Эпоха Возрождения и гуманизм

Насколько же щедр и терпим Бог-Отец! Насколько же великой и чудесной должна быть радость человека, которому даровано выбирать то, что он хочет, и быть тем, кем он решает стать!

Пико Делла Мирандола

Позднее средневековье ознаменовано водоразделом в понимании философских принципов и в самом мышлении. Кто-то по-прежнему придерживался традиций схоластического богословия; но появлялись и другие люди, обращавшиеся за водительством и вдохновением к античной литературе и философии и положившие начало эпохе Возрождения.

Поздняя схоластика

Схоластическое богословие, достигшее высшей точки развития в трудах Фомы Аквинского, в дальнейшем характеризовалось двумя отличительными чертами. Во-первых, оно стремилось ставить все более трудные вопросы и давать ответы на них с помощью тонких дистинкций. Это сопровождалось использованием все более замысловатого языка и специальной терминологии, непостижимых для непосвященных. Во-вторых, наблюдался все больший разрыв между философией и богословием, между тем, что можно постичь разумом, и тем, что можно познать только через божественное откровение.

Св. Фома и его современники полагали, что между разумом и верой существует тесная взаимосвязь. Это означало, что некоторые раскрытые истины (например, бытие Бога) постигаемы разумом. Но вскоре после смерти великого доминиканского богослова основополагающую предпосылку о взаимосвязи между верой и разумом начали ставить под сомнение.

Иоанна Дунса Скота, наиболее известного францисканского богослова после Бонавентуры, совершенно справедливо называли "тонким доктором", что воспринималось как знак уважения. Но вместе с тем это очень точно характеризовало богословие позднего средневековья, против которого вскоре выступят многие ученые. Слишком много в его трудах утонченных дистинкций, и чтобы понять его рассуждения, необходимо сначала посвятить несколько лет изучению богословия и философии того времени. Вместе с тем совершенно ясно, что Скот, в отличие от богословов предыдущего поколения, не считал, что истинность таких доктрин, как учения о бессмертии души и вездесущности Бога, доказуема рациональным путем. Он не отвергал эти учения. Не отрицал он и их совместимости с рациональным восприятием. Но он не принимал того, что разум способен доказать их. Разум в лучшем случае может показать, что они возможны.

В XIV и XV веках эта тенденция стала еще более явной. Типичными представителями того времени были Уильям Оккам (ок. 1280-1349) и его ученики. Отталкиваясь от учения о Божьем всемогуществе, они пришли к выводу, что природный человеческий ум не может доказать абсолютно ничего о Боге и о Божьих целях. Большинство из них проводили различие между "абсолютной" и "установленной" властью Бога. Учитывая Божье всемогущество, "абсолютная" власть не знает границ. Бог может делать все, что Ему угодно. Нет ничего выше абсолютной власти Бога – на это не могут претендовать ни разум, ни добро, противопоставляемое злу. Если бы это было не так, мы вынуждены были бы признать, что абсолютная власть Бога ограничивается разумом или добром, определяемым как противоположность злу. Бог действует разумно и совершает добро только в соответствии со Своей "установленной" властью. По сути, говорить надо не о том, что Бог всегда совершает добро, а о том, что добро есть все, что бы Бог ни совершал. Именно Бог определяет, что такое добро, а не наоборот. Равным образом, нельзя говорить, что Бог действует разумно. Действия Бога определяются не разумом. Наоборот, всевластная воля Бога определяет, что должно быть разумным, и затем, осуществляя "установленную" власть, действует в соответствии с этими директивами.

Это означает, что все традиционные аргументы, выдвигаемые богословами для обоснования разумности или "соответствия" того или иного учения, теряют смысл. Возьмем, к примеру, учение о воплощении. Ансельм и вслед за ним почти все богословы утверждали, что воплощение Бога в человеческое существо было разумным, так как неизмеримый долг человечества пред Богом мог оплатить только Сам Бог, ставший человеком. Но богословы XIV и XV веков указывали, что каким бы разумным это ни казалось с нашей точки зрения, все выглядит иначе, если принять во внимание абсолютную власть Бога. Своей властью Бог мог бы аннулировать долг, или объявить, что люди – не грешники, или счесть достаточным что-то еще, не связанное с крестным подвигом Христа. Мы получили спасение благодаря подвигу Христа, это действительно так, но не потому, что именно так было надо, и не потому, что воплощение и страдания Христа были наиболее подходящим для этого средством, а просто потому, что именно так решил Бог.

Это также означает, что нам следует отказаться от заблуждения, будто в человеке есть какие-то качества, делающие его особенно пригодным для воплощения Бога. Присутствие Бога в сотворенном существе – всегда чудо, но оно не имеет никакого отношения к нашей способности принимать Бога. Поэтому некоторые ученики Оккама заявляли даже, что Бог мог бы воплотиться в осле.

Все это не означает, что эти богословы были неверующими, ставившими трудные вопросы просто ради забавы. Наоборот, все известные факты их жизни свидетельствуют о том, что они были преданными и искренними верующими. Они ставили целью прославление Бога. Творец неизмеримо выше творения. Человеческий разум не способен постичь тайны Бога. Божье всемогущество таково, что нам надо отказаться от всяких попыток познать его.

Это не было богословием неверия, провозглашавшим веру только в то, что поддается рациональному объяснению. Это богословское учение стремилось показать, что разум не способен дойти до самой сути Бога, что все надо вложить в Божьи руки и верить во все раскрытое Богом. И верить не потому, что это выглядит разумным, а потому, что это раскрыл Бог.

Это в свою очередь означало, что для богословов XIV и XV веков первостепенное значение приобрел вопрос об авторитетности источников. Коль скоро истинность того или иного учения невозможно доказать рационально, надо искать непогрешимые основания. Оккам полагал, что папа и вселенские соборы могут ошибаться и что непогрешимой можно считать только Библию. Но позднее, когда в результате великого западного раскола возникло соборное движение, многие пришли к убеждению, что вселенский собор может быть высшим авторитетом, перед которым должны склоняться все несогласные. Именно поэтому на Констанцском соборе такие известные богословы, как Жерсон и д'Айи, потребовали, чтобы Ян Гус подчинился власти собора. Если бы ему дали возможность выступить против собора, авторитет собрания был бы подорван. А поскольку рациональные объяснения считались недостаточными, не оставалось никакого другого авторитетного основания для преодоления раскола, для реформирования церкви и для определения истинности тех или иных учений.

Богословы позднего средневековья подчеркивали значение веры не в смысле определенных верований, а в смысле упования на Бога. Бог установил божественный порядок для нашего блага. Надо полагаться на все Божьи обетования, даже если они не воспринимаются разумом. Божье всемогущество может сокрушить всех наших врагов. Полагающиеся на Него не будут посрамлены. Эта распространенная в позднем средневековье идея позднее будет развиваться в учении Мартина Лютера.

Но какими бы преданными ни были эти богословы, изощренность их формулировок, упор на точности определений и утонченности дистинкций вызывали протест со стороны многих, кто сожалел о сложности ученого богословия в сравнении с простотой Евангелия. Этот протест выражался, в частности, в "современном благочестии". Наиболее известным сочинением на эту тему была книга "О подражании Христу", отражавшая распространенные тогда взгляды:

Какая вам польза, если вы можете с большим знанием дела рассуждать о Троице, но в то же время не проявляете смирения и тем самым оскорбляете Троицу?

Воистину, громкие слова не делают человека святым и праведным. Но добродетельная жизнь делает человека желанным для Бога.

Лучше на деле испытывать раскаяние, чем уметь дать ему определение.

Вы можете выучить наизусть всю Библию и все высказывания философов, но какую это принесет вам пользу, если у вас нет Божьей любви и благодати?

Суета сует. Суета есть все, за исключением любви к Богу и служения только Богу ^{35}.

Коротко говоря, в конце средневекового периода схоластика шла по пути, который не мог не вызвать ее неприятия многими искренне верующими людьми, рассматривавшими такое богословие не как поддержку в благочестивой жизни, а как препятствие для нее. Раздавались все более настоятельные призывы вернуться к простоте Евангелия.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: