Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Жозе Сарамаго. Кентавр




 

Конь сбавил шаг и остановился. Его не знавшие подков копыта попирали круглые гладкие камешки, покрывавшие почти сухое русло реки. Человек протянул руки и осторожно раздвинул колючие ветки, не дававшие ему видеть равнину. День клонился к закату. Вдалеке, там, где начинался пологий склон, совершенно такой же, как тот, по которому он спустился в долину в нескольких лигах к северу, неожиданно вздымавшийся в небеса почти отвесной базальтовой стеной горного хребта, виднелось несколько домов, казавшихся отсюда маленькими и низенькими; крохотные окошки мерцали, словно звезды. По самому краю темной гряды, срезавшей с востока линию горизонта, тянулась огненная полоса, будто кто-то обмакнул кисть в свет и мазнул по горам, и теперь еще влажная краска медленно стекала вниз по склону. Солнце должно было прийти оттуда. Одно неосторожное движение — и человек расцарапал себе руку спружинившей шипастой веткой; пробормотав что — то себе под нос, он поднес палец ко рту слизнуть кровь. Конь отступил назад под сень нависавших над берегом ветвей, глухо стуча копытами и хлеща хвостом по высоким зарослям травы, вбиравшим ночную влагу, поднимавшуюся от реки в этот темный час. От реки остался лишь жалкий ручеек, извивавшийся меж камней в самых глубоких местах русла и время от времени разливавшийся небольшими прудиками, в которых немногие оставшиеся рыбы вели отчаянную борьбу за жизнь. Тяжкий влажный воздух предвещал грозу, еще только собиравшуюся с силами, чтобы разразиться не сегодня-завтра, а то и через три солнца или на следующей луне. Небо медленно разгоралось. Время подыскать убежище, чтобы как следует выспаться и отдохнуть.

Конь хотел пить. Он двинулся к ручью, в котором отражались тихие звезды; когда вода обняла его передние копыта, он подогнул колени и лег на берегу. Опираясь одним плечом на шершавый песок, человек пил вволю, хотя и не чувствовал жажды. Над ними медленно плыл все еще темный клочок неба, оставляя за собой шлейф бледного света, едва тронутый желтым, — первый неверный предвестник багряного пламени, уже готового выплеснуться на горы — на множество гор во всех концах мира — и неотвратимо затопить равнины. Человек и конь поднялись на ноги. Перед ними возвышалась неприступная стена леса; между стволами свирепо щетинилась ежевика. Высоко в ветвях уже чирикали первые птицы. Нетвердой рысью конь пересек речное русло и попытался продраться через густо переплетенные кусты справа, но человек выбрал более легкий путь. Со временем, а в его распоряжении было все время мира, он научился сдерживать нетерпение животного; иногда у него внутри поднималась темная волна гнева, туманившая рассудок и воспламенявшая ту часть тела, в которой приказы мозга боролись с инстинктами, взлелеянными меж гладких боков, где кожа была черной; иногда ему приходилось сдаваться, и тогда, в смятении, он погружался в думы о вещах, которые, несомненно, принадлежали миру, в котором он находился, но не принадлежали этому веку. От усталости конь раздражался: он встряхивался, словно пытаясь отогнать надоедливого слепня, жадного до крови, и беспокойно переступал копытами, словно чтобы еще больше утомить себя. Было бы крайне неразумно ломиться через это переплетение ветвей. Белую шкуру коня и без того украшало немало шрамов. Один из них, особенно древний, тянулся широкой косой отметиной через весь его лоснящийся круп. Под лучами жаркого солнца или когда все волоски на шкуре вставали дыбом от холода, ему казалось, что кто-то ударил его по крупу раскаленным клинком, — так плавился от боли старый шрам. Прекрасно понимая, что не найдет там ничего, кроме длинной, саднящей отметины, человек в такие моменты изгибал торс в попытках посмотреть назад, словно вперяя взор в бесконечность.

Невдалеке вниз по течению полоса берега сужалась: скорее всего, здесь раньше была заводь или устье притока, тоже окончательно пересохшего. Дно покрывала корка запекшейся грязи с вкраплениями камней. Кругом этой ямы, то наполнявшей реку, то выпивавшей ее, безмолвно стояли высокие деревья, едва различимые во тьме, поднимавшейся от земли. Если бы стена, образованная стволами и упавшими, но не долетевшими до земли ветками, была поплотнее, можно было бы остаться тут на целый день, укрывшись от взглядов и солнечных лучей, пока не вернется ночь и они не смогут продолжать путь. Руками человек отвел в сторону прохладные листья, и мощные ноги коня без труда вынесли его на погруженный во мрак глинистый берег, над которым густо переплелись ветви деревьев. Там, почти сразу, лес снова нырял в овраг, который где-то дальше выходил на открытую равнину. Неплохое место для сна и отдыха. Между рекой и горами простирались пашни, бескрайние возделанные поля, но этот овраг почему-то оставили в первозданном, то есть совершенно непроходимом виде. Он сделал еще несколько шагов, на этот раз в полном молчании. Вспугнутые птицы наблюдали за ним. Он посмотрел вверх: над головой верхушки деревьев уже купались в солнечном сиянии. Стекавший с гор мягкий свет высоко наверху золотил зеленую бахрому листьев. Снова защебетали птицы. Солнце медленно проникало под полог леса, клубящаяся в воздухе зеленая пыль стала розовой, потом белой в тонком и неверном мерцании утреннего тумана. На его фоне черные стволы деревьев казались плоскими, словно вырезанными из остатков ночи и приклеенными к светоносной прозрачности занимающегося утра, растворявшегося во влажном сумраке оврага. Земля пестрела ирисами. Прекрасный мирный приют, где можно спокойно проспать целый день.

Сраженный усталостью веков и тысячелетий, конь преклонил колена. Найти позу, удобную для обоих, всегда было проблемой. Лошади, как правило, спят на боку; люди тоже. Но если конь мог провести всю ночь в полной неподвижности, то человеку, чтобы избежать судорог в плече и по всему боку, приходилось в муках преодолевать сонное сопротивление этого огромного медлительного тела и заставлять его перевернуться на другой бок; так что сон их всегда был беспокоен. Что же до привычки спать стоя, то человек решительно возражал. А когда укрытие слишком уж тесное, ворочаться с боку на бок вообще невозможно — ощущения крайне неприятные. Удобным это тело назвать было нельзя. Человек не мог улечься на землю, положить подбородок на скрещенные руки и созерцать копошащихся в траве муравьев или пробивающиеся из черной земли нежные белые ростки. А чтобы увидеть небо, ему приходилось нещадно запрокидывать голову; или конь иногда вставал на дыбы, поднимая человека так высоко, чтобы он мог отклониться еще немного назад: тогда он наслаждался несравненным видом на великолепные соцветия звезд, на широко раскинувшиеся, волнующиеся под ветром облачные поля или на бескрайний залитый солнцем лазурный простор — единственные остатки первозданного творения.

Конь заснул почти мгновенно. Его ноги вытянулись среди ирисов, а пышный хвост разметался по земле; он лежал, ровно и тяжело дыша. Полулежа, опираясь правым плечом на склон оврага, человек ломал низко растущие ветки, чтобы соорудить себе одеяло. Двигаясь, он легко переносил и жару, и холод, хотя до коня ему все же было далеко. Но лежа и во сне он быстро замерзал. Сейчас, пока солнце не начало палить, он мог спокойно отдыхать под сенью деревьев. Отсюда ему было видно, что вверху среди листвы просвечивает небо: неровный клочок прозрачной синевы простирался над головой; время от времени, паря в чистом утреннем воздухе, птицы медленно перечеркивали его от края до края. Человек медленно закрыл глаза. От запаха сока сломанных ветвей кружилась голова. Он прикрыл лицо листвой и уснул. Ему никогда не снились человеческие сны. Не видел он и снов, приличествующих лошади. В часы бодрствования мгновения мира и согласия выдавались редко. Но по ночам сны коня, вплетаясь в сны человека, рождали видения кентавра.

Он был последним, кто выжил из великого древнего племени людей-коней. Он принимал участие в войне с лапифами — это было первое серьезное поражение, которое он и его соплеменники понесли от людей. Сразу после битвы кентавр бежал в горы, название которых позабыл. В тот роковой день Геракл, которому покровительствовали боги, нещадно истребил его братьев; ему удалось спастись лишь потому, что долгая изнурительная битва между Гераклом и Нессом дала ему время укрыться в лесу. Это стало концом кентавров. Но что бы там ни говорили историки и спецы по мифологии, один кентавр выжил, один-единственный кентавр, который видел, как Геракл раздавил Несса в смертельном объятии и потащил его тело по земле, как Гектор спустя годы потащит тело Ахилла, благодаря и восхваляя богов за то, что помогли ему победить и изничтожить проклятую расу кентавров. А потом те же самые боги то ли в приступе раскаяния, то ли по другим, им одним известным, причинам помогли спрятавшемуся кентавру, отведя глаза божественного Геракла.

Каждый день ему снилось, что он борется с Гераклом и побеждает его. В кругу богов, который он видел во сне каждую ночь, он будет сражаться плечом к плечу, кость к кости, не давая ему сделать ни одного обманного движения и с легкостью избегая предательской веревки, свистящей в пыли под ногами, заставляя его бороться, как мужчина, лицом к лицу. Его лицо, руки и торс потеют, как это бывает только у мужчин. Шкура лошади тоже лоснится от пота. Тысячелетиями этот сон возвращался с завидным постоянством, и финал всякий раз был одинаков: он карал Геракла за смерть Несса, вложив всю мощь человека и коня в свои мышцы и члены. Прочно упершись в землю всеми четырьмя копытами, словно вознесшись к небесам на четырех столбах, он поднимал Геракла в воздух, обхватив его могучими руками и сжимая все сильнее и сильнее, пока не слышал хруст первого ребра, затем второго, и, наконец, пока с треском не ломался позвоночник. Тело Геракла бессильно сползало на землю, словно тряпка, и раздавались громкие аплодисменты небесной публики. Победитель не нуждался в призе. Встав с золотых тронов, боги уходили прочь; круг становился все шире, пока их сияющие фигуры не скрывались за горизонтом. Лишь в проеме двери, через которую Афродита взошла на небо, сияла яркая звезда.

Тысячелетиями он скитался по земле. Шли века, бесконечные и непостижимые, как тайна бытия, а он все странствовал за солнцем. Когда он проходил через селения, люди выходили на дорогу и бросали цветочные гирлянды на спину коню, а человеку надевали на голову венки. Матери протягивали ему своих детей, чтобы, поднятые в воздух его могучими руками, они раз и навсегда перестали бояться высоты. И каждый раз под покровом ночи устраивалась тайная церемония: в центре круга деревьев, символизировавших богов, бессильные мужчины и неплодные женщины проходили под брюхом коня: люди верили, что это обеспечит плодовитость и восстановит жизненную силу. В определенные дни года они приводили ему кобылу и поспешно скрывались в домах: но того, кто однажды по неосторожности или из дерзости подглядел, как он покрыл кобылу, как и полагалось коню, а потом горько плакал, как человек, боги поразили слепотой за такое святотатство. Эти союзы никогда не приносили плода.

А потом мир изменился. Кентавров гнали и преследовали, так что им пришлось укрыться в непроходимых чащах. Вместе с ними люди ополчились и на других тварей: на единорогов, химер, оборотней, козлоногов и тех муравьев, что больше лисицы, но меньше собаки. На протяжении десяти человеческих поколений эти изгнанники скрывались в лесах, но время шло и жить стало невозможно даже там, так что все они постепенно исчезли. Единороги вымерли; химеры спарились с землеройками, и так появились летучие мыши; оборотни прижились в городах и деревнях рядом с человеком и лишь в определенные ночи вспоминали о прошлом; род козлоногов тоже пресекся; муравьи выродились и стали мельче, так что теперь их уже невозможно было отличить от прочих насекомых. И вот кентавр оказался предоставлен самому себе. Тысячи лет он мерил копытами землю, насколько позволяло море. Но стоило ему почувствовать, что он приближается к границам родного края, как он поворачивал обратно. Шло время. Постепенно вокруг не осталось ни клочка земли, где он мог бы чувствовать себя в безопасности. Он стал спать днем и покидать убежище только в сумерках. Идти и спать. Спать и идти. Для этого не было иных причин, кроме того, что у него были ноги и время от времени телу требовался отдых. В еде он не нуждался. А спал он только ради снов. Что до воды, то он пил просто потому, что на пути встречалась вода.

За тысячи лет он мог бы пережить тысячи приключений. А тысяча приключений едва ли стоит одного настоящего. Это и объясняет, почему все они, вместе взятые, не идут ни в какое сравнение с тем случаем, когда, уже в этом тысячелетии, посреди бесплодной каменистой пустыни он увидел человека в доспехах, вооруженного длинным копьем, верхом на тощей лошади, сражавшегося с целой армией ветряных мельниц. Он видел, как всадника зацепило крылом и потащило наверх, а другой человек, коротенький и толстый, сидевший на осле, кинулся к нему на помощь, громко крича от ужаса. Он слышал, как они говорили на неизвестном ему языке, а потом уехали вместе: тощий — так и не придя в себя, толстый — жалобно причитая, на хромающей лошади и совершенно невозмутимом осле. Он хотел было кинуться им на помощь, но, бросив еще один взгляд на мельницы, галопом поскакал к ним. Остановившись перед первой, он решил отомстить за тощего человека в железной одежде и крикнул ей на своем родном языке: «Даже если у тебя больше рук, чем у гиганта Бриарея, я заставлю тебя заплатить за оскорбление». Крылья у всех мельниц были переломаны, а кентавра преследовали до границы соседнего государства. Он пересек вересковые пустоши и достиг берега моря. И оттуда повернул назад.

Кентавр, человек и зверь одновременно, крепко спит. Все его огромное тело погружено в покой. Сны приходят и уходят; сейчас конь мчится галопом под ярким солнцем одного дня из далекого прошлого, так что человек видит позади тень гор, которые словно несутся вскачь вместе с ним, или это он взбирается на вершину по горным тропкам, чтобы с высоты взглянуть на громкозвучное море и в беспорядке разбросанные в белой пене черные острова, окутанные сверкающей водяной пылью, словно они только что поднялись из морских глубин и в изумлении окидывают взором умытый сияющий мир. Это не сон. Ветер приносит соленое дыхание моря. Человек набирает полную грудь воздуха и простирает руки к небу, а конь под ним весело чеканит копытами по гладким мраморным уступам. Увядшие листья, покрывавшие его лицо, давно улетели. Высокое солнце покрыло кентавра пятнистым узором света и тени. Его лицо еще нельзя назвать старым. Но и молодым, пожалуй, тоже — раз уж мы говорим о тысячелетиях. Его можно было сравнить с лицом античной статуи: время не стерло черты, но оставило на них свой след, достаточный, чтобы понять — он знал немало бурь. Маленький солнечный зайчик пригрелся у него на щеке, медленно скользит к уголку рта, щекоча и согревая кожу. Человек открывает глаза — с пугающей внезапностью статуи. Змея лентой струится в подлесок. Человек подносит ладонь ко рту и чувствует солнце. В тот же миг конь встряхивает хвостом и с размаху шлепает им по крупу, отгоняя овода, приготовившегося пировать на нежной коже, затянувшей длинный шрам. Конь быстро поднимается на ноги, увлекая за собой человека. День почти догорел; скоро на землю опустятся первые ночные тени, но пока можно еще поспать. Шум моря, которое не было сном, все еще отдается в его ушах — это не настоящий грохот прибоя, а, скорее, видение бьющихся о берег валов, которое на дне его глаз превратилось в громкозвучный пэан волн, катящихся по морским просторам и кипящих в скалистых устьях, стремясь вверх, к солнцу и синеве небес, которая тоже сделана из воды.

Почти здесь. Овраг, по которому он идет, просто случайно оказался тут и может привести куда угодно, прорытый одними людьми и ведущий к другим. Однако он идет на юг, и это единственное, что имеет значение. Он будет держать курс на юг, пока это возможно, даже при свете солнца, безжалостно заливающем равнину, насколько хватает глаз, выставляя напоказ все, что на ней есть, будь то человек или зверь. Он снова победил Геракла во сне, и когда все было кончено, Зевс повернулся и двинулся на юг, и горы расступились, и с высочайших пиков, увенчанных сияющими ледяными столпами, он увидел беснующееся далеко внизу море и черные острова в белой пене прибоя. Граница была совсем рядом, и Зевс следовал на юг.

Двигаясь вдоль узкого и глубокого оврага, человек мог обозревать окрестности от края и до края. Земли казались покинутыми. Он пытался понять, куда девалась деревня, которую он видел со склона вчера на закате. Скалистые вершины словно стали выше, а может быть, он просто был теперь ближе к ним. Начался пологий подъем; копыта коня погружались в мягкую землю. Торс человека уже поднимался над краем промоины; неожиданно деревья расступились и овраг кончился. Конь делает последние несколько шагов — и кентавр выходит на солнечный свет. Заходящее солнце светит справа — его лучи падают прямо на шрам, который тут же принимается болеть и саднить. Против обыкновения человек оглядывается назад. Воздух кажется сырым и тяжелым, но вовсе не от близости моря. Сырость и внезапно налетевший острый порыв ветра предвещают дождь. На севере начинают собираться облака.

Человек колеблется. Долгие годы он не решался странствовать в открытую, всегда прячась под покровом ночи. Но сейчас он взволнован не меньше коня. Он идет по опушке, где воздух напоен ароматом диких цветов. Равнина заканчивается, и земля вздымается грядой возвышенностей, ограничивающих горизонт — или раскрывающих его еще больше, ибо эти выпуклости уже считают себя холмами, а сверху нависает тень гор. Кругом появляются кусты, и кентавра покидает чувство, что он совершенно беззащитен на открытом месте. Ему хочется пить, жажда все сильнее, но поблизости ни единого признака воды. Человек глядит назад и видит, что полнеба уже затянуто плотным покрывалом облаков. Солнечные лучи окаймляют ослепительным блеском острый край огромной темносерой тучи, стремительно летящей прямо к нему.

В этот миг он слышит собачий лай. Конь нервно дрожит. Кентавр срывается в галоп меж двух холмов, но человек не настолько испуган, чтобы потерять чувство направления, — они должны держать курс на юг. Лай приближается, уже слышен перезвон колокольцев и голос человека, который что-то кричит стаду. Кентавр останавливается, чтобы сориентироваться, но эхо обманывает его, и вот перед ним неожиданно сырая низина, и в дальнем ее конце стадо коз, а перед ним — большая собака. Кентавр стоит как вкопанный. Несколько шрамов на его боках оставлены зубами собак. Пастух испускает вопль ужаса и, словно потеряв голову, кидается прочь. Он громко зовет на помощь — значит, неподалеку и вправду деревня. Человек приказывает коню идти вперед. Он ломает толстую ветку, чтобы отогнать собаку, которая отчаянно лает вне себя от страха и ярости. Однако ярость берет верх: одним прыжком собака перемахивает через камень и пытается впиться зубами кентавру в брюхо. Человек хочет оглянуться, чтобы понять, откуда приближается опасность, но конь действует первым и, стремительно повернувшись на передних ногах, мощным ударом задних подбрасывает несчастную псину в воздух. Рухнув на скалы, та умирает на месте. Кентавру нередко приходилось защищаться подобным образом, но на этот раз человек чувствует себя униженным. Он ощутил напряжение мускулов своего собственного тела, прокатившуюся по нему волну силы, слышал глухой удар копыт, но даже не успел принять участие в битве, так и оставшись зрителем.

Солнце скрылось. Жара спала, стало сыро и холодно. Кентавр шел легким галопом, все еще держа направление на юг. Перейдя небольшой ручей, он увидел вспаханные поля; только он собрался перевести дух, как едва не врезался в стену. По одну сторону виднелось несколько домов. Вдруг раздался выстрел. Конь под ним содрогнулся, словно в него впились жала целого роя пчел. Закричали люди, потом последовал еще один выстрел. Слева с громким треском сломалась ветка, но на этот раз ни одна дробинка не задела его. Он отступил назад, чтобы восстановить равновесие, а потом одним прыжком перемахнул через стену. Оба, человек и конь, летели над землей, сильные ноги то вытягивались, то подбирались, руки были простерты к небу, все еще голубевшему на горизонте. Затрещали еще выстрелы, и целая толпа народу бросилась вслед за ним через поля под аккомпанемент лая и криков.

Пена и пот покрывали его тело. Остановившись на мгновение, он попытался сориентироваться. Мир вокруг тоже притаился, словно прислушиваясь. И тут о землю ударили первые тяжелые капли дождя. Однако погоня и не думала отставать. Собаки мчались вперед, ведомые незнакомым запахом, который мог принадлежать только смертельному врагу: помеси человека и лошади, вооруженной убийственными копытами. Кентавр прибавил ходу и продолжал нестись стремглав, пока крики не начали стихать в отдалении и не послышался разочарованный вой своры. Он оглянулся. Вдалеке на гребне холма он увидел фигуры людей. Ветер донес их брань. Вырвавшиеся далеко вперед собаки нехотя возвращались к хозяевам. Никто не продолжал погоню. Кентавр уже достаточно прожил на свете, чтобы понять, что перед ним граница. Люди не решались стрелять в него, чтобы не попасть в собак; где-то мелькнула вспышка, но так далеко, что даже не было слышно треска выстрела. Он был в безопасности здесь, под рушащимися с небес потоками воды, где в пыли между камнями уже извивались быстрые потоки, — здесь, на этой земле, где он был рожден. Он снова отправился на юг. Его белая шкура промокла под дождем; вода смыла пену, кровь и пот и всю давно въевшуюся грязь. Он возвращался домой — постаревший, покрытый шрамами, но все такой же совершенный.

Дождь прекратился. В следующий миг все облака словно смело с небосклона, и прямые лучи солнца коснулись влажной земли, исторгнувшей от их жара облака пара. Кентавр шел медленно, словно ступая по девственной белизне первого снега. Он не знал, где было море, но там стояла гора, он это точно помнил. Он чувствовал свою силу. Он утолил жажду дождем, подставляя небесам открытый рот и делая огромные глотки; потоки воды струились вниз по его шее и торсу, заставляя сверкать гладкую кожу. Сейчас он медленно спускался по южному склону горы, обходя огромные скалы, словно наваленные одна на другую небрежным великаном. Человек положил ладони на край скалы, чувствуя под пальцами мягкий мох и грубые лишайники, покрывавшие острые иззубренные каменные грани. Внизу простиралась долина, казавшаяся с высоты обманчиво узкой. Там, в долине, виднелись три деревеньки, довольно далеко одна от другой; самая большая находилась как раз посередине, где дорога поворачивала на юг. Если он срежет прямо через долину вправо, ему все равно придется пройти близко от человеческого жилья. Удастся ли на этот раз обойтись без приключений? Ему вспомнились погоня, крики, выстрелы, темные фигуры людей по ту сторону границы. Совершенно необъяснимая ненависть. Эта земля принадлежала ему; кто были эти люди, построившие здесь свои жилища? Он продолжал спускаться. День даже не собирался заканчиваться. Усталый конь ступал медленно и осторожно, и человек решил, что неплохо было бы отдохнуть перед тем, как переходить долину. По зрелом размышлении он решил дождаться сумерек: тем временем он как раз подыщет себе безопасное убежище, где можно будет отдохнуть и восстановить силы перед долгим путешествием дальше на юг, к морю.

Он спускался все медленнее. Уже готовый улечься отдыхать в ложбинке меж двух больших скал, он увидел темный проем пещеры, достаточно большой, чтобы туда могли войти человек и конь. Помогая себе руками и осторожно ступая копытами по скользким камням, он вошел внутрь. Пещера оказалась неглубокой, но достаточно большой, чтобы можно было свободно развернуться. Положив локти на наклонную поверхность скальной стены, он смог наконец преклонить голову. Он глубоко дышал, не столько стараясь попасть в такт, сколько сопротивляясь натруженному сопению коня. По его лицу стекал пот. Потом конь подогнул передние ноги и тяжело опустился на покрытый песком пол. Полулежа, по обыкновению, человек вытянул шею, но так и не увидел деревни. Сквозь устье пещеры было видно только голубое небо. Где-то далеко в глубине мерно капала вода, порождая долгое, словно в колодце, эхо. Глубокий покой наполнял пещеру. Человек протянул руку назад и провел ею по бархатистой шкуре коня, в которую превратилась его собственная кожа. Конь потянулся, все его мышцы затрепетали от наслаждения, и сон овладел этим огромным телом. Человек уронил руку, и ее пальцы зарылись в сухой прохладный песок.

Заходящее солнце заглянуло в пещеру. Кентавр спал, но не видел во сне ни Геракла, ни сидящих кругом богов. Не было там ни гор, обративших безмятежные лица к морю, ни вздымавших фонтаны брызг островов, ни бесконечных поющих водных просторов. Ничего, кроме глухой темной стены, лишенной цвета и неодолимой. Тем временем солнце проникло до самого дна пещеры; его лучи заставили сверкать вкрапления горного хрусталя, пестрившие стены, и превратили каждую каплю воды в алую жемчужину — они становились все больше и больше, пока наконец не срывались с потолка и, оставляя в воздухе долгий пылающий след, не падали в маленькую, выдолбленную в камне чашу, все еще погруженную в тень. Кентавр спал. Синева неба поблекла, теснину затопили тысячи мерцающих красок. Вечер медленно сходил на землю, тяжело стекая в ночь, словно погружающееся в сон усталое тело. Объятая тьмой пещера казалась огромной; капли воды звенели, словно маленькие круглые камешки, отскакивая от обода колокола. Когда на небосклон вышла луна, была уже глубокая ночь.

Человек проснулся. Ему ничего не приснилось, и от этого было тревожно. В первый раз за тысячи лет он не видел своего сна. Может быть, он покинул его, стоило ему вернуться в родные края? Почему? Или это знак? Какой оракул подскажет? Конь все еще спал, но беспокойно дергался во сне. Время от времени его задние ноги двигались, словно он шел галопом, хотя сон был не его: сон был дан ему взаймы и проникал в мышцы только благодаря силе сознания человека. Опершись рукой о выступающий камень, человек приподнял торс, и конь, как лунатик, без усилий последовал за ним, его текучие движения казались невесомыми. Кентавр вышел в ночь.

Лунный свет лился на долину. Его было так много, что он просто не мог исходить от этой скромной маленькой земной Селены, тихой и призрачной; свет был порождением всех бесчисленных лун, паривших во мраке сменявших одна другую ночей там, где другие солнца и земли с никому не известными именами вращались и сияли. Кентавр глубоко втянул ночной воздух через человеческие ноздри: он был теплым и мягким, словно прошел через поры человеческой кожи, он пах мокрой землей, медленно отдававшей влагу переплетениям древесных корней, хранящих и защищающих мир. Он спускался в долину по пологой, почти ровной тропке; его конские ноги, мерно раскачивая, несли тело, человеческие руки двигались в такт походке. Он шел тихо, не потревожив ни камешка, аккуратно ставя копыта на острые гребни скальной породы. Вот он достиг долины, словно этот недолгий путь был частью сна, которого боги лишили его в пещере. Перед ним блестела широкая лента реки. На другом берегу, немного слева, раскинулась самая большая деревня южного тракта. Кентавр вышел на открытое место, за ним стелилась тень, не похожая ни на какую другую в этом мире. Легким галопом он прошел по вспаханным полям, стараясь выбирать хоженые тропки, чтобы не побить всходы. Между полосой возделанной земли и рекой там и сям были разбросаны редкие деревья. Здесь явно пасли скот. Уловив его запах, конь заволновался, но кентавр продолжал неуклонно идти к реке. Он осторожно вошел в воду, пробуя копытами дно. Вода становилась все глубже, пока не дошла человеку до груди. Он был на середине реки, купаясь в потоке лунного света, подобно второй реке низвергавшегося с небес. Любой, кто захотел бы в тот миг насладиться пейзажем, увидел бы человека, переходящего серебряный от луны поток с высоко поднятыми руками — человеческими руками, плечами и головой, с волосами вместо гривы. По дну, надежно укрытый струящейся водой, шел конь. Вспугнутые лунным сиянием рыбы шныряли вокруг, пощипывая его за ноги.

Торс человека поднялся над водой, затем показался конь, и кентавр выбрался на крутой берег реки. Пригнувшись, он прошел под низко свисавшими ветвями деревьев и остановился на краю равнины, чтобы перевести дух. Он вспомнил, как люди гнались за ним по ту сторону горы, вспомнил крики и выстрелы и вновь почувствовал страх. Он предпочел бы, чтобы ночь была потемнее, не помешала бы и гроза, как в прошлую ночь, — можно было бы укрыться в ней, а дождь разогнал бы по домам людей и собак. Человек был уверен, что здесь все уже знают о появлении кентавра — слухам границы нипочем. Он понимал, что вряд ли сможет пересечь поля по прямой при свете дня, и неспешно двинулся в обход вдоль речного берега, прячась в тени деревьев. Быть может, впереди, там, где долина сужалась и наконец заканчивалась, зажатая меж двух высоких холмов, ему посчастливится найти более приветливые места. Он все еще думал о море, о белых столпах; закрыв глаза, он видел цепочку следов, оставленных Зевсом, когда тот шел на юг.

Внезапно он услышал плеск воды. Кентавр замер и прислушался. Звук послышался снова, потом стих и опять вернулся. Покрытая густой травой земля заглушала шаги, так что звук их был совершенно неразличим среди тысяч шепотов и вздохов утопавшей в лунном свете прохладной ночи. Человек отвел в сторону ветки и взглянул на реку. На берегу лежала одежда. В воде кто-то плескался. Он отодвинул ветки еще дальше и увидел женщину. Она поднималась из воды совершенно нагая, и ее белое тело мерцало в лунном свете. Кентавр много раз видел женщин, но никогда — вот так, в реке под луной. Он уже видел покачивающиеся груди и бедра, пятно тени в середине тела. Он уже видел струящиеся волны волос, ниспадающие на плечи, и руки, отбрасывающие их назад таким знакомым жестом. Но его предыдущие встречи с миром женщин могли удовлетворить только коня, в лучшем случае — кентавра, но никак не мужчину. А сейчас именно мужчина смотрел, как женщина собирает свои разбросанные одежды; именно мужчина ринулся вперед сквозь хлестнувшие его ветви и в мгновение ока очутился рядом с ней. Она закричала, а он схватил ее в свои могучие объятия.

И это тоже ему уже случалось проделывать несколько раз за тысячи лет. Совершенно напрасное действие, пугающее жертву до безумия-чем оно нередко для нее и заканчивалось. Но это была его земля и первая женщина, встретившаяся ему здесь. Кентавр скакал вдоль берега. Человек знал, что вскоре он остановится и опустит женщину на землю; он будет в ярости от сознания того, что лишь наполовину мужчина, она — испугана, но невредима. Широкая дорога свернула ближе к деревьям, впереди показалась излучина реки. Женщина больше не кричала, а только дрожала и всхлипывала. В этот миг они услышали другие крики. Обогнув излучину, кентавр остановился перед кучкой низеньких домишек, укрытых в тени деревьев. Перед ними стояли люди. Человек прижал женщину к себе. Он чувствовал ее твердые груди, ее пушистый лобок, касавшийся его кожи в том месте, где человеческий торс исчезал и превращался в широкую конскую грудь. Несколько человек убежало, остальные медленно наступали на него; кое-кто сбегал домой и вооружился ружьями. Все еще испуганная женщина испустила еще один вопль. Кто-то выстрелил в воздух. Человек понял, что женщина служит ему щитом. Тогда кентавр повернул в сторону реки, где не было деревьев, способных помешать ему, и, все еще держа женщину в объятиях, кинулся вскачь в открытое поле, прочь от домов по направлению к двум холмам. Позади не смолкали крики. Возможно, они решили гнаться за ним верхом, но опыт тысячелетий свидетельствовал, что никакая лошадь не в силах сравниться с кентавром. Человек оглянулся: преследователи все еще виднелись сзади — на весьма, впрочем, почтительном расстоянии. Тогда, схватив женщину под руки, он окинул взглядом все ее тело, обнаженное и залитое лунным светом, и сказал ей на своем древнем наречии, на языке лесов, медовых сот, белых столпов поющего моря, смеха горных вершин:

— Не надо ненавидеть меня.

Потом он мягко опустил ее на землю. Она не стала убегать. С ее губ слетели слова, которые человек смог понять:

— Ты кентавр. Ты существуешь.

Она положила ладони ему на грудь. Колени коня задрожали. Она легла на землю.

— Покрой меня.

Человек смотрел на нее с высоты коня, руки женщины были раскинуты крестом. На какое-то мгновение тень коня накрыла ее. Больше ничего. Кентавр отступил в сторону и сорвался в галоп. Он несся по ночным полям, а человек кричал и воздевал к небу и луне стиснутые кулаки. Когда его преследователи нашли женщину, она не шевелилась. А когда они укутали ее в одеяло и тронулись к дому, тот, кто нес ее на руках, услышал, что она тихонько плачет.

В ту ночь вся округа узнала, что кентавры существуют. То, что поначалу казалось забавными слухами из-за границы, стало ужасной правдой, и доказательством служила нагая женщина, дрожащая и в слезах. Пока кентавр скакал к дальним горам, из соседних деревень и городов приходили люди с сетями и веревками; некоторые несли винтовки, но только чтобы отпугнуть его. Кентавра надо поймать живьем, говорили они. Армию тоже поставили под ружье. С восходом солнца на поиски должны были вылететь вертолеты. Из своего убежища кентавр мог слышать лай собак, то приближавшийся, то отдалявшийся, а иногда в неверном свете луны даже различал фигуры людей, прочесывавших горы. Всю ночь он шел в южном направлении. Восход солнца застал его на вершине горы, откуда было видно море. Оно расстилалось до самого горизонта, ни один остров не пятнал синий простор фонтанами белой пены, ветер пах соснами, не было ни грохота волн, ни острого запаха соли. Мир казался пустыней, ждущей тех, кто назовет ее домом.

Но пустыней он не был. Прозвучал выстрел. И тогда из-за камней, обходя его широким кругом, показались люди, вооруженные сетями и веревками, палками и арканами. Они шумели и улюлюкали, но не могли скрыть страха. Конь взвился на дыбы, потрясая передними копытами и крутясь на месте, словно безумный, чтобы встретить врагов лицом к лицу. Человек попытался отступить. Им обоим случалось сражаться — они знали, как отразить нападение и спереди, и сзади. Но вот копыта коня соскользнули с обрыва, отчаянно забились, ища опору, руки человека схватили воздух, громоздкое тело потеряло равновесие и рухнуло в бездну. В сорока локтях под обрывом выступающий край утеса, склоненный как раз под нужным углом к морю, отполированный веками жары и холода, влагой дождей и солнечным зноем, ветром и снегом, рассек тело кентавра именно в том месте, где торс человека превращался в спину коня. Там и окончился его полет. Человек наконец-то лежал на спине и смотрел в небо. И только глубокое море над головой с маленькими неподвижными облачными островами и вечная жизнь. Человек повернул голову в одну сторону, потом в другую: лишь бесконечность моря и бесконечность неба. Он посмотрел на свое тело. Кровь текла на камни. Получеловек. Человек. Он увидел, как с небес к нему идут боги. Пришло время умирать.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных