ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО УОТОВ 6 страница

– Так вот почему Мэкон Равенвуд никогда не покидает свой дом, – догадался я.

Бабушка Мерси отмахнулась от моих слов, будто это была самая глупая фраза, которую она когда‑либо слышала.

– Он довольно часто приезжает в город. Я сотни раз встречала его по вечерам у здания ДАР.

Как же, как же! Она встречала его у здания ДАР!

С Сестрами это происходило постоянно. Какое‑то время они сохраняли контакт с реальностью, но потом отправлялись в плавание по волнам фантазий. Я точно знал, что никто из горожан не видел Мэкона Равенвуда.

И мне как‑то не верилось, что он захаживал к Дочерям американской революции в надежде полюбоваться на их раскрашенные чипсы или чтобы поболтать с миссис Линкольн.

Бабушка Грейс поднесла медальон ближе к лампе и присмотрелась к нему более внимательно.

– Могу сказать вам кое‑что еще! Этот платок принадлежал Салли Трюдо. Ее часто называли Салли Пророчицей. По рассказам знающих людей, она могла видеть будущее.

– Она гадала по картам Таро? – спросил я.

– А разве есть другие карты?

– Да, игральные, – ответила бабушка Мерси. – Географические карты, медицинские и эти… Кредитные карточки!

Мне снова пришлось вмешаться в ход беседы.

– А как вы узнали, что платок принадлежал той пророчице?

– Здесь на краешке вышиты ее инициалы. Видишь? А это ее знак.

Она указала на крохотную птицу, вышитую под тремя буквами.

– Ее знак?

Мне ответила Тельма:

– Гадалки часто используют такие знаки. Они помечают ими свои колоды, чтобы никто другой не мог подменить карты. Гадалка только тогда хороша, когда имеет свою меченую колоду. Уж я‑то знаю!

Она плюнула, со снайперской точностью попав в небольшую урну, стоявшую в углу комнаты.

– Трюдо, – задумчиво произнес я. – Насколько мне помнится, это фамилия Эммы. Та пророчица была ее родственницей?

– Ну да. Она была ее прапрабабкой.

– А инициалы? И. К. У. и Ж. К. Д.? Вам что‑нибудь о них известно?

Конечно, я палил наугад. Кстати, трудно было припомнить, когда в последний раз период ясного сознания длился у Сестер так долго.

– Итан Уот! – возмутилась бабушка Грейс. – Ты насмехаешься над старыми женщинами?

– Нет, мэм. Клянусь!

– И. К. У. Итан Картер Уот. Он был твоим прапрадедушкой. Или прапрапрадедушкой.

– Тебе, сестричка, никогда не давалась арифметика, – прокомментировала бабушка Пруденс.

– В любом случае, он был братом твоего прапрапрапрадедушки Эллиса, – констатировала бабушка Грейс.

– Брата Эллиса Уота звали Лоусон, а не Итан, – возразил я ей – В его честь мне дали среднее имя.

– Эллис Уот имел двух братьев: Итана и Лоусона. Тебя назвали в честь их обоих. Итан Лоусон Уот.

Я представил себе наше фамильное древо, которое видел тысячу раз. Если южанин и знает что‑то хорошо, так это свое семейное древо. В нашей столовой висел лист бумаги в рамке, и там не было никакого Итана Картера Уота. Я, похоже, переоценил ясность сознания моей столетней бабушки Грейс. Наверное, вид у меня был настолько скептическим, что бабушка Пру поднялась с кресла.

– В моей генеалогической книге имеется фамильное древо Уотов. Я веду хронику наследия всех Сестер Конфедерации.

Сестры Конфедерации были младшими кузинами ДАР – таким же ужасным сообществом вышивальщиц, хранительниц пережитков времен Гражданской войны. В наши дни члены СК проводили свободное время, выискивая свои исторические корни по старым документам и телесериалам типа «Синих и серых».

– Вот она.

Бабушка Пру вернулась к кухонному столу, неся в руках огромный альбом в кожаном переплете. На желтых страницах из наклеенных уголков торчали потускневшие фотографии. Старушка начала листать страницы, роняя на пол закладки и старые газетные вырезки.

– Вы только взгляните! – вскричала Пру, показывая нам потрескавшийся снимок. – Бартон Фри! Мой третий муж! Самый красивый из всех моих муженьков!

– Пруденс Джейн, не отвлекайся, – обиженным топом произнесла бабушка Грейс. – Этот мальчик проверяет нашу память.

– Одну минуту! Его древо где‑то здесь… сразу после Стэтхамов.

Я вглядывался в имена, которые знал по фамильному древу, висевшему в нашей столовой. Имени Итан Картер Уот там не было. Выходит, Сестры обладали другой версией этого древа? И я догадывался, какая из них была верной. У меня имелось подтверждение, завернутое в платок стопятидесятилетней прорицательницы.

– Почему его имени нет на нашем семейном древе?

– На Юге многие такие документы являются подделками, – ответила бабушка Грейс, захлопнув альбом и послав в воздух серое облако пыли. – Но я бы удивилась, если бы Уоты отметили его на своем фамильном древе.

– Только мои честные записи хранят память о его существовании, – сказала бабушка Пру и гордо улыбнулась, показав нам вставные челюсти.

Мне пришлось вернуть Сестер к исходной теме разговора:

– Бабушка Пру, почему его удалили из фамильного древа?

– По рассказам, он был дезертиром.

Я не уследил за ходом ее мыслей.

– Что вы имеете в виду?

– Господи, чему они учат молодежь в этих современных школах?

Бабушка Грейс, лениво вынимавшая претцел[17]из «Чекс‑смеси», дала мне краткий ответ:

– Дезертиры – это конфедераты, убежавшие во время войны от генерала Ли.

Почувствовав мое смущение, бабушка Пру решила разъяснить слова своей сестры.

– Во время войны наши солдаты разделились на две группы. Первые поддерживали создание Конфедерации, а вторые поступали на службу по велению своих семей.

Бабушка Пру поднялась с кресла и начала вышагивать взад и вперед, как учительница на уроке истории.

– В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году разбитая армия Ли испытывала голод и нехватку живой силы. Некоторые солдаты теряли веру в успех. Они собирали вещи и уходили из своих полков. Их называли дезертирами. Одним из таких солдат был Итан Картер Уот.

Старушки опустили головы, словно не знали, куда деться от стыда.

– Вы хотите сказать, что его удалили из нашего фамильного древа только по этой причине? Из‑за того, что он не хотел умирать от голода и сражаться на стороне проигравших?

– Какой странный способ интерпретировать мои слова! – возмутилась бабушка Пруденс.

– Ты говоришь такие глупости, мальчик, что я просто не хочу их слышать!

ФАМИЛЬНОЕ ДРЕВО УОТОВ

Бабушка Грейс вскочила с кресла, показав невиданную прыть для женщины девяноста с чем‑то лет.

– Не груби нам, Итан. Твое фамильное древо изменили задолго до нашего рождения.

– Прошу прощения, мэм.

Она пригладила юбку и села обратно.

– Но почему мои родители назвали меня в честь предка, опозорившего семью?

– Твои мама и папа имели собственные представления о войне, которые они почерпнули из книг. Ты же знаешь, они всегда были либералами. Вряд ли кто‑то из нас расскажет тебе, о чем они думали. Ты должен спросить об этом у своего отца.

Как будто я имел такую возможность! Тем не менее, судя по характеру моей мамы, она, вероятно, гордилась Итаном Картером Уотом. И он, наверное, заслуживал этого. Я провел рукой по потускневшей обложке альбома.

– А как насчет инициалов Ж. К. Д.? Я думаю, что буква Ж могла соответствовать Женевьеве.

В принципе, я уже знал, что она означала.

– Ж. К. Д.? Мерси, что ты знаешь об инициалах Ж. К. Д.?

– Не могу припомнить. Хм! Ж. Д. Грейс, может, у тебя получится?

– Ж. Д.? Нет, мне тут нечего сказать.

И тут наш разговор неожиданно прервался.

– О святой боже! – вскричала бабушка Мерси. – Девочки, взгляните на часы! Нам пора отправляться в церковь.

Бабушка Грейс заспешила к двери.

– Итан, будь хорошим мальчиком. Разверни «кадиллак». Мы сейчас выйдем. Только припудримся.

Я повез их к вечерней службе в миссионерскую баптистскую церковь, которая находилась в четырех кварталах от дома. Первым испытанием стала покрытая гравием аллея, по которой я катил кресло‑коляску утомившейся бабушки Мерси. На аллею ушло больше времени, чем на остальную часть пути, потому что через каждые два‑три фута колеса увязали в гравии. Чтобы освободить их, я раскачивал коляску с боку на бок. Дело дошло до того, что я едва не опрокинул мою бабушку в грязь. Чуть позже, когда проповедник принял третье свидетельство от старушки, яростно клявшейся в том, что Иисус спас ее кусты роз от японских жуков и излечил ее кисть от артрита, меня потянуло в сон. Я сунул руку в карман и нащупал медальон. Почему он показал нам то видение с пожаром? И почему потом перестал действовать?

«Итан, перестань. Ты не знаешь, что может произойти».

Лена снова была в моей голове.

«Избавься от него!»

Церковный зал начал исчезать. Я почувствовал, как Лена схватила мою руку, словно находилась рядом со мной…

Женевьева с ужасом смотрела на горящий Гринбрайр. Огонь лизал особняк с двух сторон, карабкаясь по стене к чердаку и пожирая веранду. Солдаты выносили из дома картины и ценности. Грабили, как обычные воры. Но где ее семья? Родные и близкие? Может быть, они спрятались в роще или в кустах ежевики? За спиной зашелестела листва. Женевьева почувствовала чье‑то присутствие. Прежде чем она успела повернуться, грязная мужская рука зажала ей рот. Пытаясь вырваться, она вцепилась пальцами в широкую кисть.

– Женевьева, это я.

Рука, закрывавшая ее рот, опустилась.

– Итан? Что ты здесь делаешь? С тобой все в порядке?

Она обвила руками высокого солдата, одетого в жалкие остатки некогда щегольской формы конфедерата.

– Да, я в порядке, дорогая, – ответил ее возлюбленный.

Но она поняла, что он лжет.

– Я думала, что ты сражаешься на фронте…

За два прошлых года, с тех пор как Итана забрали в армию, она получила от него лишь несколько писем. После битвы за Уилдернесс армейская почта вообще перестала действовать. Многие парни, пошедшие за генералом Ли, остались гнить на полях Виргинии. Женевьева смирилась с тем, что умрет, старой девой. Она была уверена, что потеряла Итана. И теперь он стоял здесь, живой и невредимый. Это казалось чудом.

– Где твой полк?

– В последний раз я видел его у Саммита.

– Что ты имеешь в виду? В последний раз? Они все погибли?

– Не знаю. Когда я ушел, многие были еще живы.

– Не понимаю.

– Я дезертировал, Женевьева. Мне надоело воевать за чужие амбиции – за дело, в которое я никогда не верил. Ты не представляешь себе, что мне довелось повидать. Многие парни, сражавшиеся со мной, даже не знали, ради чего ведется эта война. Они не знали, что проливают кровь ради хлопка.

Итан сжал ее холодные пальцы в своих покрытых шрамами ладонях.

– Если ты теперь не выйдешь за меня замуж, я все пойму. Я нищий. Здесь меня будут презирать как дезертира.

– Меня не волнуют размеры твоего капитала, Итан Картер Уот. Ты самый благородный человек из всех, кого я знаю. Мой отец говорит, что мы с тобой слишком разные и этого не преодолеть. Но я с ним не согласна. Он ошибается. Ты вернулся с войны, и теперь мы обязательно сыграем свадьбу.

Женевьева повисла на нем, боясь, что Итан растворится в воздухе, если она отпустит его хотя бы на миг. Запах застает ее обернуться – прогорклый запах сожженных лимонов и оборванных жизней.

– Пойдем к реке. Мама, скорее всего, спряталась где‑то там. Или убежала к тете Маргарите.

Итан не успел ответить. Затрещали ветки. Кто‑то приближался к ним, продираясь сквозь кустарник.

– Пригнись, – велел Итан, прикрывая Женевъеву собой. – Оставайся за моей спиной.

Он приподнял ружье и щелкнул затвором. Ветви куста раздвинулись. Из зарослей выбралась Айви – повариха Гринбрайра. На ней была лишь ночная рубашка, почерневшая от дыма. Увидев солдата и не заметив серый цвет формы, она вскрикнула от ужаса.

– Айви, ты не ранена?

Женевьева подбежала к пожилой женщине и поддержала ее – та едва не упала в обморок.

– Мисс Женевьева? Хвала святым! Что вы тут делаете?

– Я хотела пробраться в Гринбрайр. Чтобы предупредить всех об опасности.

– Ты опоздала, дитя, теперь все пропало. Синие дьяволы выломали двери и ворвались в дом, словно в свой собственный. Они обыскали комнаты, взяли ценные вещи, а потом подожгли поместье.

Женевьева с трудом разбирала ее слова. Айви задыхалась от дыма и слез. Она сгибалась в приступах кашля и, вполне вероятно, находилась на грани истерики.

– Я прожила долгую жизнь, но никогда не видела таких злодеев. Сжечь всех женщин вместе с домом! А ведь солдатам когда‑нибудь придется ответить за это перед нашим Всевышним…

Айви зарыдала. Женевьеве потребовалось несколько секунд, чтобы осознать ее слова.

– Сжечь женщин вместе с домом? О чем ты говоришь?

– Мне очень жаль, дитя.

У Женевьевы подкосились ноги. Она упала на колени в грязь. Дождь хлестал ее по лицу, смешиваясь с горькими слезами. Ее мать и сестра – их сожгли вместе с Гринбрайром. Женевьева посмотрела на небо.

– Богу тоже придется ответить за это.

Видение рассеялось так же быстро, как и возникло.

Я снова смотрел на проповедника. Лена исчезла. У меня осталось только ощущение ее пальцев, выскользнувших из моей руки.

«Лена?»

Она не ответила. Меня прошиб холодный пот. Я сидел на церковной скамье, зажатый, как начинка сэндвича, между бабушкой Мерси и бабушкой Грейс. Старушки уже копались в сумочках, собирая мелочь для пожертвования.

Женщин сожгли вместе с домом, перед которым был разбит лимонный сад. Где‑то там, по моим догадкам, Женевьева потеряла медальон. На медальоне значилась дата с днем рождения Лены, хотя и с разницей в сотню лет. Неудивительно, что Лене не хотелось вызывать эти видения. Я начал соглашаться с ней.

Это не просто совпадения.

14.09

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: