Древнерусский текст

Не лепо ли ны бяшетъ, братие,

начяти старыми словесы

трудныхъ повестий о пълку Игореве,

Игоря Святъславлича?

Начати же ся тъй песни

по былинамь сего времени,

а не по замышлению Бояню!

Боянъ бо вещий,

аще кому хотяше песнь творити,

то растекашется мыслию по древу,

серымъ вълкомъ по земли,

шизымъ орломъ подъ облакы.

Помняшеть бо рече,

първыхъ временъ усобице.

Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей;

который дотечаше,

та преди песнь пояше -

старому Ярославу,

храброму Мстиславу,

иже зареза Редедю предъ пълкы касожьскыми,

красному Романови Святъславличю.

Боянъ же, братие, не 10 соколовь

на стадо лебедей пущаше,

нъ своя вещиа пръсты

на живая струны въскладаше;

они же сами княземъ славу рокотаху.

Почнемъ же, братие, повесть сию

отъ стараго Владимера до ныняшнего Игоря,

иже истягну умь крепостию своею

и поостри сердца своего мужествомъ,

наполънився ратнаго духа,

наведе своя храбрыя плъкы

на землю Половецькую

за землю Руськую.

Тогда Игорь възре

на светлое солнце

и виде отъ него тьмою

вся своя воя прикрыты.

И рече Игорь

къ дружине своей:

"Братие и дружино!

Луце жъ бы потяту быти,

неже полонену быти;

а всядемъ, братие,

на свои бръзыя комони,

да позримъ

синего Дону!"

Спалъ князю умь

похоти,

и жалость ему знамение заступи

искусити Дону великаго.

"Хощу бо, - рече, - копие приломити

конець поля Половецкаго,

съ вами, русици, хощу главу свою приложити,

а любо испити шеломомь Дону".

О Бояне, соловию стараго времени!

Абы ты сиа плъкы ущекоталъ,

скача, славию, по мыслену древу,

летая умомъ подъ облакы,

свивая славы оба полы сего времени,

рища въ тропу Трояню

чресъ поля на горы.

Пети было песнь Игореви,

того внуку:

"Не буря соколы занесе

чрезъ поля широкая -

галици стады бежать

къ Дону великому".

Чи ли въспети было,

вещей Бояне,

Велесовь внуче:

"Комони ржуть за Сулою -

звенить слава въ Кыеве;

трубы трубять въ Новеграде -

стоять стязи въ Путивле!"

Игорь ждетъ мила брата Всеволода.

И рече ему буй туръ Всеволодъ:

"Одинъ братъ,

одинъ светъ светлый -

ты, Игорю!

оба есве Святъславличя!

Седлай, брате,

свои бръзыи комони,

а мои ти готови,

оседлани у Курьска напереди.

А мои ти куряни - сведоми къмети:

подъ трубами повити,

подъ шеломы възлелеяны,

конець копия въскръмлени;

пути имь ведоми,

яругы имь знаеми,

луци у нихъ напряжени,

тули отворени,

сабли изъстрени;

сами скачють, акы серыи влъци въ поле,

ищучи себе чти, а князю славе".

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень

и поеха по чистому полю.

Солнце ему тъмою путь заступаше;

нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди;

свистъ зверинъ въста,

збися див,

кличетъ връху древа,

велитъ послушати - земли незнаеме,

Волзе,

и Поморию,

и Посулию,

и Сурожу,

и Корсуню,

и тебе, Тьмутораканьскый блъванъ!

А половци неготовами дорогами

побегоша къ Дону великому:

крычатъ телегы полунощы,

рци лебеди роспущени.

Игорь къ Дону вои ведетъ!

Уже бо беды его пасетъ птиць

по дубию;

влъци грозу въсрожатъ

по яругамъ;

орли клектомъ на кости звери зовутъ;

лисици брешутъ на чръленыя щиты.

О Руская земле! уже за шеломянемъ еси!

Длъго ночь меркнетъ.

Заря свет запала,

мъгла поля покрыла.

Щекотъ славий успе,

говоръ галичь убуди.

Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша,

ищучи себе чти, а князю - славы.

С зарания въ пятокъ

потопташа поганыя плъкы половецкыя,

и рассушясь стрелами по полю,

помчаша красныя девкы половецкыя,

а съ ними злато,

и паволокы,

и драгыя оксамиты.

Орьтъмами,

и япончицами,

и кожухы

начашя мосты мостити по болотомъ

и грязивымъ местомъ,

и всякыми узорочьи половецкыми.

Чьрленъ стягъ,

бела хирюговь,

чрьлена чолка,

сребрено стружие -

храброму Святъславличю!

Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо.

Далече залетело!

Не было оно обиде порождено

ни соколу,

ни кречету,

ни тебе, чръный воронъ,

поганый половчине!

Гзакъ бежит серымъ влъкомъ,

Кончакъ ему следъ править къ Дону великому.

Другаго дни велми рано

кровавыя зори светъ поведаютъ;

чръныя тучя с моря идутъ,

хотятъ прикрыти 4 солнца,

а въ нихъ трепещуть синии млънии.

Быти грому великому,

итти дождю стрелами съ Дону великаго!

Ту ся копиемъ приламати,

ту ся саблямъ потручяти

о шеломы половецкыя,

на реце на Каяле,

у Дону великаго!

О Руская земле, уже за шеломянемъ еси!

Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами

на храбрыя плъкы Игоревы.

Земля тутнетъ,

рекы мутно текуть;

пороси поля прикрываютъ;

стязи глаголютъ:

половци идуть отъ Дона

и отъ моря,

и отъ всехъ странъ рускыя плъкы оступиша.

Дети бесови кликомъ поля прегородиша,

а храбрии русици преградиша чрълеными щиты.

Яр туре Всеволоде!

Стоиши на борони,

прыщеши на вои стрелами,

гремлеши о шеломы мечи харалужными.

Камо, туръ, поскочяше,

своимъ златымъ шеломомъ посвечивая,

тамо лежатъ поганыя головы половецкыя.

Поскепаны саблями калеными шеломы оварьскыя,

отъ тебе, яръ туре Всеволоде!

Кая раны дорога, братие, забывъ чти, и живота,

и града Чрънигова, отня злата стола,

и своя милыя хоти красныя Глебовны

свычая и обычая?

Были вечи Трояни,

минула льта Ярославля;

были плъци Олговы,

Ольга Святьславличя.

Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше

и стрелы по земли сеяше.

Ступаетъ въ златъ стремень въ граде Тьмуторокане,

той же звонъ слыша давный великый Ярославль,

а сынъ Всеволожь, Владимиръ,

по вся утра уши закладаше въ Чернигове.

Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе

и на Канину зелену паполому постла

за обиду Олгову

храбра и млада князя.

Съ тоя же Каялы Святоплъкь полеле яти отца своего

междю угорьскими иноходьцы

ко святей Софии къ Киеву.

Тогда, при Олзе Гориславличи,

сеяшется и растяшеть усобицами,

погибашеть жизнь Даждьбожа внука,

въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась.

Тогда по Руской земли ретко ратаеве кикахуть,

нъ часто врани граяхуть,

трупиа себе деляче,

а галици свою речь говоряхуть,

хотять полетети на уедие.

То было въ ты рати и въ ты плъкы,

а сицей рати не слышано!

Съ зараниа до вечера,

съ вечера до света

летять стрелы каленыя,

гримлютъ сабли о шеломы,

трещатъ копиа харалужныя

въ поле незнаеме,

среди земли Половецкыи.

Чръна земля подъ копыты костьми была посеяна,

а кровию польяна:

тугою взыдоша по Руской земли.

Что ми шумить,

что ми звенить -

далече рано предъ зорями?

Игорь плъкы заворочаетъ:

жаль бо ему мила брата Всеволода.

Бишася день,

бишася другый;

третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы.

Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы;

ту кроваваго вина не доста;

ту пиръ докончаша храбрии русичи:

сваты попоиша, а сами полегоша

за землю Рускую.

Ничить трава жалощами,

а древо с тугою къ земли преклонилось.

Уже бо, братие, не веселая година въстала,

уже пустыни силу прикрыла.

Въстала обида въ силахъ Даждьбожа внука,

вступила девою на землю Трояню,

въсплескала лебедиными крылы

на синемъ море у Дону;

плещучи, упуди жирня времена.

Усобица княземъ на поганыя погыбе,

рекоста бо братъ брату:

"Се мое, а то мое же".

И начяша князи про малое

"се великое" млъвити,

а сами на себе крамолу ковати.

А погании съ всехъ странъ прихождаху съ побъдами

на землю Рускую.

О, далече зайде соколъ, птиць бья, - къ морю!

А Игорева храбраго плъку не кресити!

За нимъ кликну Карна, и Жля

поскочи по Руской земли,

смагу людемъ мычючи въ пламяне розе.

Жены руския въсплакашась, аркучи:

"Уже намъ своихъ милыхъ ладъ

ни мыслию смыслити,

ни думою сдумати,

ни очима съглядати,

а злата и сребра ни мало того потрепати".

А въстона бо, братие, Киевъ тугою,

а Черниговъ напастьми.

Тоска разлияся по Руской земли;

печаль жирна тече средь земли Рускыи.

А князи сами на себе крамолу коваху,

а погании сами,

победами нарищуще на Рускую землю,

емляху дань по беле отъ двора.

Тии бо два храбрая Святъславлича, -

Игорь и Всеволодъ -

уже лжу убудиста которую,

то бяше успилъ отецъ ихъ -

Святъславь грозный великый Киевскый -

грозою:

бяшеть притрепеталъ своими сильными плъкы

и харалужными мечи,

наступи на землю Половецкую,

притопта хлъми и яругы;

взмути ръки и озеры,

иссуши потокы и болота.

А поганаго Кобяка изъ луку моря,

отъ железныхъ великихъ плъковъ половецкыхъ,

яко вихръ, выторже:

и падеся Кобяка въ граде Киеве,

въ гриднице Святъславли.

Ту немци и венедици,

ту греци и морава

поютъ славу Святъславлю,

кають князя Игоря,

иже погрузи жиръ во дне Каялы - рекы половецкыя, -

рускаго злата насыпаша.

Ту Игорь князь выседе изъ седла злата,

а въ седло кощиево.

Уныша об градомъ забралы,

а веселие пониче.

А Святъславь мутенъ сонъ виде

въ Киеве на горахъ.

"Си ночь, съ вечера, одевахуть мя - рече -

чръною паполомою

на кроваты тисове;

чръпахуть ми синее вино,

с трудомъ смешено;

сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ

великый женчюгь на лоно

и негуютъ мя.

Уже дьскы безъ кнеса

в моемъ теремь златовръсемъ.

Всю нощь съ вечера

босуви врани възграяху у Плеснеска,

на болони беша дебрь Кияня

и несошася къ синему морю".

И ркоша бояре князю:

"Уже, княже, туга умь полонила;

се бо два сокола слетеста

съ отня стола злата

поискати града Тьмутороканя,

а любо испити шеломомь Дону.

Уже соколома крильца припешали

поганыхъ саблями,

а самаю опуташа

въ путины железны".

Темно бо бе въ 3 день:

два солнца померкоста,

оба багряная стлъпа погасоста

и съ ними молодая месяца,

Олегъ и Святъславъ,

тъмою ся поволокоста

и въ море погрузиста,

и великое буйство подаста хинови.

На реце на Каяле тьма светъ покрыла -

по Руской земли прострошася половци,

аки пардуже гнездо.

Уже снесеся хула на хвалу;

уже тресну нужда на волю;

уже връжеся дивь на землю.

Се бо готьскыя красныя девы

въспеша на брезе синему морю:

звоня рускыме златомъ;

поютъ время Бусово,

лелеютъ месть Шароканю.

А мы уже, дружина, жадни веселия!

Тогда великый Святъславъ

изрони злато слово

с слезами смешено

и рече:

"О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде!

Рано еста начала Половецкую землю

мечи цвелити,

а себе славы искати.

Нъ нечестно одолесте,

не честно бо кровь поганую пролиясте.

Ваю храбрая сердца

въ жестоцемъ харалузе скована

а въ буести закалена.

Се ли створисте моей сребреней седине?

А уже не вижду власти

сильнаго,

и богатаго,

и многовоя

брата моего Ярослава

съ черниговьскими былями,

съ могуты,

и съ татраны,

и съ шельбиры,

и съ топчакы,

и съ ревугы,

и съ ольберы.

Тии бо бес щитовь съ засапожникы

кликомъ плъкы побеждаютъ,

звонячи въ прадеднюю славу.

Нъ рекосте: "Мужаимеся сами:

преднюю славу сами похитимъ,

а заднюю си сами поделимъ!"

А чи диво ся, братие, стару помолодити!

Коли соколъ в мытехъ бываетъ,

высоко птицъ възбиваетъ;

не дастъ гнезда своего въ обиду.

Нъ се зло - княже ми непособие:

наниче ся годины обратиша.

Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми,

а Володимиръ подъ ранами.

Туга и тоска сыну Глебову!"

Великый княже Всеволоде!

Не мыслию ти прелетети издалеча,

отня злата стола поблюсти?

Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,

а Донъ шеломы выльяти!

Аже бы ты былъ,

то была бы чага по ногате,

а кощей по резане.

Ты бо можеши посуху

живыми шереширы стреляти -

удалыми сыны Глебовы.

Ты, буй Рюриче, и Давыде!

Не ваю ли вои

злачеными шеломы по крови плаваша?

Не ваю ли храбрая дружина

рыкаютъ, акы тури,

ранены саблями калеными

на поле незнаеме?

Вступита, господина, въ злат стремень

за обиду сего времени,

за землю Рускую,

за раны Игоревы,

буего Святъславлича!

Галичкы Осмомысле Ярославе!

Высоко седиши

на своемъ златокованнемъ столе,

подперъ горы Угорскыи

своими железными плъки,

заступивъ королеви путь,

затворивъ Дунаю ворота,

меча бремены чрезъ облакы,

суды рядя до Дуная.

Грозы твоя по землямъ текутъ,

отворяеши Киеву врата,

стреляеши съ отня злата стола

салътани за землями.

Стреляй, господине, Кончака,

поганого кощея,

за землю Рускую,

за раны Игоревы,

буего Святъславлича!

А ты, буй Романе, и Мстиславе!

Храбрая мысль носитъ вашъ умъ на дело.

Высоко плаваеши на дело въ буести,

яко соколъ, на ветрехъ ширяяся,

хотя птицю въ буйстве одолети.

Суть бо у ваю железныи папорбци

подъ шеломы латиньскыми.

Теми тресну земля,

и многы страны -

Хинова,

Литва,

Ятвязи,

Деремела,

и половци сулици своя повръгоша,

а главы своя подклониша

подъ тыи мечи харалужныи.

Нъ уже, княже Игорю,

утръпе солнцю светъ,

а древо не бологомъ листвие срони:

по Роси и по Сули гради поделиша.

А Игорева храбраго плъку не кресити!

Донъ ти, княже, кличетъ

и зоветь князи на победу.

Олговичи, храбрыи князи, доспели на брань...

Инъгварь и Всеволодъ,

и вси три Мстиславичи,

не худа гнезда шестокрилци!

Не победными жребии

собе власти расхытисте!

Кое ваши златыи шеломы

и сулицы ляцкыи

и щиты?

Загородите полю ворота

своими острыми стрелами

за землю Рускую,

за раны Игоревы,

буего Святъславлича!

Уже бо Сула не течетъ сребреными струями

къ граду Переяславлю,

и Двина болотомъ течетъ

онымъ грознымъ полочаномъ

подъ кликомъ поганыхъ.

Единъ же Изяславъ, сынъ Васильковъ,

позвони своими острыми мечи

о шеломы литовьскыя,

притрепа славу деду своему Всеславу,

а самъ подъ чрълеными щиты

на кроваве траве

притрепанъ литовскыми мечи

и с хотию на кров,

а тъи рекъ:

"Дружину твою, княже,

птиць крилы приоде,

а звери кровь полизаша".

Не бысть ту брата Брячяслава,

ни другаго - Всеволода.

Единъ же изрони жемчюжну душу

изъ храбра тела

чресъ злато ожерелие.

Уныли голоси,

пониче веселие,

трубы трубятъ городеньскии.

Ярославли вси внуце и Всеславли!

Уже понизите стязи свои,

вонзите свои мечи вережени.

Уже бо выскочисте изъ дедней славе.

Вы бо своими крамолами

начясте наводити поганыя

на землю Рускую,

на жизнь Всеславлю.

Которою бо беше насилие

отъ земли Половецкыи!

На седьмомъ веце Трояни

връже Всеславъ жребий

о девицю себе любу.

Тъй клюками подпръ ся о кони

и скочи къ граду Кыеву

и дотчеся стружиемъ

злата стола киевьскаго.

Скочи отъ нихъ лютымъ зверемъ

въ плъночи изъ Белаграда,

обесися сине мьгле; утръже вазни,

с три кусы отвори врата Новуграду,

разшибе славу Ярославу,

скочи влъком

до Немиги съ Дудутокъ.

На Немизе снопы стелютъ головами,

молотятъ чепи харалужными,

на тоце животъ кладутъ,

веютъ душу отъ тела.

Немизе кровави брезе

не бологомъ бяхуть посеяни -

посеяни костьми рускихъ сыновъ.

Всеславъ князь людемъ судяше,

княземъ грады рядяше,

а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше:

изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя,

великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше.

Тому въ Полотьске позвониша заутренюю рано

у святыя Софеи въ колоколы,

а онъ въ Кыеве звон слыша.

Аще и веща душа въ дерзе теле,

нъ часто беды страдаше.

Тому вещей Боянъ

и пръвое припевку, смысленый, рече:

"Ни хытру,

ни горазду,

ни пытьцю горазду

суда божиа не минути".

О, стонати Руской земли,

помянувше пръвую годину

и пръвыхъ князей!

Того старого Владимира

нельзе бе пригвоздити къ горамъ киевьскымъ:

сего бо ныне сташа стязи Рюриковы,

а друзии Давидовы,

нъ розно ся имъ хоботы пашутъ,

копиа поютъ!

На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ,

зегзицею незнаема рано кычеть:

"Полечю - рече - зегзицею по Дунаеви,

омочю бебрянъ рукавъ въ Каяле реце,

утру князю кровавыя его раны

на жестоцемъ его теле".

Ярославна рано плачетъ

въ Путивле на забрале, аркучи:

"О ветре, ветрило!

Чему, господине, насильно вееши?

Чему мычеши хиновьскыя стрелкы

на своею нетрудною крилцю

на моея лады вои?

Мало ли ти бяшетъ горе подъ облакы веяти,

лелеючи корабли на сине море?

Чему, господине, мое веселие

по ковылию развея?"

Ярославна рано плачеть

Путивлю городу на забороле, аркучи:

"О Днепре Словутицю!

Ты пробилъ еси каменныя горы

сквозе землю Половецкую.

Ты лелеял еси на себе Святославли носады

до плъку Кобякова.

Възлелей, господине, мою ладу къ мне,

а быхъ не слала къ нему слезъ

на море рано".

Ярославна рано плачетъ

въ Путивле на забрале, аркучи:

"Светлое и тресветлое сълнце!

Всемъ тепло и красно еси:

чему, господине, простре горячюю свою лучю

на ладе вои?

Въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже,

тугою имъ тули затче?"

Прысну море полунощи,

идутъ сморци мьглами.

Игореви князю богъ путь кажетъ

изъ земли Половецкой

на землю Рускую,

къ отню злату столу.

Погасоша вечеру зари.

Игорь спитъ,

Игорь бдитъ,

Игорь мыслию поля меритъ

отъ великаго Дону до малаго Донца.

Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за рекою:

велить князю разумети:

князю Игорю не быть!

Кликну,

стукну земля,

въшуме трава,

вежи ся половецкии подвизашася.

А Игорь князь поскочи

горнастаемъ къ тростию

и белымъ гоголемъ на воду.

Въвръжеся на бръзъ комонь

и скочи съ него бусымъ влъкомъ.

И потече къ лугу Донца,

и полете соколомъ подъ мьглами,

избивая гуси и лебеди

завтроку,

и обеду,

и ужине.

Коли Игорь соколомъ полете,

тогда Влуръ влъкомъ потече,

труся собою студеную росу:

претръгоста бо своя бръзая комоня.

Донецъ рече:

"Княже Игорю!

Не мало ти величия,

а Кончаку нелюбия,

а Руской земли веселиа".

Игорь рече: "О Донче!

не мало ти величия,

лелеявшу князя на влънахъ,

стлавшу ему зелену траву

на своихъ сребреныхъ брезехъ,

одевавшу его теплыми мъглами

подъ сению зелену древу;

стрежаше его гоголемъ на воде,

чайцами на струяхъ,

чрьнядьми на ветрехъ".

Не тако ти, рече, река Стугна:

худу струю имея,

пожръши чужи ручьи и стругы,

рострена к устью,

уношу князю Ростиславу затвори.

Днепрь темне березе

плачется мати Ростиславля

по уноши князи Ростиславе.

Уныша цветы жалобою,

и древо с тугою къ земли преклонилося.

А не сорокы втроскоташа -

на следу Игореве ездитъ Гзакъ съ Кончакомъ.

Тогда врани не граахуть,

галици помолъкоша,

сорокы не троскоташа,

полозие ползоша только.

Дятлове тектомъ путь къ реце кажутъ,

соловии веселыми песньми

светъ поведаютъ.

Молвитъ Гзакъ Кончакови:

"Аже соколъ къ гнезду летитъ,

соколича ростреляеве

своими злачеными стрелами".

Рече Кончакъ ко Гзе:

"Аже соколъ къ гнезду летитъ,

а ве соколца опутаеве

красною девицею".

И рече Гзакъ къ Кончакови:

"Аще его опутаеве красною девицею,

ни нама будетъ сокольца,

ни нама красны девице,

то почнутъ наю птици бити

в поле Половецкомъ".

Рекъ Боянъ и Ходына,

Святъславля песнотворца

стараго времени Ярославля,

Ольгова коганя хоти:

"Тяжко ти головы кроме плечю,

зло ти телу кроме головы" -

Руской земли безъ Игоря.

Солнце светится на небесе, -

Игорь князь въ Руской земли;

девици поютъ на Дунаи, -

вьются голоси чрезъ море до Киева.

Игорь едет по Боричеву

къ святей богородици Пирогощей.

Страны ради, гради весели.

Певше песнь старымъ княземъ,

а потомъ молодымъ пети:

"Слава Игорю Святъславличю,

буй туру Всеволоду,

Владимиру Игоревичу!"

Здрави князи и дружина,

побарая за христьяны

на поганыя плъки!

Княземъ слава а дружине!

Аминь.

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТОСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА

Перевод В.А.Жуковского

Не прилично ли будет нам, братия,

Начать древним складом

Печальную повесть о битвах Игоря,

Игоря Святославича!

Начаться же сей песни

По былинам сего времени,

А не вымыслам Бояновым.

Вещий Боян,

Если песнь кому сотворить хотел,

Растекался мыслию по древу,

Серым волком по земли,

Сизым орлом под облаками.

Вам памятно, как пели о бранях первых времен:

Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей;

Чей сокол долетал, тот первую песнь пел:

Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу,

Сразившему Редедю перед полками касожскими,

Красному ли Роману Святославичу.

Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал,

Он вещие персты свои на живые струны вскладывал,

И сами они славу князьям рокотали.

Начнем же, братия, повесть сию

От старого Владимира до нынешнего Игоря.

Натянул он ум свой крепостию,

Изострил он мужеством сердце,

Ратным духом исполнился

И навел храбрые полки свои

На землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,

Увидел он воев своих, тьмою от него прикрытых,

И рек Игорь дружине своей:

"Братия и дружина!

Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.

Сядем же, друга, на борзых коней

Да посмотрим синего Дона".

Вспала князю на ум охота,

Знаменье заступило ему желание

Отведать Дона великого.

"Хочу, - он рек, - преломить копье

Конец поля Половецкого с вами, люди русские!

Хочу положить свою голову

Или испить шеломом Дона".

О Боян, соловей старого времени!

Как бы воспел ты битвы сии,

Скача соловьем по мысленну древ,

Взлетая умом под облаки,

Свивая все славы сего времени,

Рыща тропою Трояновой через поля на горы!

Тебе бы песнь гласить Игорю, того Олега внуку!

Не буря соколов занесла чрез поля широкие -

Галки стадами бегут к Дону великому!

Тебе бы петь, вещий Боян, внук Велесов!

Ржут кони за Сулою,

Звенит слава в Киеве,

Трубы трубят в Новеграде,

Стоят знамена в Путивле,

Игорь ждет милого брата Всеволода.

И рек ему буй-тур Всеволод:

"Один мне брат, один свет светлый ты, Игорь!

Оба мы Святославичи!

Седлай, брат, борзых коней своих,

А мои тебе готовы,

Оседланы перед Курском.

А куряне мои - бодрые кмети,

Под трубами повиты,

Под шеломами взлелеяны,

Концом копья вскормлены,

Пути им все ведомы,

Овраги им знаемы,

Луки у них натянуты,

Тулы отворены,

Сабли отпущены,

Сами скачут, как серые волки в поле,

Ища себе чести, а князю славы".

Тогда вступил князь Игорь в златое стремя

И поехал по чистому полю.

Солнце дорогу ему тьмой заступило;

Ночь, грозой шумя на него, птиц пробудила;

Рев в стадах звериных;

Див кличет на верху древа,

Велит прислушать земле незнаемой,

Волге, Поморию, и Посулию,

И Сурожу, и Корсуню,

И тебе, истукан Тмутороканский!

И половцы неготовыми дорогами побежали к Дону великому:

Кричат в полночь телеги, словно распущенны лебеди.

Игорь ратных к Дону ведет.

Уже беда его птиц окликает,

И волки угрозою воют по оврагам,

Клектом орлы на кости зверей зовут,

Лисицы брешут на червленые щиты....

О Русская земля! Уж ты за горами

Далеко!

Ночь меркнет,

Свет-заря запала,

Мгла поля покрыла,

Щекот соловьиный заснул,

Галичий говор затих

Русские поле великое червлеными щитами

огородили,

Ища себе чести, а князю славы.

В пятницу на заре потоптали они нечестивые полки половецкие

И, рассеясь стрелами по полю, помчали красных дев половецких,

А с ними и злато, и паволоки, и драгие оксамиты;

Ортмами, епанчицами, и мехами, и разными узорочьями половецкими

По болотам и грязным местам начали мосты мостить.

А стяг червленый с белой хоругвию,

А челка червленая со древком серебряным

Храброму Святославичу!

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо -

Далеко залетело!

Не родилось оно на обиду

Ни соколу, ни кречету,

Ни тебе, черный ворон, неверный половчанин!

Гзак бежит серым волком,

А Кончак ему след прокладывает к Дону великому.

И рано на другой день кровавые зори свет поведают;

Черные тучи с моря идут,

Хотят прикрыть четыре солнца,

И в них трепещут синие молнии.

Быть грому великому!

Идти дождю стрелами с Дону великого!

Ту-то копьям поломаться,

Ту-то саблям притупиться

О шеломы половецкие

На реке на Каяле, у Дона великого!

О Русская земля, далеко уж ты за горами!

Уж ветры, Стрибоговы внуки,

Веют с моря стрелами

На храбрые полки Игоревы.

Земля гремит,

Реки текут мутно,

Прахи поля покрывают,

Стяги глаголют;

Половцы идут от Дона, и от моря, и от всех стран.

Русские полки отступили.

Бесовы дети кликом поля прегородили,

А храбрые русичи щитами червлеными.

Ярый тур Всеволод!

Стоишь на обороне,

Прыщешь на ратных стрелами,

Гремишь по шеломам мечом харалужным!

Где ты, тур, ни проскачешь, шеломом златым посвечивая,

Там лежат нечестивые головы половецкие!

Порублены калеными саблями шлемы аварские

От тебя, ярый тур Всеволод!

Какою раною подорожит он, братья,

Он, позабывший о жизни и почесгях,

О граде Чернигове, златом престоле родительском,

О красной Глебовне, милом своем желании, свычае и обычае?

Были сечи Трояновы,

Миновали лета Ярославовы:

Были походы Олеговы,

Олега Святославича.

Тот Олег мечом крамолу ковал,

И стрелы он по земле сеял.

Ступал он в златое стремя в граде Тмуторокани.,

Молву об нем слышал давний великий Ярослав, сын Всеволодов,

А князь Владимир всякое утро уши затыкал в Чернигове.

Бориса же Вячеславича слава на суд привела

И на конскую зеленую попону положила

За обиду Олега, храброго юного князя.

С той же Каялы Святополк после сечи взял отца своего

Меж угорскою конницей ко святой Софии в Киев.

Тогда при Олеге Гориславиче сеялось и вырастало междоусобием,

Погибала жизнь Дажьбожиих внуков,

В крамолах княжеских век человеческий сокращался,

Тогда по Русской земле редко оратаи распевали,

Но часто враны кричали,

Трупы деля меж собою;

А галки речь свою говорили,

Сбираясь лететь на обед.

То было в тех ратях и тех походах,

Но битвы такой и не слыхано!

От утра до вечера,

От вечера до света

Летают стрелы каленые,

Гремят мечи о шеломы,

Трещат харалужные копья

В поле незнаемом

Среди земли Половецкия.

Черна земля под копытами

Костьми была посеяна,

Полита была кровию,

И по Русской земле взошло бедой.

Что мне шумит,

Что мне звенит

Так задолго рано перед зарею?

Игорь полки заворачивает:

Жаль ему милого брата Всеволода.

Билися день,

Бились другой,

На третий день к полдню

Пали знамена Игоревы.

Тут разлучилися братья на бреге быстрой Каялы;

Тут кровавого вина недостало;

Тут пир докончили храбрые воины русские:

Сватов попоили,

А сами легли за Русскую землю.

Поникает трава от жалости,

А древо печалию

К земле приклонилось.

Уже невеселое время, братья, настало:

Уже пустыня силу прикрыла;

И встала обида в силах Дажьбожиих внуков,

Девой ступя на Троянову землю,

Встрепенула крыльями лебедиными,

На синем море у Дону плескаяся.

Прошли времена благоденствия,

Миновалися брани князей на неверных.

Брат сказал брату: то мое, а это мое же!

И стали князи про малое спорить, как бы про великое,

II сами на себя крамолу ковать,

А неверные со всех стран набежали с победами на землю Pyccкую!

О! далеко залетел ты, сокол, сбивая птиц к морю!

А бесстрашному полку Игореву уже не воскреснуть!

Вслед за ним крикнули Карна и Жля и по Русской земле поскакали,

Мча разорение в пламенном роге.

Жены русские всплакали, приговаривая:

"Уж нам своих милых лад

Ни мыслию смыслить,

Ни думою сдумать,

Ни очами сглядеть,

А злата-сребра много потратить!"

И застонал, друзья, Киев печалию,

Чернигов напастию,

Тоска разлилася по Русской земле,

Обильна печаль потекла среди земли Русской.

Князи сами на себя крамолу ковали,

А неверные сами с победами врывались в землю Русскую,

Дань собирали по белке с двора.

Так-то сии два храбрые Святославича,

Игорь и Всеволод, пробудили коварство,

Едва усыпил его мощный отец их,

Святослав грозный, великий князь Киевский.

Гроза Святослав!

Притрепетал он врагов своими сильными ратями

И мечами булатными;

Наступил он на землю Половецкую,

Притоптал холмы и овраги,

Возмутил озера и реки,

Иссушил потоки-болота;

А Кобяка неверного из луки моря

От железных великих полков половецких

Вихрем исторгнул,

И Кобяк очутился в городе Киеве,

В гриднице Святославовой,

Немцы и венеды,

Греки и моравы

Славу поют Святославову,

Кают Игоря-князя,

Погрузившего силу на дне Каялы, реки половецкия,

Насыпав ее золотом русским.

Там Игорь-князь из златого седла пересел в седло кощеево;

Унылы в градах забралы,

И веселие поникло.

И Святославу мутный сон привиделся:

"В Киеве на горах в ночь сию с вечера

Одевали меня, - рек он, - черным покровом на кровати тесовой;

Черпали мне синее вино, с горечью смешанное;

Сыпали мне пустыми колчанами

Жемчуг великий в нечистых раковинах на лоно

И меня нежили.

А кровля без князя была на тереме моем златоверхом.

И с вечера целую ночь граяли враны зловещие,

Слетевшись на склон у Пленьска в дебри Кисановой...

Уж не послать ли мне к синему морю?"

И бояре князю в ответ рекли:

"Печаль нам, князь, умы полонила;

Слетели два сокола с золотого престола отцовского,

Поискать города Тмутороканя

Иль выпить шеломом из Дону.

Уж соколам и крылья неверных саблями подрублены,

Сами ж запутаны в железных опутинах".

В третий день тьма наступила.

Два солнца померкли,

Два багряных столпа угасли,

А с ними и два молодые месяца, Олег и Святослав,

Тьмою подернулись.

На реке на Каяле свет темнотою покрылся.

Гнездом леопардов простерлись половцы по Русской земле

И в море ее погрузили,

И в хана вселилось буйство великое.

Нашла хула на хвалу,

Неволя ударила на волю,

Вергнулся Див на землю.

Вот уж и готские красные девы

Вспели на бреге синего моря;

Звоня золотом русским,

Поют они время Бусово,

Величают месть Шураканову.

А наши дружины гладны веселием.

Тогда изронил Святослав великий слово златое, с слезами смешанное:

"О сыновья мои, Игорь и Всеволод!

Рано вы стали мечами разить Половецкую землю,

А себе искать славы!

Не с честию вы победили,

С нечестием пролили кровь неверную!

Ваше храброе сердце в жестоком булате заковано

И в буйстве закалено!

То ль сотворили вы моей серебряной седине!

Уже не вижу могущества моего сильного, богатого, многовойного брата Ярослава,

С его черниговскими племенами,

С монгутами, татринами и шельбирами,

С топчаками, ревутами и ольберами.

Они без щитов, с кинжалами засапожными,

Кликом полки побеждали,

Звеня славою прадедов.

Вы же рекли: "Мы одни постоим за себя,

Славу передню сами похитим,

Заднюю славу сами поделим!"

И не диво бы, братья, старому стать молодым.

Сокол ученый

Птиц высоко взбивает,

Не даст он в обиду гнезда своего.

Но горе, горе! Князья мне не в помощь!

Времена обратились на низкое!

Вот и Роман кричит под саблями половецкими,

А князь Владимир под ранами.

Горе и беда сыну Глебову!

Где же ты, великий князь Всеволод?

Иль не помыслишь прилететь издалеча отцовский златой престол защитить?

Силен ты веслами Волгу разбрызгать,

А Дон шеломами вычерпать,

Будь ты с ними, и была бы чага по ногате,

А кощей по резане.

Ты же посуху можешь с чадами Глеба удалыми

Стрелять живыми самострелами.

А вы, бесстрашные, Рюрик с Давыдом,

Не ваши ль позлащенные шеломы в крови плавали?

Не ваша ль храбрая дружина рыкает,

Словно как туры, калеными саблями ранены в поле незнаемом?

Вступите, вступите в стремя златое

За честь сего времени, за Русскую землю,

За раны Игоря, буйного Святославича!

Ты, галицкий князь Осмомысл Ярослав,

Высоко ты сидишь на престоле своем златокованом!

Подпер Угорские горы полками железными,

Заступил ты путь королю,

Затворил Дунаю вороты,

Бремена через облаки мечешь,

Рядишь суды до Дуная,

Гроза твоя по землям течет,

Ворота отворяешь ты Киеву,

Стреляешь в султанов с златого престола отцовска через далекие земли.

Стреляй же, князь, в Кончака, неверного кощея, за Русскую землю,

За раны Игоря, буйного Святославича!

А ты, Мстислав, и смелый Роман!

Храбрая мысль носит ваш ум на подвиги,

Высоко взлетаете вы на дело отважное,

Словно как сокол на ветрах ширяется,

Птиц одолеть замышляя в отважности!

Шеломы у вас латинские, под ними железные панцири!

Дрогнули ими многие земли и области хановы,

Литва, Деремела, Ятвяги,

И половцы, копья свои повергнув,

Главы подклонили

Под ваши мечи харалужные.

Но уже для Игоря-князя солнце свет свой утратило,

И древо свой лист не добром сронило;

По Роси, по Суле грады поделены,

А храброму полку Игоря уже не воскреснуть.

Дон тебя, князя, кличет,

Дон зовет князей на победу.

Ольговичи, храбрые князи, доспели на бой.

Вы же, Ингварь, и Всеволод, и все три Мстиславича,

Не худого гнезда шестокрильцы,

Не по жеребью ли победы власть себе вы похитили?

На что вам златые ваши шеломы,

Ваши польские копья, щиты?

Заградите в поле врата своими острыми стрелами

За землю Русскую, за раны Игоря, смелого Святославича!"

Не течет уже Сула струею серебряной

Ко граду Переяславлю:

Уж и Двина болотом течет

К оным грозным полочанам под кликом неверных.

Один Изяслав, сын Васильков,

Позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские,

Утратил он славу деда своего Всеслава,

А сам под червлеными щитами на кровавой траве

Положен мечами литовскими,

И на сем одре возгласил он:

"Дружину твою, князь Изяслав,

Крылья птиц приодели,

И звери кровь полизали!"

Не было тут брата Брячислава, ни другого - Всеволода.

Один изронил ты жемчужную душу

Из храброго тела

Через златое ожерелие!

Голоса приуныли,

Поникло веселие,

Трубят городенские трубы.

Ты, Ярослав, и вы, внуки Всеславли,

Пришло преклонить вам стяги свои,

Пришло вам в ножны вонзить мечи поврежденные!

Отскочили вы от дедовской славы,

Навели нечестивых крамолами

На Русскую землю, на жизнь Всеславову!

Бывало нам прежде какое насилие от земли

Половецкия!

На седьмом веке Трояновом

Бросил жребий Всеслав о девице милой.

Он, подпершись клюками сел на коня,

Поскакал ко граду Киеву

И коснулся древком копья до златого престола Киевского.

Лютым зверем в полночь поскакал он из Белграда,

Синею мглою обвешенный,

Поутру же, стрикузы водрузивши, раздвинул врата Новугороду

Славу расшиб Ярославову,

Волком помчался с Дудуток к Немиге.

На Немиге стелют снопы головами,

Молотят цепами булатными,

Жизнь на току кладут,

Веют душу от тела.

Кровавые бреги Немиги не добром были посеяны,

Посеяны костями русских сынов.

Князь Всеслав людей судил,

Князьям он рядил города,

А сам в ночи волком рыскал;

До петухов он из Киева успевал к Тмуторокани,

К Херсоню великому волком он путь перерыскивал.

Ему в Полоцке рано к заутрени зазвонили

В колокола у святыя Софии,

А он в Киеве звон слышал.

Пусть и вещая душа была в крепком его теле,

Но часто страдал он от бед.

Ему и вещий Боян древней припевкой предрек:

"Будь хитер, будь смышлен.

Будь по-птичьи горазд,

А божьего суда не минуешь!"

О, стонать тебе, земля Русская,

Вспоминая времена первые и первых князей!

Нельзя было старого Владимира пригвоздить к горам киевским!

Стяги его стали ныне Рюриковы,

А другие Давыдовы;

Нося на рогах их, волы ныне землю пашут

А копья поют на Дунае".

Голос Ярославнин слышится, на заре одинокой чечеткою кличет.

"Полечу, говорит, кукушкою по Дунаю,

Омочу бобровый рукав в Каяле-реке,

Оботру князю кровавые раны на отвердевшем теле его".

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:

"О ветер, ты ветер!

К чему же так сильно веешь?

На что же наносишь ты стрелы ханские

Своими легковейными крыльями

На воинов лады моей?

Мало ль подоблачных гор твоему веянью?

Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянью?

На что ж, как ковыль-траву, ты развеял мое веселие?"

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, припеваючи:

"О ты, Днепр, ты, Днепр, ты, слава-река!

Ты пробил горы каменны

Сквозь землю Половецкую;

Ты, лелея, нес суда Святославовы к рати Кобяковой:

Прилелей же ко мне ты ладу мою,

Чтоб не слала к нему по утрам по зарям слез я на море!"

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене городской, припеваючи:

"Ты светлое, ты пресветлое солнышко!

Ты для всех тепло, ты для всех красно!

Что ж так простерло ты свой горячий луч на воинов лады моей,

Что в безводной степи луки им сжало жаждой

И заточило им тулы печалию?"

Прыснуло море ко полуночи,

Идут мглою туманы:

Игорю-князю бог путь указывает

Из земли Половецкой в Русскую землю.

К златому престолу отцовскому.

Приугасла заря вечерняя.

Игорь-князь спит - не спит,

Игорь мыслию поле меряет

От великого Дона

До малого Донца.

Конь к полуночи,

Овлур свистнул за рекою,

Чтоб князь догадался.

Не быть князю Игорю!

Кликнула, стукнула земля;

Зашумела трава:

Половецкие вежи подвигнулись.

Прянул князь Игорь горностаем в тростник,

Белым гоголем на воду;

Взвернулся князь на быстра коня,

Соскочил с него бесом-волком,

И помчался он к лугу Донца;

Полетел он, как сокол под мглами,

Избивая гусей-лебедей к завтраку, и обеду, и ужину.

Когда Игорь-князь соколом полетел,

Тогда Овлур волком потек за ним,

Сбивая с травы студеную росу:

Притомили они своих борзых коней.

Донец говорит: "Ты, Игорь-князь!

Не мало тебе величия,

А Кончаку нелюбия,

Русской земле веселия!"

Игорь в ответ: "Ты, Донец-река!

И тебе славы не мало,

Лелеявшему на волнах князя,

Подстилавшему ему зелену траву

На своих берегах серебряных,

Одевавшему его теплыми мглами

Под навесом зеленого дерева,

Охранявшего его на воде гоголем,

Чайками на струях,

Чернядьми на ветрах.

Не такова, - примолвил он. - Стугна-река.

Худая про нее слава!

Пожирает она чужие ручьи,

Струги меж кустов раздирает.

А юноше князю Ростиславу

Днепр, затворил брега темные.

Плачет мать Ростиславова

По юноше князе Ростиславе.

Увянул цвет жалобою,

А деревья печалию к земле приклонило".

Не сороки застрекотали:

Вслед за Игорем едут Гзак и Кончак.

Тогда враны не граяли,

Галки замолкли,

Сороки не стрекотали,

Ползком только ползали,

Дятлы стуком путь к реке кажут,

Соловьи веселыми песнями свет прорекают.

Молвил Гзак Кончаку:

"Если сокол к гнезду долетит,

Соколенка мы расстреляем стрелами злачеными!"

Гзак в ответ Кончаку;

"Если сокол к гнезду долетит,

Соколенка опутаем красною девицей!"

И сказал опять Гзак Кончаку:

"Если опутаем красною девицей,

То соколенка не будет у нас,

Не будет и красныя девицы,

И начнут нас бить птицы в поле Половецком!"

Пел Боян, песнотворец старого времени,

Пел он походы на Святослава,

Правнука Ярославова, сына Ольгова, супруги дщери Когановой.

"Тяжко, - сказал он, - быть голове без плеч,

Худо телу, как нет головы!"

Худо Русской земле без Игоря!

Солнце светит на небе, -

Игорь-князь в Русской земле!

Девы поют на Дунае,

Голоса долетают через море до Киева,

Игорь едет по Боричеву

К святой богородице Пирогощей.

Радуются земли,

Веселы грады.

Песнь мы спели старым князьям,

Песнь мы спели князьям молодым:

Слава Игорю Святославичу!

Слава буйному туру Всеволоду!

Слава Владимиру Игоревичу!

Здравствуйте, князья и дружина,

Поборая за христиан полки неверные!

Слава князьям, а дружине аминь!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: