Основные подходы к проблеме 3 страница

Объем внимания определяют как число простых впечатлений или стимулов, осо­знаваемых ясно и отчетливо. Степень и объем внимания связаны обратной зависимо­стью: увеличение объема воспринимаемых элементов приводит к уменьшению сте­пени внимания, и наоборот.

Изменения общей направленности и объема внимания называют отвлечениями, или сдвигами внимания. Оценки частоты колебаний и сдвигов характеризуют устой­чивость внимания к данному объекту. Сдвиги внимания с одного объекта на другой называют переключениями внимания. Возможность удерживать в сфере внимания одновременно несколько объектов называют распределением внимания. Показате­лями внимания называют количественные характеристики, которые устанавливают­ся в отношении каждого его свойства. С помощью показателей внимания можно опи­сать индивидуальные особенности каждого человека, а также его состояние в данный момент времени

28.История развития проблемы памяти в психологии;

Изучение памяти явилось одним из первых разделов психологической науки, где был применен экспериментальный метод. Еще в 80-х гг. XIX в. немецкий психолог Г. Эббингауз предложил прием, с помощью которого было возможно изучить законы «чистой» памяти, независимые от деятельности мышления. Этот прием - заучивание бессмысленных слогов. В результате он вывел основные кривые заучивания (запоминания) материала и выявил ряд особенностей проявления механизмов ассоциаций.

Так, он установил, что сравнительно простые, но произведшие на человека сильное впечатление события могут запоминаться сразу, прочно и надолго.

В то же время более сложные, но намного более интересные события человек может переживать десятки раз, но в памяти они надолго не остаются. Г. Эббингауз также установил, что при пристальном вниманию к событию бывает достаточно его однократного переживания, чтобы в дальнейшем точно его воспроизвести. Другой вывод состоял в том, что при запоминании длинного ряда лучше воспроизводится материал, находящийся ни концах («эффект края»). Одним из самых важных достижений Г. Эббингауза было открытие закона забывания.

Данный закон был им выведен на основе опытов с запоминанием бессмысленных трехбуквенных слогов. В ходе опытов было установлено, что после первого безошибочного повторения серии таких слогов забывание идет вначале очень быстро. Уже в течение первого часа забывается до 60% полученной информации, а через шесть дней в памяти остается менее 20% от общего числа первоначально выученных слогов.

Другой известный немецкий психолог Г.Э. Мюллер осуществил фундаментальное исследование основных законов закрепления и воспроизведения следов памяти у человека. На первых порах исследование процессов памяти у человека в основном сводилось к изучению специальной сознательной мнемической деятельности, и значительно меньше внимания уделялось анализу естественных механизмов запечатления следов, в одинаковой степени проявляющихся как у человека, так и у животного. Это было связано с широким распространением в психологии интроспективного метода.

Однако с развитием объективного исследования поведения животных область изучения памяти была существенно расширена. Так, и конце XIX - начале XX в. появились исследования американского психолога Э. Торндайка, который впервые сделал предметом изучения формирование навыков у животного.

Помимо теории ассоциаций существовали и другие теории, рассматривающие проблему памяти. Так, на смену ассоциативной теории пришла гештальттеория.

Исходным понятием в данной теории была не ассоциация предметов или явлений, а их изначальная, целостная организация - гештальт. «Гештальт» в периоде на русский язык означает «целое», «структура», «система». Этот термин был предложен представителями направления, возникшего в Германии в первой трети XX в. В рамках этого направления была выдвинута программа изучения психики с точки зрения целости структур (гештальтов), поэтому данное направление в психологической науке стало называться гештальтпсихологией. Основной постулат данного направления гласит, что системная организация целого определяет свойства и функции образующих его частей. Поэтому, исследуя память, сторонники данной теории исходили из того, что и при запоминании и при воспроизведении материал выступает в виде целостной структуры, а не сложившегося на ассоциативной основе случайного набора элементов, как это трактует структурная психология (В. Вундт, Э.Б. Титченер).

Представители бихевиоризма по своим взглядам оказались очень близки кассоционистам. Единственное различие заключалось в том, что бихевиористы подчеркивали роль подкрепления в запоминании материала. Они исходили из утверждения, что для успешного запоминания необходимо подкрепить процесс запоминания каким-либо стимулом.

Заслугой представителей психоанализа является то, что они выявили роль эмоций, мотивов и потребностей в запоминании и забывании. Так, ими было установлено, что наиболее легко в нашей памяти воспроизводятся события, имеющие положительную эмоциональную окраску, и наоборот, негативные события быстро забываются.

Примерно в это же время, т.е. в начале XX в., возникает смысловая теория памяти. Представители этой теории утверждали, что работа соответствующих процессов находится в прямой зависимости от наличия или отсутствия смысловых связей, объединяющих запоминаемый материал в более или менее обширные смысловые структуры. Наиболее яркими представителями данного направления были А. Бине и К. Бюлер, доказавшие, что на первый план при запоминании и воспроизведении выдвигается смысловое содержание материала. Особое место в исследованиях памяти занимает проблема изучения высших произвольных и сознательных форм памяти, позволяющих человеку осознанно применять приемы мнемической деятельности и произвольно обращаться к любым отрезкам своего прошлого.

Впервые систематическое изучение высших форм памяти у детей провел выдающийся психолог Л.С. Выготский, который в конце 1920-х годов приступил к исследованию вопроса о развитии высших форм памяти и показал, что высшие формы памяти являются сложной формой психической деятельности, социальной по своему происхождению. В рамках предложенной Выготским теории происхождения высших психических функций были выделены этапы фило и онтогенетического развития памяти, включая произвольную и непроизвольную, а также непосредственную и опосредованную память. Работы Выготского явились дальнейшим развитием исследований французского ученого П. Жане, который одним из первых стал трактовать память как систему действий, ориентированных на запоминание, переработку и хранение материала. Именно французской психологической школой была доказана социальная обусловленность всех процессов памяти, ее прямая зависимость от практической деятельности человека.

Исследования Л.Л. Смирнова и П.И. Зинченко, проводимые с позиции психологической теории деятельности, позволили раскрыть законы памяти как осмысленной человеческой деятельности, установили зависимость запоминания от поставленной задачи и выделили основные приемы запоминания сложного материала. Например, Смирнов установил, что действия запоминаются лучше, чем мысли, а среди действий, в свою очередь, прочнее запоминаются те, которые связаны с преодолением препятствий.

Несмотря на реальные успехи психологических исследований памяти, физиологический механизм запечатления следов и природа самой памяти полностью не изучены. Философы и психологи конца XIX - начала XX в. ограничивались лишь указанием на то, что память является «общим свойством материи». К 40-м гг. XX в. в отечественной психологии уже сложилось мнение о том, что память - это функция мозга, а физиологической основой памяти является пластичность нервной системы. Пластичность нервной системы выражается в том, что каждый нервно-мозговой процесс оставляет после себя след, изменяющий характер дальнейших процессов и обусловливающий возможность их повторного возникновения, когда раздражитель, действовавший на органы чувств, отсутствует. Пластичность нервной системы проявляется и в отношении психических процессов, что выражается в возникновении связей между процессами. В результате один психический процесс может вызвать другой.

В последние 30 лет были проведены исследования, которые показали, что запечатление, сохранение и воспроизведение следов связаны с глубокими биохимическими процессами, в частности с модификацией РНК, и что следы памяти можно переносить гуморальным, биохимическим путем. Начались интенсивные исследования так называемых процессов «реверберации возбуждения», которые стали рассматриваться как физиологический субстрат памяти. Появилась целая система исследований, в которой внимательно изучался процесс постепенного закрепления (консолидации) следов. Кроме того, появились исследования, в которых была предпринята попытка выделить области мозга, необходимые для сохранения следов, и неврологические механизмы, лежащие в основе запоминания и забывания.

Несмотря на то, что в изучении памяти многие вопросы остаются нерешенными, психология располагает сейчас обширным материалом по этой проблеме. Сегодня существует много подходов к изучению процессов памяти. В целом их можно считать разноуровневыми, ибо существуют теории памяти, изучающие эту сложнейшую систему психической деятельности на психологическом, физиологическом, нейронном и биохимическом уровнях. И чем сложнее изучаемая система памяти, тем, естественно, сложнее теория, пытающаяся найти механизм, лежащий в ее основе.

29.Проблема мышления и речи;

Связанная с сознанием в целом, речь человека включается в определенные взаимоотношения со всеми психическими процессами; но основным и определяющим для речи является ее отношение к мышлению.

Поскольку речь является формой существования мысли, между речью и мышлением существует единство. Но это единство, а не тожество. Равно неправомерны как установление тожества между речью и мышлением, так и представление о речи как только внешней форме мысли.

Поведенческая психология попыталась установить между ними тожество, по существу сведя мышление к речи. Для бихевиориста мысль есть не что иное, как "деятельность речевого аппарата" (Дж.Уотсон). К.С.Лешли в своих опытах попытался обнаружить посредством специальной аппаратуры движения гортани, производящие речевые реакции. Эти речевые реакции совершаются по методу проб и ошибок, они не интеллектуальные операции.

Такое сведение мышления к речи обозначает упразднение не только мышления, но и речи, потому что, сохраняя в речи лишь реакции, оно упраздняет их значение. В действительности речь есть постольку речь, поскольку она имеет осознанное значение. Слова, как наглядные образы, звуковые или зрительные, сами по себе еще не составляют речи. Тем более не составляют речи сами по себе реакции, которые посредством проб и ошибок приводили бы к их продуцированию. Движения, продуцирующие звуки, не являются самостоятельным процессом, который в качестве побочного продукта дает речь. Подбор самих движений, продуцирующих звуки или знаки письменной речи, весь процесс речи определяется и регулируется смысловыми отношениями между значениями слов. Мы иногда ищем и не находим слова или выражения для уже имеющейся и еще словесно не оформленной мысли; мы часто чувствуем, что сказанное нами не выражает того, что мы думаем; мы отбрасываем подвернувшееся нам слово, как неадекватное нашей мысли: идейное содержание нашей мысли регулирует ее словесное выражение. Поэтому речь не есть совокупность реакций, совершающихся по методу проб и ошибок или условных рефлексов: она – интеллектуальная операция. Нельзя свести мышление к речи и установить между ними тожество, потому что речь существует как речь лишь благодаря своему отношению к мышлению.

Но нельзя и отрывать мышление и речь друг от друга. Речь – не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа. Речь, слово служат не только для того, чтобы выразить, вынести во вне, передать другому уже готовую без речи мысль. В речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем. Речь здесь нечто большее, чем внешнее орудие мысли; она включается в самый процесс мышления как форма, связанная с его содержанием. Создавая речевую форму, мышление само формируется. Мышление и речь, не отожествляясь, включаются в единство одного процесса. Мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи и совершается.

В тех случаях, когда мышление совершается в основном не в форме речи в специфическом смысле слова, а в форме образов, эти образы по существу выполняют в мышлении функцию речи, поскольку их чувственное содержание функционирует в мышлении в качестве носителя его смыслового содержания. Вот почему можно сказать, что мышление вообще невозможно без речи: его смысловое содержание всегда имеет чувственного носителя, более или менее переработанного и преображенного его семантическим содержанием. Это не значит, однако, что мысль всегда и сразу появляется в уже готовой речевой форме, доступной для других. Мысль зарождается обычно в виде тенденций, сначала имеющих лишь несколько намечающихся опорных точек, еще не вполне оформившихся. От этой мысли, которая еще больше тенденция и процесс, чем законченное оформившееся образование, переход к мысли, оформленной в слове, совершается в результате часто очень сложной и иногда трудной работы. В процессе речевого оформления мысли работы над речевой формой и над мыслью, которая в ней оформляется, взаимно переходят друг в друга.

В самой мысли в момент ее зарождения в сознании индивида часто переживание ее смысла для данного индивида преобладает над оформленным значением ее объективного значения. Сформулировать свою мысль, т.е. выразить ее через обобщенные безличные значения языка, по существу означает как бы перевести ее в новый план объективного знания и, соотнеся свою индивидуальную личную мысль с фиксированными в языке формами общественной мысли, прийти к осознанию ее объективированного значения.

Как форма и содержание, речь и мышление связаны сложными и часто противоречивыми соотношениями. Речь имеет свою структуру, не совпадающую со структурой мышления: грамматика выражает структуру речи, логика – структуру мышления; они не тожественны. Поскольку в речи отлагаются и запечатлеваются формы мышления той эпохи, когда возникли соответствующие формы речи, эти формы, закрепляясь в речи, неизбежно расходятся с мышлением последующих эпох. Речь архаичнее мысли. Уже в силу этого нельзя непосредственно отожествлять мышление с речью, сохраняющей в себе архаические формы. Речь вообще имеет свою "технику". Эта "техника" речи связана с логикой мысли, но не тожественна с ней.

Наличие единства и отсутствие тожества между мышлением и речью явственно выступают в процессе воспроизведения. Воспроизведение отвлеченных мыслей отливается обычно в словесную форму, которая оказывает, как установлено в ряде исследований, в том числе и проведенных нашими сотрудниками А. Г. Комм и Э.М.Гуревич, значительное, иногда положительное, иногда – при ошибочности первоначального воспроизведения – тормозящее влияние на запоминание мысли. Вместе с тем запоминание мысли, смыслового содержания в значительной мере независимо от словесной формы. Эксперимент показал, что память на мысли прочнее, чем память на слова, и очень часто бывает так, что мысль сохраняется, а словесная форма, в которую она была первоначально облечена, выпадает и заменяется новой. Бывает и обратное – так, что словесная формулировка сохранилась в памяти, а ее смысловое содержание как бы выветрилось; очевидно, речевая словесная форма сама по себе еще не есть мысль, хотя она и может помочь восстановить ее. Эти факты убедительно подтверждают в чисто психологическом плане то положение, что единство мышления и речи не может быть истолковано как их тожество.

Утверждение о несводимости мышления к речи относится не только к внешней, но и к внутренней речи. Встречающееся в литературе отожествление мышления и внутренней речи несостоятельно. Оно, очевидно, исходит из того, что к речи в ее отличие от мышления относится только звуковой, фонетический материал. Поэтому там, где, как это имеет место во внутренней речи, звуковой компонент речи отпадает, в ней не усматривают ничего, помимо мыслительного содержания. Это неправильно, потому что специфичность речи вовсе не сводится к наличию в ней звукового материала. Она заключается прежде всего в ее грамматической – синтаксической и стилистической – структуре, в ее специфической речевой технике. Такую структуру и технику, притом своеобразную, отражающую структуру внешней, громкой речи и вместе с тем отличную от нее, имеет и внутренняя речь. Поэтому и внутренняя речь не сводится к мышлению, и мышление не сводится к ней.

Итак: 1) между речью и мышлением существует не тожество и не разрыв, а единство; это единство диалектическое, включающее различия, заостряющиеся в противоположности; 2) в единстве мышления и речи ведущим является мышление, а не речь, как того хотят формалистические и идеалистические теории, превращающие слово как знак в "производящую причину" мышления; 3) речь и мышление возникают у человека в единстве на основе общественно-трудовой практики.

Единство речи и мышления конкретно осуществляется в различных формах для разных видов речи.

Рубинштейн

30.Принцип детерминизма, перспективы практического приложения;

Принцип детерминизма подразумевает, что все психические явления связаны по закону причинно-следственных отношений, т. е. все, что происходит в нашей душе, имеет какую-то причину, которая может быть выявлена и изучена и которая объясняет, почему возникло именно то, а не иное следствие. В психологии существовало несколько подходов к объяснению возникающих связей.

Еще в Античности ученые впервые заговорили о детерминизме, о существовании всеобщего закона, Логоса, который определяет, что должно произойти с человеком, с природой в целом. Демокрит, который разработал развернутую концепцию детерминизма, писал, что люди выдумали идею случая, чтобы прикрыть незнание дела и неумение управлять.

Позднее, в XVII в., Декарт ввел понятие механического детерминизма, доказывая, что все процессы в психике могут быть объяснены исходя из законов механики. Так появилась идея и о механической природе поведения человека, которое подчиняется закону рефлекса. Механический детерминизм просуществовал почти 200 лет. Его влияние можно увидеть и в теоретических положениях основателя ассоциативной психологии Д. Гартли, который считал, что ассоциации и в малом (психика) и в большом (поведение) кругах формируются и развиваются по законам механики Ньютона. Отголоски механического детерминизма можно найти даже в психологии начала XX в., например в теории энергетизма, которую признавали многие известные психологи, а также в некоторых постулатах бихевиоризма, например в идее о том, что положительное подкрепление усиливает реакцию, а отрицательное ослабляет. Но еще большее влияние на развитие психологии оказал биологический детерминизм, который возник с появлением теории эволюции. В этой теории развитие психики определяется стремлением к адаптации, т. е. все, что происходит в психике, направлено на то, чтобы живое существо как можно лучше приспособилось к тем условиям, в которых оно живет. Тот же закон распространялся на психику человека, и почти все психологические направления принимали этот вид детерминизма за аксиому.

Последний вид детерминизма, который можно назвать психологическим, исходит из того, что развитие психики объясняется и направляется определенной целью. Однако в отличие от понимания цели в Античности, когда она считалась заданной внешней по отношению к человеку силой, в данном случае цель присуща самому содержанию души, психики конкретного живого существа и определяет его стремление к самовыражению и самореализации - в общении, познании, творческой деятельности. Психологический детерминизм также исходит из того, что среда является не просто условием, зоной обитания человека, но культурой, которая несет в себе важнейшие знания, переживания, во многом изменяющие процесс становления личности. Таким образом, культура считается одним из самых значимых факторов, влияющих на развитие психики, помогающих осознанию себя как носителя уникальных духовных ценностей и качеств, а также как члена общества. Психологический детерминизм, кроме того, предполагает, что процессы, происходящие в душе, могут быть направлены не только на приспособление к среде, но и на противостояние ей - в том случае, если среда мешает раскрытию потенциальных способностей данного человека.

31.Проблема диагностики одаренности;

32.Проблемы методов самонаблюдения;

33.Проблемы объективных методов исследования в психологии;

34.Трудности исследования эмоциональной сферы;

35.Проблемы развития личности;

36.Проблема интеллекта и аффекта;

37.Влияние современных технологий на развитие личности;

38.Проблема выражения и понимания эмоций человека;

39.Современное состояние психофизиологической проблемы (возможности создания интерфейса мозг – сознание);

Загадка сознания всегда волновала умы философов. Она остается главным узлом проблемы «мозг и психика». Суть этой проблемы четко выражена И.П. Павловым: «каким образом материя мозга производит субъективное явление» (Павлов 1951, с. 247).

Сознание обладает специфическим и неотъемлемым качеством субъективной реальности (оно обозначается в философии также терминами «ментальное», «феноменальное», «интроспективное», «квалиа»).Это – уникальное Я каждого из нас, с его ощущениями, мыслями, чувствами, желаниями, волей.

Именно объяснение этого качества составляет центральный, наиболее трудный пункт проблемы «сознание и мозг», которая включает существенные философские предпосылки и аспекты, но остается научной по своему содержанию, методам исследования и их результатам. Идеалистические и дуалистические концепции сознания вступают в противоречие с результатами этих исследований, подвергаются основательной критике со стороны материалистически ориентированных ученых и философов. В большой моде у нас всевозможные мистические и лженаучные трактовки сознания. К сожалению, они находят поддержку у представителей так называемой интеллектуальной элиты, что требует решительного противодействия.

Сейчас востребованы такие философские подходы к проблеме «сознание и мозг», которые не ограничиваются метафизическими рассуждениями, а нацелены на решение основных теоретических и методологических вопросов этой проблемы, тесно связаны с развитием научного знания.

Проблема «сознание и мозг» (mind-brain problem) вот уже более полувека находится в центре внимания западной аналитической философии, использование опыта которой в этой области весьма важно.

В последнее время много говорится о технологической сингулярности. Идея, которую продвигает Рэй Курцвейл и компания Google, заключается в существовании некоей точки, после которой технологический прогресс ускорится до такой степени, что станет недоступен пониманию. Это будет сопровождаться киборгизацией, загрузкой сознания, достижением физического бессмертия и прочими побочными эффектами.
Ключевым условием для технологической сингулярности является создание искусственного интеллекта общего назначения, который превосходит по своему уровню человеческий интеллект. Однако, некоторые учёные оспаривают идею технологической сингулярности, в том числе возможность создания столь мощного ИИ.
К числу скептиков относится весьма авторитетный нейробиолог, автор нескольких инновационных работ по машинно-мозговым интерфейсам Мигель Николелис (Miguel Nicolelis).
По мнению Николелиса, люди никогда не смогут смоделировать в кремнии человеческий мозг: «Мозг не вычисляем и ни один инженер не сможет смоделировать его», — уверен учёный.Мигель Николелис убеждён, что загрузка сознания тоже никогда не будет возможна, хотя «есть много людей, которые продают идею, что вы можете имитировать мозг с помощью компьютера», сказал он в своём выступлении на ежегодной конференции Американской ассоциации содействия развитию науки в феврале 2013 года.
Споры на этот счёт продолжаются уже несколько десятилетий. Сторонники сингулярности считают, что если создать достаточно точную модель человеческого мозга и обеспечить её достаточно большой вычислительной мощностью, то можно создать ИИ. Сам Рэй Курцвейл в своей новой книге «Как создать разум» пишет, что «тот факт, что мозг содержит многие миллиарды клеток и триллионы связей, не обязательно означает сложность базового метода его работы».

Николедис уверен в обратном. Ему кажется, что базовые алгормитмы работы мозга основаны на непредсказуемых, нелинейных взаимоотношениях между миллиардами клеток. В этом смысле нейробиолог сравнивает сознание с фондовым рынком, движение которого тоже невозможно предсказать из-за его нелинейной хаотической природы. Так что, «даже если объединить все компьютерные микросхемы в мире, вы не сможете создать сознание».

Вместо создания ИИ эволюция человечества как вида будет связана с ассимиляцией механизмов, считает Николедис. Например, одна из последних его научных работ демонстрирует работу мозговых имплантатов, благодаря которым крысы воспринимают инфракрасный свет. Это важное исследование, потому что впервые удалось распространить сенсорную систему млекопитающего на новые области. За счёт внедрения кибернетических элементов можно расширять возможности человеческого тела. В мозг не только возможность воспринимать инфракрасный свет, но и более полезные компьютерные интерфейсы.

Николедис говорит, что человеческий мозг от природы способен тренироваться и расширять восприятие на окружающие инструменты: «Например, талантливый баскетболист может воспринимать мяч как расширение самого себя», так же как и талантливый мастер в любой области воспринимает инструменты как расширение своего тела, а профессиональный гонщик так же органично «чувствует» автомобиль. То есть расширение сенсорной системы — это естественная способность мозга, и Николедис уверен, что мозговые имплантанты для восприятия рентгеновского излучения, радиации, управления механизмами, навигации в виртуальном пространстве с помощью мыслей — всё это будет органично восприниматься мозгом как работа с нативными объектами.
Несмотря на появление сотен мозговых имплантантов разной функциональности, мы никогда так и не сможем избавиться от органической основы, пессимистично заключает нейробиолог.

ссылка на оригинал статьи http://habrahabr.ru/post/184544/

40.Онтология человеческой жизни.

Анализ отношения человека к миру должен идти сначала не в плане психологиче­ском и субъективно-этическом, а в онтологическом, что и предполагает раскры­тие способа существования человека в мире. И только затем может быть осущест­влен перевод этого онтологического плана в этический. С одной стороны, отно­шение человека к миру — это отношение к нему как к бесконечности, которая включает в себя человека, может его поглотить и подавить, обусловливает всю его жизнь, и, с другой стороны, отношение к миру как к объекту, в который человек может проникнуть познанием и переделать действием. Наличие сознания и дей­ствия есть фундаментальная характеристика человеческого способа существова­ния в мире. Здесь выступает и включенность человека в цепь причин и следствий, зависимость человека от условий жизни и их зависимость от его деятельности. Своеобразное отношение человека к миру связано с наличием у него сознания. Человек выступает как часть бытия, сущего, осознающая в принципе все бытие. Это капитальный факт в структуре сущего, в его общей характеристике: осознаю­щий — значит как-то охватывающий все бытие, созерцанием его постигающий, в него проникающий, часть, охватывающая целое. В этом своеобразие человека и его место и роль во Вселенной, включающей человека.

Человек включен в бытие своими действиями, преобразующими наличное бы­тие. Этот процесс — непрерывная серия цепных взрывных реакций: каждая дан­ность — наличное бытие — взрывается очередным действием, порождающим новую данность нового наличного бытия, которое взрывается следующим дейст­вием человека. Большие взрывы — революции, после которых наступает относи­тельная стабилизация, — снова переходят в новые действия, взрывающие или преобразующие данную ситуацию, окружающую человека. Эти действия порож­дены как ситуацией самой по себе, так и соотношением с потребностями челове­ка. Значит, в человеке, включенном в ситуацию, есть что-то, что выводит его за пределы ситуации, в которую он включен. Ситуация — это лишь один из компо­нентов, детерминирующих его действия. Всякая ситуация по самому существу своему проблемна. Отсюда — постоянный выход человека за пределы ситуации, а сама ситуация есть становление. Становление или становящееся соотнесено с тем внутренним в человеке, что, в свою очередь, соотносится с чем-то внешним по отношению к ситуации, выходящим и выводящим за ее пределы; это внешнее по отношению к ситуации связано с внутренним по отношению к человеку. Созна­ние человека предполагает, что человек отделяет себя от окружающего (природы, мира) и связывает, соотносит себя с ним. Из этого вытекают важнейшие особен­ности человеческого бытия. Неразрывная соотнесенность человека с миром и обо­собленность от него осуществляется не только в познании, но и в бытии.

У многих возникнет недоуменный вопрос - А может ли онтология помочь психологии в практическом изучении смысла жизни конкретного человека? Ведь онтология изучает абстрактные сущее и сущность. Далее я постараюсь показать, что:

А) предметом онтологии является сущность любых объектов и процессов, в т.ч. и сущность человеческой жизни - жизни абстрактной и конкретной; и что самое общее определение смысла жизни связано с понятием ее сущности;

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: