3 страница. В то же время ясно, что если бы устранились ещё и эти фильтры критической оценки, диплом можно было бы сотворить не то что за шесть месяцев

В то же время ясно, что если бы устранились ещё и эти фильтры критической оценки, диплом можно было бы сотворить не то что за шесть месяцев, а за шесть дней. Тогда он должен был бы именоваться не университетским дипломом, а газетной заметкой, сколь угодно остроумной и блестящей, но не дающей возможности оценить исследовательские способности выпускника.

Хочу сразу заметить, если к разговору о шести месяцах подходить в смысле «шесть месяцев по одному часу в день», то разговор, по-моему, можно и не продолжать. См. советы в разделе I.2. Спишите или купите себе текст диплома, и с плеч долой.

II.5 Надо ли знать иностранные языки?

Этот раздел пишется не для тех, кто специализируется по иностранному языку или по иностранной словесности. Надо надеяться, что они владеют тем языком, по которому защищают диплом. Надо бы даже требовать, чтобы те, кто защищается по французскому языку, на нём же и писали дипломы. За границей во многих университетах так принято, и мне кажется, это справедливо.

Но сейчас наша речь идёт о тех, чьи специальности – философия, социология, юриспруденция, политология, история или естественные науки. Всегда возникает необходимость обратиться к книге, написанной на чужом языке. Даже если работаешь над собственной национальной истории: ведь знаменитые специалисты по этой же части попадаются и среди немцев, и среди англичан.

Обычно при подобной ситуации человек пользуется случаем начать читать на языке, на котором раньше не читал. По знакомой теме, при некотором усердии, можно начать что-то понимать. Часто язык так и учат. Как правило, на нем потом не говорят, но разбирать разбирают, что гораздо лучше, нежели не разбирать ничего.

Если по вашей теме имеется только одна немецкая книга, и немецкого вы не знаете, можно попросить знакомого прочитать вам в слух какие-то куски. Надеюсь, у вас хватит совести не слишком цитировать эту книгу, но вы с полным правом можете вставить в библиографию, так как вы с нею и правда ознакомились.

Но всё это мелочи. Главным же условием выбора темы должно быть: не брать тему, требующую знания языка, вам неведомого, который вы не имеете намерения учить. Между тем иногда люди берут тему, не учитывая рисков, с нею сопряженных. Поэтому перечислю ряд неукоснительных законов:

1)Нельзя писать диплом по иностранному автору, если вы не собираетесь читать его в подлиннике. Всем это очевидно, когда речь идёт о поэтах, но почему-то существует мнение, что дипломная работа по Канту, Фрейду или Адаму Смиту свободна от подобных ограничений. А она не свободна – по двум причинам, которые поясню.

Во-первых, нет уверенности, что на ваш язык переведены все произведения этого автора, а ведь незнание одной-единственной мелкой работы может спутать понятия о мировоззрении или пути развития исследуемого учёного. Во-вторых, о каждом деятеле культуры и науки и большинство работ, как естественно предположить, написано на его родном языке, и даже если сам автор переведён, не обязательно переведены его историки и интерпретаторы. Наконец, случаются такие переводы, в которых мысль автора передана не вполне точно, а исследователям-дипломникам как раз и пристало высвобождать истинные идеи автора из-под наслоений неудачного перевода и всяких популяризаций. Писать диплом, и означает преодолевать школьные формулы наподобие «Расин классик, а Шатобриан романтик» или «Платон идеалист, а Аристотель реалист» или «В Паскале на первом месте сердце, а в Декарте мозги».

2) Нельзя брать тему, важнейшие работы по которой написаны на недоступном для вас языке. Студент, великолепно знающий немецкий, но не знающий французского, не может в наши дни затевать диплом по Ницше, хотя тот писал именно по-немецки: ведь в последние десятилетия некоторые из самых интересных новых интерпретаций Ницше были опубликованы во Франции. То же самое и с Фрейдом: невозможно читать его сегодня в отрыве от знаменитых перечтений, предложенных ревизионистами-американцами и структуралистами-французами.

3) Нельзя написать диплом ни по какому автору, и ни по какой теме, учитывая только те работы, что написаны на известных вам языках. Кто может гарантировать, что самая существенная работа не написана на том единственном языке, которого вы не знаете? Конечно, от таких мыслей недалеко и до невроза; но не будем впадать в панику. Существуют этикет и научная корректность. Допускается, если исследование, посвященное англоязычному писателю, вышло на японском языке, сделать сноску, что факт публикации вам известен, но читать вы её не читали. Подобная «индульгенция» в западных университетах обычно распространяется на восточные и славянские языки, и потому существуют весьма серьёзные работы по Марксу, авторы которых заранее заявляют, что не читают по-русски. Однако в этих случаях серьёзный исследователь всегда может узнать (и показать, что знает) общее содержание этих работ из доступных рецензий и аннотаций. В русских, болгарских, чешских, израильских сборниках ценных работ обычно помещаются несколько страниц с английским или французским резюме. Таким образом, делая диплом по французскому писателю, вы можете не знать словацкого языка и выкрутиться из сложного положения за счёт резюме на английском – но уж английский вам знать необходимо.

Итак, совет: прежде чем утверждать тему, необходимо продумать первоначальную библиографию, чтобы убедиться в отсутствии непреодолимых лингвистических препон.

Некоторые правила давно всем известны. Не затевайте исследований по греческой философии, если не знаете немецкого языка, потому что немцы распахивали это поле несколько столетий. В любом случае диплом полезен для того, чтоб приобрести терминологическую культуру на материале главных европейских языков. Пусть и не зная русского, можно научиться раз-кириллицу; надо пытаться понять, чему посвящена публикация – науке или искусству; выучить русские буквы дело двух часов, запомнив, что означают слова nauka и iskusstvo, чувствуешь себя увереннее, встречая русские цитаты. Главное – не пугаться. Надо воспринимать диплом как уникальную возможность научиться массе мелочей, которые вам всегда пригодятся.

Конечно же, если вам предстоит осваивать иностранную библиографию, наилучший вариант – это съездить в страну изучаемого языка и там, на месте во всём разобраться. Но наши советы нормальным, не самым богатым студентам, так что будем реалистичны.

Теперь последнее предположение, самое компромиссное. Предположим, защищается диплом по визуальной перцепции применительно к изобразительному искусству. Автор диплома не знает иностранных языков и не имеет времени учить их (или же не имеет способностей; кому-то шведский даётся за неделю, а кто-то и через десять лет не может прилично говорить по-французски).

К тому же некая практическая причина понуждает этого дипломника развязаться с университетом за шесть месяцев. Однако он искренне заинтересован темой и профессией, он собирается после университета работать по специальности и при возможности возвратиться к начатому исследованию, углубить и расширить его. Такому выпускнику мы посоветуем следующее.

Остановиться на теме типа «Проблемы визуальной перцепции применительно к изобразительным искусствам у некоторых современных теоретиков». Прежде всего, прояснить для себя взгляд современной психологии на данную проблематику: для того прибегнуть к ряду основных (переведенных на все языки) работ, как, скажем, «Глаз и мозг» Грегори и основные тексты психологии форм и психологии трансакций.

Потом сфокусироваться на троих мыслителях, к примеру, Арнхейм как представитель гештальт-психологического подхода, Гомбрих как представитель семиотико-информационного подхода, Панофский как исследователь перспективы с точки зрения иконологии. Этими тремя учеными выражены три разные позиции по вопросу о роли «природного» и «культурного» при восприятии образов. Чтобы понять место каждого из трех теоретиков на общем фоне, прибегнем к сравнительным исследованиям, например к трудам Джилло Дорфлеса. Проанализировав взгляды каждого из трёх, дипломник приложит полученный теоретический заряд к анализу конкретного произведения искусства. Для этого он оттолкнется от интерпретации, принадлежащей известному предшественнику (скажем, возьмет за основу анализ творчества Пьеро делла Франческа, предложенный Лонги), и дополнит его более «актуальными» соображениями, родившимися при изучении новых методик.

Конечный продукт никого не поразит оригинальностью, это будет честный компромисс между обзорной и монографической проблематикой, но эта работа вполне осуществима без чтения на иностранных языках. Студента нельзя будет упрекнуть, что он не изучил всего Панофского, в том числе работы, не переведенные с английского или с немецкого, потому что студент делал свой диплом не по Панофскому, а по одной проблеме, с которой работы Панофского соприкасаются только определённым боком и по определённым частным поводам.

Как уже прежде говорилось в разделе II. 1, диплом подобного характера не является оптимальным, поскольку есть риск неполноты и поверхностности. Подчеркнём ещё раз, что это образец шестимесячного творения выпускника, срочно упорядочивающего материал по теме, которая в принципе соответствует его интересам. Это не более чем выход из положения, но все-таки выход вполне и вполне пристойный.

В любом случае: если языков вы не знаете и не можете воспользоваться драгоценным предлогом, дипломом, для того чтобы их со вкусом поучить, самое разумное решение – выбирайте темы специфически отечественного покроя, так чтобы с отсылками к иноязычным текстам можно было управляться посредством чтения переводов или вообще без этих отсылок обходиться. Например, итальянец, выбирающий для себя темой диплома «Модели исторического романа в прозе Гарибальди», должен, конечно, иметь некоторое понятие о принципах художественной исторической прозы и, скажем, о Вальтере Скотте (а также, естественно, о полемике по данному вопросу, имевшей место в Италии в девятнадцатом веке), но работы теоретического плана есть и на нашем языке, так же как исторические романы Скотта, причем имеется возможность пойти в библиотеку и посмотреть даже старые переводы.

Еще меньше сложностей в этом смысле представляют собой темы типа «Влияние некоего исторического романиста на политические концепции в нашей стране в прошлом веке». Хотя, конечно, никогда не знаешь заранее. Первым делом удостоверьтесь, что в библиографии нет краеугольных иностранных работ – а потом уже радуйтесь.

II.6. Научная или политическая тема?

В итоге обшей политизации общества многие студенты отвергают для себя «книжную», «сухую» науку и стремятся к заостренности на политике и социальных делах. Если ставить вопрос, как я нарочно поставил в заголовке этой части, возникает ошибочное ощущение, будто «идейное» исследование не «научно». А так как в университетах все время твердят о науке, о научности, научной работе и научной ценности работ, тут могут возникать и искренние заблуждения, и сознательные подтасовки, и беспочвенная подозрительность: не собираются ли погрести студентов в сухой и пыльной «книжной культуре»?[12]

II.6.1. Что значит «научная»?

Многие считают «научными» только естественные дисциплины или количественные исследования: работа-де не «научна», если в ней нет формул и диаграмм. При подобной логике «не научна» работа по морали у Аристотеля, но в той же степени «не научна» и работа по классовой борьбе и крестьянским восстаниям в Европе в эпоху Реформации.

Разумеется, вовсе не так воспринимают «научность» в университетах. «Научная» модель в принципе была задана естественными дисциплинами ещё в семнадцатом веке и с тех пор предполагает соблюдение следующих норм[13]:

1) Предмет исследования должен обладать узнаваемостью и поддаваться описанию.

«Предмет» не обязательно существует в жизни, «предметом» может выступать квадратный корень, хотя никто этого корня не видел. Социальные классы – законный предмет науки. Если кто возразит, что при бесспорном существовании отдельных личностей и бесспорном существовании статистических масс классы как таковые существованием не обладают, на это имеется ответ, что не существует и класс простых чисел, больших 3725, а математики этим классом занимаются.

Определить предмет, значит, определить условия, при которых можно о предмете говорить на основании правил, которые мы себе установили или которые другими установлены до нас. Когда мы устанавливаем правило, на основании которого простое число, большее 3725, поддается узнаванию при встрече с ним, значит, мы установили правило узнавания предмета работы.

Разумеется, возникают аналогии: может ли, в частности, выступать предметом науки вымышленная реальность, которой, по общему представлению, существование не присуще, например, кентавры? Рассмотрим три возможных пути определения кентавров как предмета.

Прежде всего, взять кентавров как элемент греческой мифологии: предмет сделается общеузнаваемым и определимым, поскольку будут анализироваться тексты (вербальные или визуальные), содержащие кентавров. Задачей будет показать, какими свойствами должна характеризоваться данность, содержащаяся в греческой мифологии, дабы быть опознанной как кентавр.

Во-вторых, попытаться определить свойства, которыми должна характеризоваться данность вероятного мира (отличного от реального), дабы быть названной кентавром. При этом задача – обозначить условия этого вероятного мира, предуведомив, что все рассуждение развернется в сфере этой гипотезы. Сохраняя верность первоначальной постановке вопроса, прийти к выводу, что предмет исследования в вероятном мире имеет вероятную возможность быть предметом научного рассмотрения.

В-третьих, мы можем заявить, будто обладаем доказательствами, что кентавры действительно существуют. Чтоб определить предмет исследования, мы обязаны предъявить эти доказательства (скелеты, костные останки, отпечатки в вулканической лаве, фотографии в инфракрасных лучах, сделанные ночью в лесах Пелопонесса, или что ещё мы там раздобудем). Истинна наша гипотеза или ложна, но что-то, подлежащее обсуждению, в данном случае существует.

Разумеется, пример парадоксален, вряд ли кого привлекает диплом по кентаврам, в особенности в третьем рассматривающемся варианте. Я просто хочу убедить, что предмет исследования всегда определим, и он будет всегда узнаваем, лишь бы соблюдались первоначальные условия. Что применимо к кентаврам, явно приложимо и к моральной линии поведения, к желаниям, к ценностям или к идее исторического прогресса.

2) В исследовании должно быть сказано о предмете нечто, чего еще не говорилось, или должны быть как-то переосмыслены идеи, уже кем-либо высказанные. Математически точная работа, доказывающая традиционным способом теорему Пифагора, научной не является, поскольку нового не открывает. Самое большее она может претендовать на титул научно-популярной, равно как и руководство по строительству собачьей будки с употреблением фанеры, досок, пилы и молотка с гвоздями. Как уже говорилось в разделе 1.1, даже компилятивный диплом может оказаться научно полезным, если компилятор распределил системно и по порядку суждения, высказывавшиеся разными учёными по одному и тому же вопросу. Поэтому руководство, как построить собачью будку, не является научной работой; а, напротив, сравнительно-сопоставительное исследование многообразных известных на свете методологий строительства песьих будок вполне может претендовать на научную ценность[14].

Нужно только учитывать вот что. Компилятивное исследование имеет хоть какой-то научный смысл лишь при условии, что ничего подобного на эту тему до тех пор не создавалось. Если собачьи конуры уже выступали предметом сравнительно-сопоставительного компендиума, делать сызнова то же самое есть непростительная растрата времени (или грабеж интеллектуальной собственности).

3) Исследование должно быть полезно для других. Полезна статья, описывающая новое открытие о поведении элементарных частиц. Полезна и заметка, описывающая, каким образом был отыскан неизвестный черновик Леопарди, и содержащая полную публикацию текста. Работа научна, если (при учете требований норм 1 и 2, см. выше) добавляет хоть что-либо к тому, что человечеству было ведомо прежде, и если все будущие работы по предмету должны будут, хотя бы по теории, учитывать этот вклад. Разумеется, степень научной ценности вклада пропорциональна степени необходимости его для окружающих. Существуют сообщения, после появления, которых ученые, если не учтут их, не сделают ничего путного. А другие сообщения, хотя, в общем, для ученых и небесполезны, но, не учитывая их, никто не умрет[15].

Недавно вышла публикация писем, которые Джеймс Джойс писал жене на жгучие сексуальные темы. Бесспорно, для того, кто завтра будет заниматься героиней «Улисса» Джойса, Молли Блум, полезно знать, что в личной жизни писатель наделял свою жену живой и развитою сексуальностью, подобной сексуальности Молли; значит, это существенное научное сообщение. С другой стороны, существуют замечательные интерпретации «Улисса», в которых героиня Молли глубоко проанализирована в полном отрыве от этой биографической подоплеки. Значит, сообщение ценно, но не необходимо.

А вот когда был опубликован «Стивен Герой», первый вариант джойсовского произведения «Портрет художника в юности», все сошлись, что его нельзя не учитывать для исследования творческого развития ирландского романиста. Значит, публикация была неоспоримым научным вкладом.

Кое-кто, подобно буквоедам-немцам, любимым героям филологических анекдотов, потрясает абсолютно ненужными «архивными находками» типа прачечных квитанций: записями нулевой информативности, в которых изучаемый писатель, допустим, перечислял свои траты за определённую неделю. В редких случаях и от таких документов бывает прок, они проливают лучи света на образ, предположим, отшельника, которого считали непрактичным, или свидетельствуют, что в определённый период писатель жил стесненно. Порою же они ничего не добавляют к тому, что и без них известно, эти мелкие курьезы биографий, и не обладают никакой научной значимостью, хотя и существуют ученые, заработавшие реноме неутомимых трудяг на публикациях подобной бестолковщины. Я не намерен расхолаживать тех, кто существует за счет этой мелочевки. Но пусть не претендуют на лавры «двигателей прогресса». Гораздо полезнее для прогресса, не научного, так хотя бы дидактического, интересная популярная книга, где описана жизнь и хорошо пересказаны произведения автора.

4) Исследование обязано намечать пути проверки и опровержения предлагаемой идеи, то есть содержать наметки для продолжения работы другими исследователями[16]. Это требование принципиальное. Я свободен, доказывать, будто существуют кентавры на Пелопоннесе, но я обязан соблюсти четыре обязательных условия: а) пусть будут представлены доказательства существования там кентавров (как уже говорилось: хоть одна прихвостная кость); б) пусть будет рассказано, как и где удалось найти это прихвостне; в) пусть будет намечен путь, которым следует идти, чтоб отыскать остальные реликты; г) вдобавок должно быть указано, кость какого фасона, будучи найдена, разнесет в мелкую пыль всю мою великолепную гипотезу.

Итак, вы не только приведете доказательства своей идеи, но и сделаете все возможное, чтоб другие могли пойти вслед за вами, дабы подтвердить вашу идею – или опровергнуть её.

Все это применимо к любому материалу. Предположим, цель исследования – доказать, что в одном революционном движении в 1969 году сосуществовали два русла, ленинистское и троцкистское, вопреки тому, что принято за догму, то есть, будто это движение было монолитно. Приведем ряд документов (листовки, протоколы сходок, статьи и т.д.) в доказательство нашей идеи; поясним, где был найден материал и как мы его искали, с тем, чтобы дать возможность и другим последовать нашему примеру; а также поясним, на основании каких доказательств приписывается авторство того либо иного документа представителям именно этой группы.

В частности, зная, что группа самораспустилась в 1970 году, автор обязан уточнить, расценивает ли как манифесты идеологической позиции группы исключительно документы, созданные ее членами до 1970 года (не преминув также оговорить, на основании каких доказательств считает кого-либо членом группы: по партбилету? по наличию его имени в перечне присутствовавших на сходке? по карточке в полицейском досье?), или же, напротив, он (автор диплома) учитывает также и печатные высказывания и бывших членов этой группы после ее самороспуска, то есть исходя из предположения, что если они высказывали некие идеи по окончании деятельности группы, они вынашивали эти идеи (возможно, в предварительной форме) ещё до 1970 года.

Только при этих условиях кто-то, кроме автора, сможет продолжить это расследование: в частности, скажем, покажет, что выводы автора являются ошибочными, так как неправомерно заносить в ряды членов группы одного субъекта, которого причисляла к группе только полиция, но никак не признавали её члены, во всяком случае, если судить по документам, имеющимся в нашем распоряжении... Вот, перед нами и научная гипотеза, и её доказательства, и возможности её проверки и опровержения.

Я специально выбрал столь далекие материи, чтобы показать, что критерии научности могут быть применены к любому предмету.

Учтя все сказанное, отрешимся от натянутого противопоставления «научности» и «политической актуальности». Вполне выполнимо политически актуальное исследование с соблюдением всех, критериев научности. Может быть научным даже диплом, посвященный опыту политической агитации с применением наглядных пособий в рабочем коллективе: этот текст научен в той мере, в какой он включает в себя гласный и проверяемый отчет о проделанной работе, с тем, чтобы опыт мог быть воспроизведен другими, которые либо получат те же самые результаты, либо придут к заключению, что ваши результаты произвольны и получены не благодаря вашим научным достоинствам, а под влиянием инородных факторов, вами в дипломе не учтённых.

Польза научного продукта в том, что экономится чужое время. Разрабатывая чью-то гипотезу, пусть и приходя к её опровержению, учёные добывают значимые результаты на энергии импульса, полученного от кого-то. Если описанная выше работа подвигнет кого-то на новую агитацию в рабочем коллективе (пусть даже в пику вашим будто бы несостоятельным попыткам), что-то полезное, сделаем вывод, вышло.

Всё это доказывает, что нет конфликта между научностью и политической актуальностью. С одной стороны, можно сказать, что любой диплом, по своему достоинству научный, повышая уровень знания у других, играет положительную политическую роль; отрицательную же политическую роль играет любое действие, тормозящее процесс познания. С другой стороны, можно ответственно утверждать, что любое политическое начинание с претензиями на успех должно стоять на серьёзном научном фундаменте.

И, как вы видели, «научности» можно добиться без логарифмов и пробирок[17].

II.6.2. Историко-теоретические темы или злоба дня?

Коли так, приводившийся выше вопрос мы переформулируем: что полезней – работа, основанная на эрудиции, или же связанная с практическим опытом, с прямой социальной ответственностью? Иными словами, что полезнее – писать диплом о знаменитых людях и об их классических произведениях, или писать диплом, предлагающий активные выходы на современную жизнь? (Скажем, в теоретическом разрезе: понятие эксплуатации в неокапиталистической идеологии. Или в практическом плане: условия жизни барачников на периферии Рима).

Вопрос, конечно, нелепый. Каждый выберет, что ему созвучно, и если студент произучал четыре года романскую морфологию, с чего бы ему писать диплом по барачникам? Так же абсурдно требовать высшего «научного смирения» от того, кто все университетские годы занимался Пазолини, и заставлять его защищаться по рыцарским легендам.

Но вообразим себе студента, переживающего момент растерянности, задающего себе вопрос, зачем вообще нужна учеба в университете и, особенно, дипломная работа. Допустим, у этого студента ярко выражены политические и социальные интересы, и он боится изменить призванию, поддавшись «академичности» и «книжности».

Если он уже имеет опыт политического и социального дела, дающий материал для обобщений и для выводов, пускай он задумается: как научно переработать этот запас.

Но если этот опыт пока не накоплен, рискну заметить, что вопрос мне представляется только проявлением хоть и благородных, но наивных чувств. Мы уже видели, что привычка к исследованию, прививаемая дипломом, крайне полезна для нашей будущей жизни (профессиональной, политической, какой хотите) и не столько в отношении темы, которая будет изучена, сколько в качестве тренировки ума, приучения себя к строгости, приобретения привычки к труду[18].

Парадоксально, но из этого вытекает, что политически активный студент свободно может избирать своей темой, скажем, указательные местоимения в трактатах по ботанике восемнадцатого века. Или теорию импетуса в догалилеевском естествознании. Неэвклидову геометрию. Учреждения церковного права. Мистицизм исихастов. Средневековую арабскую медицину. Подпункт гражданского законодательства «О соблюдении общественного порядка при проведении публичных аукционов».

Можно гореть политическими интересами, например профсоюзными, и проявить их в исследовании истории рабочего движения в девятнадцатом веке. Чтоб уяснить специфику средств пропаганды в эксплуатируемых слоях общества, полезно исследовать стиль, распространение, композицию народных лубков в возрожденческую эпоху.

Скажу больше: студенту, который до сих пор был погружен исключительно в политическую и социальную борьбу, я посоветовал бы как раз работу такого рода, а не отчёт о собственной фактической деятельности; ибо ясно, что этот диплом – последняя для него возможность расширить исторический, теоретический, технический кругозор и обучиться составлять документированные досье. Не говоря уж о том, чтобы чётче осмыслить теоретические и исторические основания собственной политической платформы[19].

Разумеется, это мое личное мнение. И в частности, именно для того, чтобы уважить противоположную точку зрения, теперь я залезу в шкуру того, кто, беззаветно преданный политике, желает приобщить дипломную работу к своему реальному делу, а свои практический опыт отобразить в дипломе.

Это вполне осуществимо, есть все предпосылки успеха. Только надо с предельной чёткостью соблюдать правила – именно ради уважения к идее.

Не так уж редко дипломники приносят на защиту кипы листовок, отчёты о дискуссиях, сводки и справки, статистические таблицы, бывает, позаимствованные у какого-то предшественника, и всё это именуют «идейно выдержанным дипломом». Комиссия перед лицом подобного, по неведению, лени или же опасаясь демагогии, сплеча одобряет и переходит к следующему дипломнику. По существу же имеет место издевательство, при этом даже не над научными, а над идейными ценностями.

Есть серьезная политика и политика безответственная. Политик, прогнозирующий развитие чего-либо без солидной информированности о положении в обществе – демагог, если не преступник. Стряпая идейный диплом без научных критериев, такие люди оказывают крайне дурную услугу собственному политическому лагерю.

Мы уже останавливались в разделе П.6.1 на понятии научности и ее необходимости для серьезного политизированного исследования. Однажды я видел студента, работавшего над темой «Массовые коммуникации» и убеждавшего комиссию, что он-де провел «опрос» по темам телевидения среди рабочих и служащих определённого региона. Как выяснилось, он записал на кассету беседу с десятком пассажиров электрички по дороге в университет и обратно. Разумеется, результат этих времяпрепровождений нельзя именовать опросом общественного мнения. И не только потому, что отсутствовали нормы подконтрольности, неотъемлемые от идеи опроса мнения, но и потому, что обретенные таким способом плоды оказались настолько тривиальными, что не стоило трудиться опрашивать. Не покидая своей комнаты, можно было предугадать, что из десяти респондентов большинство поведает, что предпочитает футбол не в записи, а в прямом эфире. Псевдоопрос на тридцати страницах с подобным результатом – обыкновенное фиглярство. А для сочинителя ещё и самообман, сочинитель пыжится, будто набрал «объективных» данных, а на самом деле он неопрятно подкрепил априорные интуитивные догадки.

Риск создать поверхностную работу повышается именно в случае «политически заостренных» дипломов. Причин тому две: а) потому что в истории и в филологии бытуют традиционные методы работы, от которых не уйти – а работа с текущими социальными феноменами часто требует изобретения новых подходов, и поэтому хорошую работу на политически злободневном материале сделать труднее, чем в случае спокойного исследования истории; б) потому что «американизированные» методологии, заполонившие мир, вознесли на пьедестал статистически-квантитативные модели, порождая гигантские исследования, не имеющие отношения к реальной жизни, из-за чего политизированная молодежь шарахается от этой социологии, которая не больше чем «социометрия», и, на их взгляд, – служанка верхушки общества и ее идеологическое прикрытие. Отвращение к таким методологиям склоняет студентов вообще ничего не исследовать, а складывать вместе в качестве дипломов вороха листовок, воззваний и голословных теоретических заявлений[20].

Как предотвратить этот риск? Разными способами. Читайте серьезные работы по аналогичным темам. Не бросайтесь проводить социологическую работу, если не были на стажировке в профессиональной опросной группе, не отработали методы сбора и анализа данных. Не надейтесь осуществить за какую-то неделю сбор материала, обычно это – затяжное дорогостоящее дело.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: