Современная психология о личностных особенностях художника

Описанные выше концепции природы художественной деятельности хотя и сохранили свою актуальность, тем не менее, не могут считаться вполне современными: после публикации работы Юнга «Психология и поэтическое творчество» прошло уже более 60 лет.

Современная психология, развивающаяся в тесном союзе с эстетикой и философией, нейрофизиологией и социологией искусства, обогатила традиционные взгляды на рассматриваемые проблемы рядом новаций. Если обобщить их, то можно составить следующий перечень особенностей личности художника:

1. Умение сочетать рациональное и иррациональное в творческой деятельности. «Художник – подчеркивает О.А. Кривцун, -- предстает перед нами одновременно как «безумец, захваченный иррациональным порывом, и ремесленник, самым изощренным образом упражняющий свой исполнительский разум»[35].Многие выдающиеся деятели искусства отмечали, что вдохновение как некий иррациональный порыв, выводящий из бездны подсознания нужные образы, сюжеты, мелодии и т.п., хотя и необходим творцу, но обязательно должен сочетаться с кропотливой работой по созданию произведения, с трудом и профессионализмом. В этом отношении показательно мнение композитора И.Ф. Стравинского: «Профан воображает, что для творчества надо ждать вдохновения. Это глубокое заблуждение. Я далек от того, чтобы совсем отрицать вдохновение. Напротив, вдохновение – движущая сила, которая присутствует в любой человеческой деятельности... Но эта сила приводится в действие усилием, а усилие – это и есть труд»[36].

2. Развитая способность к эмпатии, проявляющаяся не только в умении понимать другого человека, глубоко проникать в его внутренний мир, но и «в способности и потребности жить в вымышленных ролях», сопровождаемая «самоидентификацией то с одним, то с другим персонажем»[37]. Однако проживание сразу нескольких жизней, как подчеркивают сами художники, вносит в жизнь творца заметную дисгармонию, поэтому Г. Гейне называл такое «переселение душ» болезненным состоянием. Самоидентификация художника со своим персонажем может заходить настолько далеко, что может вызвать у него различные психические и психофизиологические реакции. «Когда я описывал отравление Эммы Бовари, -- отмечал Г. Флобер, -- то на самом деле ощутил во рту вкус мышьяка, чувствовал, что отравился, дважды мне становилось не на шутку плохо, так плохо, что меня даже вырвало»[38].

3. Андрогинность как сочетание в характере мужских и женских черт. В сущности, андрогинность художника детерминируется его высокой способностью к эмпатии. Абсолютно мужественный мужчина, как и совершенно женственная женщина вряд ли смогут глубоко понять представителя противоположного пола. Чтобы понять женщину, мужчине надо быть самому в достаточной мере женственным, отсюда такие типично женские черты, присущие многим художникам-мужчинам, как сентиментальность, чувствительность, плаксивость, ранимость, стремление нравиться, экстравагантность, импульсивность и т.п. Напротив, женщины-художники в большей степени, чем обычная среднестатистическая женщина, отличаются настойчивостью, самообладанием, силой воли, агрессивностью[39]. На андрогинности как важной черте художника, творца настаивали такие философы, как Платон, Я. Беме, Фр. Баадер, В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев[40]. При этом следует подчеркнуть, что в современной психологии маскулинность и фемининность выступают не как альтернативы, а как независимые измерения, поэтому «индивид может одновременно иметь высокие показатели по шкалам маскулинности и фемининности. В этом случае он будет обладать свойством андрогинности»[41]. Иными словами, ярко выраженные женские черты в характере и поведении художника могут вполне сочетаться с типично мужскими чертами.

Разница между «средним мужчиной» и мужчиной-художником, на наш взгляд, может быть объяснена с опорой на мнение американского психолога-гуманиста А. Маслоу. Он пишет: «Мужчина, считающий, что можно быть либо мужчиной во всем, либо женщиной и ничем, кроме как женщиной, обречен на борьбу с самим собой и на вечное отчуждение от женщин»[42]. Отсюда можно предположить, что мужчина-художник вполне принимает (пусть и не сразу) свою двойную, андрогинную природу, тогда как «средний мужчина» обычно даже не задумывается о своей женской стороне, потому мир первого более сложен и глубок, более целостен, тогда как «средний мужчина», как отмечает Маслоу, с большей вероятностью будет бояться женских качеств в себе, будет с ними бороться, а в реальной жизни – будет негативно относиться как к женщинам, так и к проявлению женских качеств у мужчин.

Напротив, человек, который «сможет примириться женским началом внутри себя», «сумеет это сделать и по отношению к женщинам во внешнем мире, станет лучше их понимать… и, более того, станет восхищаться ими»[43]. Как тут не вспомнить, что способность восхищаться женской красотой – существеннейшая черта многих художников!

В рамках психологииискусства также проводятся эмпирические исследования, направленные на выявление характерных особенностей личности художников. Наибольшую известность получили данные, полученные американским ученым Ф. Барроном на основе изучения 56 писателей-профессионалов, из которых 30 широко известны и в высокой степени оригинальны в своем творчестве[44]. В результате Ф. Баррон выделил тринадцать признаков способностей к литературному творчеству:

1) высокий уровень интеллекта;

2) склонность к интеллектуальным и познавательным темам;

3) красноречие, умение ясно выражать мысли;

4) личная независимость;

5) умелое пользование приемами эстетического воздействия;

6) продуктивность;

7) склонность к философским проблемам;

8) стремление к самовыражению;

9) широкий круг интересов;

10) оригинальность ассоциирования мыслей, неординарный процесс мышления;

11) интересная, привлекающая внимание личность;

12) честность, откровенность, искренность в общении с другими;

13) соответствие поведения этическим нормам.

В результате был разработан специальный тест Баррона-Уелша для определения литературных способностей, а также другие аналогичные методики: тест рисуночных суждений, профиль музыкальных склонностей, тест музыкальных способностей Сишора и др[45].

Из перечисленного списка наиболее нетривиальными, на наш взгляд, являются такие особенности художника, как личная независимость, широкий круг интересов, этичность в поведении и, наконец, искренность.

На последней особенности следует остановиться особо, поскольку одним из мифов массового сознания является представление о закрытости художника, его одиночестве, отреченности от мира, доходящей до самоизоляции (вспомним, например, судьбу американского писателя Дж. Д. Сэлинджера (род. 1919)[46]). Разумеется, большинство художников, напротив, стремятся выставлять напоказ свою личность, однако «человек толпы» нередко считает высказывания и поступки писателей неискренними, склонен приписывать им желание выглядеть лучше, чем они есть, выдавать желаемое за действительное, фантазийное -- за реальное, должное – за сущее, преувеличивать свои достоинства и т.п.

С другой стороны, искренность (конгруэнтность) вместе с эмпатией и безоценочным принятием составляют, согласно К.Р. Рождерсу, три необходимых условия успешной психотерапии, в частности, и «хороших человеческих отношений», в целом[47]. Таким образом, получается, что хороший писатель обладает набором тех же личностных черт, что и квалифицированный психотерапевт. Можно далее предположить, что только то произведение искусства, в котором творец открыто выражает свои взгляды, безоценочно (объективно) воссоздает мир со всеми его плюсами и минусами, искусно входит во внутренний мир своих героев и правдиво его воссоздает, -- только такое произведение может считаться действительно хорошим произведением искусства и только такое произведение способно оказывать психотерапевтическое воздействие на читателя (зрителя), вплоть до достижения им катарсиса как высшего «пикового переживания» (А. Маслоу).

Но верна и обратная связь между конгруэнтностью, эмпатией, безоценочным принятием мира и других людей, с одной стороны, и креативностью – с другой. Человек, развивающий у себя способность к эмпатии, культивирующий открытость к миру, стремящийся безусловно положительно относиться к другим людям (проще говоря, любить бытийно, любить «просто так»), с необходимостью, как считают психологи-гуманисты, обращается к творчеству, стремится жить творческой жизнью, актуализируя скрытые дотоле способности[48].

В целом, люди, сознательно занимающиеся личностным ростом, вне зависимости от того, осуществляют ли они такой рост самостоятельно или под руководством психотерапевта, постепенно приобретают те черты, которые свойственны творческим людям, в том числе, и художникам. По мнению К.Р. Роджерса, личностный рост – это такое развитие личности, в процессе которого человек, с одной стороны, освобождается от навязанных извне социальных масок, фасадов, стереотипов, начинает «двигаться прочь от «Я», которым он на самом деле не является»[49]; и, с другой стороны, все больше становится независимым, становится самим собой, «все больше ценит и доверяет процессу, которым сам является»[50]. «Эрнест Хемингуэй, -- отмечает Роджерс, -- конечно, осознавал, что «хорошие писатели так не пишут». Но, к счастью, он стремился скорее к тому, чтобы быть Хемингуэем, быть самим собой, а не соответствовать чьему-то представлению о хорошем писателе»[51].

Личностный рост способствует также развитию таких важных качеств, присущих творческим личностям, как открытость опыту, принятие других, умение жить и наслаждаться настоящим («здесь и сейчас»), видеть всю сложность бытия[52].

Отсюда ясно, что развитие творческих способностей – это не только развитие когнитивной сферы психики, будь то формирование нешаблонного мышления (логического и образного) или умения пробуждать и результативно использовать вдохновение (интуицию), не только совершенствование чисто профессиональных навыков, специфичных для каждого вида творческой деятельности (например, ясно, что писатель не только должен владеть в достаточной мере языком, на котором он пишет, но хорошо разбираться в литературе, а композитор, разумеется, должен иметь достаточное музыкальное образование и т.д.). Развитие творческих способностей – это, безусловно, развитие всей личности художника, это постоянная борьба за самого себя лучшего, непрерывная самоактуализация. Но самоактуализация как интенция быть самим собой и реализовывать свой потенциал должна сочетаться с открытостью и доверием миру, с желанием понимать других людей, с любовным отношением ко всему бытию, будь то неживая или живая природа, близкие или дальние люди.

На мой взгляд, именно любовное отношение к миру – наиболее значимая и важная черта творческих людей. Как тут не вспомнить, что подавляющее большинство выдающихся художников, философов, ученых отличались глубоким гуманизмом, переходившим нередко в подвижническую деятельность вплоть до самопожертвования. Тот же Владимир Соловьев, высказавший в работе «Смысл любви» идею о том, что настоящая любовь не ослепляет, а, напротив, только и позволяет увидеть другого человека в истинном, божественном свете[53], как человек отличался незаурядным бессребничеством, любовью как к людям, так и к животным[54]. То же самое можно сказать о многих других деятелях отечественной и мировой культуры, многие из которых хотя и обладали сложным характером, такими негативными чертами, как вспыльчивость, заносчивость, язвительность, неблагодарность, страсть к азартным играм, сексуальная распущенность и т.п., однако, как правило, «внутреннее ядро» творческих людей оставалось позитивным, стремящимся к Добру, пусть порой пробуждалось это ядро не сразу и двигалось к Добру окольными, витиеватыми путями.

Показательна в этом отношении личность А.С. Пушкина, многие современники которого подчеркивали его склонность к аморальному образу жизни. Так М. Корф писал, что Пушкин «в свете предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий». П. Долгоруков, сослуживец Пушкина по Кишиневу, подчеркивал, что «Пушкин умен и остер, но нравственность его в самом жалком положении»[55]. Однако с возрастом, как показывает современный философ В.М. Розин, и содержание творений, и образ жизни поэта меняются. В поэзии место обычной страстной любви занимает более цельная и спокойная любовь-дружба, иными становятся и обращения поэта к любимым женщинам: вместо фамильярного обращения по имени (Наталья, Татьяна) появляются более мягкие, теплые и чистые «мой нежный друг», «мой ангел». Как подчеркивает В.М. Розин, «теперь чувства вызывает не страсть, а красота: эстетическая женская красота, красота дружбы, красота человека»[56].

Изменилась также общественная и личная жизнь поэта: место пирушек и карт заменяет общение с царем, на которого поэт хотел повлиять в интересах народа, от сексуальной распущенности Пушкин переходит к размеренной семейной жизни в браке с Натальей Гончаровой.

Одним словом, мы явственно видим глубокую личностную трансформацию поэта и, по-видимому, причина этой трансформации связана, прежде всего, с облагораживающим влиянием собственного творчества. По сути, во второй, «праведной и духовной» (по словам В.М. Розина) половине жизни поэт стремился преодолеть тот диссонанс, которым была отмечена его юность и ранняя молодость – диссонанс между аморальным образом жизни и высокодуховным содержанием творчества.

Можно сказать, что на первом этапе жизни, характеризующемся заметным эгоцентризмом поэта, его стремлением к наслаждениям и удовлетворению сексуальных потребностей, Пушкин как бы подтверждает правоту Фрейда, полагавшего, что художник движим именно эротическими и честолюбивыми мотивами. Но вот на втором жизненном этапе судьба Пушкина с большей правотой объясняется уже гуманистической психологией: мы видим, как углубляется и расширяется «пространство любви» поэта, как все больше его начинают интересовать судьбы не отдельных людей, а будущее Родины, всего народа, а любовь к отдельным женщинам уступает место любви вообще, нацеленной на Женственность и Красоту как таковые, видим, как постепенно эротическое вожделение преодолевается эротическим восхищением, наполняющим поздние стихи поэта.

Следует подчеркнуть, что любовь к миру как неотъемлемая черта художников сходна с той любовью, которую психологи-гуманисты назвали «бытийной любовью». А. Маслоу характеризует такую любовь как «невмешивающуюся и нетребующую, способную восхищаться своим объектом просто так, т.е. без каких-либо проектов или расчетов эгоистического характера»[57]. В одной из своих работ я показал, что именно такой любовью была наполнена жизнь древнегреческой поэтессы Сафо, поэзия и жизнь которой отличалась всеми признаками бытийной любви: искренностью, любовью ко всему миру (а не к отдельным людям, вещам, явлениям), отсутствием ревности, цельностью (любовью ко всему существу любимого, а не к частным его сторонам, будь то душа или тело, те или иные черты характера или особенности внешнего облика) и др.[58] Полагаю, что и большинству других выдающихся художников присуща такая любовь, хотя, по-видимому, не все могут подняться до полного воплощения бытийной любви в своей жизни, а некоторые могут даже не осознавать, что им присуще такое чувство.

По моему убеждению, хотя бытийная любовь в жизни творцов искусства выступает часто не как достигнутая реальность, а скорее как цель, к которой они движутся (порой, не всегда это понимая и часто окольными путями!), без культивирования такой любви художнику грозит утрата значимых профессиональных качеств, например, проницательности, наблюдательности, умения видеть необычное в обычном, поскольку, как подчеркивает Маслоу, «человек, испытывающий бытийную любовь, заметит детали, которые упустит тот, кто испытывает дефицитарную любовь или вообще не любит»[59].

Действительно, произведения выдающихся художников обычно дышат любовью, наполнены до краев любовью к своим героям, вместе с которыми художник живет и переживает, страдает и радуется, вместе с ними льет слезы[60] или прыгает до потолка. Причем, любовь может адресоваться как вымышленным героям, например, персонажам литературных произведений, так и вполне реальным людям – таковы, в частности, модели-возлюбленные художника В.Э. Борисова-Мусатова, среди которых и его невеста (позднее – жена), и сестра, и просто подруги; также объектами любовного восхищения художника могут становиться животные и растения, небо и звезды, долины и горы, народ и Отчизна, одним словом, весь окружающий мир, но взятый не абстрактно, а предельно конкретно – вот эта «белая береза за моим окном», принакрывшаяся «снегом, точно серебром», или вот эта несчастная «сука», что ощенила «рыжих семерых щенят», или, наконец, вот эта дремлющая «взрытая дорога», которой сегодня вдруг «примечталось, что совсем-совсем немного ждать зимы седой осталось»[61].

Любовная проницательность художников заходит порой настолько далеко, что некоторые из них могут не просто увидеть прекрасное в обычном, но также и прекрасное в некрасивом, и не только увидеть, но и показать. Примечательно в этом отношении творчество живописца В.Э. Борисова-Мусатова (1870-1905), современники которого подчеркивали, что большинство его моделей некрасивы, однако, он умеет их изобразить так, в таких позах и жестах, в таких нарядах и антураже, что их некрасивость преобразуется в чистейшую Красоту в духе философии Вечной Женственности Владимира Соловьева[62].

В связи с вышеизложенным, трудно согласиться с мнением О.А. Кривцуна, что в жизни многих художников существует трагический конфликт любви и творчества, поскольку художнику приходится выбирать либо одно, либо другое, ибо «любовь требует такой же тотальности и самоотдачи, как и творчество». «Художник, -- заключает О.А. Кривцун, -- желающий сохранить себя как творца, нуждается не столько в любви, сколько во влюбленности»[63].

Действительно, опыт многих художников показывает, что сильные чувства обычно препятствуют творческому процессу, «момент апогея переживания действует на творческую способность, как правило, разрушительно», потому «необходимо дать переживанию немного остыть, чтобы затем увидеть его со стороны и найти максимально выразительные краски для воссоздания его художественной заразительности»[64]. Однако, так бывает, во-первых, далеко не всегда, нередко гениальные строки (мелодии, звуки, образы и пр.) не только приходят на пике переживания, но и могут быть зафиксированы. Другое дело, что на одном переживании далеко не уедешь, и оно должно дополняться работой по доводке произведения до состояния гармонии и целостности. Интересен в этом отношении фильм «Влюбленный Шекспир» (реж. Джон Мэдден, 1998), демонстрирующий как раз ту точку зрения, что гениальные произведения вполне могут создаваться в состоянии предельной влюбленности творца. В этом фильме Шекспир (исп. роли – Джозеф Файнс), находясь в творческом застое, как раз и ищет любовь, чтобы вызвать вдохновение и начать творить, и когда любовь в лице прекрасной Виолы (исп. роли – Гвинет Пэлтроу) приходит к нему, то тогда и рождается на свет трагедия «Ромео и Джульетта».

Разумеется, фильм вряд ли совпадает с тем реальным творческим процессом, который лежал в основе названного произведения английского драматурга, но, тем не менее, многие произведения многих художников создавались в период апогея любви. Стоит хотя бы указать на любовь Сальвадора Дали и Галы (Елены Дьяконовой), Михаила Булгакова и его жены Елены Сергеевны, Виктора Борисова-Мусатова и Елены Владимировны Александровой[65], наконец, стоит вспомнить, что самый плодотворный период в творчестве Пушкина – «Болдинская осень», -- пришелся как раз на апогей его любви к Наталье Гончаровой.

Другое дело, что нередко счастливая любовь оказывается менее полезной для творчества, чем любовь неразделенная, что подробно обосновал в своей концепции творчества З. Фрейд, используя понятие «сублимации». Однако и тут нет универсального закона. Например, свою лучшую картину «Водоем» В.Э. Борисов-Мусатов написал именно в тот период, когда после многолетней платонической дружбы его возлюбленная, коллега и соратница по живописному цеху Е.В. Александрова, наконец, ответила ему взаимностью и согласилась выйти за него замуж[66].

Другой особенностью психологии художника, детерминируемой постоянной погруженностью в состояние любви к миру, является, на мой взгляд, повышенная потребность в «сильных впечатлениях», способность к «пиковым переживаниям», которые А. Маслоу охарактеризовал как «наилучшие моменты человеческого существования, самые счастливые моменты жизни, переживания экстаза, восторга, блаженства, величайшей радости», во время которых «мир выглядит более честным и откровенным, более истинным, более прекрасным, чем в другое время»[67].

Одно из самых поэтичных переживаний такого рода описал русский философ С.Н. Булгаков в книге «Свет невечерний»[68]. Но если Булгакова это переживание красоты природы побудило окончательно сменить атеизм на веру в Бога – Творца всей этой Красоты, то в жизни художника такие переживания встречаются чаще и не всегда отличаются столь мощной энергией, как это случилось с русским философом. Если бы после каждого пикового переживания художник испытывал бы душевный переворот, смену ценностных ориентиров, то тогда бы его, конечно, надолго не хватило – он попросту бы «сгорел» от столь мощных эмоций (увы, но именно это порой происходит с художниками; например, известно, что «немецкие художники-романтики начала XIX в. редко жили дольше 40 лет»[69]).

Специфику пиковых переживаний художника прекрасно описал современный английский писатель Джон Фаулз. Как и С.Н. Булгаков, он был очарован величием и красотой природы (но не Кавказа, а Греции), однако чувства его хотя и были глубоки и наполнены «смыслом существования», но не обладали большой силой. «Такие озарения -- отмечает Фаулз, -- длятся очень недолго, исчезают почти в тот же миг, как появляются. Часто мы даже не можем их узнать. Однако, если узнать их удается, что-то в них, несмотря на их недолговечность, есть вечное, остающееся в нас навсегда»[70].

Однако такие переживания и лежат, как правило, в основе идеи, замысла того или иного произведения. Тот же Фаулз отмечает, что «встреча» на греческом острове с заброшенной виллой послужила источником романа «Волхв»: писатель стал размышлять, кто жил на этой вилле, когда и почему она была построена, в результате дальнейшего полета фантазии и родился сюжет «Волхва», а «одна весьма скромная находка» в книжной лавке «зародила» в душе писателя идею другого романа – «Женщины французского лейтенанта»[71].

Главное для художника – правильно опознать и использовать случайное переживание, суметь запустить творческий процесс, заставить фантазию работать, а потом и облечь замысел в эстетически выразительную форму, будь то роман или картина, опера или симфония, новое архитектурное решение или кинематографическая находка.

Наконец, следует также остановиться на значении открытия функциональной асимметрии мозга для понимания художественного творчества и особенностей личности художника. Как отмечалось выше, правое полушарие мозга оперирует образами, связано с интуитивными процессами, миром бессознательного и областью чувств, а потому ясно, что у художников доминирующим должно быть именно правое полушарие, тогда у большинства других людей – левое, отвечающее за логическое, понятийное, языковое мышление.

Интересные особенности работы правого полушария отмечают Р.М. Грановская и И.Я. Березная. «Выключение левого полушария – указывают они, -- приводит к восприятию мира во всей его сложности и конфликтности, что сопровождается подавленностью, страхом и другими отрицательными эмоциями»[72]. Также «правое полушарие «более искренне» и на левой половине лица выражается в большей мере истинное чувство», тогда как левое полушарие отвечает за ложь, в частности, за подавление, сокрытие и симуляцию эмоций. Таким образом, можно предположить, что такие черты художников, как умение видеть сложность мира, чувствительность, развитая интуиция, большая подверженность негативным эмоциям, депрессивность и искренность обусловлены тем, что доминирующим у них является именно правое полушарие мозга.

Подытоживая обзор тех личностных свойств, которые современная психология находит у художников, составим список наиболее важных личностных качеств им присущих:

1) умение сочетать рациональное и иррациональное в творческой деятельности;

2) андрогинность как сочетание в характере достаточно ярко выраженных мужских и женских черт, умение принимать в себе особенности, свойственные представителям противоположного пола, при этом у мужчин-художников женские черты выражены сильнее, чем у среднестатистического мужчины, а у женщин-художников, соответственно, более ярко, чем у большинства женщин, выражены мужские черты;

3) развитая способность к эмпатии, проявляющаяся в умении понимать другого человека, глубоко проникать в его внутренний мир, в способности и потребности жить в вымышленных ролях, сопровождаемая самоидентификацией то с одним, то с другим персонажем;

4) высокий уровень интеллекта, сочетающийся с широким кругозором, склонностью к философским размышлениям, нешаблонным мышлением;

5) личная независимость, умение быть «самим собой», доходящее до нон-конформизма, противопоставления собственной уникальности другим людям, обществу в целом;

6) честность, откровенность, искренность в общении с другими;

7) любовное отношение к миру, к другим людям, животным, природе в целом, умение безоценочно принимать других, безусловно положительно к ним относиться, ничего не требуя взамен, т.е. умение любить бытийно, просто так, умение просто восхищаться красотой мира, не стремясь её собственнически присвоить и эксплуатировать в корыстных целях;

8) постоянный личностный рост как неуклонная борьба со своими недостатками, за самого себя лучшего;

9) постоянная потребность в пиковых переживаниях, способность использовать их энергетический потенциал для создания новых произведений искусства;

10)умение видеть сложность и конфликтность мира, замечать сложное в простом, необычное в обычном, достойное восхищения в посредственном, прекрасное в заурядном, комическое в трагическом, возвышенное в низменном и т.д.;

11)повышенная эмоциональность, подверженность перепадам настроения, депрессивность, доминирование отрицательных эмоций, которые художник стремится преодолевать силой собственного искусства;

12)подключенность к Информационному Полю Вселенной как источнику новых образов и идей, чуткость к «высшим голосам»;

13)осознание своего творческого призвания как высокой миссии нацеленной на утверждение в мире идеалов Добра и Красоты, Истины и Справедливости, Свободы и Любви;

14)быть воспитателем духа времени, оказывать целительное воздействие на души современников и потомков своими произведениями.

Таков идеальный психологический портрет художника, который носит в некоторой степени нормативный характер – показывает не только то, что есть, что присуще реальным творцам, но и то, что должно быть.

Казалось бы, на этом можно было бы и закончить наше обзорное исследование психологии художественной деятельности. Однако, на мой взгляд, следует посвятить отдельный, заключительный параграф двенадцатой из отмеченных выше четырнадцати личностных особенностей художников. Посвятить не только потому, что сама идея Информационного Поля не принята современным естествознанием, хотя с каждым годом появляется все больше ее сторонников как среди мистиков всех мастей, так и среди ученых разных специальностей, но, прежде всего, потому, что эта идея способна стать основой для интеграции, междисциплинарного синтеза разнообразных исследований феномена творчества, способна протянуть нить между естествознанием и психологией искусства и понять то, что ранее представлялось научному разуму непостижимым и мистическим.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: