Прости меня. В 19.00 на нашем месте».

Я безумно обрадовался этому сообщению, но следующая мысль обрушилась на возникшую радость хлестким и жестоким ударом, заставив меня изменить выражение лица.

— Блин! — влепил я себе ладонью по лбу. — Я ведь обещал отцу, что помогу ему сегодня занести новое оборудование в обсерваторию…

Должны были доставить новый телескоп и еще некоторые приборы для более глубоких исследований, и он очень просил ему помочь. В шесть часов, после окончания его рабочего дня, я должен быть у него… И я не мог не пойти, ведь мне необходимо было поддерживать с отцом хорошие отношения. Вскоре я собирался попросить у него деньги для поездки в Петербург.

Несколько гневных посланий слетели с моего языка, и за ними последовал громкий удар по столу. Но, тем не менее, я твердо решил, что все успею. С Мефиной встреча назначена на час позже. «Я быстро помогу отцу и стрелой полечу в парк, — постановил я, — сделаю все, чтобы не опоздать!»

Выйдя из дома пораньше, я сильно удивился тому, насколько на улице стало ветрено. С утра было очень жарко и совсем не облачно, а теперь вдруг странным образом потемнело, и город просто-напросто продувало насквозь. Подумав о Мефине, я отвлекся от ветра, но он, несмотря ни на что, всячески напоминал о себе: летали обрывки газет, оберток, городская пыль взметнулась вверх, и стало нечем дышать. Сев в трамвай, я скоро добрался до обсерватории. Отец встретил меня довольно уставшим, а ведь нам еще приборы с ним поднимать.

— Ну что? Начнем?! — не глядя на него, спросил я.

— Еще не привезли. Ты что-то рановато. Мы же на шесть договаривались.

— Гм… Понятно…

Приборы привезли только в пятнадцать минут седьмого. Пока мы их переносили на четвертый этаж, время мчалось так быстро, что, казалось, оно специально это делает. Вот видит, что я опаздываю на встречу с Мефиной, и нахально бежит, бежит и даже не спотыкается.

Занося с улицы коробки с астрономической техникой, я заметил, что ветер не прекращается. Все небо стало черным, заволокло его основательно.

— После того как все занесем, сразу же оправляйся домой, — сказал отец. — Похоже, начинается ураган.

«Что? Ураган?! Вот только ураганов мне сейчас не хватало!» — сердито подумал я и взглянул на время. Без десяти семь. — «Черт… Не успеваю. Сам захотел с ней поговорить, а сам где-то пропадаю. Как же так?!»

Наконец мы завершили. Я, вспотевший и изнуренный, сразу же помчался к остановке. Однако очень нужный в эту минуту трамвай все не появлялся и не появлялся. Ветер усилился. Пыль била в глаза, щипала их. Стало совсем темно, как поздним вечером. Грозное, размазанное черными тучами небо пугало своим намерением начать над городом бесчинную расправу.

Через долгие минуты прибыл трамвай. Я влетел в него, даже не сев на кресло, а только встав у окна. Как будто от того, что я стою, он поедет быстрее. Еще, как назло, водитель трамвая (обычно ими почему-то являются женщины) ехала не спеша, как будто в первый раз села за управление и медленно, с осторожностью осваивала все основы вождения этим электротранспортом.

«Поторопись, трамвайчик! Давай же!»

Я уже и не смотрел на время, боясь застать там печальную картину. Мне ничего не оставалось, как смириться со своей задержкой и смотреть из окна на то изуверство, что за ним творилось. Город пропал. Он оказался погребенным заживо под пыльным ветром. Люди на улицах попрятались кто куда. Небо, кажется, стало еще злее и чернее. Те самые деревья, которые обычно виднелись, когда выезжаешь из района обсерватории, сейчас сгибались под сильным углом.

«А Мефина в такую дикую погоду дожидается меня в парке, — ужаснулся я. — Нужно срочно позвонить ей, сказать, чтобы сейчас же уходила домой».

Как бы в подтверждение моих негативных мыслей одно из тех деревьев треснуло, сломалось пополам, и его верхняя часть отлетела в сторону под силой озверевшего ветра. Людей рядом не было, но и этого оказалось достаточно, чтобы я тотчас выхватил из кармана мобильник.

Сначала я отчаянно сопротивлялся этому верить, но оказалось, что мой телефон полностью разрядился. Я постоянно забывал его зарядить. «Нет, ну просто замечательно! Теперь даже позвонить не могу. Остается только надеяться, что она сама уйдет… Эх, не нужно ей меня ждать!»

Когда, наконец, двери трамвая открылись на нужной мне остановке, я побежал по захваченным дикими ветрами улицам и дворам. Я уже не мог сосчитать, насколько я опоздал. Но летел. Просто летел, не чувствуя под собой земли.

Мефина… Она сейчас там. Одна. Наверное, боится и не может понять, почему меня нет и почему мой мобильник недоступен. А ведь если бы я додумался зарядить его днем, то все было бы по-другому!

Ветер усилился. Деревья стонали под его натиском. Воздушный поток, состоящий из сгустков пыли и грязи, будто пытался повалить меня и прижать к земле. Когда ветер дул в спину, казалось, отпусти я ноги, то так бы и взлетел.

Но вот показался знакомый забор. Я был совсем близко!

Я перебежал безлюдную дорогу и забежал в столь же безлюдный парк. Быстро домчавшись до скамейки, я замер…

Она здесь.

Не ушла.

В голубой кофточке, обхватив себя руками, стоит под сосной, испуганно пригнув голову. Меня не замечает.

«Но почему она не ушла? Глупая! Оставаться здесь опасно!»

В это мгновение меня наполнила такая любовь и нежность к Мефине, что я даже не смог вымолвить ее имя. Лишь протянул к ней руку. Но когда уже почти коснулся ее, где-то наверху неожиданно раздался очень громкий хруст. Вслед за этим что-то повалилось вниз. Мне показалось, что это само небо всей своей чернотой свалилось сверху. И я оказался под этой тяжестью. Под этим невыносимым весом.

И только в какой-то очень короткий миг я понял, что это упала сосна. Та самая — высоченная, под зеленым навесом которой мы так часто сидели с Мефиной и наслаждались нашей счастливой юностью…

Глава IX

Максим

…Сильный холодный ветер метал снег. На расстоянии метра все пропадало в ревущей и свистящей мгле. Ничего не видно, хоть глаз выколи. Но при этом было что-то еще. Мелодия. Очень знакомая… Она приятно и плавно наполняла собой все вокруг и звучала как бы наперекор ненавистной метели.

Я медленно шел сквозь шальной снежный вихрь, не видя ни дороги, ни примерного ориентира впереди. Я просто знал, что мне нужно идти. Идти вперед. Там что-то есть. Что-то очень важное.

Издалека еще бледные, но уже видные световые полосы разрезали воздух. Золотистые фигуры направлялись вверх. Ничего было не разглядеть, кроме этих человеческих очертаний. Десятками, сотнями они неторопливо поднимались к небу.

Я приближался к ним, и вскоре метель стала отступать, утихать, пока вовсе не исчезла. Как будто ее кто-то прогнал. Снежинки, что еще мгновение назад бешено метались под давлением стихии, теперь плавно и неспешно, точно тополиный пух или перышки подушки, взвивались ввысь. А красивая клавишная музыка продолжала сплетать все происходящее здесь, над гладью голубого смирного океана, в целостное чувство восторга. Да, я оказался на берегу океана.

Я остановился и, точно парализованный, стал глядеть вверх — на эти поднимающиеся над водой яркие сгустки. Некоторые из них были уже так высоко, что превратились в маленькие золотые точки-камушки, издали напоминавшие звезды. Я чувствовал, что там, наверху, было что-то притягивающее. Что-то невыносимо таинственное и важное. То, к чему непременно нужно отправиться и мне.

Чье-то движение заставило меня опустить взгляд. По воде шел мальчик. Медленно и смотря на меня. Он протягивал мне руку, но через мгновение я понял, что значил его жест. Ладонь была вытянута параллельно телу, как бы преграждая путь.

— Почему? — крикнул я ему. — Почему ты меня удерживаешь? Я хочу туда — к ним! — И указал на золотистые фигуры, совместно и едино уносящиеся в небо.

Мальчик остановился возле меня. Я его узнал. Это был я. Маленький я. Где-то лет десять. Другой Максим, в футболке и шортах, которые я когда-то носил в детстве, стоял и неотрывно смотрел сверкающими глазами на меня. Рука его опустилась.

— Что ты видишь? — воодушевленно спросил он.

Я задумался. Затем снова взглянул вверх и только тогда заметил, что за всей этой уносящейся вереницей света было что-то еще более значимое.

— Солнце, — ответил я. — Яркое. Согревающее…

Мальчик тоже взглянул ввысь.

— Да. Солнце, — одобрительно кивнул он. — А знаешь ли ты, что такое Солнце?

— Это… источник света, — ответил я первое, что пришло в голову. — Без него ничего бы не было. Ничего живого.

— Верно, — опять кивнул он, — Солнце — это источник. Но знаешь ли ты, что в каждом человеке есть частица Солнца?

— Правда? — посмотрел я на мальчика. Он широко улыбнулся и взял меня за руку.

— Пойдем, — произнес он, — расскажу кое-что, пока еще есть время.

Он шагнул обратно, и нога его прочно обосновалась на океанской поверхности. Я на секунду замер, но потом все же сделал шаг следом и тоже встал на воду. Она меня надежно держала. Мальчик повел меня за собой, с нескрываемым интересом наблюдая за моей реакцией на прогулку по воде.

— Мы все — лепестки одного большого цветка — Солнца, — говорил он. — И наш единственный путь — это путь к Свету.

Некоторое время я шел молча, глядя на огромную золотую звезду. Потом сказал:

— Уж не потому ли я глядел с тоской на небеса, на горящие звезды, потому что чувствовал душой, этой самой частицей, что где-то там находится мой истинный дом? И не этим ли объясняется тот зов Космоса, что я так часто слышу?

Мальчик кивнул, улыбаясь.

— Все есть энергия, и человек тоже движим энергией, — сказал он. — И Солнце однажды зовет всех нас обратно. Оттого и глядим мы с трепетом в ночное небо, ведь что там, если не тысячи солнц? Тысячи маяков, указывающих нам ориентир к дому. К истинному дому — Свету.

Наверху все также разворачивалось колоссальное по масштабности и зрелищности отбытие к высотам.

— А кто тогда ты?.. — отважился спросить я.

— Я? — снова широко улыбнулся мальчик, словно получая от происходящего самое огромное удовольствие. — Я — тоже энергия. Энергия, порожденная тобой. Твоим сильным желанием понять свое предназначение во Вселенной.

— Значит, ты ненастоящий? Нереален?..

— Почему же? Я не менее реален, чем ты. Просто не всякая энергия подвластна человеческому глазу, вот и все.

— Но почему тогда я вижу тебя?

— Потому что пришло время. Время все узнать.

— Получается, я… я теперь тоже, как и они? — указал я на силуэты. — Энергия, отделившаяся от тела?

— Ты очень догадлив. Даже не знаю, что я здесь делаю, — посмеялся маленький Максим. — Они завершили свой путь на Земле и теперь летят обратно. Они отправляются домой.

Мы отошли от снежного берега довольно далеко и теперь, остановившись, глядели, как тысячи человеческих фигур, сияющих ярким ослепляющим светом, поднимались все выше, оставляя после себя золотые полосы в атмосфере.

Меня пробирала дрожь. Получалось, всю свою жизнь я подсознательно мечтал вернуться к Солнцу. И эта мелодия, что так гармонично звучала здесь, она и являлась мелодией о том, что рано или поздно все мы возвращаемся домой. Да!.. Сквозь огромные пространства и долгое время, пронизывая ткань Вселенной, но… домой. Да, это его песнь. Песнь нашего Солнца. Без слов, где смысл и так понятен.

Мальчик продолжал вести меня за руку. Рядом с ним мне стало настолько легко и радостно, что даже хотелось смеяться. Внезапная окрыленность сознания, которая редко чувствуется в жизни. И я стал вспоминать. Вспоминать все годы жизни, каждый яркий момент, вспомнил все неудачи — и внезапно мне стало еще радостней. Мальчик неотрывно глядел на меня, и с его лица не сходила добрая дружеская улыбка.

— Здесь так хорошо, что мне впервые не хочется задавать никаких вопросов, — сказал я ему.

— Потому что ответов и нет, — звонко усмехнулся он. — Либо есть, но один — ответов не существует. Их не может быть. Всюду искать ответы — это побочный эффект человека. Его разум создан, чтобы от первого и до последнего вздоха пребывать в бесконечном поиске ответов, правд и истин. Но ни одна, пусть даже самая непреложная мысль не станет для него последней, конечной, финальной.

Некоторое время мы продолжали идти. Я, задумавшись, молчал.

— Но что мне делать теперь? — замедлил я шаг. Мальчик остановился. — Ведь теперь я здесь, один из вас.

— А что бы ты хотел?

— Я… я хотел бы к ним. Хочу вместе с ними. Домой. К Солнцу.

— Считаешь, твой путь завершен? — Мальчик указал в сторону берега.

— Но ведь я уже здесь, с вами. Ведь главное — идти к Свету!

— Идти к Свету можно и там, — сказал он. — Идти к Свету — значит быть. Просто быть. Энергии нужно находить любые формы, чтобы существовать. Она не может стоять на месте. Она должна мчаться вперед. Это ее природа.

Маленький Максим вынул свою ручку из моей ладони, прошел несколько шагов вперед и развернулся. У него было то ласковое и доброе выражение лица, какое может быть только у очень близкого человека. Я не хотел с ним расставаться, но при этом почему-то чувствовал, что еще немного, и он уйдет.

— Порой и десяти жизней мало, чтобы путь на Земле завершился, — произнес он и спустя несколько секунд добавил:

— И, пожалуй, здесь наши пути должны разойтись. А о ней не волнуйся. С ней все будет хорошо.

Я недоуменно посмотрел на него.

— Что?..

Он ничего не ответил. В его искрящихся больших глазах по-прежнему отражалась естественность и доброта.

— Прощай, Максим, — улыбнулся он, махая мне своей ручонкой.

— Постой! — крикнул я. — А что мне нужно сказать напоследок?..

— «Сказать»? — засмеялся он и, внезапно засветившись, стал медленно, как те сотни золотых странников, подниматься над водой. — Разве здесь нужны слова, мой друг? Чувствуй! Просто чувствуй, и тогда тебе не пригодятся никакие слова!

И я почувствовал…

Почувствовал себя чем-то огромным и грандиозным. Что-то вошло в меня и встряхнуло изнутри. Как будто художник, трудившийся над картиной всю свою жизнь, наконец сделал последний штрих и со слезами счастья упал на колени перед собственным шедевром. Только в роли картины мне являлось само это удивительное Мгновение. Теперь я действительно ощутил себя завершенным. Все так, как и должно быть, и этого не изменить. Это не зависит ни от меня, ни от кого бы то ни было еще. Похоже, именно этого я интуитивно ждал всю свою жизнь. И это произошло.

И больше никаких вопросов.

Никаких ответов.

Ни-че-го.

Эпилог

…Мама рыдает на моей груди. Отец обнимает человека в белом халате.

Это все, что я помню.

*

…Снова мама плачет. Отец сидит рядом и, глядя на меня, улыбается. «Привет» — говорит он, побритый, словно помолодевший, а у меня даже губами пошевелить не получается.

«Привет», — говорю я, а вместо этого лишь тишина и слезинка с правого глаза.

*

…Мне снятся ее глаза. Живая и таинственная синева. Какие же они чистые, наполненные добротой и светом. Я мог бы смотреть в них до нескончаемости. Когда просыпаюсь, я хочу видеть их.

Но их почему-то нет.

*

…Мне очень хорошо. Настолько хорошо, что даже не понимаю причину. Просто осознаю это и все. Удивительное появление какого-то нового видения жизни.

Странно.

*

…Мне хочется знать, где я и почему все так радуются. Я бы тоже порадовался с ними. Возникает желание поблагодарить всех людей, кто здесь собрался, и просто повеселиться вместе с ними.

Зачем мне что-то еще?

*

…Я наслаждаюсь своим дыханием. Еще никогда мне не доставляло удовольствие просто дышать. Вдох… Выдох… Отточенный годами механизм моего тела. Оно живет само по себе: когда я не думаю о дыхании, оно ведь не прекращается. А когда обращаю на это внимание, начинаю испытывать наслаждение. Стены помещения, которые различаются мной с трудом, кажутся наполненными такой Истиной и Счастьем, что хочется поблагодарить и их. Они ведь здесь, настоящие, реальные.

Спасибо им за эту реальность.

* * *

Сегодня последний день, поэтому нужно многое успеть. А если хочешь многое успеть, нужно проснуться как можно раньше. Затем умыться, заправить кровать, позавтракать, одеть в этот, обещающий быть жарким, день что-нибудь легкое, например, футболку и шорты, взъерошить примявшиеся за ночь волосы и выйти из квартиры. Шагнув из подъезда, ослепнуть на несколько секунд от ясного утра. Затем пойти к остановке, дождаться своего трамвая, сесть в его полупустой салон. Когда трамвай тронется и полетит по рельсам, взглянуть в окно и насладиться проплывающими видами. Через некоторое время выйти на нужной остановке. Дойти до дверей обсерватории, подняться на четвертый этаж, зайти в астрономический зал. Пройтись рядом со знакомыми приборами, провести ладонью по гладкому корпусу большого красного телескопа…

— Как дела у созвездия?

Отец быстро встал из-за стола и повернулся ко мне. Сняв очки, он с серьезно-задумчивым лицом медленно поднял свои глаза.

— Исчезает… — тихо и неуверенно выговорил он. — Возможно, день-два, и все. Я был прав, предполагая, что оно продержится в небе полгода.

— Но ты понял, почему оно возникло?

— Сынок, я понял одно, — вдруг ответил он, и следующее, что он сказал, я запомнил надолго. — Есть вещи, которые нам не дано разгадать. И я понял… что я запутался. Запутался уже давно. Все смешалось. Но сейчас… сейчас будто проснулся. Проснулся после того, как ты… — он запнулся, теребя рукав рубашки. — Сейчас отправлю письмо и уйду в отпуск. Нужно многое обдумать, о многом поговорить с твоей мамой…

— Что ж, — скрывая свое удивление ровным, спокойным голосом, ответил я, — тогда кто-нибудь в будущем обязательно разберется, что это за странное созвездие.

Я прошелся по залу, то и дело дотрагиваясь до чего-нибудь. Мной овладевала какая-то прощальная радость от того, что я просто трогаю все эти вещи. Все такое реальное, живое.

— У меня к тебе будет просьба, — снова подошел я к красному телескопу и обернулся к отцу.

Он стоял так же неподвижно, глядя на меня уже несколько растерянным взглядом.

— Назови созвездие ее именем.

Отец опустил глаза. Затем молча прошел к столу и сел. Через минуту он повернул голову и легонько кивнул.

— Значит, ты все-таки решил? — в его тихом голосе послышался отблеск грусти. — Завтра?..

Я ничего не ответил и вышел из обсерватории, пообещав себе больше никогда сюда не возвращаться.

* * *

Через час я был в парке. После «того случая» я здесь еще ни разу не появлялся. У обрыва стало непривычно пусто. Только скамейка стояла на прежнем месте. Уцелела. Теперь за ней торчал лишь ровно спиленный пень — след некогда огромного дерева. Я некоторое время постоял, затем присел на скамейку, щурясь от непривычно яркого солнца.

Полтора месяца прошло с того урагана, который налетел на город с разрушающей решимостью. Долго же я пролежал в больнице… И еще ни разу ни с кем не говорил о том, что произошло. Все лишь бегло отвечали мне, чтобы я не волновался, что все хорошо, что я жив…

А мне всё снилась она. Каждую ночь. И в моих снах она всегда стоит в этом самом месте и ждет меня. И я бегу к ней. Но… никогда так и не успеваю добежать. Когда уже касаюсь ее рукой, сон обрывается, как потрепанная ткань. И всякий раз я бегу и бегу, бегу изо всех сил, чтобы сказать ей о своем желании, которое загадал, когда мы отпустили в небо воздушные шарики. Желание, которое как заклинание, будто еще могло что-то исправить, будто еще могло что-то спасти.

«Если когда-нибудь наступит такой день, что я и Мефина будем вынуждены разлучиться, я прошу, Вселенная, дай мне силы и мужество пережить это».

Так звучало оно.

Слово в слово.

И теперь я очень нуждался в этих силах и мужестве. Ведь я был еще здесь, на этой планете, нравилось мне это или нет. И завтра — мой поезд. Я не успел подать документы для поступления в университет, но все равно решил ехать в Петербург. Зачем, уже и сам не понимал, но оставаться в этом городе было бы предательством по отношению к моим… нашим мечтам…

Все случилось слишком внезапно, и подготовиться ко всему этому было невозможно. И теперь я бродил среди острых осколков былого мира, в которых то и дело видел отражения яркого и теплого прошлого. Но это, так или иначе, были лишь руины. И теперь мне, наверное, как и любому живому человеку, было необходимо снова и снова, раз за разом, резавшись до крови, ремонтировать и возводить новую конструкцию своего мира. Мира без Мефины.

И так — до конца жизни.

Глубоко вздохнув, я еще раз взглянул с обрыва на эти далекие зеленые деревья, размашистые поля, объемное голубое небо и сочное слепящее солнце; на этих беспечных и счастливых птиц, на эту живописную даль, тянущуюся, кажется, в саму вселенскую бесконечность. Я в последний раз взглянул на все это, встал со скамьи и медленно побрел куда-то вдоль фонарей.

…А внутри, ни на секунду не останавливая свой бег, стремительно стучало сердце, движимое какой-то неведомой энергией. Энергией, которая хотела большего, чем могла ей дать земная жизнь; энергией, которая вопрошала сейчас у этого немого высокого неба, отчаянно билась в слезах, царапала изнутри грудь, пытаясь вырваться из бренной телесной оболочки, и умоляюще кричала:

«Когда?! Когда я стану Солнцем?..»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: