ГЛАВА 7. РОССИЙСКИЕ ВОЙСКА В ТУРЕЦКОМ ЗАКУБАНЬЕ

Осенью 1822 г. за Кубанью образовалась довольно значительная группа кабардинцев, абазин и ногайцев, бежавших из пределов Российской империи. Османская империя не могла открыто им покровительствовать и не имела сил удерживать их от набегов, поэтому не дала им постоянных мест жительства в Закубанье, они находили только временный приют у родственных народов между Кубанью и Лабой. Верхняя Кубань служила беглым кабардинцам не только путём бегства, но и местом убежища в случае их поисков российскими войсками. Так, Таусултан Атажукин с 1822 г. скрывался в Теберде на р. Агуре, но в 1825 г. был убит Магометом Исламовичем Атажукиным¹.

Для поисков и наказания беглецов войска получили разрешение переходить Кубанскую линию в мирное время. 30 сентября 1822 г. Вельяминов выступил из Невинного мыса к верховьям Лабы «для наказания ногайцев, возбуждавших против нас закубанцев»: «Нанесши неприятелю значительное поражение, взявши много пленных и скота, Вельяминов отправляется в обратный путь 7 октября», – писал П.Г. Бутков². После этой экспедиции российские власти на жительство по правобережью Кубани никого не допускали, кроме ногайцев, и «людей, поведением известных»; абазинам и вовсе запретили возвращаться из-за Кубани, так как Ермолов не доверял их князьям³.

Командующий на Кубанской линии генерал-майор Сталь поручил Султану Менгли-Гирею отправиться за Кубань, собрать закубанских ногайских владельцев и убедить их воздерживаться от набегов и избегать связей с беглыми кабардинцами, «за Кубанью скитающимися». Объяснения владельцев, данные Менгли-Гирею, не оставляют сомнения, что закубанские народы считали себя подданными турецкого султана. Они заявили, что в «пропуске и поселении за Кубанью кабардинцев не имеют запрещения от Анапского паши, а земля принадлежит двору Турецкому и что сами они состоят под распоряжением паши», поэтому выполнить распоряжение российских властей не могут и «ответствовать за прорывы в границы наши хищников чрез их земли не берутся». А за себя ногайцы обещали, «что шалостей в пределах наших производить не будут»; при этом, от российских властей не укрылось, что ногайцы помогают кабардинцам выживать, «потому что Кабардинцы, не имея за Кубанью хлебопашества, должны пользоваться хлебом от них и от прочих Закубанских народов»⁴.

В 1822 г. закубанские ногайцы покупали много хлеба у российских ногайцев, хотя у самих был хороший урожай проса. Сталь сделал вывод, что хлеб ногайцы покупали «для продовольствия Кабардинцев и Бесленеевцев, у которых не было урожая», поэтому аулы, давшие прокорм и пристанище беглым кабардинцам, стали жертвой экспедиций российских войск за Кубанью.

В 1822-1825 гг. войска генерал-майора Власова открыто переходили границу и уничтожали жилища западноадыгских народов в устье Кубани⁵. Поводом к вторжению в мирное время были набеги закубанцев на поселения Кавказской линии. Пренебрежение охраной собственных рубежей при усилении военных сил для нападения на закубанские аулы не оставляет сомнения, что Ермолов готовился к покорению всего Закубанья, но открытое завоевание и официальное закрепление этой территории за Россией могло произойти только по итогам войны с Османской империей. Поэтому политика Ермолова была в какой-то степени провокационной: «мирные» закубанцы ему были не нужны, а вот ожесточённые и нападающие на российскую границу играли ему «на руку», так как их набеги служили удобным поводом для походов за Кубань. Беглым кабардинцам от преследования войск пришлось переместиться за Лабу, к бесленеевцам⁶.

Бесленеевцы находились в самом юго-восточном районе расселения западных адыгов, «граничили на севере-западе на р. Ходзь с махошевцами, на юго-западе огибали земли баракаевцев и отсюда распространились их земли на восток до р. Уруп»⁷. На долгие годы эта местность на территории современного Краснодарского края стала очагом напряжённости во взаимоотношениях закубанцев с русскими, и «наиболее вредное влияние на горцев производили кабардинцы, бежавшие в разное время за Кубань»⁸.

Некоторые беглые кабардинцы сначала укрывалась в ущельях Большого и Малого Зеленчука и Урупа, затем продвинулись в западные районы Закубанья. Однако селились они не в безлюдных местах. Между Лабой и Кяфаром, левым притоком Урупа, жили башильбаевцы, рядом с ними селились беглые абазины-алтыкесеки, бесленеевцы обитали от Лабы до Нижнего Урупа, между устьями Урупа и Зеленчуков жили ногайцы. Все они стали мишенью для российских экспедиций, так как вовлекались в набеги «хаджиретов» (араб.: «борцы за веру»), а беглые кабардинские князья уводили свои аулы дальше на запад и селились между Лабой и Белой. Эти территории также стали целью маршрутов российских войск.

Ермолов писал Вельяминову: «Беглые кабардинцы не только участвуют в оных (нападениях), но всячески стараются возбуждать против нас разбойников и, зная места, служат провожатыми партиям. Я разрешаю… бежавших за Кубань Кабардинцев за гнусную измену и наносимый вред наказывать смертью»⁹. Воодушевлённые разрешением переходить границу, войска оставляли российские поселения без охраны, закубанцы пользовались этим и в 1823 г. предприняли удачные набеги на Бешпагир, где угнали табун Темнолесской станицы, на Темижбекские хутора, на с. Круглолесское, Каменнобродское, Сенгилеевку, с р. Калаус угнали аул мирных ногайцев¹⁰.

Закубанцы хотели отомстить за погром Кабарды, поэтому, отвлекая набегами российские силы на Кубанскую границу, большой партией пошли к вершинам Кумы и Подкумка, «чтобы, по возможности, поднять и встревожить Кабарду». Это предприятие не удалось: 250 закубанцев, перейдя Кубань между Баталпашинском и Усть-Тохтамышевским постом, направилась на Александрию, в 12 верстах от Георгиевска, но здесь их встретили войска. Закубанцы бежали, захватив по пути близ Солёных озёр большой табун ногайского владельца Балты, и «скрылись в Карачаевские владения»¹¹. В результате войска получили весомый повод к переходу границы для наказания «хищников».

Командующий войсками на Кавказской линии А.А. Вельяминов прибыл в конце мая на Кубань и расположил большую часть войск в укреплении Невинномысском. Закубанцам он велел «в самом кратчайшем назначенном им времени удалить от берега Кубани ближайшие, им принадлежащие аулы для лучшего защищения правого фланга линии»¹². Но для связи с Кабардой оставался по-прежнему путь «через верховья Кубани и через земли карачаевцев на Хассаут или Куркужин». Для наблюдения за передвижениями беглых кабардинцев укрепили пост у Каменного моста на р. Малке¹³.

Каменный мост на Верхней Кубани оставался незанятым, хотя Ермолов и хотел устроить пост на этом месте, но в 1823 г. его ещё не было, очевидно, что Ермолов не получил разрешения на вторжение вглубь независимой территории. Карачай стал всё больше занимать российские власти, и теперь в ведомственной переписке более чётко разграничиваются карачаевцы-урусбиевцы Баксанского ущелья и кубанские карачаевцы. Пограничное укрепление Кисловодское на Подкумке Ермолов приказал 12 августа 1823 г. усилить батальоном Ширванского полка для охраны дороги «от стороны Карачаевцев», но осенью границы Карачая оставили без наблюдения войск¹⁴.

Вельяминов собирался в поход на р. Белую к абадзехам, принявшим у себя беглых ногайцев в 1813 г. и беглых кабардинцев в 1822 г., но ждал удобного повода, то есть нападения на линию крупной партии. От лазутчиков в июне 1823 г. он узнал, что «беглецы кабардинские старались склонить закубанцев идти в Кабарду с тем, чтобы способствовать к побегу владельцев и узденей у нас живущих, и увлечь за собой простой народ, нам приверженный»¹⁵.

Даже не дождавшись подтверждения этого сбора, Вельяминов предпринял превентивное нападение на закубанские аулы, которое для них стало неожиданным, как он сам писал князю Бековичу-Черкасскому: «На Невинном мысе было от меня приказано задерживать всех татар без исключения, дабы не мог кто-нибудь преждевременно известить закубанцев о движении отряда»¹⁶. Перейдя границу у Баталпашинской переправы, войска разгромили ногайские аулы между устьями Зеленчуков, и «отягощенные добычей», вернулись на Кубань: «В руках отряда было тысяча четыреста шестьдесят семь человек пленных. Меньшая часть их отправлена в Георгиевск на казённые работы; большая – старики, женщины и дети – роздана по станицам и селам»¹⁷. Обширные равнины от Большого и Малого Зеленчука до Лабы войска превратили в пустое пространство: ногайцы бежали за Лабу, а абазины-алтыкесеки укрылись в горных ущельях.

Закубанцы, стремясь отомстить за потерю Зеленчуков, стали ещё более объединяться с беглыми кабардинцами, призывавшими их к борьбе с русскими. Али Карамурзин и Исмаил Касаев склоняли их к прорыву на Малку, но ногайцы, потерявшие на Зеленчуках большое количество пленных и скота, предлагали набег на правобережье Кубани, чтобы вернуть их. К единому мнению они не пришли и ограничились небольшими вылазками за Кубань, которые дали повод Вельяминову к новому походу в верховья Лабы 30 сентября 1823 г.¹⁸.

В результате на левом притоке Лабы Чамлыке русские догнали ногайские аулы Мансурова, бежавшие с Зеленчука, и разгромили их: 566 человек были захвачены в плен, казакам досталось 2 тысячи голов скота, удалось спастись только владельцу с семьёй¹⁹. Экспедиции российских войск против беглых кабардинцев, бештовских ногайцев и абазин-алтыкесеков, осевших среди родственных народов между устьями левых притоков Кубани, не вызывали никакой реакции турецких властей. Но когда нападению подверглись ногайцы-мансуровцы, подданные Османской империи, от анапского паши к Вельяминову прибыл турецкий чиновник с требованием остановить опустошение земель и вернуть пленных. Вельяминов обвинил самих закубанцев в нарушении мира и представил свои действия как стремление «принудить горцев повиноваться распоряжениям султана, заботящегося о поддержании добрых отношений между Россией и Портой». Тем не менее, русские войска в октябре вывели из Закубанья.

На некоторое время на Кубанской линии воцарилось спокойствие, но Вельяминов продолжал наращивать военные силы и даже перебрасывал казачьи посты и секреты на левый берег Кубани. Он ждал удобного случая для нового похода, но серьёзного повода закубанцы не подавали. Чтобы не вызвать обвинения со стороны Османской империи в нарушении границы, набег был совершён с Кисловодского укрепления на карачаевские жилища в верховьях Подкумка. В.А. Потто писал: «Первого ноября полковник Победнов с пятьюстами казаков, при трёх орудиях, сделал движение к стороне Эльбруса, и высланная им вперёд команда из двадцати трёх человек, напав на Карачаевский кош, угнала, при слабой перестрелке, до тысячи баранов»²⁰.

Пастбищные земли карачаевцев находились под реальной угрозой захвата, но в случае опасности они угоняли скот в центр Карачая, в Кубанское ущелье. Земли выше Баталпашинского редута обозначались военными как «незаселённая часть Кубани», что в кавказских реалиях вовсе не означало «ничья». Перед лицом реальной угрозы истребления горцы, главной отраслью хозяйства которых было отгонное скотоводство, оставляли земли хозяйственного использования и перегоняли стада в высокогорье, что неминуемо вело к катастрофическому недостатку пастбищ и поиску путей к сближению с империей.

Военные экспедиции русских войск на Верхнюю Кубань не вызывали даже формальных протестов со стороны анапского паши, так как не были вторжением на османскую территорию. Наместник султана на Северо-Западном Кавказе выражал протест только тогда, когда нападениям подвергались подданные Османской империи. Поэтому Вельяминов, не дождавшись крупного нападения закубанцев, уехал в Георгиевск, поручив войска на Кавказской линии полковнику Коцареву. По-видимому, бравый генерал Вельяминов готовился Ермоловым для войны с Османской империей, а поскольку она так и не началась, то на роль «провокатора» назначили менее значительную личность.

Коцарев, по словам Потто, человек суровый и нелюдимый, обуреваемый завистью к боевым подвигам других и особенно князя Бековича-Черкасского, любимца Ермолова и Вельяминова, «обрушивается на закубанские адыгские аулы, стремясь поразить всех своей беспощадностью»²¹. Он водил войска до темиргоевцев между Лабой и Белой, где укрывались части беглых кабардинцев, ногайцев и абазин. Разоряя их аулы, вынуждал владельцев покориться, но принимались под его покровительство только те, которые соглашались селиться по левому берегу Кубани с обязательством защищать российскую границу и служить осведомителями.

В марте 1824 г. эти условия приняли ногайские владельцы Эдигей Мансуров и Измаил Алиев и поселились по левому берегу Кубани, у впадения в неё Зеленчуков и Урупа. Ногайцы соглашались на условия Коцарева, так как их аулы совершенно разорили войска в 1823 г., а переселение к адыгам на Лабу закончилось тем, что те отняли у них оставшееся имущество и скот. Голод, угрожавший народу, заставил владельцев просить Кочарева о покровительстве и позволении «жить безопасно в своих местах и желали на это получить охранный лист»²².

В мае 1824 г. Коцарев разрешил абазинскому князю Дандеку (Динбеку) Лоову переселиться из-за Кубани с 5 семействами и принадлежащим им скотом к Тохтамышевскому аулу мирных ногайцев, выше Баталпашинского редута, с условием служить осведомителем и проводником войск за Кубанью. Тогда же депутаты от бесленеевских князей объявили, что не будут грабить российские пределы, но Коцарев не поверил им, хотя и обещал безопасность, если они не будут принимать к себе беглых кабардинцев и дадут аманатов. Бесленеевцы медлили и «хотели усыпить бдительность полковника», уйдя с равнин в верховья Тегеней. С наступлением лета они спустили свой скот на равнины, и Коцарев, узнав от своего лазутчика Данбека Лоова их расположение, направил туда экспедицию. Аулы были сожжены, скот угнан, и бесленеевцы смирились и дали аманатов из знатных фамилий. Их не стали переселять на другие места, так как они оставались турецкими подданными.

Беглые кабардинцы не приняли условий властей, хотя и пытались использовать шанс «примирения» в своих интересах. В апреле 1824 г. к Коцареву прибыл Расламбек Бесленеев (Атажукин) и «просил о позволении поселиться ему с кабардинцами, живущими за Кубанью, при вершинах Кубани, по обеим берегам оной», обещая, что «народ его не будет предпринимать ничего вредного для России». Расселение в Карачае беглых российских подданных власти не могли санкционировать, и Коцарев потребовал от Бесленеева вернуться в Кабарду. Однако тот с частью беглых кабардинцев стал переселяться с Урупа к Каменному мосту на Кубань, «надеясь там, в смежности с карачаевцами, быть безопаснее от наших войск»²³.

Д. Лоов донёс, что, не дойдя до Каменного моста, Бесленеев укрылся у беглых абазин на Малом Зеленчуке, которые жили в верховьях Зеленчуков, но «под видом мирных ногайцев» выпускали стада на равнины. Коцарев с отрядом скрытно перешёл Кубань у Баталпашинского редута и 20 июня истребил на Малом Зеленчуке «аулы Клыча и Дударука», т.е. владельцев абазин-алтыкесеков князей Клычева и Дударукова, взяв в плен 370 человек и добычу из 600 лошадей, 12 000 голов рогатого скота, 7000 овец. Военные столкновения с карачаевцами и захват их скота в мирное время не входил в планы войск, во всяком случае, такие действия не афишировались. Тем не менее отрывочные сведения в ведомственной переписке говорят о том, что в числе убитых на Малом Зеленчуке кроме беглых абазинских князей Клычева, Дударукова и сына кабардинского князя Магомета Атажукина, оказался и «лучшей фамилии карачаевских старшин сын Кубия», т.е. Хубиев²⁴. Эта карачаевская фамилия, действительно, была одной из сильнейших, но не княжеских. Хубиевы вступали в родственные и экономические связи со знатью других народов и оказывали им помощь, но выступать от имени всего Карачая не могли. Тем не менее, Карачай стал фигурировать как враждебная России территория, в которой находят приют «хищнические партии».

Кабардинский князь, как ни странно, был Коцаревым прощён и благополучно укрылся в ауле беглого князя Бибердова на Марухе, истоке Малого Зеленчука. После истребления аулов Клычева и Дударукова, Бесленеев спустился оттуда по вызову Коцарева, который объявил ему приказ Ермолова, что на Марухе и у Каменного моста на Кубани беглым кабардинцам селиться не позволено, что «нельзя ручаться за спокойствие поселившегося там народа». Беглецы должны были вернуться в Кабарду и поселиться между Урухом и Малкой, ниже укреплений, однако, не желая возвращаться и опасаясь оставаться в Карачае, Бесленеев «ушёл с кабардинцами далее в горы за бесленеевцами, на вершину Лабы, в неприступные ущелья выше горы Ахмат»²⁵. Российские войска тоже вышли из Карачая.

Вскоре Д. Лоова убил брат погибшего князя Дударукова, и Коцарев опять предпринял экспедицию в убежища беглых кабардинцев, под предлогом мести за своего осведомителя. Теперь он искал их у башильбаевцев, «у самого входа в тесное Урупское ущелье», но они успели уйти в горы. Тогда Коцарев сделал набег на Большой Зеленчук, где укрывался со своим аулом Дударуков. Жители бежали в Карачай, а всё имущество и скот достались отряду. 5 августа 1824 г. войска перешли в верховья Кубани и, перейдя через Каменный мост, нашли здесь аулы Джантемирова.

Единственный путь к бегству лежал в самые верховья Кубани, в недоступные ущелья Большого Карачая. В эту природную крепость российские войска ещё не проникали, дорога по Кубани пролегала через очень узкое ущелье Худес. Русские войска с артиллерией вошли 10 августа в это «тёмное, мрачное ущелье». Потто описывал это так: «Постепенно всё суживаясь и суживаясь, горный проход заставил, наконец, весь отряд вытянуться в нитку. Вот в этом-то месте тридцать отчаянных черкесов преградили дорогу – и остановили несколько батальонов. Несмотря на все усилия, российские стрелки никак не могли выбить малочисленного неприятеля из крепкого пункта, защищённого скалами и лесом, действия орудий были не более удачны – и отряд стоял»²⁶.

Только когда две роты пехоты нашли обходной путь и зашли в тыл, сопротивление горцев было смято, частью они были уничтожены, частью взяты в плен, но продвигаться дальше в Худесское ущелье без артиллерии Коцарев не стал. Кроме того, вести боевые действия против независимых карачаевцев на их собственной территории являлось явным актом агрессии со стороны России. Бежавших же в разное время с российской стороны и укрывавшихся в Карачае кабардинцев и абазин выбили из гор и переселили на плоскость, контролируемую российскими войсками.

Военные действия русских провоцировали Османскую империю на объявление войны. Однако у Порты не было шансов на успех, а новая война отвечала интересам России, вполне способной окончательно вытеснить турок с черноморского побережья. Осенью 1824 г. анапский паша, не рассчитывая на присылку войск из Турции, призвал под свои знамена абадзехов, шапсугов и других закубанцев для отмщения за истребление аулов и полей. Российские войска дислоцировались на Кубани, а некоторые полки перешли её и заняли позиции на Урупе и Лабе. Командующим на Кавказской линии опять назначили А.А. Вельяминова.

Однако Османская империя не решилась объявить войну России, понимая слабость своих позиций и предвидя своё поражение. Поэтому и в 1824 г. российские войска после месячного «стояния» на Лабе вернулись на Кубань с награбленной добычей. Закубанцы сразу же собрались в партию из 600-800 всадников, чтобы возместить свои потери. Беглые кабардинцы под предводительством Исмаила Касаева и абадзехи с Джембулатом Айтековым-Болотоковым перешли границу в 5 верстах от Тохтамышевского аула, где находились две роты пехоты и 400 казаков с 4 орудиями. Все посты и укрепления ждали этого набега, тем не менее, закубанцев не задержали. Пройдя до р. Сабли, они угнали ногайский табун, перешли Куму и скрылись в верховьях Подкумка.

Дерзкий набег послужил долгожданным поводом Вельяминову начать боевые действия за Кубанью. Едва наступила весна 1825 г., как войска приготовились к экспедиции. В этом новом «натиске» в Закубанье яркой фигурой оказался владетель Малой Кабарды Ф.А. Бекович-Черкасский, соратник и друг Вельяминова. Кубанская граница контролировалась войсками только до редута Баталпашинского, поэтому 26 мая 1825 г. Бековичу-Черкасскому поручили охранять поселения на «сухой» линии: укрепление Баталпашинское, аул Тохтамышевский, станицу Воровсколесскую, селения Круглолесское, Александров, Саблю и Александрию в сторону Георгиевска. Бекович-Черкасский должен был занять позицию между Баталпашинским укреплением и упразднённым Карантинным постом у впадения Танлыка в Куму. В распоряжение князя поступили резервы Донских казачьих полков, а также Бештовские и Едисанские ногайцы.

Бекович-Черкасский послал ногайцев во главе с Крым-Гиреем на Эшкакон, разведать обстановку в Карачае, однако там никакого набега не планировалось. Тогда Вельяминов написал своему другу: «Теперь можно бы тебе испытать счастье: не удастся ли поймать кого-нибудь из блудящих партий; только нужно делать скорее, ибо я собираюсь уже в поход за Кубань, и ногайские арбы стягиваются уже в Усть-Лабу. Ногайцами, Тохтамышевскими и казаками, которые у тебя находятся, можешь располагать, как хочешь. Для ловли мелочных партий у тебя слишком довольно воинства. Схвати поскорее что-нибудь и возвращайся в Прочный Окоп! Пора в поход!»²⁷ .

Отчёты Бековича-Черкасского о посещении с войском карачаевских кошей, расположенных здесь, не обнаружёны, но «схватить» их он не мог, так как они не были российскими подданными, а подозрение в укрывательстве кабардинцев, наверно, высказал. Не случайно Вельяминов в ответном письме к Бековичу-Черкаскому писал: «С мошенниками карачаевцами рассуждать ещё не время. Ударит час, в который растолкую им, что они должны покориться безусловно. Никаких порук не приму от них, не удовольствуюсь даже одними аманатами»²⁸. Оставив в покое карачаевцев и даже не усилив охрану границы между Пятигорьем и Карачаем, Вельяминов вызвал Бековича-Черкасского в Прочный Окоп для участия в экспедиции на Лабу и Белую.

Ермолов лично разрешил экспедицию за Кубань, ссылаясь на то, что анапский паша не мог остановить хищнические набеги османских подданных. Вторжение объяснялось «рассеянием» среди них беглых кабардинцев, и Вельяминов получил приказ, не ожидая начала русско-турецкой войны, «употребить все средства к наказанию вредных изменников и разорить их пристанище»²⁹.

Целью похода за Кубань стали аулы Али Карамурзина «богатейшего и влиятельнейшего из кабардинских владетелей, дерзко расположившего свои аулы около плоскости, недалеко от русских границ, как вечную для них угрозу» и «при нём большая часть лучших узденей его – цвет беглой Кабарды»³⁰. Отряд из 3 батальонов пехоты и 2 линейных казачьих полков при 18 орудиях пешей и конной артиллерии перешёл границу у Прочного Окопа и встал лагерем на Чамлыке, притоке Лабы. Карамурзин тотчас увёл свои аулы в верховья Лабы, а Вельяминов перевёл лагерь на место его брошенных жилищ.

Бекович-Черкасский пошёл в разведку и обнаружил один из карамурзинских аулов в 20 верстах. Соблазн самому захватить спящий аул был велик, и он с казаками, пройдя мимо бесленеевских аулов, вышел к отрогам горы Ахмат-кая, перешёл Лабу и поднялся по горной тропинке к карамурзинским аулам, состоящим из 200 домов. Бекович-Черкасский с 600 казаками «атаковал селение и нашёл жителей в глубоком сне и совершенной беспечности», он приказал «зажечь селение, дабы казаки не были развлечены грабежом и находились в готовности встретить неприятеля, который мог приспеть из окрестных аулов»³¹.

Так 4 октября 1825 г. истребили аул Карамурзина: погибли он сам, знатные князья и уздени, много простого народа. Казаки увлеклись грабежом и искали золото. В.А. Потто описывал эту вакханалию так: «Княгиня видела в окно гибель своего мужа. Она выскочила из сакли, держа в руках мешок с семьюстами червонцами. Казаки мгновенно выхватили золото, но её оставили в живых и отправили Бековичу. Другая женщина, жена убитого узденя, высыпала четыреста червонцев в яму, сама подожгла строения, окружавшие её, и сгорела вместе с червонцами и со всем имуществом. После боя во многих местах аула находили слитки золота и серебра. Добыча была вообще огромная. Казаки захватили до четырёх тысяч голов скота и лошадей. В плен было взято только сто тридцать девять душ, все остальное население погибло или в бою, или в пламени. Линейцы собрали и похоронили пятьсот семьдесят трупов, но по свидетельству самих кабардинцев одних убитых между ними было более тысячи человек»³².

Вдова убитого Карамурзина, похоже, была сокровенной целью предводителя этого набега. Когда её привезли вместе с пленными, для неё освободили солдатскую палатку и приставили караул: «Сходившая с лошади княгиня показалась всем молодой, стройной, с маленькими аристократическими руками, но густое покрывало никому не дозволяло видеть её лица». Но Бекович-Черкасский несомненно знал эту знатную особу и женился на вдове убитого княгине Ханише, «без разрешения начальства (кебинный брак)»³³.

Ермолов остался доволен «истреблением гнезда разбойников» и представил Бековича к Георгиевскому кресту. Однако Александр I отказал в награде, мотивируя следующим образом: «Он теряет право на награду тем, что благоразумно начатое дело окончено совершенным истреблением более трёхсот семейств, из коих, конечно, большая часть была женщин и детей, невинных и не участвовавших в защите… Умение держать часть в повиновении при победе, равно как и в несчастии, есть из первых достоинств военачальника, и Я не намерен награждать тех, кои не действуют в столь важном случае во всей точности моих повелений»³⁴.

Истребляя аулы абадзехов на р. Белой, западнее Лабы, Вельяминов «нашёл, между прочим, позицию на Сагауаше (Белой – З.К.) чрезвычайно удобной для всех будущих предприятий в земле абадзехов и приказал построить здесь укрепление»³⁵. Так было заложено основание будущему г. Майкопу (столице современной Адыгеи). Место, действительно, было удобное, а название его (тюрк.: «много масла») говорит о том, что здесь возможно собирались окрестные народы для торговли продукцией животноводства.

С июля по октябрь 1825 г. войска находились на Белой для «наказания абадзехов», те в ответ нападали на линию. Отряды Вельяминова возвращались в своё укрепление на Белой, оставляя позади себя сожжённые аулы и вытоптанные поля. Особенно отличался Бекович-Черкасский, и в 1825 г. получил всё-таки Георгиевский крест «за истребление неприятельских хлебов близ урочища Майкопа», и за сопровождение провиантского транспорта, шедшего из Усть-Лабы на р. Белую³⁶. Абадзехи и беглые кабардинцы покинули свои места и переселились в верховья Фарса³⁷ .

Османская империя не предприняла ответных действий и оставила закубанские народы без помощи, но вторжение российских войск в Закубанье в мирное время могло вызвать международный скандал, так как европейские державы ревниво следили за растущим могуществом России. Поэтому 1 сентября 1825 г. Вельминова вызвали с Закубанья и назначили начальником Кавказской области.

На Нижней Кубани продолжал бесчинствовать командующий Черноморской кордонной линией Власов, которого Ермолов «напустил на горцев». Из-за этого, как писал русский резидент Кодинец, закубанцы «хотя не оказывают нам никаких неприязненных поступков, но видимо от нас удаляются, прилепляясь к турецкому правительству»³⁸. После расследования жалоб мирных горцев, разорённых Власовым, его удалили от командования и заставили за свой счёт оплатить понесённые от разорения убытки закубанцев. Николай I писал 29 июля 1826 г.: «Ясно видно, что не только одно лишь презрительное желание приобрести для себя и подчинённых знаки военных отличий легкими трудами при разорении жилищ несчастных жертв, но непростительное тщеславие и постыднейшие виды корысти служили им основанием»³⁹.

Николай I не желал до времени нарушать мирных отношений с Турцией из-за набегов закубанцев, а «принимать решительные меры к усмирению этого народа, живущего на земле, подведомой Турции, за границей нашей, для русских не было законного основания»⁴⁰. Проблемы взаимных набегов стали предметом дипломатического разбирательства. Султан Османской империи своим закубанским подданным «дал совет жить мирно с русскими, тогда и русские не будут их разорять», а Ермолов «запретил казакам переходить за Кубань для военных действий».

Переход границы разрешали только для преследования за набеги и поиска беглых российских подданных. Так как через Карачай оставались доступные пути, связывавшие Закубанье и Кабарду, оставшиеся на Баксане владельцы, даже находясь на российской службе, не прерывали связей с Закубаньем. А в октябре 1825 г. «один из знатнейших князей, уважаемый начальством, возмутил многих и увлёк в бегство за Кубань»⁴¹. Предшествовали этому бегству следующие события.

Вельяминов узнал, «что из-за Кубани большая партия прошла к карачаевцам на помощь беглецам», и послал войска «из Кисловодска для занятия Канжала» (карач. «Канджол» – кровавый путь), чтобы закубанцы и беглые кабардинцы не соединились в землях карачаевцев на Подкумке и Эшкаконе⁴². Выше Эшкакона высокогорные тропинки, связующие Карачай и Баксанское ущелье, позволяли кабардинцам и закубанцам сообщаться друг с другом. Кабардинцы бежали с Малки в Баксанское ущелье, и для вывода их в Закубанье беглые кабардинцы привели с собой войско западных адыгов. Эта партия, «через земли карачаевского народа» вышла к с. Солдатскому на р. Малке⁴³. Здесь находились скот и пленные кабардинцы, взятые в 1821-1822 гг., когда «добычей казаков было до тысячи голов лошадей и рогатого скота и сто сорок девять человек пленными», сюда же пригнали 356 лошадей и до 200 голов рогатого скота кабардинцев, укрывшихся на р. Шалухе⁴⁴.

Поэтому набег на Солдатское имел целью вернуть угнанный скот, не случайно «в нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке кабардинцы»⁴⁵. Но так как на свои силы они не могли рассчитывать, то ждали помощи от закубанцев. Партия, состоявшая из абадзехов, убыхов и беглых кабардинцев, следуя отдалёнными и скрытными путями через верховья Кубани, 29 сентября 1825 г. напала на с. Солдатское, сожгла его, истребила часть никем не охраняемых жителей, забрала большую часть их в плен и беспрепятственно скрылась с большой добычей. Вельяминов принял меры, чтобы перекрыть все пути к выходу из Кабарды. Однако закубанцы вместе с мятежными кабардинцами успели укрыться в Чегемском и Баксанском ущельях. Укрывались они, таким образом, у карачаево-балкарцев, которых Вельяминов называет осетинами: «все вместе объедают теперь осетин, которые, несмотря на это, благоприятствуют им».

Выйти из Баксанского и Чегемского ущелий в Кабарду беглецы уже не могли, так как войска перекрыли выходы из гор. Единственным путём к отступлению в Закубанье были горные тропинки в Карачай. Бековичу-Черкасскому приказали «заткнуть все лазеи со стороны Кубани»: «Так как горами не иначе могут они пройти, как через Уруспия и карачаевцев, то должны выходить к Кубани выше Маре и Каменного моста». Он хотел сразу же отправить казаков в Теберду, но Вельяминов решает усилить казаками Боргустанский пост, не рискнув самовольно устраивать казачий пост внутри Карачая. Единственно, что мог предпринять Бекович-Черкасский, это послать в Карачай лазутчика. Вельяминов писал ему 8 октября 1825 г.: «Если посланный от тебя в Карачаев бедняк исполнит поручение без обмана, то, конечно, узнаешь ты заблаговременно о прибытии к карачаевцам наших пленных. Тогда не трудно будет тебе отбить их»⁴⁶.

Так как постоянных караулов на территории Карачая не было, Вельяминов предполагал использовать «подвижный отряд», чтобы встретить там беглых кабардинцев. Поэтому он писал Бековичу-Черкасскому: «Постарайся отыскать двух или трёх проводников, которые знали бы хорошо дороги от Хассаута к Кубани около вершин Эшкакона, Подкумка и Кумы. Если найдёшь, то пришли к начальнику отряда находящегося на Хассауте»⁴⁷. От Каменного моста на Кубани до верховий Зеленчуков «шестьсот казаков, составив подвижной отряд, посредством разъездов и скрытых движений небольшими партиями следили за выходами к стороне карачаевцев»⁴⁸.

Кабардинцы укрылись в Баксанском ущелье у карачаевцев-урусбиевцев, поэтому Вельяминов писал из Екатеринограда 17 ноября 1825 г.: «Хамурзин, как говорят, зимует у карачаевцев. Этому верю я по двум причинам: во-первых, переход за Кубань по вершинам Кавказа в теперешнее время почти невозможен; во-вторых, значительное число увлечённого им чёрного народа выбежало от карачаевцев и все показывают, что Хамурзин находится там»⁴⁹. «Выбежать» к Екатеринограду и российским постам в Кабарде они могли только из Баксанского ущелья, так что карачаевцами, у которых зимовали кабардинцы, несомненно, названы урусбиевцы.

Зимой перейти из Баксанского ущелья в Закубанье через высокогорные селения Большого Карачая и перевальные тропинки неимоверно сложно. Этнограф Карачая К.М. Текеев писал: «Горные тропы надолго становились недоступными, закрываясь как на замок, с выпадением больших осадков, в частности снега. Семь месяцев в году карачаевцы не общались с закавказскими соседями. Ненамного лучше было их общение с балкарцами и кабардинцами»⁵⁰.

В Карачай вела тропинка, «проходившая выше Уруспиевского аула, под самым снежным хребтом, и доступная лишь в летнее время – и то для пешеходов. Но делать было нечего, и большая часть горцев решилась на баснословный переход по таким местам, где, быть может, до этого не ступала нога человека; она пошла на Урусбий, пробралась под карнизом вечного снега и спустилась на Лабу, к Ахмед-горе, миновав войска, сторожившие их в верховьях Кубани и Малого Зеленчука»⁵¹ , – писал В.А. Потто.

После ухода беглых кабардинцев и закубанского войска, в Кабарде почти полностью уничтожили власть владельцев. Оставшиеся представители княжеского сословия взамен получили от правительства чины и права на земли беглых кабардинцев. Временный суд, из-за которого пролили столько крови, в 1826 г. закрыли. Однако полное уничтожение княжеской власти в Кабарде не было в интересах России, поэтому наиболее верные владельцы только усилили своё влияние и авторитет.

Так, полковник Мисост Атажукин, поселённый Ермоловым у укрепления Нальчик, получил земли впереди Кабардинской линии, у самых выходов из Баксанского и Чегемского ущелий, включая часть земель здешних карачаевцев. Также Мисост овладел землями беглых князей Атажукиных, Али Карамурзина, Касая и Кучука Касаевых и др., присвоил земли на р. Кич-Малке и земли аулов Бабукова и Трамова. В 1846 г. полковник Петрусевич, исследовавший земельный вопрос в Кабарде, отмечал, что М. Атажукин овладел землями, «начиная от вершины Баксана по левую сторону» именно в 1822 г., когда «многие земли, принадлежавшие кабардинцам, поступали под укрепления, посты и поселения слободок и казачьих станиц; но это бы не стеснило кабардинского народа, если бы у бедного класса людей не были отнимаемы князьями и узденями посредине их земли»⁵².

Такое сосредоточение в руках М. Атажукина обширных земель происходило не просто по попустительству Ермолова, а прямо вытекало из интересов российских властей, так как отсутствие у кабардинских князей прав собственности на земли осложняло разграничение территории Кабарды и её соседей. Интерес российских властей в «присваивании» Атажукиным земель вблизи Кабардинской линии очевиден. Со строительством укрепления Нальчик Кавказская линия вплотную приблизилась к горным ущельям. На очереди стало покорение карачаевцев-урусбиевцев и балкарцев. Теснимые с востока Атажукиным, они оказались закрытыми в горных ущельях, и в таких условиях им ничего не оставалось, как искать российского покровительства. В 1827 г. горские народы современной Балкарии добровольно присоединились к России.

В Закубанье отдельные владельцы ради спасения подвластных аулов принимали условия российских властей и переселялись на указанные места. Однако план Ермолова по переносу кордонной линии за Кубань и строительству там укреплений в мирное время был невыполним, так как земля за Кубанью принадлежала Турции, и «малейшее посягательство на неё могло бы вызвать разные усложнения»⁵³. А вот проникновение российских войск на Верхнюю Кубань не вызывало протеста у анапского паши, так как Карачай не относился к владениям Османской империи. Но и относить правобережье Верхней Кубани к территории Российской империи не было оснований.

Официальное разграничение двух империй по Кубани в 1783 г. означал раздел между ними владений Крымского ханства и не касался территории Карачая. В.А. Потто писал: «Пространство между верховьями Кубани и Малкой, от Баталпашинска и до Константиногорска, не защищённое ни одним укреплением, долго оставалось открытым путём сообщения между Черкесией (Закубаньем – З.К.) и Кабардой, обессиливая тем ещё более кубанскую линию»⁵⁴ . Тем не менее, военные экспедиции в Карачай проводились только в целях возращения на российскую сторону беглых ногайцев, абазин и кабардинцев. Такое положение Карачая могло сохраняться только до того момента, пока его северо-западные границы находились в смежности с границами Османской империи. В случае успешной войны с турками, к которой готовилась Россия, весь Северо-Западный Кавказ должен был быть захваченным. Поэтому судьба Карачая в центре Северного Кавказа зависела от русско-турецких отношений.

Чтобы усилить охрану границу от набегов, Ермолов приказал переселить в 1825-1827 гг. шесть станиц Хопёрского полка и увеличить численность казаков Кубанского полка⁵⁵. В 1826 г. состоялись массовые переселения казаков на Верхнекубанский отрезок Кавказской линии. Как пишет В.Б. Виноградов, с этого времени получили постоянное местожительство на Кавказской линии «верхнедонские по своим корням и жившие с 1777 года на Тереке хопёрские казаки, образовавшие на правобережье Кубани станицы Баталпашинскую, Беломечетскую, Барсуковскую, Бекешевскую и Карантинную⁵⁶. Кочевавшие здесь ногайцы вытеснялись со своих мест, с другой стороны, новая линия казачьих станиц «закрыла» Карачай.

Укрупнением казачьих постов и преобразованием их в станицы Ермолов подготовил плацдарм для немедленного вторжения в Закубанье в случае начала войны с Османской империей. На левобережье Кубани русские не селились, но в полной мере использовали своё влияние на закубанские народы, особенно, на владетельных князей беглых российских подданных – ногайцев и абазин. Им было разрешено селиться на левобережье Кубани и охранять кубанскую границу. К 1828 г. на левом берегу Кубани от Беломечетской до Барсуковской станицы находилось несколько покорных аулов. «От Прочного Окопа до Усть-Лабы по тому же берегу находится также несколько аулов, в коих живут и ногайцы, и темиргоевцы, и др.»⁵⁷, – писал Вельяминов. Хопёрцы размещались в новых станицах на правобережье Кубани, кочевья ногайцев сокращались, и они были вынуждены переходить на оседлый образ жизни.

С именем Ермолова можно связать и постепенное превращение в центр российско-горских связей на Верхней Кубани Баталпашинского поста. В 1822 г. к генерал-майору Сталю обратился мурза Эдигей Мансуров с просьбой от закубанских ногайцев об учреждении при Баталпашинском карантине менового двора. Ермолов дал распоряжение губернатору Граббе, чтобы меновый двор был построен⁵⁸. С этого началось преобразование поста в станицу Баталпашинскую.

Переселение казаков Хопёрского полка на Кубань, ближе к линии военных действий, поручили начальнику Кавказской области генералу П.Д. Горчакову⁵⁹. Ермолов писал ему 4 марта 1826 г.: «В сем пункте располагаемая станица необходимо займёт земли, обрабатываемые тахтамышским аулом, населённым в большом количестве Ногайцами». Учитывая, что ногайцы обратятся к властям с просьбой о позволении перейти им на другие места, Ермолов предлагал перевести ногайцев на р. Джаганас и поселить до границы земель, назначенных для новой казачьей станицы на Куме близ урочища Бекеч, т.е. станицы Бекешевской, где в то время находился абазинский аул узденя Гейнардуко Лафишева, так же подлежащий перемещению.

Тохтамышевские ногайцы оставили кочевья на правобережье Кубани и основали аул на Джеганасе. Ермолов предполагал устроить не просто становище кочевников, а постоянное селение, поэтому писал линейному начальству: «Владельцам Тахтамышевского аула полезно внушить, чтобы в новом оного расположении у Джеганаса поселение произведено было несколько в лучшем порядке, …чтобы хотя одна главная улица была прямая и одна такая-же поперечная»⁶⁰. Так, тохтамышевцы заняли эти места под защитой российских войск, фактически бравших под контроль часть карачаевских земель, хотя формально независимый статус Карачая российские власти признавали.

25 июня 1826 г. командующий на Кавказской линии Горчаков заключил с карачаевскими владельцами Договор о нейтралитете, «чтобы ни с русской стороны Карачаю, ни со стороны Карачая не было делаемо никогда ничего неприязненного». Карачаевцы отказывались от неприязненных действий не только против русских войск, но и «против замирённых народов», присягнувших российскому императору, кроме того, обещали не принимать у себя беглых кабардинцев и оказывать им какую-либо помощь. «Следствием доверия к русской власти, карачаевцы должны были пасти стада скота своего на низменных местах», а за это им позволялось производить «покупку в границах России всех необходимых для них припасов и свободную продажу своих изделий»⁶¹.

У.Д. Алиев, первый обнаруживший этот документ в архиве, писал: «Экономическая блокада военного командования, доводившая до отчаяния карачаевцев, принуждала последних подписать мирный договор о нейтралитете»⁶². Однако владетельный князь Карачая Ислам Крымшамхалов искал способ обезопасить свою территорию от вторжения в мирное время, так как под предлогом поисков беглых кабардинцев и абазин, русские в любой момент могли ввести войска.

В это время закубанские народы обратились за помощью к Османской империи и в 1826 г. отправили депутатов с жалобами на притеснения от российских войск, через их посредничество карачаевские владельцы также обратились к султану. В результате в Анапу назначили нового наместника Хасана-пашу (Чечен-Оглу) с самыми широкими полномочиями⁶³. В 1826-1827 гг. он активно приводил к присяге на верность султану закубанские общества⁶⁴.

В Карачае влияние Порты тоже усилилось, и часть карачаевской знати, возможно, рассчитывала получить от неё помощь в случае вторжения российских войск.В.А. Потто писал: «И не одни русские – ещё ранее их турки оценили важное значение Карачая, особенно после того, как в конце минувшего столетия потеряли другой горный проход против Баталпашинска. Анапский паша Чечен-оглы употребил все усилия, чтобы склонить карачаевский народ к принятию турецкого подданства. Он наводнил их землю эмиссарами, которые деятельно принялись за пропаганду, доказывая карачаевцам, что рано или поздно русские сделают их своими данниками, отберут от них оружие»⁶⁵.

Ислам Крымшамхалов согласился на османское подданство, карачаевцы дали присягу турецкому правительству и выдали аманатов анапскому паше. Благодаря сохранившемуся в турецком архиве письменному прошению на имя султана (падишаха) Османской империи, мы имеем возможность узнать о мотивах карачаевских владельцев, впервые обратившихся за покровительством чужеземцев. При переводе на русский язык мы сохранили особенности стиля обращения к главе мусульманского мира и очевидные «рекомендации» анапского паши, однако, разумеется, под словами о древнем «подчинении» Османской империи, с которых начинается письмо, не могло подразумеваться подданство, иначе это прошение не имело бы смысла. Итак, вот этот документ от 26 ноября 1826 г.:.

«С древних пор наш народ подчиняется Османской империи и верен до настоящего времени. Однако среди нас живут некоторые воры, злоумышленники и предатели, из-за того, что мы с ними боремся, эти негодные люди беспрерывно переходят на ту сторону границы в Русское государство, там спокойно, мирно живут, затем оттуда переходят на нашу сторону, совершают набеги на наши земли, грабят и приносят нам большие убытки.

Из-за того, что в нашем народе ещё не утвердились окончательно законы шариата, они пока не действуют как надо. Поэтому мы хотим, чтобы закон у нас укоренился и во всём был порядок. Бывший паша не понимал хорошо, в каком положении мы живём, не решал наши проблемы и не прислушивался к ним. В прошлом году избранные депутаты от всей Абазы и Черкесских народов как посредники от нашего имени известили о нашем положении Трабзонского вали и Анапского наместника хаджи Хасан-пашу, а от него и великого падишаха (султана) Османской империи. Вскоре от него нам пришёл ответ, исполнились наши чаяния. Когда Хасан-паша с войском прибыл в Анапу для наведения порядка, он прислал нам приглашение на церемонию присяги и верности. Как и другие народы, мы поехали на эту встречу. В Анапе нас расположили в шатрах, подавали превосходную еду и питьё, оказали великую честь и почёт. Каждому из нас согласно статусу вручили платья и другие разные подарки. В это время мы объяснили досконально наше положение.

Мы поклялись никогда не отказываться от законов шариата и соблюдать их, подчиняться приказам и законам Османской империи, быть в ведении нашего защитника анапского паши, избегать противного исламской религии и всего вредного, жить согласно законам шариата, служить и подчиняться османскому султану, оставаться в стороне от всего, что против законов шериата и Османской империи, со всеми проблемами обращаться к нашему защитнику анапскому паше, исполнять его распоряжения, подчиняться мирным договорам между Османской и Российской империями, жить по этим договорённостям, не переходить русскую границу, бороться с ворами и злоумышленниками, не пропускать их туда-сюда, ловить и мстить тем, кто этим занимается и нарушает порядок, если наших сил не хватит мстить им самим, то извещать о них нашего защитника анапского пашу и поступать согласно его распоряжениям, во всём быть с ним едиными, если с российской стороны перейдут на нашу сторону злоумышленники, даже если мы могли бы отомстить им, сначала оповестить пашу и действовать согласно его повелению, среди своего народа, на своей родине сохранять и укреплять порядок и безопасность, для усиления веры организовать подобающее образование, также быть верными всему сказанному выше, мы со слов наших учёных и почётных людей дали клятву падишаху, и всегда помня приглашение падишаха, выразили ему большую благодарность.

Мы клянёмся в дальнейшем быть на стороне Османской империи и во всём защищать её, быть врагами тех, кто выступает против Османской империи и замышляет зло против неё, не выходить из законов шериата, быть верными, не переходить русскую границу, по всем сказанным делам не выступать против приказов валия, днём и ночью быть бдительными в вопросах безопасности и не допускать ошибок, на святой книге Коране поочередно устно и письменно даём клятву. Чтобы показать и подтвердить верность нашей клятвы, как и другие народы, мы из своей среды, как принято по адату, согласны дать двух аманатов. Наше письменное прошение мы подали анапскому паше для передачи великому падишаху, чтобы он утвердил его»⁶⁶.

Подписавшие это прошение владельцы указали только свои имена, поэтому идентифицировать их всех сложно: Ислам-бей (Крымшамхалов), Темирчок-бей (Карабашев), Джабю Корон бей, Бийнёгер-бей (Крымшамхалов), Дуда-бей (Аслан-Мырза Дудов), Малкъар-бей, Къара-бей, Али-Бей, Одарык-бей, Али Мырза-бей, Хасан-бей, Хаджи Ибрагим-бей (Боташев). Трудно сказать, насколько можно считать это обращение к султану фактом принятия карачаевцами османского подданства, так как соответствующий договор подписан не был. Однако владетельные князья дали присягу Османской империи, формально превратив Карачай из независимого княжества в турецкую губернию, а «сухой» участок Кубанской линии от Баталпашинска до Пятигорья в часть российско-османской границы.

Примечания

1. Бейтуганов С.Н. Кабарда: история и фамилии. Нальчик, 2007. С. 255.
2. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722-го по 1803 год. Извлечения. Нальчик, 2001. С. 354.
3. АКАК. Т. 6. Часть 2. С. 459.
4. Там же. С. 486–487.
5. Бутков П. Г. Указ. соч. С. 354.
6. Земля адыгов. Майкоп, 1996. С. 113.
7. Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. Краснодар, 1996. С. 272.
8. Томкпев В. Кавказская линия под управлением генерала Эмануеля (продолжение) // КС. Т. 19. Тифлис, 1898. С. 134.
9. АКАК. Т. 6. Часть 2. С. 473.
10. Потто В.А. Кавказская война Т. 2. Ставрополь, 1994. С. 398.
11. Там же. С. 404-405.
12. Зубов П. Подвиги русских воинов в странах кавказских с 1800-го по 1834 год. (Извлечения до 1825 г.) // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 2. Нальчик, 2001. С. 97.
13. Потто В.А. Указ. соч. С. 409.
14. АКАК. Т. 6. Часть 2. С. 513.
15. Зубов П. Указ. соч. С. 99.
16. Из архива князей Бековичей-Черкасских // КС. Т. 30. Тифлис, 1910. С. 17.
17. Потто В.А. Указ. соч. С. 415–416.
18. Зубов П. Указ. соч. С. 100.
19. Потто В.А. Указ. соч. С. 418.
20. Там же. С. 424-426.
21. Зубов П. Указ. соч. С.109.
22. Там же. С. 113.
23. Там же. С. 117-118.
24. Там же. С 120.
25. Потто В.А. Указ. соч. С. 437–439.
26. Там же. С 452.
27. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 23.
28. Там же. С.32.
29. Зубов П. Указ. соч. С.127.
30. Потто В.А. Указ. соч. С. 459.
31. Зубов П. Указ. соч. С. 128.
32. Потто В.А. Указ. соч. С. 460.
33. Там же.
34. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 9.
35. Потто В.А. Указ. соч. С. 466.
36. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 11.
37. Потто В.А. Указ. соч. С. 470.
38. АКАК. Т. 7. Тифлис, 1878. С. 873.
39. Короленко П.П. Записки о черкесах // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 2. Нальчик, 2001. С. 308-309.
40. Там же. С. 310.
41. Зубов П. Указ. соч. С. 139.
42. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 33.
43. Зубов П. Указ. соч. С. 139.
44. Потто. В.А. Указ. соч. С. 362.
45. Клычников Ю.Ю. Указ. соч. С. 45.
46. Зубов П. Указ. соч. С. 137.
47. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 36-37.
48. Потто В.А. Указ. соч. С. 478.
49. Из архива князей Бековичей-Черкасских. С. 39.
50. Текеев К.М. Карачаевцы и балкарцы. М., 1989. С. 104.
51. Потто. В.А. Указ. соч. С. 479.
52. Территория и расселение кабардинцев и балкарцев в XVIII – начале XХ веков. Нальчик, 1992. С. 80-82.
53. Потто. В.А. Указ. соч. С. 386.
54. Там же. С. 385.
55. Скиба К.В. Указ. соч. С. 19.
56. Виноградов В.Б. Средняя Кубань: земляки и соседи. Армавир, 1995. С. 80.
57. Вельяминов А.А. Способ ускорить покорение горцев (мемория генерал-лейтенанта Вельяминова, представленная в 1828 г.) // КС. Т. 7. Тифлис, 1883. С. 67.
58. АКАК. Т. 6. Часть 2. С.524.
59. Край наш Ставрополье. Очерки истории. Ставрополь, 1999. С. 115.
60. АКАК. Т. 6. Часть 2. С. 464.
61. РГВИА. Ф. 14719. Оп. 3. Д. 8. Л. 2-2об.
62. Алиев Умар. Карачай. Черкесск, 1991. С. 86-87.
63. Там же. Т.7. С. 874.
64. Скиба К.В. О реакции «аристократических» и «демократических» адыгских племён на Адрианопольский мирный договор 1829 г. // Вопросы Южнороссийской истории. Вып. 11. Москва; Армавир, 2006. С. 58.
65. Потто. В.А. Указ. соч. С.330.
66. Başbakanlık Osmanlı Arşivi, Hattı-ı Hümayûn, Dosya No: 1104, Gömlek No: 44590-E, Tarih: 25 Rebîü’l-âhir 1242. (Архив османского правительства, Турция).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: