великолепную серебряную лань, и на сердце стало легче. Как будто все последние дни за ней незримо следовал дементор. Он высасывал из её сердца все светлые чувства, а взамен наполнял виной и обидой. А патронус-лань прогнала его.

И ещё кое-что стало для девушки кристально ясным, как будто лунный свет пронзил её сознание насквозь. Именно с того сумбурного августовского визита Люпина её подспудно глодала мысль о Снейпе. Она послушно повторяла за своими друзьями все обидные слова в его адрес, но внутри всегда неосознанно сопротивлялась им. Гермиона уже тогда понимала, что не всё так просто. Это несоответствие грызло её изнутри, и когда Снейп появился в Малфой-мэноре, она восприняла его приход как совершенно естественный. Он пришёл, чтобы избавить её от мучений. Поэтому девушка так уверенно обратилась к нему с просьбой убить её – что ещё он мог сделать в той ситуации? И поэтому так спокойно выпила зелье – она верила ему. Верила уже тогда, верила сердцем, когда разум ещё пытался сопротивляться. И даже убийство Дамблдора, маячившее тёмной тенью на краю сознания, каким-то парадоксальным образом только укрепляло эту веру.

Полной грудью Гермиона вдохнула воздух, напоённый ароматом цветущей в саду сирени, и вернулась в кровать. В эту ночь к ней в сон пришла серебряная лань. Она появилась посреди большой гостиной Малфой-мэнора, и Волдеморт, Беллатрикс и все остальные как будто выцвели в её мягком свете. Лань постояла, глядя на Гермиону прозрачными глазами, а потом развернулась и, помахивая хвостиком, двинулась к выходу. Гермиона хотела пойти за ней, но Беллатрикс начала посылать в патронус одно заклинание за другим, девушка побоялась попасть под них и осталась стоять. Проснулась она с таким чувством, что упустила что-то важное.

До дня, назначенного их четвёркой (включая гоблина) «днём икс», оставалась всего неделя. Гермионе, если она не хотела быть разоблачённой в первые же минуты, нужно было учиться ходить на каблуках и носить корсет. Почему-то Беллатрикс, при её болезненной худобе, всегда была в корсете. Наверное, до Азкабана у неё была прекрасная фигура – тонкая талия, пышная грудь. И она по привычке пыталась подчеркнуть уже не существующие достоинства. А ещё наследница древнего и благородного рода никогда не опускалась до практичных ботинок или широконосых туфель на низком устойчивом каблуке – любимой обуви Гермионы. Хорошо мальчишкам – в кого ни превратись, не надо ни ноги ломать, ни в юбках путаться.

Свадебные туфли Флер, уменьшенные заклинанием до размеров Гермиониной ноги, всё время норовили зацепиться каблуком за малейший выступ на тропинке или подвернуться, попав в незаметную ямку. Длинная разлетающаяся юбка цеплялась за кусты и собрала уже все репьи в округе. Высокая тяжелая прическа вынуждала постоянно держать голову прямо, отчего нестерпимо ныла шея. А Флер, сидя на крыльце, командовала:

– Вып’гямись, Э’гмиона! Да не выпячивай живот, а сведи лопатки. Так. И не вышагивай, как гва’гдеец на па’гаде. Ставь одну ногу впе’геди д’гугой. Спину, спину де’гжи!

В первый раз Гермиона сумела продержаться всего сорок минут, после чего рухнула на крыльцо и предложила придумать другой план. Потому что ходить в этих орудиях пытки и одновременно думать о деле у неё никогда не получится. Билл, взявший на работе бессрочный отпуск из-за того, что ему приходилось скрываться, виновато вздохнул. Он не видел иного выхода, чем план, предложенный Гарри. Уизли не знали, зачем Гарри и его друзьям так нужен сейф Лестрейнджей, но после того как Поттер появился в их доме в компании с измученными пытками волшебниками и полуживым гоблином, верили, что то, что они делают, приблизит конец кошмару, в который превратилась жизнь в Британии.

– Не гово’ги глупости, Э’гмиона. Ты сп’гавишься, – как всегда безапелляционно заявила Флер. – Наложи газог’гевающую мазь на ик’гы, и после обеда пот’гени’гуемся ещё.

И они тренировались после обеда и после ужина. Гермиона поняла, что если чуть задрать подбородок, то тяжёлая причёска уже не клонит голову, а корсет не мешает, а, наоборот, помогает держать спину ровно. У неё даже появилось время на посторонние мысли. Так как читать на ходу она не могла, что-либо планировать в отсутствие новой информации было бесполезно, Гермиона решила заняться состоянием собственных нервов. Вышагивая по тропинке вокруг отделанного ракушками коттеджа, она размышляла, насколько сильно стала отличаться от той Гермионы, какой была ещё месяц назад. Слёзы по любому поводу; чувство глухого раздражения, поднимающееся внутри, когда кто-то обращался к ней с вопросом; безотчётный ужас, захлёстывающий волной, если Билл, Гарри или Рон невзначай касались её обнажённой кожи. И вина, удушающая вина за то, что сделали с ней Волдеморт и Беллатрикс.

«Истеричка. Классическая истеричка», – решила девушка. В самом деле, что случилось? Её пытали? Но и Гарри пережил не один «круциатус». Она подверглась насилию? Можно подумать, она одна такая во всём мире. Вина? Какая вина? В том, что осталась жива и помогает магическому миру выиграть в ужасной войне? Не хватит ли жалеть себя и злиться на весь мир, что он не устилает ей дорогу лепестками роз? Ведь она выбралась из такой переделки, откуда и выхода не было. Она здорова, вполне разумна и должна прекратить требовать к себе повышенного внимания и стать опорой для Гарри, который что-то такое увидел в думосбросе, что будто постарел лет на пятьдесят. И если бы она не была настолько погружена в собственные страдания, то заглянула бы тогда в каменную чашу, и плевать на все запреты. Дамблдор вон тоже большую часть информации от Гарри утаил, и полгода пришлось потратить впустую, скрываясь по лесам, вместо того чтобы объединиться со Снейпом и уничтожать хоркруксы.

Снейп. Ещё одна проблема, о которой обязательно надо подумать. Почему она так неистово зовёт его в своих кошмарах, а наяву буквально корчится от ужаса, стоит кому-нибудь произнести его имя? Ну да, он причинил ей боль. Можно подумать, мадам Помфри не причиняла ей боли. Особенно когда заставляла пить то зелье, которое превращало её из полу-кошки в обычную девочку. Да, это было непросто – хвост должен был втянуться обратно в позвоночник, уши уменьшиться и опуститься на положенное им место, шерсть надо было не просто удалить, а уничтожить сами луковицы, иначе Гермионе пришлось бы до конца жизни брить всё тело. И всё это постепенно, медленно, чтобы избежать катастрофических последствий для растущего организма. Вот тогда была боль. А у Малфоев что? Всего-то полчаса позора. Но почему-то к мадам Помфри она испытывает лишь благодарность и симпатию, а Снейпа боится до дрожи, хотя оба были жертвами в тот страшный день.

Как всегда, Гермиона наложила перед сном полог беззвучия на свою кровать, зная, что под утро её почти наверняка посетит очередной кошмар. Он не заставил себя ждать. И снова серебристая лань позвала её за собой. Теперь Гермиона откуда-то знала, что может смело идти за ланью – проклятья не причинят ей вреда. Она шагнула босой ногой на холодный пол, лань переступила копытцами и мгновенно превратилась в высокого худого мужчину в чёрной мантии. Он развернулся, правой рукой отбивая заклятья Беллатрикс, а левой закидывая Гермиону себе за спину. Девушка прижалась к шершавой материи, стараясь стать незаметнее, и вдруг поняла, что на неё что-то льётся. Тело профессора стало заваливаться вбок, а из того места, где была его голова, бил фонтан крови. Гермиона страшно закричала и села на кровати.

Сон не хотел отпускать девушку. Она глядела на жидкий свет раннего утра, просачивающийся сквозь неплотную штору, а видела только кровь и падающее тело в чёрной мокрой мантии. «Северус» шепнули непослушные губы. Никогда раньше Гермиона не называла своих учителей по имени. Она бы и сейчас сочла такое обращение к профессору Снейпу недопустимой фамильярностью, если бы не поняла, что его смерть станет для неё настоящим горем. Немного отдышавшись, Гермиона решила, что в ней сейчас говорит чувство ответственности. Профессор спас её, у неё перед ним долг жизни. И она сделает всё возможное и невозможное, чтобы этот долг вернуть. Вот только тревога за него, исподволь точившая её четыре последние недели, стала вдруг явственной, как никогда.

Вечером к ним постучался мокрый, но совершенно счастливый Ремус Люпин и сообщил, что Тонкс родила сына. Гермиона поздравила его вместе с остальными, а когда оборотень собрался уходить, вышла на крыльцо проводить.

– Как ты? – Ремус внимательно заглянул ей в глаза.

– Нормально. Знаешь, я хотела тебя спросить…

– Давно ли я общаюсь с предателем Снейпом?

– Не совсем. Думаю, уже в августе, когда ты появился у нас на Гриммо, на самом деле ты шёл к Снейпу.

– Ну, да. И не только за антиликантропным зельем. Я рассказываю, что происходит в Ордене, Снейп передаёт мои слова Дамблдору, а тот координирует наши действия. Мы за этот год не только по норам прятались. Орден жив и продолжает бороться во многом благодаря Северусу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: