Сплетенные судьбами 13 страница

Путешествие наше такое долгое, и, разыщем мы Восстание или нет, через несколько часов все может закончиться. Но ведь я пришла сюда не для того, чтобы найти повстанцев, напоминаю себе, а затем, чтобы найти Кая, и я это сделала. Что бы ни случится дальше, мы все равно будем вместе.

Мы с Каем торопливо пробираемся в пещеру-библиотеку, к нагромождению коробок. Инди следует за нами.

- Сколько тут всего, - потрясенно говорю я, откидывая крышку одной из коробок и обнаруживая внутри кипы бумаг и книг. Совсем другой вид сортировки – так много страниц, так много истории. Вот что происходит, когда Общество не следит и экономит на нас.

Некоторые страницы отпечатаны; но многие написаны от руки различными людьми. Каждый почерк четкий и неповторимый, как и сами авторы. Они все умели писать. Внезапно я чувствую панику. - Как я узнаю, что среди этого имеет для нас значение? – спрашиваю я Кая.

- Думай о словах, - отвечает он, – и ищи их. О чем именно нам нужно узнать?

Мы вместе составляем список. Восстание. Общество. Враг. Лоцман. Мы должны узнать о воде и реке, о побеге, еде и выживании.

- Ты тоже, - говорит Кай Инди. – Все, что содержит в себе эти слова, откладывай сюда. – Он указывает на середину стола.

- Хорошо, - откликается Инди. На мгновение она ловит его взгляд. Он не отворачивается первым; это делает Инди, открывая книгу и просматривая ее страницы.

Я нахожу то, что выглядит многообещающе – отпечатанную брошюру. – У нас уже есть одна такая, - подает голос Элай. – Вик нашел их целую пачку.

Я кладу брошюру на место. Открываю книгу и тут же погружаюсь в чтение стиха.

Как звезды падали, Как снег

Как ворох лепестков, Когда июньский ветер рвет

Их пальцами с цветов.

Это тот самый стих, откуда Хантер взял строчку для могилы Сары.

Страница была вырвана и снова вставлена на место – на самом деле, вся книга оказывается собранной по частям и не по порядку, как будто она была подготовлена для сжигания на участке реставрации, а кто-то нашел ее и снова объединил все частички. Некоторых страниц все равно не хватает – обложка, кажется, была заменена на другую, после утери оригинала. Теперь это простой прямоугольник плотной бумаги, пришитый поверх листов, и я нигде не могу отыскать имени автора.

Я переворачиваю страницы и читаю другое стихотворение:

Недосягаем ты - Но я

Все приближаю шаг.

Осталось Холм и Море пересечь,

Пустыню, пару Рек.

Когда все расскажу тебе,

Не мерь мой долгий бег.¹

Холм. А затем пустыня, и путешествие – звучит, как наша с Каем история. Зная, что должна продолжать поиски в других книгах, я читаю это стихотворение, чтобы узнать, чем все заканчивается:

Пустыни было две – но Год

Холодным стал для нас –

Остыл песок.

Что ж, позади

Из двух Пустынь – одна.

Сахара – за ладонь твою –

Ничтожная цена.

Я бы заплатила любую цену за то, чтобы остаться с Каем. Кажется, я понимаю, о чем говорится в этом стихотворении, хотя и не знаю, что такое Сахара. Звучит почти как Сара, имя дочери Хантера, но жизнь ребенка была бы слишком высокой ценой за чью-то руку.

Смерть. Смерть дедушки в Ории: глазурная корочка на тарелке; стихотворение в медальоне; кристально-белые страницы; хорошая прощальная речь. Смерть на вершине Каньона: выжженные метки; широко распахнутые глаза. Смерть внизу в ущелье: рисунок голубых линий; капли дождя на лице ребенка.

И в пещере, ряды и ряды сверкающих пробирок.

Это уже не будем мы. Если даже они вытащат наши тела из воды, выроют из земли, и снова заставят двигаться и работать, все равно это уже будет не как в первой жизни. Что-то будет утеряно. Общество не может делать это ради нас. И мы не сможем сделать этого ради самих себя. Потому что есть что-то особенное, незаменимое в нашей первой жизни.

Кай кладет одну книгу на прежнее место и вынимает другую. Он ли тот, в кого я влюбилась впервые?

Или то был другой мальчик, который подарил мне первый настоящий поцелуй? Каждый клочок бумаги, данный мне Ксандером, содержит в себе воспоминание, такое отчетливое, что я почти могу прикоснуться к нему, попробовать на вкус и ощутить запах. Я почти слышу его зов, манящий меня к себе.

Я всегда думала, что Ксандеру повезло родиться в Городке, но сейчас уже не уверена в этом. У Кая было столько потерь в жизни, но то, что он имеет – не так уж мало. Он может творить. Он может сам сочинять стихи. А все, что написано Ксандером, – скопированное с порта или скрайба – не является его собственным. Другие всегда могли получить доступ к его мыслям.

Когда я встречаюсь глазами с Каем, сомнение, появившееся у меня, когда он и Инди обменялись взглядами, исчезает. Нет никакой неуверенности в том, как он смотрит на меня. – Ты нашла что-нибудь? – спрашивает он.

- Всего лишь стихотворение, - говорю я. – Мне нужно лучше сосредоточиться.

- Как и мне, - смеется Кай, - Первое правили сортировки. Его очень легко запомнить.

- Ты тоже умеешь сортировать? – я удивлена. Раньше он никогда не упоминал об этом. Это особенный навык, и не каждый человек владеет им.

- Меня научил Патрик, - мягко поясняет он.

Патрик? Кажется, на моем лице отражается потрясение.

- Они предполагали, что Мэтью когда-нибудь станет сортировщиком, – продолжает Кай. – Патрик хотел, чтобы я тоже знал основы этой специальности. Он понимал, что мне никогда не удастся получить хорошую работу. И хотел, чтобы я умел пользоваться своим разумом, после того, как больше не смогу ходить в школу.

- Но как он учил тебя этому? Порты зарегистрировали бы, если он показывал тебе примеры на них.

Кай кивает. – Он нашел другой способ, - умолкая, он оглядывается на Инди в другом конце пещеры. – Твой отец рассказал Патрику, что ты придумала для Брэма – как научила его играть на скрайбе. И это дало Патрику одну идею. Он сделал кое-что по тем же принципам.

- И чиновники ни разу ничего не заметили?

- Он не разрешал использовать для этого мой скрайб, - отвечает Кай. – Дядя выменял другой скрайб у архивистов, и отдал мне его в тот день, когда я получил место работы в центре распределения питания. Именно тогда я узнал об архивистах Ории.

Лицо Кая спокойно; голос приглушен. Мне знаком этот взгляд. Именно так он смотрит, когда говорит о том, о чем не рассказывал долгое время или вообще никогда. – Мы предполагали, что место работы не окажется хорошим. И я не был удивлен. Но, после ухода чиновника, я… - он делает паузу, – я пошел в свою комнату и достал компас. Сидел там какое-то время, держа его в руках.

Мне хочется прикоснуться к нему, обнять его, вложить ему в руки тот компас. Глаза наполняются слезами, пока я слушаю, что он говорит сейчас, еще более тихим голосом.

- Потом я поднялся, надел свой новый синий костюм и отправился на работу. Аида и Патрик не сказали ни слова. Как и я.

Кай смотрит на меня, а я тянусь к его руке в надежде, что ему захочется ощутить мое прикосновение. Его пальцы крепко переплетаются с моими, и я чувствую, что занимаю свое место в его истории. Это случилось с ним, когда я сидела в своем доме на той же улице, кушала готовую пищу, слушала новости из порта, мечтая об идеальной жизни, предназначенной мне.

- Той же ночью, Патрик принес домой выторгованный черный скрайб. Старый, громоздкий. С таким устаревшим экраном, что вызывал смех. Вначале я сказал дяде отнести его обратно. Я подумал, что он очень сильно рискует. Но Патрик просил меня ни о чем не волноваться; сказал, что мой отец отправил ему страницу со старинным произведением, после того, как погиб Мэтью. И именно этот лист Патрик использовал для торговли. Он также сказал, что всегда планировал применить его для моего блага.

- Мы прошли на кухню. Патрик надеялся, что грохот, издаваемый установкой для сжигания отходов, заглушит все остальные звуки. Мы встали так, чтобы быть вне поля зрения порта. Ну, вот. Так он и начал учить меня сортировать – большей частью не разговаривая, а только показывая мне. Я прятал скрайб вместе с компасом в своей комнате.

- Но в тот день, когда чиновники отбирали все наши артефакты, - говорю я. – Где ты спрятал его тогда?

- Когда они пришли, я уже обменял скрайб, - поясняет он. – На тот стих, что подарил тебе на день рождения. – Он улыбается, его глаза снова со мной. Со мной, здесь, в Отдаленных провинциях. Как же далеко мы зашли.

- Кай, - шепчу я. – Это было очень опасно. Что, если бы они поймали тебя с этим стихотворением?

Кай улыбается. – Даже тогда ты спасла меня. Если бы на том холме ты не рассказала мне строчки из Томаса, я бы ни за что не отправился к архивистам и не обменял скрайб на стихотворение к твоему дню рождения. И нас с Патриком поймали бы. Гораздо легче было спрятать один лист бумаги, чем целый скрайб. – Он ласково проводит рукой по моей щеке. – Благодаря тебе, в доме не оказалось ничего, что можно было отобрать, когда они пришли. Компас я тебе уже отдал тогда.

Я крепко обнимаю его. Им нечего было отобрать, потому что он уже все отдал и обменял, ради меня. Некоторое время мы храним молчание.

Затем, чуть отстранившись, он указывает на страницу открытой книги. – Здесь, - говорит он. – Река. Это одно из тех слов, что нам нужно, – то, как он произносит это, как двигаются его губы и звучит голос, вызывает во мне желание оставить эти бумаги и провести остаток дней в пещере, или в одном из тех домишек, или в низине у реки, пытаясь лишь разгадать тайну Кая.

¹Эмили Дикинсон – Недосягаем ты, пер. А. Кудрявицкий

Глава 35. Кай

Когда я начинаю переворачивать страницы историй фермеров, на память приходит моя собственная история. Вспыхивает, подобно молнии снаружи пещеры. Яркая. Быстрая. Не могу понять, вижу ли я в эти мгновения больше или, наоборот, ослеплен. Дождь льет как из ведра, и я представляю, что река выходит из берегов и заливает все кругом. Набегает на камень с высеченным на нем именем Сары и обнажает ее кости.

Во мне поднимается паника. Я не могу попасть в ловушку в этом месте. Не могу, подобравшись так близко, потерять свободу и умереть.

Я нахожу записную книжку с разлинованными страницами, покрытыми детскими каракулями. S. S. S. Тяжелая буква для начального изучения алфавита. Не дочь ли Хантера писала это?

- Думаю, ты уже достаточно взрослый, - сказал отец, передавая мне веточку тополя, которую прихватил с собой на обратном пути из Каньона. Другой веточкой он начертил знак в грязи, оставшейся после вчерашнего дождя. – Смотри, чему я научился, находясь в ущельях. К. Вот так начинается твое имя. Они сказали, что сначала нужно научить человека писать свое имя. Таким образом, даже если он не научится писать ничего другого, у него всегда будет что-то в запасе.

Позже отец сказал, что собирается учить и других детей.

- Зачем? – спросил я. Мне было пять лет, и я не желал, чтобы он учил еще кого-то.

Он знал, о чем я думал. – Тебя делает привлекательным не умение писать, - сказал он, - а то, что именно ты напишешь.

- Но если каждый будет уметь писать, я уже не буду особенным, - упорствовал я.

- Это не единственная вещь, имеющая значение в нашей жизни, - наставлял меня отец.

- Но ты же хочешь быть особенным, - продолжал я. Даже тогда я понимал. – Ты хочешь быть Лоцманом.

- Я хочу быть Лоцманом, потому что так смогу помогать людям, - ответил отец.

Я кивал в ответ, и я верил ему. И думал, что он тоже верил в собственные силы.

Другое воспоминание приходит на ум: я носился с запиской от отца по нашей деревне, забегая в каждый дом, чтобы все имели возможность прочитать, что там написано. На листке сообщалось время и место следующего собрания, и, как только я вернулся домой, отец тут же сжег эту бумагу.

- О чем вы будете говорить на этом собрании? – спросил я у отца.

- Фермеры снова отказались присоединиться к Восстанию, - ответил он.

- Что ты будешь делать? – поинтересовалась мама.

Фермеры нравились отцу. Они, а не повстанцы, научили его писать. Но Восстание первым наладило с ним контакт, еще до того, как нас реклассифицировали. Они планировали сражаться, а отец любил сражения. – Я останусь верен Восстанию, - ответил он. – Но по-прежнему буду вести торговлю с фермерами.

Инди немного наклоняется и ловит мой взгляд. Она дарит мне легкую улыбку, ее рука покоится на сумке, как будто она только что что-то положила туда. Что же она нашла?

Я продолжаю смотреть на девушку, пока она не отворачивается. Что бы это ни было, Кассии она ничего не показывает. Ладно, придется выяснить позже.

За несколько месяцев до последнего обстрела отец научил меня обращаться с электричеством. Это было его работой – чинить проводку во всем, что ломалось в деревне. Все наши приборы были давно использованы Обществом и списаны, как и мы сами. Особенно часто ломались печи для разогрева пищи. Ходили слухи, что еда, которую поставляло нам Общество, была предназначена для массового производства и содержала стандартный набор витаминов, то есть была совсем не такой индивидуально подобранной, как у жителей других провинций.

- Если бы ты мог выполнять здесь мою работу, - сказал отец, – например, чинить приборы для пищи и обогреватели, я бы тогда имел возможность ходить в ущелье. Никто не донесет Обществу, что ты работаешь вместо меня.

Я согласно кивал головой.

- Не каждый имеет такие ловкие руки, - сказал, присаживаясь, отец, - как ты. Они принесут пользу нам обоим.

Я бросил взгляд туда, где занималась рисованием моя мама, и снова посмотрел на провода, которые держал в руках.

- Я всегда знал, чем хотел заниматься, - продолжал отец. – Знал, как занизить баллы, чтобы получить назначение на ремонт механизмов.

- Это было рискованно, - ответил я.

- Да, - подтвердил он. – Но у меня всегда получается то, что я задумываю. – Он улыбнулся мне и всему окружающему в Отдаленных провинциях, которые он любил, и которым принадлежал. Потом он снова посерьезнел. – А теперь, давай посмотрим, сможешь ли ты сделать то же, что и я.

Я соединил провода, пластиковые клеммы и таймер таким образом, как показал отец, с небольшим изменением.

- Хорошо, - похвалил меня отец. – У тебя также есть интуиция. Общество утверждает, что ее не существует, но это не так.

Следующая книга оказывается тяжелой, с выгравированным на ней словом ГРОССБУХ. Я осторожно листаю страницы, начав с конца и проводя работу в обратном порядке.

Хотя я и ожидал этого, все равно становится больно, когда вижу на страницах список его сделок. Я узнаю их по его подписи на строчках и по дате заключения сделки. Он был одним из последних людей, кто продолжал торговать с фермерами, даже когда жизнь в Отдаленных провинциях стала еще более опасной. Он полагал, что прекращение торговли расценивалось бы, как выражение слабости.

Как говорится в брошюре, всегда есть Лоцман, и кто-то другой всегда готов занять его место, если тот погибнет. Мой отец никогда не был Лоцманом, но он всю жизнь был одним из тех, кто хотел занять это место.

- Делай то, что диктует Общество, - сказал я ему, когда повзрослел и стал замечать, как много рискованных вещей он совершает. – Тогда мы не попадем в неприятности.

Но отец не мог бороться с самим собой. Он был умным и хитрым, в постоянном движении, но не проницательным, поэтому никогда не знал, где нужно остановиться. Я замечал это, даже когда был ребенком. Ему недостаточно было ходить в ущелья и торговаться – он уже вынес оттуда все, что было интересного. Недостаточно было обучать меня – он уже обучил всех детей и их родителей. Ему недостаточно было просто знать о Восстании – ему хотелось встать во главе его.

Это по его вине мы погибли. Он действовал слишком рьяно и слишком многим рисковал. Люди не собирались бы все вместе на встречах так часто, если бы отец не настаивал на этом.

И после того памятного обстрела кто пришел на помощь выжившим?

Общество. Не повстанцы. Я видел, как они бросают тебя, когда ты им больше не нужен. И я боюсь Восстания. И даже более этого, я боюсь, кем бы я мог стать среди повстанцев.

Я подхожу к тому месту, где стояла Инди, когда что-то прятала в свою сумку. На столике передо мной лежит водонепроницаемая коробка, полная карт.

Я бросаю быстрый взгляд в сторону Инди. Она не спеша переходит с места на место. Ее пальцы листают страницы книг, а ее склоненная голова напоминает мне чашечку цветка юкки, пригнувшегося к земле.

- У нас осталось мало времени, - произношу я, поднимая коробку. – Я поищу карты для каждого из нас, на тот случай, если мы вдруг разделимся.

Кассия кивает. Она нашла еще что-то интересное. Я не могу разглядеть что это, но зато вижу радость на ее лице, и то, как напряжено ее тело от волнения. Сама мысль о Восстании оживляет ее. Это именно то, чего она жаждет. Возможно, это даже то, чего желал ее дедушка, – чтобы она разыскала повстанцев.

Я знаю, ты пришла в Каньон, чтобы найти меня, Кассия. Но оплот Восстания – это то место, куда, я не знаю, смогу ли пойти за тобой.

Глава 36. Кассия

Кай откладывает карту на стол и тянется за кусочком угольного карандаша. – Я нашел другой карандаш, которым сможем пользоваться, – говорит он мне, что-то помечая на странице. – Мне нужно будет починить его, а то он затупился немного.

Я беру другую книгу и рывками переворачиваю страницы, выискивая, что еще нам может помочь, но вместо этого в моей голове складывается концовка стихотворения. Оно о Кае, но не предназначено для его ушей, и я ловлю себя на мысли, что имитирую загадочный стиль автора:

Каждую смерть отмечала на карте

Каждую боль и удар

Мир мой был соткан страницами ночи

Снежные пятна расплавил пожар¹.

Я бросаю взгляд на Кая. Его руки так же проворно и аккуратно двигаются по карте, как и пишут слова, как, я уверена, будут прикасаться и ко мне.

Он не поднимает глаз, и я осознаю, что желаю его. И еще желаю знать, о чем он думает и что чувствует. Как ему удается сидеть так неподвижно, вести себя так тихо и замечать так много?

Как он может так притягивать меня и в то же время держать на расстоянии?

- Мне нужно выйти, - произношу я чуть позже, вздыхая от неудовлетворения. Мы толком ничего не нашли – лишь страницы и страницы истории, пропаганду на тему Восстания и Общества, и сведения о самих фермерах. Поначалу это завораживало, но теперь меня отвлекает река снаружи, поднимающаяся все выше и выше. Мой затылок ломит, сердце ноет, и я ощущаю легкую панику, зарождающуюся в груди. Неужели я теряю свою способность сортировать? Сначала приняла неверное решение насчет синих таблеток, а теперь это. – Гроза прошла?

- Я думаю, что да, - отвечает Кай. – Пойдем, глянем.

В пещере, полной запасов еды, Элай свернулся калачиком и уснул посреди сумок, набитых яблоками.

Мы с Каем выходим наружу. Дождь уже закончился, но в воздухе все еще пахнет озоном. – Мы можем выйти в путь, когда рассветет, - говорит Кай.

Я гляжу на него, на его темный профиль, слабо освещаемый фонариком. Общество никогда не узнает, как поместить все это на микрокарту. Принадлежит земле. Знает, как убегать. Они никогда не смогут изобразить то, чем он является.

- Мы все еще ничего не нашли, - я пытаюсь смеяться. – Если я когда-нибудь вернусь домой, Обществу придется изменить мою микрокарту. Пункт проявление исключительных перспектив в области сортировки им придется удалить.

- То, что ты делаешь, – гораздо важнее, чем сортировка, - бесхитростно говорит Кай. – Нам нужно немного отдохнуть, если, конечно, получится.

Он не так сильно, как я, заинтересован в том, чтобы отыскать Восстание, осознаю я. Он старается помочь мне, но если бы меня здесь не было, он бы вовсе не заботился о том, чтобы присоединиться к ним.

Внезапно, я вспоминаю строчку из того стихотворения. Недосягаем ты – но я…

Я выбрасываю слова из головы. Я просто устала, чувствую слабость, вот и все. И, вспоминаю, все еще не услышала историю Кая до конца. У него есть причины чувствовать себя так, а не иначе, но все они не известны мне.

Я думаю о тех вещах, которые он умеет делать, - писать, рисовать, вырезать – и неожиданно, глядя на то, как он стоит в темноте на краю опустевшего поселения, чувствую печаль, накрывающую меня с головой. Для такого, как он, нет места в Обществе, думаю я, для такого человека, который умеет творить. Он умеет делать столько вещей, несравнимо ценных, вещей, которых больше никто не умеет, а Общество это совершенно не заботит.

Мне кажется, что, когда Кай смотрит на это заброшенное поселение, он видит место, которому мог бы принадлежать. Где он мог бы писать вместе с остальными, где прекрасные девушки, запечатленные на картинах, умели бы танцевать.

- Кай, - окликаю его. – Я хочу услышать остальную часть твоей истории.

- Всю до конца? – уточняет он серьезно.

- Все, что ты захочешь мне рассказать, - отвечаю я.

Кай глядит на меня. А я прижимаюсь губами к его руке и целую кончики пальцев, каждый сустав, каждую царапину на ладони. Он прикрывает глаза.

- Моя мама рисовала с помощью воды, - начинает он. – А отец умел играть с огнем.

¹пер. tigra_du

Глава 37. Кай

Пока идет дождь, я позволяю своему воображению нарисовать нашу историю – такую, которую я бы записал, если бы мог.

Они забыли о Восстании и остались вдвоем в этом местечке. Они гуляли средь заброшенных зданий. Весной сеяли семена, а осенью собирали урожай. Они опускали босые ноги в ручей, а души их были полны поэзии. Слова, которые они нашептывали друг другу, эхом отскакивали от пустых стен ущелья. Их губы и руки ласкали везде, где они желали, и столько, сколько им хотелось.

Но даже в моей версии происходящего я не мог изменить того, кем мы являемся и того факта, что в этом мире есть и другие люди, которых мы любим.

Этим людям не нужно было много времени, чтобы появиться перед их мысленными взорами. Брэм с печалью наблюдал за ними, не сводя глаз. Рядом возник Элай. Их родители прошли мимо, поворачивая головы и бросая взгляд в сторону детей, которых они любили.

И, конечно, там был Ксандер.

Вернувшись в пещеру, мы видим, что Элай уже проснулся и помогает Инди перебирать бумаги. – Мы же не можем искать вечно, - с тревогой в голосе произносит он. – Общество скоро обнаружит нас.

- Еще чуть-чуть, - отвечает Кассия. – Я уверена, здесь должно быть что-то.

Инди откладывает книгу в сторону и вешает на плечо свою сумку. – Я собираюсь спуститься вниз, - оповещает она. – Еще раз поищу в домах, посмотрю, может, мы что-то упустили. – Ее глаза встречаются с моими, когда она идет к выходу, и я знаю, что Кассия заметила это.

- Как думаете, они поймали Хантера? – спрашивает Элай.

- Нет, - говорю я. – Я думаю, что Хантер вовремя сделает то, что задумал.

Элай задрожал. – Эта Каверна – в ней все неправильно.

- Я знаю, - отвечаю ему. Элай потирает глаза тыльной стороной ладони и тянется к следующей книге. - Тебе следовало бы еще немного поспать, Элай, - предлагаю я ему. – Мы сами продолжим поиски.

Элай внимательно оглядывает окружающие нас стены. – Мне вот интересно, почему здесь они ничего не рисовали? – говорит он задумчиво.

- Элай, - уже более строго повторяю я. – Отдыхай.

Он снова закутывается в покрывало, на этот раз в ближайшем к нам углу пещеры-библиотеки. Кассия старается не светить лучом фонарика в его сторону. Она закручивает волосы и откидывает их за спину, а я замечаю, что под ее глазами пролегли тени от сильной усталости.

- Тебе тоже нужно передохнуть, - говорю я.

- Здесь что-то есть, - отвечает она. – Я должна это найти. – Она улыбается. – Я чувствовала то же самое, когда разыскивала тебя. Иногда я думаю, что становлюсь всесильной, когда что-то ищу.

Это правда. Она такая. И я люблю в ней эту черту.

Именно поэтому мне пришлось солгать ей насчет секрета Ксандера. Если бы я не сделал этого, она бы не остановилась, пока не выяснила, что же это за секрет.

Я поднимаюсь на ноги. – Я пойду, помогу Инди, - говорю Кассии. Пришло время узнать, что она скрывает.

- Хорошо, - откликается Кассия. Она убирает ладонь со страницы книги, позволяя ей закрыться и потерять то, что читала. – Будь осторожен.

- Ладно, - отвечаю я. – Я скоро вернусь.

Найти Инди не сложно. Ее раскрывает мерцающий свет в одном из домов внизу, как будто она знала, что так и надо. Я спускаюсь вниз по высеченной в утесе тропинке, ставшей скользкой от дождя.

Приблизившись к дому, первым делом заглядываю в окно. Поверхность стекла покорежилась от времени и влаги, но я все равно могу разглядеть внутри Инди. Фонарик лежит рядом с ней, а в руках она держит совсем иной источник света.

Мини-порт.

Она слышит, как я вхожу. Я вырываю порт из ее рук, но мои пальцы не успевают вцепиться в него достаточно крепко. С глухим стуком мини-порт падает на пол, но не разбивается. Инди облегченно вздыхает. – Давай, - говорит она. – Смотри, если хочешь.

Она не повышает голос, но я отчетливо слышу в нем какое-то сильное желание. Сквозь звуки речи различаю журчание реки в ущелье. Инди протягивает руку и кладет ее на мою ладонь. Я впервые вижу, что она сама охотно прикасается к кому-то, и это удерживает меня от дальнейшего разбивания мини-порта о половицы.

Я гляжу на экран – передо мной возникает знакомое лицо.

- Ксандер, - удивленно произношу я. – У тебя есть фотография Ксандера. Но как… - уже через мгновение понимаю, как это произошло. – Ты украла микрокарту Кассии.

- Именно эту вещь она помогла мне спрятать на воздушном корабле, - в голосе Инди не чувствуется и толики вины. – Она не знала об этом. Я прятала микрокарту среди ее таблеток и хранила ее, пока не отыскала способ поглядеть, что на ней записано. – Она протягивает руку и выключает порт.

- Вот, значит, что ты нашла в библиотеке? – спрашиваю у нее. – Мини-порт?

Она трясет головой. – Нет, я украла его еще до того, как мы попали в пещеры.

- Но как?

- Я стащила его у парня-вожака в деревне, в ту ночь, когда мы сбежали. Ему следовало быть внимательнее. Все Отклоненные умеют воровать.

Не все, Инди, думаю я. Только некоторые из нас.

- Им известно, где мы находимся? – задаю ей вопрос. – Он передает местонахождение? – Мы с Виком не были до конца уверены, какие же функции выполняют мини-порты.

Она пожимает плечами. – Я так не думаю. Общество придет в любом случае, после того, что произошло в Каверне. Но мини-порт это не совсем то, что я хотела показать тебе. Я всего лишь проводила с ним время, пока ждала тебя. – Я начинаю что-то говорить насчет того, что она не должна была обворовывать Кассию, но тут она тянется к своей сумке и вынимает свернутый кусок плотной ткани. Холст.

- Вот что ты захочешь увидеть, - Инди разворачивает материю, которая оказывается картой. - Я думаю, здесь указан путь к повстанцам, - говорит она. – Гляди.

Слова, нанесенные на карту, зашифрованы, но пейзаж мне знаком: хребет Каньона и плато, протянувшееся позади него. Вместо того чтобы показывать горы, куда ушли фермеры, карта изображает реку, в которой погиб Вик – она протекает через равнину и теряется внизу карты. Водный поток обрывается в чернильно-темном пятне, поперек которого протянулись белые зашифрованные слова. - Я думаю, что это океан, - Инди указывает на темное пространство на карте. – А этими словами помечен остров.

- Почему ты не показала ее Кассии? – интересуюсь я. – Она ведь сортировщик.

- Я хотела отдать ее тебе, - отвечает Инди. – Из-за того, кем ты являешься.

- Что ты имеешь в виду? – удивляюсь я.

Она в нетерпении трясет головой. – Я знаю, что ты можешь разгадать шифр. Знаю, что ты умеешь сортировать.

Инди права. Я могу сортировать. И я уже выяснил, что означают эти белые слова: И Снова Вернешься Домой.

Строчка из стихотворения Теннисона. Это территория Восстания. Дом, как они называют это место. И попасть туда можно, следуя вниз по течению реки, в которой Общество раскидало свою отраву, и в которой погиб Вик.

- Откуда ты узнала, что я умею сортировать? – спрашиваю я Инди, опуская карту и притворяясь, что пока не смог разгадать шифр.

- Я подслушивала, - отвечает она и затем наклоняется вперед. За исключением нас двоих, сидящих в свете фонаря, весь остальной мир кажется погруженным в темноту, и я остался наедине с ней и с ее мыслями обо мне. – Я знаю, кто ты такой, – она склоняется еще ближе. – И кем тебе положено быть.

- Кем мне положено быть? – переспрашиваю я, но не отстраняюсь от нее. Инди улыбается.

- Лоцманом, - отвечает она.

Я смеюсь и расслабляюсь. – О, нет. А как же то стихотворение, которое ты рассказывала Кассии? В нем говорится о женщине-Лоцмане.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: