Подверженность ошибкам

Я разрабатывал мою философию на протяжении многих лет и сейчас должен сказать несколько слов о проблемах, с которыми сталкивался, а также о заключениях, к которым пришел.

Выше я не говорил достаточно четко о наличии связи между подверженностью ошибкам и рефлексивностью. Люди — это участники, а не наблюдатели, и получаемо­го ими знания недостаточно для того, чтобы эффективно управлять их действиями. Они не могут основывать свое решение на одном лишь знании. И это состояние я называю «подверженность ошибкам». Если бы не было подверженно­сти ошибкам, то не было бы и рефлексивности: если бы люди могли основывать свои действия на знании, то элемент нео­пределенности, характеризующий рефлексивные ситуации, попросту бы не существовал — однако подверженность ошибкам относится не только к рефлексивным ситуациям. Другими словами, подверженность ошибкам — более об­щий случай, а рефлексивность — частное проявление.

Понимание людей стабильно несовершенно, так как они являются частью реальности, а часть не в состоянии понять целое. Называя наше понимание несовершенным, я имею в виду, что оно неполное и во многом искаженное. Человече­ский мозг не может воспринимать реальность напрямую, он делает это через получаемую из мира информацию. Способ­ность мозга перерабатывать информацию ограниченна, в то время как объем информации практически безграничен. Мозг вынужден ограничивать поток входящей информа­ции с помощью различных техник: обобщений, упрощений, метафор, привычек, ритуалов и так далее. Все эти техники искажают информацию, а следовательно, еще сильнее иска­жают реальность и усложняют задачу ее понимания.

Для того чтобы получить знание, требуется отделить мысли от объекта размышления: факты должны быть неза­висимы от относящихся к ним заявлений. Такую операцию крайне сложно произвести, если вы сами являетесь частью того, что пытаетесь понять. Необходимо занять позицию отстраненного наблюдателя. И хотя человеческий мозг спо­собен проделать фантастическую работу для того, чтобы достичь такого состояния, он не в силах перестать быть ча­стью ситуации, которую старается понять.

За последние пятьдесят лет с момента начала развития моей теории когнитивная наука шагнула далеко вперед в объяснении принципов функционирования человеческого мозга. Я хотел бы остановиться на двух важных выводах, по­тому что они помогут в дальнейшем понять, что такое под­верженность ошибкам. Первый вывод заключается в том, что человеческое сознание возникло не так давно и пред­ставляет собой следующую ступень развития мозга живот­ного (в соответствии с теорией Джорджа Лакоффа). Второй заключается в том, что разум и эмоции неразделимы (как известно из работ Антонио Дамазио). Оба этих вывода на­ходят свое выражение в языке. Большинство используемых нами метафор связаны с базисными животными функция­ми — видением или движением — и несут эмоциональную окраску. «Вверх» и «вперед» считаются относительно хоро­шими, «вниз» и «назад» — относительно плохими; «ясное» и «яркое» считаются хорошими, «темное» и «мутное» — плохими. Наш обыденный язык дает неточную и эмоцио­нально окрашенную картину мира, однако уникальным об­разом описывает свойства, необходимые для постоянного процесса принятия решений. Логика и математика более точны и объективны, но их применение в обычной жизни крайне ограниченно. Идеи, выраженные в обыденном язы­ке, не отражают сути реальности, с которой люди постоян­но взаимодействуют на протяжении всей своей жизни. Они лишь усиливают ее сложность.

Рефлексивность

Проанализировав связь между мышлением и реальностью при помощи двух разнонаправленных и взаимосвязанных функций, я пришел к концепции рефлексивности.

Между тем определить и объяснить, что такое рефлек­сивность, оказалось невероятно трудно. Я провел различие между мышлением и реальностью, однако пытался в то же время сказать, что мышление является частью реальности. Я понял, что говорю лишь о двусторонней связи между по­ложением вещей и мышлением участников. Таким образом, практически вне рассмотрения осталась двусторонняя связь между мышлением различных участников. Чтобы принять эту связь во внимание, мне пришлось определить различие между объективными и субъективными аспектами реально­сти. Под объективными аспектами я понимаю ход событий, а под субъективными — мышление участников. Объективный аспект может быть только один, а количество субъективных аспектов равно количеству участников. Прямые межличност­ные контакты между участниками более рефлексивные, чем взаимодействие между восприятием и событиями, ведь для того, чтобы события произошли, требуется время.

Определив различие между объективными и субъектив­ными аспектами, мы должны определить различие между рефлексивными процессами и рефлексивными утверждени­ями. Рефлексивные утверждения относятся к области пря­мых межличностных связей, а эти связи будут, скорее всего, более рефлексивными, чем ход событий или положение дел.

Рассмотрим утверждение, связанное с чем-то объектив­ным, например: «Идет дождь». Это утверждение либо вер­ное, либо неверное, вместе с тем оно не является рефлек­сивным. Напротив, утверждение «Ты мой враг» может быть правдой или ложью — в зависимости от вашей реакции, но это утверждение рефлексивное. Рефлексивные утверждения напоминают утверждения, соотнесенные с самими собой, однако в них неопределенность проявляется не в значении, а в том, какое влияние они оказывают. Наиболее известным примером самосоотнесения служит парадокс лжеца, сфор­мулированный Эпименидом: «Критяне всегда лгут». Если это утверждение истинно, то критский философ не лгал, а следовательно, его утверждение ложно. Это утверждение амбивалентно, само по себе оно никак не связано с тем эф­фектом, которое оказывает. В то время как истинная цен­ность утверждения «Ты мой враг» зависит от вашей реак­ции на него.

В случае рефлексивных процессов неопределенность предполагает недостаточную связь между объективными и субъективными аспектами ситуации. Ситуация может быть рефлексивной, даже если действие когнитивных и манипулятивных функций происходит последовательно, а не одновременно. Процесс развивается во времени, однако все равно считается рефлексивным, потому что к моменту его окончания ни мышление участников, ни состояние дел не сохраняется таким, каким было в начале процесса. Возни­кающие изменения связаны с неправильным видением или ошибочными предположениями участников, а также эле­ментом неопределенности, присущим самому ходу собы­тий. Это делает ситуацию непредсказуемой с точки зрения законов науки.

Рефлексивность лучше всего демонстрировать и изучать на примере финансовых рынков: предполагается, что они управляются именно научными законами. Наука в других областях продвинулась не так далеко. Даже на финансовых рынках рефлексивные процессы возникают лишь время от времени. Представляется, что в целом рынки следуют опре­деленным статистическим правилам, но время от времени эти правила нарушаются. Таким образом, мы можем раз­делить ситуации «шума», то есть ежедневных достаточно предсказуемых событий, и непредсказуемые рефлексивные ситуации. Последние гораздо более важные — они меняют ход истории. Это предположение заставило меня утверж­дать, что значимые для истории процессы отличаются от повседневной жизни мерой присущей им рефлексивности. Но это утверждение ложно. Существует огромное количе­ство исторически значимых событий, не являющихся реф­лексивными, например землетрясения. А значит, различие между «шумом» и рефлексивностью превращается в некую тавтологию: рефлексивные события по определению не оставляют прежними ни объективные, ни субъективные аспекты реальности.

В наши дни прогресс когнитивной науки и языкознания несколько дополнил концепцию рефлексивности. Рефлек­сивность проводит разделение лишь между двумя функци­ями: когнитивной и манипулятивной. Эта классификация представляется достаточно грубой, особенно если сравнить ее с недавними исследованиями в области мыслительной деятельности и языка, учитывающими огромное количе­ство нюансов и деталей. Тем не менее концепция рефлек­сивности попрежнему важна. Как и раньше, она указывает на искажения, которые допускают философы и ученые, из­учающие окружающий мир. Они в основном сосредоточе­ны на когнитивной функции, и до тех пор, пока манипулятивная функция не вмешивается в процесс познания, они предпочитают ее игнорировать или сознательно исключать при исследовании. Лучшим примером этому служит тео­рия экономики. Теория совершенной конкуренции была выстроена на предположении о совершенном знании. Когда это утверждение показало свою несостоятельность, эконо­мисты стали использовать более изощренные аргументы для защиты своей идеи фикс от надоедливой рефлексив­ности. Вследствие этого предположение о совершенном знании превратилось в теорию рациональных ожиданий — выдуманный мир, не имеющий никакого отношения к ре­альности. Подробнее об этом мы поговорим в следующей главе.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: