Сияющая ясность непреходящего осознания 3 страница

Таким образом, мы можем вполне точно представить взгляды Веданты/Ваджраяны, говоря о грубом тело-разуме, тонком тело-разуме и каузальном тело-разуме, кроя спектр сфер Левой и Правой Руки с одной важной оговоркой: У Бога всегда две руки (т.е., эти сферы неразделимы, грубый разум всегда обусловлен грубым телом, тонкий разум — тонким телом и так далее).

Далее, согласно Веданте/Ваджраяне, эти базовые структуры — уровни тело-разума, грубый-тонкий-каузальный, которые представляют собой постоянные оболочки или доступные человеческим существам уровни — коррелируются временными состояниями сознания (не устойчивыми структурами, а временными состояниями) следующим образом: грубый тело-разум, как правило, ощущается в бодрствующем состоянии, тонкий тело-разум — в состоянии сна, а каузальный тело-разум — в состоянии глубокого сна без сновидений (неявленное). Здесь важно, что структуры и состояния — это не одно и то же (неспособность уловить это элементарное различие оказывалось пагубным для многих трансперсональных теорий).

В различных медитативных состояниях высшие уровни тело-ума привносятся в осознание сначала в качестве временных состояний, а затем наконец как устойчивые структуры. Конечный результат этого превращения состояний в качественные черты есть мокша, или радикальное освобождение — радикальная свобода от всего явленного, как все явленное. Другими словами, радикальное признание того Духа, который есть цель и основа всех состояний и всех структур (турийя, “четвертое” помимо грубого, тонкого и каузального тело-разума — другими словами, Пустота и Таковость всего проявления, что не есть изменение состояния, но вне-состоятельное условие всех состояний).

Это исключительная модель человеческого сознания, скорее всего, наиболее объемлющая среди всех традиций (включающих структуры, состояния и уровни как тела/Правого, так и разума/Левого). Чего ей недостает, по моему мнению, так это деталей развития (подхода, характерного для современного Запада). Задействовав западную, более развитую чувствительность к процессу развития, мы можем добавить к этой модели понимание переходных структур, связанных с каждой из этих базовых структур. Результатом такого синтеза мог бы стать подлинно восточно-западный подход. Я представляю такую модель в главах с 6-й по 10-ю и обсуждаю, почему я полагаю, что эти добавления необходимы для расширения модели Веданты/Ваджраяны.

И наконец, чего недостает модели Веданты/Ваджраяны — и вообще вечной философии — это понимания того, как Нижнее Левое (культурное) и Нижнее Правое (социальное) фундаментально влияют (и часто управляют ими) на индивидуальное сознание и поведение, которые они как раз понимают прекрасно (Верхнее Левое и Верхнее Правое). Великая Цепь, к примеру, выглядит по-разному — и есть разная — в магическом, мифическом и ментальном мирах. Это лишь еще один способ сказать, что интегральные исследования должны быть не только “все-уровневыми”, но и “все-уровневыми, все-секторными”. Работы Гебсера (Нижнее Левое) и Маркса (Нижнее Правое), к примеру, лишены смысла для традиционного теоретика Великой Цепи и, на самом деле, не находят своего места в традиционном взгляде, который именно поэтому прискорбно неадекватен.

2. Стивен Джей Гулд — один из теоретиков, которого почти всегда цитируют, когда желают опровергнуть существование иерархии в природе. Гулд — козырная карта анти-иерархических, плоских, гетерархических теоретиков, хотя сам он основательно отошел от анти-иерархической позиции. На самом деле, Гулд сейчас вполне искренне признает иерархию как в природе, так и в наших принципах толкования.

В недавней статье в “Сайенсез” (июль/август 1995) Гулд заявляет, что “наши истории о последовательных стадиях, похоже, следуют одному из двух сюжетов: либо нарастание погресса (от простого к сложному), либо стадии усовершенствования (от зачаточного к дифференцированному). Модель для первого — прибавление; для второго — дифференциация.

Я всегда рассматривал основные истории о прибавлении и дифференциации как наши буквальные предпочтения, спроецированные на великое богатство природы. Однако здесь природа... похоже, говорит нам, что она принимает оба альтернативные понимания ее фундаментальных последовательностей” (стр. 36).

Иерархические структуры, другими словами, вполне реальны и не являются лишь нашими антропоцентрическими креатурами. Гулд выражается недвусмысленно: “Я свободно выражаю свое твердое предпочтение... той модели, которая рассматривает функционирование отбора на всех уровнях генеалогической иерархии, включая гены, организмы, локальные популяции и виды... Природа организована как иерархия... Сущности на каждом уровне иерархии могут действовать как биологические “индивиды”, и, значит, дарвиновский процесс отбора может происходить на всех уровнях...” (New York Review of Books, Nov. 19, 1992, стр. 47).

Я полностью с этим согласен. На самом деле, в “Сексе, экологии и духовности” (стр. 533) я намечаю концепцию, по которой “единицей отбора” фактически может служить любой холон в общей холархии, что по сути совпадает со взглядом Гулда (как он говорит, “значит, отбор может происходить на всех уровнях”). Кроме того, согласно Гулду, каждый уровень ранжирован в соответствии с его содержательностью: “Сущности [существуют] в последовательности уровней с уникальными принципами толкования, возникающими на каждой более содержательной плоскости. Иерархическая концепция должна серьезно учитывать принцип, что феномены одного уровня не могут быть автоматически экстраполированы на другие уровни: там они будут происходить по- другому” (NYRB, Mar. 3, 1983). Вот почему, как он добавляет, эти внезапно возникающие свойства являются реальными свойствами организма: “Очевидно, что организмы обладают внезапно возникающими свойствами, поскольку их особенности... являются продуктами сложных, нелинейных взаимодействий” (NYRB, Nov. 19, 1992, стр. 47).

Так, для Гулда — как практически для всех теоретиков биологии, от Фрациско Варелы до Эрнста Майра — природа иерархически упорядочена; единицы дарвиновской эволюции иерархически упорядочены; и принципы толкования биологии иерархически упорядочены. Не пора ли адептам анти-иерархии перестать использовать имя Гулда для поддержки своей шаткой позиции?

3. Здесь отнюдь не подразумевается, что в младенчестве и детстве человек не может испытывать никаких форм трансперсональных переживаний. Я никогда этого не утверждал. Наоборот, как я отмечал в книге “Ввысь из Эдема”, даже младенец переживает состояния бодрствования (грубое), сна (тонкое) и глубокого сна (каузальное), проходя весь этот цикл каждые двадцать четыре часа. Далее, как я предположил в “Проекте Атман”, младенец может действительно являться в “облаках великолепия” из промежуточных бардо-сфер (через психическое или более глубокое бытие). Все это действительно временные трансперсональные состояния, но они не являются устойчивыми трансперсональными структурами, которые развертываются только в ходе онтогенетического (фронтального) развития. Так, любое из трансперсональных состояний в младенчестве не обусловлено до-эгоическими структурами. Все эти вопросы детально разрабатываются в главах 7, 9 и 10.

ГЛАВА 3: ГЛАЗА В ГЛАЗА

1. Когда философия или интеллектуальное осознание вообще в высшей степени фокусируется на своем собственном источнике (т.е., субъективности очевидца, чистой самости), тогда такая философия действительно может незаметно переходить в джняна-йогу, которая использует разум, чтобы трансцендировать разум. Глубоко, фундаментально и беспрерывно исследуя Очевидца всего знания, этот особый тип философского исследования открывается для созерцательного осознания: сам разум оседает в необъятном пространстве первобытного осознания, и философия уступает дорогу созерцанию.

Редкий философ использует разум, чтобы трансцендировать разум. Джняна-йога достаточно распространена на Востоке, но лишь изредка появляется на Западе, хотя, если это происходит, иногда она производит весьма глубокий (хотя и спорадический) эффект. В “Сексе, экологии, духовности” я определил это как “Западную Веданту” и отметил нескольких ее практиков, включая Августина, Декарта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гуссерля, Сартра.

Таким образом, суть интегральной философии, как я ее мыслю, в первую очередь заключается в ментальной деятельности по координации, разъяснению и концептуальной интеграции всех разнообразных режимов знания и бытия. Даже если интегральная философия не обеспечивает высшие формы, она в полной мере подтверждает их, а затем побуждает философию открыться для практик и режимов созерцания. Кроме того, интегральная философия, благодаря своей многосторонности, является мощной критической теорией, критической в отношении менее объемлющих подходов — в философии, психологии, религии, социальной теории и политике.

И, наконец, это теориа, которая неотделима от праксиса на всех уровнях, во всех секторах.

ГЛАВА 4: ИНТЕГРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРНАЯ ТЕОРИЯ: ЧАСТЬ 1

1. Набросок к теории интегральной семиотики см. в примечании 12 к главе 5.

2. Цитируется в Passmore, Serious art, стр. 16.

3. Цитируется там же.

4. G. Bataille, Visions of Excess, стр. 174.

5. Там же, стр. 174.

6. Цитируется там же., стр. Xi.

7. J. Culler, On Deconstruction, стр. 215. Курсив мой.

8. Там же, стр. 123. Курсив мой.

9. J. Habermas, The Philosophical Discourse of Modernity, стр. 197.

10. Wimsatt and Beardsley, The Intentional Fallacy, in W.K. Wimsatt, 1966.

11. Passmore, Serious Art, стр. 34.

ГЛАВА 5: ИНТЕГРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРНАЯ ТЕОРИЯ: ЧАСТЬ 2

1. Цитируется в M. Schapiro, Theory and Philosophy of Art, стр. 154.

2. Цитируется там же, стр. 135-36.

3. Цитируется там же, главы 5 и 6. Шапиро задается вопросом: о какой именно из картин, на которых изображены башмаки, ссылаются Хайдеггер и Гоген; поскольку Хайдеггер говорит, что его взгляд может относиться к любому из этих изображений, на мое общее заключение окончательное решение этого вопроса не влияет. Гоген приводит два чрезвычайно трогательных варианта этой истории; я скомбинировал их ради полноты картины.

Многие книги Мейера Шапиро представляют собой замечательный источник материалов (включая такие работы как “Поздняя античность, раннее христианское и средневековое искусство”; “Романское искусство”; “Современное искусство”; и “Теория и философия искусства: Стиль, художник и общества”). И я настоятельно рекомендую эти работы.

Между прочим, когда я заявляю, что все четыре сектора эволюционируют, это подразумевает, что эволюционирует само искусство. Меня постоянно оспаривают в этом вопросе. Немногие люди ясно представляют себе, что, если, к примеру, Пикассо разрабатывал примитивистские мотивы, то как это могло быть развитием без какой бы то ни было направленности. А если это развитие направленно, то не является ли оно движением вспять? Как искусство может следовать двадцати принципам, которые, как утверждается в “Сексе, экологии, духовности”, действуют во всех сферах? Далее, вы можете любить модернизм, я — африканское искусство, она — постмодернизм; какой степенью самонадеянности нужно обладать, что именно это направление “более продвинуто”? (Типичный постмодернистский ужас перед качественными различениями — что, конечно, само по себе является серьезным и непризнанным различением: его позиция лучше, чем другие альтернативы!).

Как обычно случается с эволюционными темами, этот вопрос рассматривается лишь тогда, когда мы находимся на значительно большом расстоянии от предмета анализа, так чтобы были яснее различимы долговременные тенденции. Сосредоточение на конкретных художественных стилях и содержании, хотя само по себе полезное и интересное, практически бесполезно при отслеживании Эроса.

Поэтому давайте обратимся к некоторым историкам искусства, которые исследовали истрическое развертывание фундаментальных основ искусства на достаточно глубоком уровне (глубинные структуры эстетического измерения). Книга Мейера Шапиро “Теория и философия искусства” представляет именно такой подход. Шапиро — воистину “редкая птица”: будучи известным художником, он также и первоклассный философ и одаренный писатель. Ричард Уоллхайм (Mill(?) прфессор в Беркли) комментирует один из центральных выводов исследования Шапиро, которое, как говорит Уолленхайм, “безусловно относится к фундаментальным работам по истории искусства”:

В начале наши предки создавали метафорические образы тех зверей, на которых они охотились. Занимаясь этим, они совершенно не придавали значения поверхности, на которой создавались эти образы. Потом они стали обращать внимание на эту поверхность и, когда это случилось, они нашли применение фону, который обогащал образ. Однако они не придавали значения тому факту, что, как и естественные поверхности, фон имеет свои границы. Потом они стали обращать на это внимание и, когда это случилось, они стали различать горизонтальные и вертикальные края и нашли применение для них, однако они не придавали значение тому факту, что фон с его краями можно рассматривать по-разному. Потом они стали обращать на это внимание и, когда это случилось, они стали искать применение ориентации образа. И так далее [включая дальнейшее возникновение перспективы в рамках ориентации...}.

Шаг за шагом, по мере того, как каждый аспект явно распознавался (и не без регрессии, намеренной или непреднамеренной), из природных материалов была выработана Среда. (London Review of Books, June 22, 1995)

Другими словами, мы смотрим на развертывание или возникновение мировых пространств, каждое из которых трансцендирует и включает фундаментальные и изученные элементы предыдущего мирового пространства (иначе оно не возникает и не может возникнуть: более значительное покоится на более фундаментальном, потому что, на самом деле, оно внутренне включает его в свой состав).

И, как ясно указывают Уоллхайм и Шапиро, то же самое верно для художественного и эстетического измерений в широком масштабе. “Они не уделяли внимания” означает “они не видели”, именно потому что то, “что они не видели”, просто не присутствовало в их мировом пространстве: оно еще не возникло, оно буквально еще не существовало. “А потом они стали обращать внимание” означает “а потом они смогли увидеть”, именно потому что теперь это возникло, теперь это уже существовало в новом мировом пространстве, теперь это обрело жизнь: теперь это развилось или возникло, или эволюционировало, надстраиваясь над своими предшественниками, включая их в свой состав, а затем трансцендируя.

Как любит говорить Хабермас, научение не может просто произойти. И научение произошло в эстетическом измерении точно так же, как и везде. Шапиро дает великолепное резюме исключительно фундаментальных элементов эстетического восприятия как они исторически познавались, отбирались и передавались дальше (т.е., эволюционировали). И все это развитие уходит из вида, если вы сосредотачиваетесь на поверхностном стиле, содержании, теме и так далее.

И, таким образом, когда Пикассо “регрессирует” к примитивизму, он использует технику и перспективы, которые не присутствовали в изначальных примитивах; он трансцендировал и включал эти фундаментальные элементы, даже когда он пытался скрыть свою развитую технгику за грубостью своих простых линий. Этого вполне достаточно, чтобы запутать большинство художественных критиков (которые не могут увидеть эволюцию), но только не Шапиро. Возможно, из-за того, что он сам — одаренный художник и знает секреты ремесла, он может настолько ясно увидеть основательный прогресс развития даже в замечательных блужданиях Пикассо.

Таким образом, грубо говоря, эстетическое измерение развивается и развертывается/окутывает, как холоны в любом другом месте Космоса. Я просто добавил бы, что каждая из форм этого эстетического развертывания имеет свои корреляты в других секторах. Новое эстетическое восприятие будет развиваться с появлением новых форм производства, нового ощущения самости (с новыми мотивациями), нового культурного мировоззрения (с новыми межсубъектными ценностями), нового набора поведенческих паттернов и так далее.

Однако к эстетическому измерению я испытываю особую нежность: оно напоминает нам о Красоте любой и каждой стадии самоактуализации Духа; оно осавляет ясный шлейф от красоты к красоте, сияющий нам из лучезарной бездны и приглашающий каждого из нас снова влюбиться во все величие сияющего проявления, и всегда напоминает нам, что Красота — это не просто прекрасная поверхность, но фундаментально глубокий путь и форма познания: Красота — это прямое восприятие Глубинного и Божественного, и по мере развертывания этого Глубинного развертывается и эта чудодейственная Красота.

История этого развертывания — это история искусства и эстетики во множестве ее измерений. И эта история заканчивается для любого индивида, когда глубина достигает бесконечности, красота достигает Божественного, само “Я” растворяется в “Аз-Глаз”, действие заканчивается в чистейшей Пустоте — что есть предельная Глубина Божественного и предельная Красота Духа, это бесконечная Свобода, чье Это есть Дхарма, Мы — Сангха, а Я — Будда: Истина, Благо и Прекрасное.

4. D. Hoy, The Critical Circle, стр. 9.

5. Цитируется в Passmore, стр. 27.

6. Цитируется там же.

7. Hoy, стр. 164-65.

8. Там же, стр. 69.

9. Цитируется в C. Benfey, Native American, The New Republic, Oct. 9, 1995, стр. 38.

10. Другими словами, три ответвления накопления достоверного знания (инъюнкция, понимание, подтверждение; или образец, доказательство, подтверждение; или парадигма, данные, оценка погрешности) определенно функционируют в герменевтической парадигме так же, как они задействованы и в парадигмах эмпирической науки и созерцания.

Между прочим, интерпретация художественных символов имеет много общего с интерпретацией сновидений, и я определенно подразумеваю эту интегральную герменевтику при анализе обоих этих направлений (как часть интегральной семиотики вообще).

В Главе 5, “Трансформации сознания”, я кратко набрасываю теорию интерпретации сновидений, которая предполагает, что любой данный символ сновидения может на самом деле служить носителем смысла практически с каждого уровня спектра сознания, и часто один и тот же символ может одновременно нести несколько многоуровневых смыслов. Я предположил, что самый легкий путь интерпретации таких сновидений заключается в том, чтобы начать с низших уровней и прорабатывать их, повышая уровень (физический смысл-эмоциональный смысл-ментальный смысл-экзистенциальный смысл-духовный смысл) и используя каждый расширяющийся контекст, чтобы бросить новый свет на символ сновидения и придать ему новый смысл (каждый смысл особенно ценен, если он “зацепляет” или вызывает реакцию типа “ага!”, или другим образом заряжен и ярок).

То же самое, конечно, верно и в отношении искусства (и символов вообще). Спектр сознания функционирует как в творце (как часть сознательной или бессознательной интенциональности изначального холона), так и в зрителе (любой уровень этого спектра может возникнуть в конкретной реакции зрителя). Идентичный художественный символ (напр., пара башмаков) может быть истолкован на любом количестве уровней спектра — что касается и художника, и зрителя — и все эти многоуровневые интерпретации могут быть достоверными (это касается и символа сновидения и любого другого символа).

Частью интегральной герменевтики является реальное определение (насколько это возможно) тех уровней, которые могут быть активизированы для оправданной интерпретации в любом данном случае. Напимер, какие уровни спектра сознания действительно задействованы в создангие любого конкретного произведения искусства (сознательно или бессознательно)? Какие из уровней наиболее часто активизируются у большинства зрителей (сознательно или бессознательно)? Имеет ли эта активизация намеренный характер или не имеет отношения к творцу? И так далее.

Пример башмаков Ван Гога показывает, какую важную роль могут инрать высшие уровни спектра в достоверной интерпретации. Как я постоянно утверждаю на страницах этой книги, принятие всего спектра сознания изменяет каждую дисциплину, которую он затрагивает, и искусство здесь не исключение.

11. Hoy, стр. 69, 76.

12. Теперь мы можем представить краткое четырех-секторное резюме разнообразных теорий интерпретации искусства, которое также является резюме четырех граней, присутствующих в каждом холоне, включая и художественный холон.

Само реальное, материальное произведение искусства (материальное живописное полотно, книга, публичное представление, исполняемая музыка) — это Верхний Правый сектор. Теории, которые сосредотачиваются на этом холоне произведения искусства, это исключительно формалистические теории: они изучают связь между элементами материала, лежащего в основе произведения — реальную форму холона произведения искусства как он существует в публичном пространстве.

Это произведение искусства отчасти является выражением изначального намерения художника или творца, и это изначальное намерение — первичный холон — представляет собой Верхний Левый сектор. В этом секторе располагается спектр сознания как он проявляется в любом индивиде, что означает, что действительно там существует спектр интенциональности, доступный для всех нас (включая, конечно, художника или творца). Любой или все из этих уровней сознания и интенциональности могут принимать участие в формировании первичного холона (изначального намерения художника, которое в конечном счете находит выражение в публичном, материальном произведении искусства). Теории интерпретации, которые сосредотачиваются на первичном холоне, включают теории экспрессивизма и интенциональности, которые стремятся реконструировать и восстановить изначальное намерение творца (первичный холон); а также определенные симптоматические теории, когда они стремятся обнаружить, расшифровать и интерпретировать индивидуальную бессознательную интенциональность. (И, добавим мы, весь спектр сознания обеспечивает наиболее полный контекст для распознавания этих общих намерений, сознательных и бессознательных, как у художника, так и у зрителя.)

Однако ни первичный холон, ни холон произведения искусства не существует как изолированный и самодостаточный элемент. Оба они встроены в более широкие и глубокие культурные и социальные контексты. Межсубъектный культурный фон, в котором возникает первичный холон, это Нижний Левый сектор. Это огромный водоем коллективных означаемых и мировоззрений, внутри которого и на поверхности которого отдельный смысл дрейфует подобно пробке, регулируя, какие интерпретация осуществляются и могут быть осуществлены. Теории, которые сосредотачиваются на этом исторически внедренном культурном фоне, включают теории восприятия и реакции, а также реакции зрителя, равно как те симптоматические теории, которые фокусируются на культурной конструкции смысла.

Помимо этого межсубъектного культурного фона первичный холон и холон произведения искусства существуют в огромной межобъектной социальной системе, Нижнем Правом секторе. Это общая совокупность материальной, структурной, институциональной и техно-экономической систем — и целое море коллективных означающих — которые регулируют материальность коммуникаций и системы социальной активности вообще. Сюда входит все, от производительных сил до геополитического положения, от режимов передачи информации до социальных классовых различий, от распределения прибыли до структур лингвистических означающих — все это в значительной мере влияет на художника и его творчество. Теории интерпретации, которые сосредотачиваются на Нижнем Правом секторе, включают марксистскую, социально-феминистскую, империалистическую, экологическую — короче говоря, симптоматические теории, которые ориентируются на более широкие течения в социальной системе.

Дело, конечно, в том, что интегральная герменевтика — интегральное искусство, литературная теория и интегральная семиотика в целом — явным образом включает все эти сектора, и все уровни каждого из них: все сектора, все уровни. И она осуществляет это не в форме эклектизма, а посредством последовательного толкования самих структур холонов.

И наконец, несколько слов об интегральной теории семиотики вообще. Здесь некоторые фрагменты мозаики включают семиологию Фердинанда де Соссюра, которая утверждает, что все референты (?), указывающие на знаки, состоят из материального (или внешнего) означающего и ментального (или внутреннего) означаемого; семиотку Чарльза Пирса, которая утверждает, что знаки не просто диадны (двухэлементны) (означающее и означаемое), но скорее триадны (трехэлементны (как он формулирует это, “действие или влияние, которое представляет собой (или включает) функционирование трех субъектов, таких как знак, его объект и его интерпретант, при этом, это трех-связное влияние никоим образом не разрешимо во взаимодействии между частями”); теорию речи-действия Дж. Л. Остина и Джона Сирла; теорию коммуникативного действия Хабермаса; структурализм развития (напр., Пиаже); и традиционную герменевтику — это лишь несколько из наиболее известных направлений. Хотя “семиотика” в узком смысле относится к подходу Пирса к этому предмету, принято использовать этот термин для обозначения всей области знаков и символов.

Учитывая неспособность эмпиристических, позитивистских, бихевиористских и репрезентационных парадигм объяснить порождение огромного разнообразия лингвистических смыслов, можно констатировать, что центральным вопросом семиотики (и знания вообще) стала проблема — куда конкретно поместить референты выражений. Вот простой пример. Когда я говорю: “Я вижу собаку”, все мы можем осмотреться и указать на реальную собаку, предполагая, что референт именно там. Реальная собака имеет простое местоположение в эмпирическом пространстве, и, значит, разместить этот референт достаточно легко. Однако когда я говорю: “Джон позеленел от зависти, потому Джон уже показал, что у него больше мужества”, то куда нам конкретно следует поместить “зависть” и “мужество”? У них нет простого местоположения в пространстве, и, следовательно, мы не можем указать на них пальцем.

Точно так же мы не можем указать пальцем на большинство референтов ни в математике (где находится квадратный корень из “минус один”), ни в поэзии, ни в логике, ни в одной из добродетелей — мы не можем указать на славу, доблесть, сострадание или духовное знание.

Однако тот факт, что большая часть важных составляющих нашей жизни не имеют простого местоположения, отнюдь не означает, что они не реальны или не существуют. Это всего лишь означает, что их нельзя обнаружить в физическом пространстве с простым местоположением: их нельзя обнаружить в сенсомоторном мировом пространстве.

Однако помимо сенсомоторного мирового пространства существуют эмоциональное, магическое, мифическое, рациональное, экзистенциальное, психическое, тонкое, каузальное и недуальное мировые пространства. И все из этих мировых пространств обладают своими собственными феноменологически реальными референтами. Собака существует в сенсомоторном мировом пространстве и может быть увидена физическим взглядом. Квадратный корень из минус единицы существует в рациональном мировом пространстве и может быть увиден тем, кто развил в себе измерение формальных операций. А природа Будды существует в каузальном мировом пространстве и может быть легко увидена тем, кто развил в себе весьма реальное измерение своих собственных структурных возможностей.

Другими словами, реальный референт достоверного выражения существует в особом мировом пространстве. Эмпиристические теории в общем потерпели поражение, потому что они в конечном счете признают лишь сенсомоторное мировое пространство (и, следовательно, не могут даже обосновать существование своих собственных теорий, которые существуют не сенсомоторном, а в рациональном мировом пространстве).

Короче гворя, означающее (напр., материальное слово “собака”, “минус один” или “природа Будды”, как они написаны на этой странице или произнесены вслух) — это Верхний Правый сектор, реальный материальный знак. Означаемое (то, что приходит на ум, когда вы читаете слово “собака”, “минус один” или “природа Будды”) — это Верхний Левый сектор, внутреннее представление. Это то, что Соссюр понимал под материальным знаком (означающим) и понятием, которое он вызывает (означаемое), при этом, каждый из них отличен от реального референта. А реальный референт достоверного выражения (в той мере, насколько оно достоверно) существует в данном мировом пространстве — в межобъектном пространстве, отверстии или просвете, в котором возникают все референты (Нижний Левый сектор).

Поскольку все означающие по определению материальны, они доступны для физического взгляда любого животного (мой пес может видеть физические знаки на этой странице). Однако означаемое можно увидеть, если достигнут соответствующий уровень внутреннего развития. Так, мой пес может видеть означающее “собака”, но это слово лишено для него смысла, оно не является для него означающим, и, занчит, он не может знать, что является референтом этого слова на самом деле. Подобно этому, шестилетний ребенок может прочитать слова “квадратный корень из минус единицы”, однако эти означающие лишены для него смысла (ничто не означается), и, следовательно, шестилетний ребенок не может познать реальный референт (математическую сущность, которая существует лишь в рациональном мировом пространстве).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: