Я встала в дверях. Зебровски пошел со мной, встал рядом. В дверях, правда, не было места, чтобы стоять вдвоем.

Я оглядела помещение, стены, покрытые кровью и мясом.

Сколько человек здесь убили?

А что?

Не темни, Зебровски, у меня нет на это сегодня терпения.

А что? — спросил он снова, и на этот раз несколько агрессивно.

Я глянула на него:

У тебя проблемы?

Он не стал показывать на следы бойни. Секунду-другую я думала, что он мне сейчас скажет заниматься своим делом, но он сказал другое:

Если бы Дольф спросил «А что?», ты бы ему ответила и не стала спорить.

Я вздохнула:

Что, тяжело тебе в сапогах Дольфа?

Нет, но я чертовски устал повторять все по два раза, зная, что Дольфа все с первого раза понимали.

Глядя на него, я почувствовала, как по моему лицу ползет улыбка.

Ну, я-то и Дольфа заставляла повторять.

Он улыбнулся:

Ладно, ты — может быть, но ты же всегда умеешь быть жуткой занозой.

Талант, — согласилась я.

Мы стояли в дверях и улыбались друг другу. В камере ужаса не изменилось ничего. Ни на каплю не стало меньше крови, ни на дюйм меньше окровавленного мяса на стенках, но почему-то нам обоим стало лучше.

Так вот, — сказала я, продолжая улыбаться, — сколько здесь человек было убито?

Его улыбка расплылась в широкую ухмылку:

А почему ты спрашиваешь?

Ублюдок ты, — сказала я.

Он шевельнул бровями за оправой очков.

Моя мамочка с этим не соглашалась, хотя ты не первая высказываешь такое предположение.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: