Письмо П.И.Чайковского к С. И. ТАНЕЕВУ

Милый Серёжа!

С величайшим интересом и удовольствием прочёл письмо Ваше. В ответ на него мне следовало бы теперь же послать Вам обстоятельную критику Вашей партитуры, но я откладываю это на несколько дней. Я получил её недели две тому назад, как раз в то время, когда начал писать скрипичный концерт, который теперь тороплюсь окончить, чтобы к моему отъезду, который состоится на будущей неделе, он был вполне готов. Я несколько раз уже играл Вашу симфонию, но не решаюсь ещё высказать Вам решительное мнение о ней. Как только сбуду с плеч концерт, то исключительно предамся ей и тогда напишу Вам подробно моё мнение.

Напрасно Вы предполагали, что в Вашем отзыве о моей 4-ой симфонии есть что-нибудь резкое. Это просто откровенное Ваше мнение, и я Вам очень благодарен за сообщение его. Я нуждаюсь именно в мнении, а не в дифирамбе. Тем не менее многое в нём меня очень удивило. Я решительно не понимаю, что Вы называете балетной музыкой и почему Вы не можете с ней примириться? Подразумеваете ли Вы под балетной музыкой всякую весёлую и с плясовым ритмом мелодию? Но в таком случае Вы не должны мириться и с большинством симфоний Бетховена, в которых таковые на каждом шагу встречаются. Хотите ли Вы сказать, что трио в моём Скерцо написано в стиле Минкуса, Гербера и Пуньи? Но этого, мне кажется, оно не заслуживает. Вообще же я решительно не понимаю, каким образом в выражении балетная музыка может заключаться что-либо порицательное! Ведь балетная музыка не всегда же дурна; бывает и хорошая (укажу на «Silvia» Leo Delibes'а). А когда она хорошая, то не всё ли равно, танцует ли под неё Собещанская, или не танцует? Мне остаётся, следовательно, предположить, что не нравящиеся Вам балетные места симфонии не нравятся Вам не потому, что они балетные, а потому, что они плохи. Вы, может быть, совершенно правы,—но я всё-таки не постигаю, почему в симфонии не может эпизодически появиться плясовая мелодия, хотя бы и с преднамеренным оттенком площадного, грубого комизма. Я опять ссылаюсь на Бетховена, который не раз прибегал к этому эффекту. Затем я ещё прибавлю, что напрасно ломаю себе голову, чтобы понять, чтó Вы нашли балетного в средней части andante. Это для меня чистая загадка. Что касается Вашего замечания, что моя симфония программна, то я с этим вполне согласен. Я не вижу только, почему Вы считаете это недостатком. Я боюсь противуположного, т. е. я не хотел бы, что[б] из-под моего пера являлись симфонические произведения, ничего не выражающие и состоящие из пустой игры в аккорды, ритмы и модуляции. Симфония моя, разумеется, программна, но программа эта такова, что формулировать её словами нет никакой возможности. Это возбудило бы насмешки и показалось бы комично. Но не этим ли и должна быть симфония, т. е. самая лирическая из всех музыкальных форм? Не должна ли она выражать всё то, для чего нет слов, но что просится из души и что хочет быть высказано? Впрочем, я признаюсь Вам: я в своей наивности воображал, что мысль этой симфонии очень понятна, что в общих чертах смысл её доступен и без программы. И, пожалуйста, не думайте, что я хочу порисоваться перед Вами глубиной чувств и величием мыслей, недоступных слову. Никакой новой мысли я и не стремился высказать. В сущности, моя симфония есть подражание пятой бетховенской; т. е. я подражал не музыкальным его мыслям, но основной идее. Как Вы думаете, есть программа в 5-ой симфонии? Не только есть, но тут и спору быть не может относительно того, чтó она стремится выразить. Приблизительно то же лежит в основании моей симфонии, и если Вы меня не поняли, то из этого следует только, что я не Бетховен, в чём я никогда и не сомневался. Ещё я прибавлю, что нет ни одной строчки в этой симфонии, т. е. в моей, которая бы не была мной прочувствована и не служила бы отголоском искренних движений души. Исключение составляет разве середина первой части, в которой есть натяжки, швы, подклейки, словом, деланность. Я знаю, что Вы смеётесь, читая эти строки. Ведь Вы скептик и насмешник. Вы, кажется, несмотря на свою любовь к музыке, не верите, что можно сочинять в силу внутренней потребности высказаться. Но подождите. Придёт и Ваш черёд. И Вы когда-нибудь, и, может быть скоро, начнёте писать не потому, что от Вас этого требуют другие, а потому, что Вы сами этого захотите. И только тогда на роскошную почву Вашего таланта (я выражаюсь несколько велеречиво, но верно) падут семена, из которых вырастут великолепные плоды. А покамест Ваша почва ожидает сеятеля. Впрочем, я об этом буду писать Вам в следующем письме. Чудные есть подробности в Вашей партитуре, но недостаёт... впрочем, я опять забегаю вперёд. Хочу в следующем письме говорить исключительно про Вас.

Очень мне было интересно узнать мнения про «Франческу». Кюи не сам выдумал, что первая тема похожа на русскую песнь. Это я ему сказал в прошлом году. Не скажи я этого,—он бы и не заметил. Замечание, что я писал под впечатлением «Нибелунгов», очень верно. Я это сам чувствовал во время работы. Если я не ошибаюсь, это особенно заметно в интродукции. Не странно ли, что я подчинился влиянию художественного произведения, которое мне в общем весьма антипатично?

Многое переменилось во мне с тех пор, как я Вам написал, что не надеюсь больше заниматься сочинительством. Бес авторства неожиданным образом обуял меня сильнее, чем когда-либо.

Пожалуйста, Серёжа, не усматривайте в моём заступничестве за симфонию маленькое неудовольствие. Я, конечно, желал бы, чтоб всё, что я пишу, Вам нравилось, но я вполне доволен тем сочувствием, которое Вы мне всегда выражали. Вы не поверите, как меня радует, что «Онегин» Вам нравится. Я очень, очень дорожу Вашим мнением. И чем Вы откровеннее будете высказывать его, тем оно будет более ценно. Итак, благодарю Вас от всей души, и, пожалуйста, не бойтесь резкости. Мне нужно от Вас именно резко выраженной правды, благоприятной или неблагоприятной—это всё равно.

Ваш П. Чайковский

Вашим и Масловым шлю поклоны.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: