ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Явление четырнадцатое
Огудалова, Карандышев, Иван, потом Евфросинья Потаповна. Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем лучше! Однако когда ж они успели? И вы, пожалуй, уедете? Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю! Ну, и прекрасно. И мы останемся в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна? Евфросинья Потаповна (входя). Никакой у меня твоей Ларисы Дмитриевны нет. Карандышев. Однако что ж это такое, в самом деле! Иван, куда девались все господа и Лариса Дмитриевна? Иван. Лариса Дмитриевна, надо полагать, с господами вместе уехали… Потому как господа за Волгу сбирались, вроде как пикник у них. Карандышев. Как за Волгу? Иван. На катерах-с. И посуда, и вина, все от нас пошло-с; еще давеча отправили; ну, и прислуга — все как следует-с. Карандышев (садится и хватается за голову). Ах, что же это, что же это! Иван. И цыгане, и музыка с ними — все как следует. Карандышев (с горячностью). Харита Игнатьевна, где ваша дочь? Отвечайте мне, где ваша дочь? Огудалова. Я к вам привезла дочь, Юлий Капитоныч; вы мне скажите, где моя дочь! Карандышев. И все это преднамеренно, умышленно — все вы вперед сговорились… (Со слезами.) Жестоко, бесчеловечно жестоко! Огудалова. Рано было торжествовать-то! Карандышев. Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить! Евфросинья Потаповна. Да полно ты, перестань! Не о чем сокрушаться-то! Карандышев. И ведь это не разбойники, это почетные люди… Это все приятели Хариты Игнатьевны. Огудалова. Я ничего не знаю. Карандышев. Нет, у вас одна шайка, вы все заодно. Но знайте, Харита Игнатьевна, что и самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники — злодеи, и смирный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет. Если мне на белом свете остается только или повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить. Для меня нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют меня самого. (Схватывает со стола пистолет и убегает.) Огудалова. Что он взял-то? Иван. Пистолет. Огудалова. Беги, беги за ним, кричи, чтоб остановили.
Действие четвертое
ЛИЦА: Паратов. Кнуров. Вожеватов. Робинзон. Лариса. Карандышев. Илья. Гаврило. Иван. Цыгане и цыганки.
Декорация первого действия. Светлая летняя ночь.
Явление первое
Робинзон с мазиком в руках и Иван выходят из кофейной. Иван. Мазик-то пожалуйте! Робинзон. Не отдам. Ты играй со мной! Отчего ты не играешь? Иван. Да как же играть с вами, когда вы денег не платите! Робинзон. Я после отдам. Мои деньги у Василия Данилыча, он их увез с собой. Разве ты не веришь? Иван. Как же вы это с ними на пикник не поехали? Робинзон. Я заснул; а он не посмел меня беспокоить, будить, ну, и уехал один. Давай играть! Иван. Нельзя-с, игра не равна; я ставлю деньги, а вы нет; выигрываете — берете, а проигрываете — не отдаете. Ставьте деньги-с! Робинзон. Что ж, разве мне кредиту нет? Это странно! Я первый город такой вижу; я везде, по всей России все больше в кредит. Иван. Это я оченно верю-с. Коли спросить чего угодно, мы подадим; знавши Сергея Сергеича и Василья Данилыча, какие они господа, мы обязаны для вас кредит сделать-с; а игра денег требует-с. Робинзон. Так бы ты и говорил. Возьми мазик и дай мне бутылку… чего бы?.. Иван. Портвейн есть недурен-с. Робинзон. Я ведь дешевого не пью. Иван. Дорогого подадим-с. Робинзон. Да вели мне приготовить… знаешь, этого… как оно… Иван. Дупелей зажарить можно; не прикажете ли? Робинзон. Да, вот именно дупелей. Иван. Слушаю-с. (Уходит.) Робинзон. Они пошутить захотели надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я, с огорчения, задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то и один не соскучусь, я и solo моту разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять… Входит Иван с бутылкой. Иван (ставит бутылку). Дупеля заказаны-с. Робинзон. Я здесь театр снимаю. Иван. Дело хорошее-с. Робинзон. Не знаю, кому буфет сдать. Твой хозяин не возьмет ли? Иван. Отчего не взять-с! Робинзон. Только у меня — чтоб содержать исправно! И, для верности, побольше задатку сейчас же! Иван. Нет, уж он учен, задатку не дает: его так-то уж двое обманули. Робинзон. Уж двое? Да, коли уж двое… Иван. Так третьему не поверит. Робинзон. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет. Ну, не надо, не нуждаюсь я в нем. Ты ему не говори ничего, а то он подумает, что и я хочу обмануть; а я горд. Иван. Да-с, оно, конечно… А как давеча господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень гневались, даже убить кого-то хотели, так с пистолетом и ушли из дому. Робинзон. С пистолетом? Это нехорошо. Иван. Хмельненьки были; я полагаю, что это у них постепенно пройдет-с. Они по бульвару раза два проходили… да вон и сейчас идут. Робинзон (оробев). Ты говоришь, с пистолетом? Он кого убить-то хотел — не меня ведь? Иван. Уж не могу вам! сказать. (Уходит.) Входит Карандышев, Робинзон старается спрятаться за бутылку.
Явление второе
Робинзон, Карандышев, потом Иван. Карандышев (подходит к Робинзону). Где ваши товарищи, господин Робинзон? Робинзон. Какие товарищи? У меня нет товарищей. Карандышев. А те господа, которые обедали у меня с вами вместе? Робинзон. Какие ж это товарищи! Это так… мимолетное знакомство. Карандышев. Так не знаете ли, где они теперь? Робинзон. Не могу сказать, я стараюсь удаляться от этой компании; я человек смирный, знаете ли… семейный… Карандышев. Вы семейный? Робинзон. Очень семейный… Для меня тихая семейная жизнь выше всего; а неудовольствие какое или ссора — это боже сохрани; я люблю и побеседовать, только чтоб разговор умный, учтивый, об искусстве, например… Ну, с благородным человеком, вот как вы, можно и выпить немножко. Не прикажете ли? Карандышев. Не хочу. Робинзон. Как угодно. Главное дело, чтобы неприятности не было. Карандышев. Да вы должны же знать, где они. Робинзон. Кутят где-нибудь: что ж им больше-то делать! Карандышев. Говорят, они за Волгу поехали? Робинзон. Очень может быть. Карандышев. Вас не звали с собой? Робинзон. Нет; я человек семейный. Карандышев. Когда ж они воротятся? Робинзон. Уж это они и сами не знают, я думаю. К утру вернутся. Карандышев. К утру? Робинзон. Может быть, и раньше. Карандышев. Все-таки надо подождать; мне кой с кем из них объясниться нужно. Робинзон. Коли ждать, так на пристани; зачем они сюда пойдут! С пристани они прямо домой проедут. Чего им еще? Чай, и так сыты. Карандышев. Да на какой пристани? Пристаней у вас много. Робинзон. Да на какой угодно, только не здесь; здесь их не дождетесь. Карандышев. Ну, хорошо, я пойду на пристань. Прощайте. (Подает руку Робинзону.) Не хотите ли проводить меня? Робинзон. Нет, помилуйте, я человек семейный. Карандышев уходит. Иван, Иван! Входит Иван. Накрой мне в комнате и вино перенеси туда! Иван. В комнате, сударь, душно. Что за неволя! Робинзон. Нет, мне на воздухе вечером вредно; доктор запретил. Да если этот барин спрашивать будет, так скажи, что меня нет. (Уходит в кофейную.) Из кофейной выходит Гаврило.
Явление третье
Гаврило и Иван. Гаврило. Ты смотрел на Волгу? Не видать наших? Иван. Должно быть, приехали. Гаврило. Что так? Иван. Да под горой шум, эфиопы загалдели. (Берет со стола бутылку и уходит в кофейную.) Входит Илья и хор цыган.
Явление четвертое
Гаврило, Илья, цыгане и цыганки. Гаврило. Хорошо съездили? Илья. И, хорошо! Так хорошо, не говори! Гаврило. Господа веселы? Илья. Разгулялись, важно разгулялись, дай бог на здоровье! Сюда идут; всю ночь, гляди, прогуляют. Гаврило (потирая руки). Так ступайте усаживайтесь! Женщинам велю чаю подать, а вы к буфету — закусите! Илья. Старушкам к чаю-то ромку вели — любят. Илья, цыгане и цыганки, Гаврило уходят в кофейную. Выходят Кнуров и Вожеватов.
Явление пятое
Кнуров и Вожеватов. Кнуров. Кажется, драма начинается. Вожеватов. Похоже. Кнуров. Я уж у Ларисы Дмитриевны слезки видел. Вожеватов. Да ведь у них дешевы. Кнуров. Как хотите, а положение ее незавидное. Вожеватов. Дело обойдется как-нибудь. Кнуров. Ну, едва ли. Вожеватов. Карандышев посердится немножко, поломается, сколько ему надо, и опять тот же будет. Кнуров. Да она-то не та же. Ведь чтоб бросить жениха чуть не накануне свадьбы, надо иметь основание. Вы подумайте: Сергей Сергеич приехал на один день, и она бросает для него жениха, с которым ей жить всю жизнь. Значит, она надежду имеет на Сергея Сергеича; иначе зачем он ей! Вожеватов. Так вы думаете, что тут не без обмана, что он опять словами поманил ее? Кнуров. Да непременно. И, должно быть, обещания были определенные и серьезные; а то как бы она поверила человеку, который уж раз обманул ее! Вожеватов. Мудреного нет; Сергей Сергеич ни над чем не задумается: человек смелый, Кнуров. Да ведь как ни смел, а миллионную невесту на Ларису Дмитриевну не променяет. Вожеватов. Еще бы! что за расчет! Кнуров. Так посудите, каково ей, бедной! Вожеватов. Что делать-то! мы не виноваты, наше дело сторона. На крыльце кофейной показывается Робинзон.
Явление шестое
Кнуров, Вожеватов и Робинзон. Вожеватов. А, милорд! Что во сне видел? Робинзон. Богатых дураков; то же, что и наяву вижу. Вожеватов. Ну, как же ты, бедный умник, здесь время проводишь? Робинзон. Превосходно. Живу в свое удовольствие и притом в долг, на твой счет. Что может быть лучше! Вожеватов. Позавидуешь тебе. И долго ты намерен наслаждаться такой приятной жизнью? Робинзон. Да ты чудак, я вижу. Ты подумай: какой же мне расчет отказываться от таких прелестей! Вожеватов. Что-то я не помню: как будто я тебе открытого листа не давал? Робинзон. Так ты в Париж обещал со мной ехать — разве это не все равно? Вожеватов. Нет, не все равно! Что я обещал, то исполню; для меня слово — закон, что сказано, то свято. Ты спроси: обманывал ли я кого-нибудь? Робинзон. А покуда ты сбираешься в Париж, не воздухом же мне питаться? Вожеватов. Об этом уговору не было. В Париж хоть сейчас. Робинзон. Теперь поздно; поедем, Вася, завтра. Вожеватов. Ну, завтра, так завтра. Послушай, вот что: поезжай лучше ты один, я тебе прогоны выдам взад и вперед. Робинзон. Как один? Я дороги не найду. Вожеватов. Довезут. Робинзон. Послушай, Вася, я по-французски не совсем свободно… Хочу выучиться, да все времени нет. Вожеватов. Да зачем тебе французский язык? Робинзон. Как же, в Париже да по-французски не говорить? Вожеватов. Да и не надо совсем, и никто там не говорит по-французски. Робинзон. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили! Что ты меня за дурака, что ли, считаешь? Вожеватов. Да какая столица! Что ты, в уме ли? О каком Париже ты думаешь? Трактир у нас на площади есть «Париж», вот я куда хотел с тобой ехать. Робинзон. Браво, браво! Вожеватов. А ты полагал, в настоящий? Хоть бы ты немножко подумал. А еще умным человеком считаешь себя! Ну, зачем я тебя туда возьму, с какой стати? Клетку, что ли, сделать да показывать тебя? Робинзон. Хорошей ты школы, Вася, хорошей; серьезный из тебя негоциант выйдет. Вожеватов. Да ничего; я стороной слышал, одобряют. Кнуров. Василий Данилыч, оставьте его! Мне нужно вам сказать кой-что. Вожеватов (подходя). Что вам угодно? Кнуров. Я все думал о Ларисе Дмитриевне. Мне кажется, она теперь находится в таком положении, что нам, близким людям, не только позволительно, но мы даже обязаны принять участие в ее судьбе. Робинзон прислушивается. Вожеватов. То есть вы хотите сказать, что теперь представляется удобный случай взять ее с собой в Париж? Кнуров. Да, пожалуй, если угодно: это одно и то же. Вожеватов. Так за чем же дело стало? Кто мешает? Кнуров. Вы мне мешаете, а я вам. Может быть, вы не боитесь соперничества? Я тоже не очень опасаюсь; а все-таки неловко, беспокойно; гораздо лучше, когда поле чисто. Вожеватов. Отступного я не возьму, Мокий Парменыч. Кнуров. Зачем отступное? Можно иначе как-нибудь. Вожеватов. Да вот, лучше всего, (Вынимает из кармана монету и кладет под руку.) Орел или решетка? Кнуров (в раздумье). Если скажу: орел, так проиграю; орел, конечно, вы. (Решительно.) Решетка. Вожеватов (поднимая руку). Ваше. Значит, мне одному в Париж ехать. Я не в убытке; расходов меньше. Кнуров. Только, Василий Данилыч, давши слово, держись; а не давши, крепись! Вы купец, вы должны понимать, что значит слово. Вожеватов. Вы меня обижаете. Я сам знаю, что такое купеческое слово. Ведь я с вами дело имею, а не с Робинзоном. Кнуров. Вон Сергей Сергеич идет с Ларисой Дмитриевной! Войдемте в кофейную, не будем им мешать. Кнуров и Вожеватов уходят в кофейную. Входят Паратов и Лариса.
Явление седьмое
Паратов, Лариса и Робинзон. Лариса. Ах, как я устала. Я теряю силы, я насилу взошла на гору. (Садится в глубине сцены на скамейку у решетки.) Паратов. А, Робинзон! Ну, что ж ты, скоро в Париж едешь? Робинзон. С кем это? С тобой, ля-Серж, куда хочешь, а уж с купцом я не поеду. Нет, с купцами кончено. Паратов. Что так? Робинзон. Невежи! Паратов. Будто? Давно ли ты догадался? Робинзон. Всегда знал. Я всегда за дворян. Паратов. Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне будешь нужен! Робинзон. Для тебя в огонь и в воду. (Уходит в кофейную.) Паратов (Ларисе). Позвольте теперь поблагодарить вас за удовольствие — нет, этого мало, — за счастие, которое вы нам доставили. Лариса. Нет, нет, Сергей Сергеич, вы мне фраз не говорите! Вы мне скажите только: что я — жена ваша или нет? Паратов. Прежде всего, Лариса Дмитриевна, вам нужно ехать домой. Поговорить обстоятельно мы еще успеем завтра. Лариса. Я не поеду домой. Паратов. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге днем — это еще можно допустить; но кутить всю ночь в трактире, в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую пищу вы дадите для разговоров. Лариса. Что мне за дело до разговоров! С вами я могу быть везде. Вы меня увезли, вы и должны привезти меня домой. Паратов. Вы поедете на моих лошадях — разве это не все равно? Лариса. Нет, не все равно. Вы меня увезли от жениха, маменька видела, как мы уехали — она не будет беспокоиться, как бы поздно мы ни возвратились… Она покойна, она уверена в вас, она только будет ждать нас, ждать… чтоб благословить. Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой. Паратов. Что такое? Что значит: «совсем не являться»? Куда деться вам? Лариса. Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге — выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет. Паратов. Какая экзальтация! Вам можно жить и должно. Кто откажет вам в любви, в уважении! Да тот же ваш жених: он будет радехонек, если вы опять его приласкаете. Лариса. Что вы говорите! Я мужа своего если уж не любить, так хоть уважать должна; а как я могу уважать человека, который равнодушно сносит насмешки и всевозможные оскорбления! Это дело кончено: он для меня не существует. У меня один жених: это вы. Паратов. Извините, не обижайтесь на мои слава! Но едва ли вы имеете право быть так требовательными ко мне. Лариса. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все с начала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась, наконец, выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала. Паратов. Все это прекрасно, и обо всем мы с вами потолкуем завтра. Лариса. Нет, сегодня, сейчас. Паратов. Вы требуете? Лариса. Требую. В дверях кофейной видны Кнуров и Вожеватов. Паратов. Извольте. Послушайте, Лариса Дмитриевна! Вы допускаете мгновенное увлечение? Лариса. Допускаю. Я сама способна увлечься. Паратов. Нет, я не так выразился; допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи? Лариса. Ну, что же! И хорошо, что он забудет. Паратов. Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны. Лариса (задумчиво). Неразрывные цепи! (Быстро.) Вы женаты? Паратов. Нет. Лариса. А всякие другие цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя. Паратов. Я обручен. Лариса. Ах! Паратов (показывая обручальное кольцо). Вот золотые цепи, которыми я скован на всю жизнь. Лариса. Что же вы молчали? Безбожно, безбожно! (Садится на стул.) Паратов. Разве я в состоянии был помнить что-нибудь! Я видел вас, и ничего более для меня не существовало. Лариса. Поглядите на меня! Паратов смотрит на нее. «В глазах, как на небе, светло…» Ха, ха, ха! (Истерически смеется.) Подите от меня! Довольно! Я уж сама об себе подумаю. (Опирает голову на руку.) Кнуров, Вожеватов и Робинзон выходят на крыльцо кофейной.
Явление восьмое
Паратов, Лариса, Кнуров, Вожеватов и Робинзон. Паратов (подходя к кофейной). Робинзон, поди сыщи мою коляску! Она тут у бульвара. Ты свезешь Ларису Дмитриевну домой. Робинзон. Ля-Серж! Он тут, он ходит с пистолетом. Паратов. Кто «он»? Робинзон. Карандышев. Паратов. Так что ж мне за дело! Робинзон. Он меня убьет. Паратов. Ну, вот, велика важность! Исполняй, что приказывают! Без рассуждений! Я этого не люблю, Робинзон. Робинзон. Я тебе говорю: как он увидит меня с ней вместе, он меня убьет. Паратов. Убьет он тебя или нет — это еще неизвестно; а вот если ты не исполнишь сейчас же того, что я тебе приказываю, так я тебя убью уж наверное. (Уходит в кофейную.) Робинзон, (грозя кулаком). О, варвары, о, разбойники! Ну, попал я в компанию! (Уходит.) Вожеватов подходит к Ларисе. Лариса (взглянув на Вожеватова). Вася, я погибаю! Вожеватов. Лариса Дмитриевна, голубушка моя! Что делать-то? Ничего не поделаешь. Лариса. Вася, мы с тобой с детства знакомы, почти родные; что мне делать — научи! Вожеватов. Лариса Дмитриевна, уважаю я вас и рад бы… я ничего не могу. Верьте моему слову! Лариса. Да я ничего и не требую от тебя; я прошу только пожалеть меня. Ну, хоть поплачь со мной вместе! Вожеватов. Не могу, ничего не могу. Лариса. И у тебя тоже цепи? Вожеватов. Кандалы, Лариса Дмитриевна. Лариса. Какие? Вожеватов. Честное купеческое слово. (Отходит в кофейную.) Кнуров (подходит к Ларисе). Лариса Дмитриевна, выслушайте меня и не обижайтесь! У меня и в помышлении нет вас обидеть. Я только желаю вам добра и счастья, чего вы вполне заслуживаете. Не угодно ли вам ехать со мной в Париж на выставку? Лариса отрицательно качает головой. И полное обеспечение на всю жизнь? Лариса молчит. Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы, за которые осуждение не переходит: я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления. Лариса поворачивает голову в другую сторону. Я бы ни на одну минуту не задумался предложить вам руку, но я женат. Лариса молчит. Вы расстроены, я не смею торопить вас ответом. Подумайте! Если вам будет угодно благосклонно принять мое предложение, известите меня, и с той минуты я сделаюсь вашим самым преданным слугой и самым точным исполнителем всех ваших желаний и даже капризов, как бы они странны и дороги ни были. Для меня невозможного мало. (Почтительно кланяется и уходит в кофейную.)
Явление девятое
Лариса одна. Лариса. Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорят… верная смерть. (Подумав.) Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь… Да, это лучше… в беспамятстве, ни боли… ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.) Ох, нет… (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет… Не Кнуров… роскошь, блеск… нет, нет… я далека от суеты… (Вздрогнув.) Разврат… ох, нет… Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить… когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь… Как хорошо умереть… пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть… Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всем примириться, всем простить и умереть… Ах, как дурно, как кружится голова. (Подпирает голову рукой и сидит в забытьи.) Входят Робинзон и Карандышев.
Явление десятое
Лариса, Робинзон и Карандышев. Карандышев. Вы говорите, что вам велено отвезти ее домой? Робинзон. Да-с, велено. Карандышев. И вы говорили, что они оскорбили ее? Робинзон. Уж чего еще хуже, чего обиднее! Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, сама имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело: прошу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она? Робинзон. Она здесь была. Вот она! Карандышев. При нашем объяснении посторонних не должно быть; вы будете лишний. Оставьте нас! Робинзон. С величайшим удовольствием. Я скажу, что вам сдал Ларису Дмитриевну. Честь имею кланяться! (Уходит в кофейную.) Карандышев подходит к столу и садится против Ларисы.
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|