Прощание Гектора с Андромахой

Вот один из самых знаменитых эпизодов «Илиады». Идет первый большой бой, описанный в поэме. Ахилл уже поссорился с Агамемноном и уже отстранился от битв, но греки еще сильны и теснят троянцев. Тогда троянский вождь Гектор покидает поле сражения и идет в Трою: пусть троянские женщины помолятся враждебной Афине — может быть, она смилостивится и пощадит троянцев. Отдав распоряжения, он хочет увидеть свою жену Андромаху и своего младенца‑сына Астианакта («Градовластителя»): вдруг он погибнет в бою и больше их не увидит? И он встречает их у самых ворот, ведущих к полю боя. В общем ходе событий «Илиады» это пауза, передышка, обо всем этом можно было бы и совсем не рассказывать, но Гомер вмещает сюда и трагический контраст грозной военной и мирной семейной жизни, и — в словах Андромахи — эпизод из начальных лет Троянской войны, и — в предвиденье Гектора — грядущий исход войны, и долг тех, кто со щитом, и долю тех, кто за щитом.

Гектор, пройдя через город широкий, ворот достигает

Скейских — как раз через них и выход был на равнину, —

Вдруг домовитая тут ему повстречалась супруга,

Дочь Этиона великодушного, Андромаха.

Жил Этион отец у подножья лесистого Плака

В Фивах нижнеплакийских и киликийцами правил;

Дочь же его за меднодоспешного Гектора вышла.

Там она встретилась с мужем; за нею почтенная няня,

Нежно прижавши к груди младенца, несла малютку,

Сына Гектора милого, — был, как звезда, он прекрасен,

Гектор Скамандрием звал его, прочие ж в городе люди

Астианактом за то, что оплотом для Трои был Гектор.

Как поглядел на ребенка, невольно отец улыбнулся.

Рядом жена Андромаха стояла и плакала горько.

За руку мужа взяла она и так говорила:

— Ты, удивительный, сам себя губишь своею отвагой.

Видно, не жалко ни сына тебе, ни меня, горемычной,

Что вдовою скоро останусь: ведь скоро ахейцы,

Ринувшись все на тебя, умертвят, — а мне так отрадней

Было бы в землю сойти, чем мужа лишиться. Какое

В жизни мне будет тепло, когда тебя гибель постигнет?

Скорби одни! Ведь нет у меня ни отца, ни родимой:

Ах, убил отца моего Ахилл боговидный,

Да и город родной киликийцев сровнял он с землею —

Фивы высоковоротные. Но Этионово тело,

Даже убитого, не обнажил, сохраняя почтенье.

Сжег его он по чину с доспехами бранными вместе

И могильник насыпал. Вокруг же вязы взрастили

Горные нимфы, Зевеса эгидоносного девы.

Гектор, ты мне отец, и мать для меня ты, Гектор,

Ты один мне брат, и ты мне супруг цветущий,

Сжалься теперь надо мной, останься с нами на башне,

Войско ж поставь у дикой смоковницы: там всего меньше

Город наш защищен и доступней для приступа стены.

Ей отвечает сверкающий шлемом Гектор великий:

— Все, что ты здесь говоришь, и меня беспокоит, но стыдно

Мне пред троянцами и троянками в длинных одеждах,

Если буду, как трус дрянной, уклоняться от битвы.

Сам я знаю отлично, поверь и сердцем и духом:

Будет некогда день — и священная Троя погибнет,

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама!

Но не о гибели стольких троянцев теперь сокрушаюсь,

Не о братьях отважных моих, которые скоро

В прах полягут, убиты рукою врагов разъяренных, —

Лишь о тебе я горюю! Ахеец в панцире медном

Всю в слезах тебя уведет далеко в неволю:

В Аргосе будешь ты ткать полотно чужеземной хозяйке,

Воду будешь носить с Мисеидских ключей и Гиперских,

Сердце скрепя, подчиняясь невольно безрадостной доле.

Кто‑нибудь, видя, как слезы ты проливаешь, промолвит:

«Гектора это жена, был в сраженьях воителем первым

Он среди войска троянцев, когда Илион разрушали».

Скажет так кто‑нибудь, и сильней защемит на сердце:

Нет человека, который тебя от неволи б избавил.

Пусть же я умру и сыпучим песком закроюсь

Раньше, чем плен твой увижу и жалобный плач твой услышу! —

Так говоря, наклонился к ребенку блистательный Гектор,

Но младенец на грудь своей няни в одежде прекрасной

С криком отпрянул назад, испугавшись отцовского вида:

Меди он забоялся, султана из конской гривы,

Видя, как она свесилась с самой верхушки каски.

Милый отец и добрая мать рассмеялись на это.

Гектор блистательный шлем с головы своей быстро снимает,

Ставит на землю проворно сияньем блестящую каску,

Сам же сына целует и, на руки взявши, высоко

Вверх поднимает, Зевсу молясь и прочим бессмертным:

— Зевс и вечные боги! взгляните на сына‑младенца!

Вырастет пусть он, как я, выдающимся между троянцев.

Силы пошлите ему, добродетель, — да царствует мощно,

Чтобы могли сказать про него: «Отца превзошел он!» —

Глядя, как с битвы идет, возвращаясь с кровавой добычей,

Снятой с убитых врагов, материнское радуя сердце. —

Сына с рук на руки передает он милой супруге.

Крепче она прижала дитя к груди благовонной

И улыбнулась сквозь слезы. Взглянул супруг, умилился,

Ласково обнял ее и так говорит напоследок:

— Бедная ты! Не кручинь обо мне свою душу сверх меры.

Если судьба мне живым быть, никто на тот свет не отправит,

А судьбы своей ни один не избегнет из смертных,

Ни дурной, ни хороший, с первой минуты рожденья.

Ты же домой отправляйся, займись своими делами,

Сядь за станок иль за прялку да наблюдай, чтоб без дела

Девушки не болтались. Война — занятье мужское:

Мне из мужчин илионских оно особенно близко.

Так сказав, поднимает свой шлем блистательный

Гектор с конской гривой. Супруга ж домой пошла восвояси,

Но, не раз обернувшись, глазами его провожала…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: