Материалы для индивидуальной работы

Практическое занятие №1 по «Психологии развития» для ИЯZ-2

Глазырина Л.Г.

Задание 1. В материалах для индивидуальной работы приведены фрагменты текстов, описывающие поведение ребенка младшего школьного возраста (И.Ушаков, А.И. Куприн, В. Крапивин, Л.И. Божович, Л.А. Венгер и А.Л. Венгер). Ознакомьтесь с ними и поразмышляйте в ракурсе следующих вопросов:

· Какова симптоматика кризиса 6-7 лет и его психологическая природа? Какие особенности проявления кризиса 6-7 лет с точки зрения концепций Л.С. Выготского, К.Н. Поливановой и Л.И. Божович проявляются в текстах? Приведите примеры из текстов.

· Что является основой изменения психологических функций игры в младшем школьном возрасте? Как позиция дошкольника переносится в школу? В чем это проявляется?

· Каковы основные составляющие школьной готовности? По каким проявлениям в поведении ребенка можно говорить о школьной (не)готовности? Приведите примеры из текстов.

· Какие новообразования кризиса 6-7 лет и сензитивного периода проявляются в описаниях поведения детей в текстах? Для развития каких психических функций младший школьный возраст является сенситивным периодом? Приведите примеры из текстов, теоретически обосновывая, стою точку зрения.

Материалы для индивидуальной работы

И. Ушаков. Записки неинтересного человека - Борьба со страхом // http://www.proza.ru/avtor/igorushakov

Откуда появляется у ребенка это непреодолимое желание подергать себя за нервы, побороть свой физиологический или «предрассудочный» страх? Или, может, у мальчишек моего поколения это было связано с войной?

Когда мне было 6 лет, мы жили в эвакуации в Свердловске в Студгородке около сортировочной станции. У нас была команда не то чтобы сорванцов, но независимых безнадзорных дошколят (в школу тогда брали с 8 лет). Мы с друзьями (правда, все были чуть старше, так, на год – на два) испытывали себя следующим образом: каждый должен был лечь между рельсами и ждать, когда над тобой проедет паровоз обычно с двумя-тремя прицепленными товарными вагонами. Нужно сказать, что это было очень и очень страшно, хотя находились смельчаки, повторявшие этот трюк несколько раз.

Со мной, как всегда, приключился курьёз. Не отставать же от всех – и я тоже лег на живот, весь прямо-таки вжался в землю, закрыл затылок ладонями и затих. До сих пор помню «предсмертный» запах земли между шпалами – смесь мазута и мочи... Лежу-лежу... Прошла вечность... Сердце стучит аж в пятках...

Вдруг что-то касается моего плеча. Я замираю совсем... Но оказывается, это подошел дружок, сказать, чтобы я вставал: паровоз пошел не по той ветке в этой сложной паутине сортировочной станции!

Мне «зачли» мой «подвиг», поскольку главным было решиться, а не пролежать. (Это как в зубном кабинете: сел в кресло, а страшно или не страшно – уже не важно, сидишь с раскрытым ртом до конца!) Сознаюсь, что больше я себя так не испытывал, а поездов начал бояться!

Я боюсь высоты. Но ведь тогда ж в те, же 6-7 лет непременно нужно было залезть по железной лестнице до конца трубы котельной. Она казалась страшно высокой (хотя была, может, высотой всего с 5-этажный дом). Чтобы чувствовать «страховку» я лазил спиной к трубе и лицом наружу. Я, дурила, не понимал, что от этого было еще страшней: я же смотрел наружу и ощущал всю эту неумолимую высоту. Ноги были ватные, но нужно было лезть! А ведь и ступеньки то тогда были громадными...

А внизу стояли и глазели дружбаны, приходилось еще с замирающим сердцем помахать им одной рукой – вот, мол, я какой! Думаю, что каждый из них с замиранием сердца дожидался своей очереди показать свою «храбрость».

Если бы кто из моих детей повторил то же – высек бы, как сидорова козла!

Но вот уже 10-летним, после своего падения с дерева, когда я едва не расшибся насмерть, я решил бороться со страхом высоты: вставал на балконе с внешней стороны, т.е. спиной к улице и отклонялся, держась за перила. У меня и сейчас мурашки бегут по спине от одного воспоминания... Ну, а это зачем было нужно? Ведь от страха высоты я не излечился. Нет, мальчишек в детстве нужно хорошенько сечь, чтобы они во время набирались уму-разуму!

В том же Свердловске мы с пацанами ходили с закатом солнца на кладбище поесть малины! Я всегда боялся темноты, в детстве меня мучили кошмары со всякими чудищами. А на кладбище, среди могил чудилась такая чертовщина! Да еще кто-нибудь пошутит и завоет диким голосом... Зачем нужно было себя истязать?

Главное, что все зря: я и сейчас боюсь высоты, темноты, одиночества, замкнутого пространства, воды, леса, пещер... Ну, может, не боюсь в прямом смысле этого слова, но уж неприятное чувство всегда присутствует. Бр-р-р-р...

А. И. Куприн На переломе (Кадеты). Собрание сочинений в 9 томах. Том 3. М.: Худ. литература, 1971.

С поступления Буланина в гимназию прошло уже шесть дней. Настала суббота. Этого дня Буланин дожидался с нетерпением, потому что по субботам, после уроков, воспитанники отпускались домой до восьми с половиной часов вечера воскресенья. Показаться дома в мундире с золотыми галунами и в кепи, надетом набекрень, отдавать на улице честь офицерам и видеть, как они в ответ, точно знакомому, будут прикладывать руку к козырьку, вызвать удивленно-почтительные взгляды сестер и младшего брата - все эти удовольствия казались такими заманчивыми, что предвкушение их даже несколько стушевывало, оттирало на задний план предстоящее свидание с матерью.

Шестой урок в этот день был настоящей пыткой для новичков. Они совершенно не могли усидеть на месте, поминутно вертелись и то и дело со страстным ожиданием оглядывались на дверь. Глаза взволнованно блестели, пальцы одной руки нервно мяли пальцы другой, ноги под столом выбивали нетерпеливую дробь. Общее волнение до такой степени сообщилось Буланину, что он так же как и другие, суетливо болтал ногами, тискал ладонями лицо и судорожно ерошил на голове волосы, чувствуя, как у него в груди замирает что-то такое сладкое и немного жуткое, от чего хочется потянуться или запеть во все горло.

Но вот раздаются звуки отбоя, все вскакивают с мест, точно подброшенные электрическим током. Как бы ни был строг и педантичен преподаватель, как бы ни был важен объясняемый им урок, у него не хватит духу испытывать в эту минуту выдержку учеников. С хлопаньем открываются и закрываются пюпитры, увязываются веревками книги и тетради, которые нужно взять с собою, а ненужные, как попало, швыряются и втискиваются в ящик.

Молитва кончена. Двадцать человек летят сломя голову к дверям, едва не сбивая с ног преподавателя. Прибежать в спальню, надеть мундир, шинель и кепи, дело одной минуты. Теперь остается пойти в «дежурную», где уже сидят все четыре воспитателя, и "явиться" Петуху.

- Господин капитан, честь имею...

- А почему у вас пуговицы не почищены?

Ах, эти проклятые пуговицы! Опять нужно бежать в спальню, оттуда в умывалку. Там на доске всегда лежат два больших красных кирпича.

Буланин быстро и крепко трет их один о другой, потом обмакивает мякоть ладони в порошок и так торопливо чистит пуговицы, что обжигает на руке кожу. Большой палец делается черным от меди и кирпича, но мыться некогда, можно и после успеть...

- Господин капитан, честь имею явиться. Воспитанник первого класса, второго отделения, Бу...

- А-а! Почистились? Хорошо-с. А за вами пришли или прислали кого-нибудь?

О господи, опять ожидание - вот мука!

В чайную залу, примыкающую к дежурной, то и дело выходят снизу из приемной дядьки и громогласно вызывают воспитанников:

- Свергин, Егоров, пожалуйте, за вами приехали; Бахтинский - в приемную!

«Неужели обо мне забыли дома? - шепчет в тревоге Буланин, но тотчас же пугается своей мысли. - Нет, нет, этого быть не может: мама знает, мама сама соскучилась... Ну, вот, идет снова дядька... Теперь уж, наверно, меня».

Сердце Буланина от ожидания бьется в груди до боли.

- За Лампарёвым приехали, - возвещает дядька равнодушным голосом, и это равнодушие кажется Буланину оскорбительным, почти умышленным.

«Это он нарочно так... видит ведь, как мне неприятно, и нарочно делает».

Наконец нервное напряжение начинает ослабевать. Его заменяют усталость и скука. В шинели становится жарко, воротник давит шею, крючки режут горло... Хочется сесть и сидеть, не поворачивая головы, точно на вокзале.

«Все кончено, все кончено, - с горечью думает Буланин, - я самый несчастный мальчик в мире, всеми забытый и никому не нужный...»

Досадные слезы просятся на глаза. Дядька выкликивает все новые и новые фамилии, но появление его уже не вызывает нетерпеливого подъема всех чувств: Буланин смотрит на него мутными, неподвижными и злобными глазами.

И вот, - как это всегда бывает, если ждешь чего-нибудь особенно страстно, - в ту самую минуту, когда Буланин уже собирается идти в спальню, чтобы снять отпускную форму, когда в его душе подымается тяжелая, удручающая злость против всего мира: против Петуха, против Грузова, против батюшки, даже против матери, - в эту самую минуту дядька, от которого Буланин нарочно отворачивается, кричит на всю залу:

- За Буланиным приехали! Просят поскорее одеваться!

<…> Отпуск был великолепен. Кепи, надетое набекрень, и черная военная шинель внакидку привлекали на улице всеобщее внимание. Все, положительно все: и те, что ехали на извозчиках, и пешеходы, и пассажиры конок - с почтительным любопытством и радостным изумлением глядели на Буланина (во всяком случае, ему так казалось). В их взглядах он каждый раз читал безмолвное восклицание: «Посмотрите, посмотрите - военный гимназист!.. Удивительно - такой молодой и уже носит военный мундир. Ведь у них, говорят, ужасная строгость, и даже учат маршировать с настоящими ружьями».

Дома, перед младшей сестрой, а в особенности перед шестилетним Васенькой, Буланин старательно выдерживал внешнее достоинство и несколько суровый тон молодчинищи-старичка.

Когда Васенька, прельщенный видом золотых галунов, хотел их потрогать немного пальцем, старший брат заметил ему недовольным басом:

- Отстань! Чего лезешь? Испортишь мундир, а мне после достанется. «Каптенармус» нового ни за что не выдаст.

Эти новые технические слова, вроде как «каптенармус», «ранжир», «правый фланг», «горнист» и тому подобные, он особенно часто иной раз без всякого повода, но с очень небрежным видом вставлял в свой разговор, чем Зина и Васенька были окончательно подавлены. Он рассказал им также и про Грузова и про его изумительную силу, и понятно, что в доверчивых, порабощенных умах слушателей фигура Грузова приняла размеры какого-то мифического чудовища, чего-то вроде Соловья Разбойника, «с такими вот» - чуть ли не с человеческую голову величиной кулаками.

- Это что еще! - продолжал Буланин удивлять свою маленькую аудиторию, и без того вытаращившую глазенки и разинувшую рты. - Это еще что-о! А вот у нас есть воспитанник Солянка, - его, собственно, фамилия Красногорский, но у нас его прозвали Солянкой, - так он однажды на пари съел десять булок. Понимаете ли, малыши: десять французских булок! И ничем не запивал! А!

- Десять булок! - повторили шепотом малыши и переглянулись почти в ужасе.

- Да, и выиграл пари. А другой - Трофимов - поспорил на двадцать завтраков, что он три недели ничего не будет есть... И не ел... Ни одного кусочка не ел.

Буланин, в сущности, только лишь слегка преувеличивал цифры в своих поразительных рассказах. Подобные пари были в гимназической жизни явлением обычным и предпринимались исключительно из молодечества. Один спорил, что он в течение двух дней напишет все числа от 1 до 1000000, другой брался выкурить подряд и непременно затягиваясь всей грудью, пятнадцать папирос, третий ел сырую рыбу или улиток и пил чернила, четвертый хвастал, что продержит руку над лампой, пока досчитает до тридцати... Порождались эти пари мертвящей скукой будничных дней, отсутствием книг и развлечений, а также полнейшим равнодушием воспитателей к тому, чем заняты вверенные их надзору молодые умы. Спорили обыкновенно на десятки, иногда даже на сотни утренних и вечерних булок, на котлеты, на третье блюдо, реже на гостинцы и деньги. За исходом такого пари весь возраст следил с живейшим интересом и не позволял мошенничать.

<…>Мать Буланина была в полном упоении, - в том святом и эгоистическом упоении, которое овладевает всякой матерью, когда она впервые видит своего сына в какой бы то ни было форме, и к которому примешивается доля горделивого и недоверчивого удивления. «Как? Это мой сын? - говорит каждый их красноречивый взгляд. - Это-то и есть то самое странное существо, что когда-то жадно сосало мою грудь и прыгало босыми ножонками на моих коленях? И неужели именно его я вижу теперь одетым в форму, почти членом общества, почти мужчиной?»

- Ах ты, мой кадет! Ах ты, кадетик мой милый! - поминутно говорила Аглая Федоровна, крепко прижимая голову сына к своей груди.

При этом она даже закрывала глаза и стискивала зубы, охваченная той самой внезапной, порывистой страстью, которая неудержимо заставляет молодых матерей так ожесточенно целовать, тискать, душить, почти кусать своих новорожденных ребят. А Буланин сурово мотал головой и отпихивался.

В воскресенье утром она повезла его в институт, где учились ее старшие дочери, потом к теткам на Дворянскую улицу, потом к своей пансионской подруге, madame Гирчич. Буланина называли «его превосходительством», «воином», «героем» и «будущим Скобелевым». Он же краснел от удовольствия и стыда и с грубой поспешностью вырывался из родственных объятий.

Точно так же, как и вчера, все, кого только Буланин ни встречал на улицах, были приятно поражены видом новоиспеченного гимназиста. Буланин ни на секунду не усомнился в том, что весь мир занят теперь исключительно ликованием по поводу его поступления в гимназию. И только однажды это триумфаторское шествие было несколько смущено, когда на повороте в какую-то улицу из ворот большого дома выскочил перепачканный сажей мальчишка-сапожник с колодками под мышкой и, промчавшись стрелой между Буланиным и его матерью, заорал на всю улицу:

- Кадет, кадет, на палочку надет!..

Погнаться за ним было невозможно - гимназисту на улице приличествует «солидность» и серьезные манеры, - иначе дерзкий, без сомнения, получил бы жестокое возмездие. Впрочем, самолюбие Буланина тотчас же получило приятное удовлетворение, потому, что мимо проезжал генерал. Этого случая Буланин жаждал всей душою: ему еще ни разу до сих пор не довелось стать во фрунт.

Он с истинным наслаждением занимался отдаванием чести. Не за четыре законных, а, по крайней мере, за пятнадцать шагов, он прикладывал руку к козырьку, высоко задирая кверху локоть, и таращил на офицера сияющие глаза, в которых ясно можно было прочесть испуг, радость и нетерпеливое ожидание. Каждый раз, проделав эту церемонию и получив в ответ от улыбающегося офицера масонский знак, Буланин слегка лишь косился на мать, а сам принимал такой деловой, озабоченный, даже как будто бы усталый вид, точно он только, что окончил весьма трудную и сложную, хотя и привычную обязанность, не понятную для посторонних, но требующую от исполнителя особенных глубоких знаний.

Случилось так, что мать дернула его за рукав и тревожно шепнула:

- Миша, Миша, смотри, ты прозевал офицера (она испытывала при этих встречах совершенно те же наивные гордые и приятные ощущения, как и ее сын).

Буланин отозвался презрительным басом:

- Ну вот! Стоит о всяком офицеришке заботиться. Наверно, только что произведенный. - Он, конечно, слегка важничал перед матерью, бравируя своей смелостью и просто-напросто повторяя грубоватое выражение, слышанное им от старых гимназистов. У старичков, особенно «у отчаянных», считалось особенным шиком не отдать офицеру чести, даже, если можно, сопроводить этот поступок какой-нибудь дикой выходкой.

В тот же день Аглая Федоровна повела сына в фотографию. Нечего и говорить о том, что фотограф был несказанно поражен и обрадован честью сделать снимок с такого великолепного гимназиста. После долгих совещаний решили снять Буланина во весь рост: правой рукой он должен опираться на колонну, а левой, опущенной вниз, держать кепи. Во все время сеанса Буланин был полон неподражаемой важности, хотя справедливость требует отметить тот факт, что впоследствии, когда фотография была окончательно готова, то все двенадцать карточек могли служить наглядным доказательством того, что великолепный гимназист и будущий Скобелев не умел еще как следует застегнуть своих панталон.

Л.И. Божович. Проблемы формирования личности/ Под редакцией Д.И. Фельдштейна. М.: Издательство «Институт практиче­ской психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1997. – С. 38-40.

«В близи от начальной школы находился заросший травой берег. Группа детей от девяти до двенадцати лет при­шла на этот берег и начала там игру. Развитие игры обнаружило три момента. Вначале дети взбирались на берег и сбегали с него, непосредственно радуясь своему движению. Игра вначале совершенно не была организована. Всякий бросал самостоятельно, руководствуясь собственным желанием. Но все, же в игре на этом первоначальном этапе было много подражательных элементов, один старался сделать то, что делал другой: игра заключала в себе, по словам наблюдателя, достаточно коллективных элементов для того, чтобы эта общая беготня поднимала настроение играющих.

Так шло в продолжение нескольких минут. Вдруг несколько мальчиков схватились по двое друг за друга, причем один тащил другого вниз, другой же сопротивлялся: игрой уже стал управлять другой мотив - соревнование в физической силе и ловкости. Превращение игры произошло очень быстро, так что детали едва можно было уловить. Казалось только, что боролись одна-две пары между собой, как вдруг все уже стали играть таким же образом.

Борьба некоторое время велась неорганизованно. Пары сходились и расходились, и каждый боролся только за самого себя. Но и этот этап игры длился всего несколько минут, хотя и с большей живостью. Внезапно игра как бы прекратилась, все мальчики собрались наверху и начали вести совет, слышались только отрывки слов: «Я буду наверху!», «Нет, я там буду!», «Ну, хорошо!» Игра организовалась. После короткого спора мальчики пришли к соглашению, и быстро все десять разделились на два лагеря - половина наверху и половина внизу. Последние разом бросились штурмом на верхних и старались стащить находящихся наверху вниз. Это был этап организованной групповой состязательной игры, типичной для детей младшего школьного возраста. Если бы в описанном эпизоде принимали участие не младшие школьники, а дети дошкольного возраста, то они, конечно, ограничились бы простой беготней сверху вниз по берегу или неорганизованной возней.

Момент организации, разделение на партии, борьба в соответствии с правилами, введенными двумя договорив­шимися сторонами, все это возможно лишь тогда, когда ребенок уже научился вести себя в коллективе, когда он уже чувствует ответственность перед товарищем, умеет себя сдерживать, подчинять свое поведение правилу, т.е. тогда, когда ребенок под влиянием коллектива достиг известного уровня психического развития.

На протяжении младшего школьного возраста игра существенно изменяется как по форме, так и по содержанию.

По данным исследования, проводившегося нами в Институте психологии Академии педагогических наук РСФСР в 1948 г., игры детей 7 - 9-летнего возраста в значительной своей части носят еще сюжетно-ролевой характер. Дети продолжают играть в путешествия, войну, железную дорогу и пр. Однако в этих играх изменяется характер сюжета. В отличие от дошкольников, где обычно разыгрываются сюжеты и лица окружающей обстановки, в играх школьников появляются исторические лица и события общественной жизни.

Такое изменение сюжетной стороны игры также обнаруживает новый этап в развитии социальной направленности личности младших школьников, новый характер их интересов и эмоций.

Очень часто первоклассники, особенно девочки, играют в школу. Так как дети обычно играют в то, что имеет для них особо важный смысл, наличие игры в школу у маленьких школьников еще раз подтверждает, какое огромное место занимает школа в жизни детей.

Иногда игра в школу приобретает у младших школьников очень интересную с психологической стороны форму - игры-занятия. В этих случаях дети чаще всего играют в одиночку, либо, используя кукол, либо изображают в одном лице то учителя, то ученика. Иногда эти игры протекают следующим образом: куклы изображают учеников, ребенок - учителя. Ребенок задает куклам уроки, которые ему были заданы в школе, и сам эти уроки учит. Потом ребенок спрашивает заданное, и сам отвечает. В конце «урока» он проставляет отметки, хвалит или порицает того или иного «ученика», в зависимости от качества своего собственного ответа.

Приводим одну из протокольных записей игры ученицы 2 класса Светланы К. Светлана сидит за столом, перед ней учебник русского языка и тетрадка. Напротив, на столе сидит кукла. Светлана (измененным голосом): «Сегодня было задано выучить правило, как надо писать безударные гласные. Все выучили?» Другим, нарочито «детским» голосом: «Все выучили». - «Ну, пусть Светлана скажет нам это правило». Девочка встает и отвечает. При ответе несколько путается. «Вот видишь, опять плохо выучила уроки. Придется тебе еще поучить». Светлана садится, придвигает учебник и учит. Через несколько минут: «Я уже выучила». - «Ну, скажи». Светлана снова встает и отвечает правильно. «Теперь делай упражнение. Сейчас я тебе объясню». Читает объяснение, заглядывает в тетрадь, потом тем же солидным голосом начинает объяснять кукле. «Понятно»? - «Понятно. Можно делать?» - «Делай». Светлана берет тетрадь и начинает делать упражнение. Сделав упражнение, она быстро собирает книги, тетради, не обращая больше никакого внимания на куклу. Здесь ясно выступает новая психологическая функция игры...»

Венгер Л.А, Венгер А.Л. Готов ли ваш ребенок к школе? - М., 1994. (глава "Как дошкольник становится школьником?").

1. «Первоклассница Маша хвастается перед маминой гостьей: "У меня все отметки есть: единица, двойка, тройка, четверка и пятерка. А у Нины - только четверки и пятерки...»

2.Гриша не выполнил домашнего задания. «Я не нарочно, я забыл», - уверяет он учительницу, однако к своему полному удивлению получает «двойку». «Татьяна Николаевна у нас злая, - жалуется он маме, - я говорил ей, что не нарочно, а она все равно поставила двойку».

3.- Что тебе больше всего нравится в школе? - спрашивает папа у Вадика.

- Больше всего - переменки. Там можно бегать и играть".

4. Однажды семилетний Саша явился из школы и торжественно сообщил: «А мы сегодня букву «о» проходили!» Значимости этого события для ребенка можно было только удивиться, так как к поступлению в школу он уже бегло читал и неплохо владел письмом. А с какой уверенностью он несколько позднее отстаивал непогрешимость Нины Ивановны, которая «лучше знает, как надо писать», когда родители попытались утверждать, что в тетрадке сына она неверно исправила «зайчонок» на «зайченок» (случается и такое).

5. «.... первокласснику дано домашнее задание - заполнить строчку словом «мама». Он долго рассматривает образец и говорит: «Нет, так я написать не сумею. У меня плохо получается «а». Лучше сначала попробую в другой тетрадке». Представьте себе, у него есть специальная домашняя тетрадка для самостоятельных упражнений! Несколько раз выведя «а», он, наконец, удовлетворяется результатом и приступает к выполнению задания. Слово написано хорошо. Мама довольна: «Молодец, Миша. Ты, наверное, получишь пятерку». Но сам Миша не очень удовлетворен. «Смотри, вот в этом месте палочка не с таким наклоном, как у Анны Петровны»... Он снова берется за домашнюю тетрадку. «Анна Петровна показывала, как надо писать букву «п», чтобы было красиво»... Упорство, настойчивость, трудолюбие? Да, но не это главное..."

Крапивин В. Болтик. Повесть. М.:2001

- Чудовищный кошмар, а не ребёнок, - безнадёжно сказала мама. - Ты доведешь меня до сердечного приступа, а сам простудишься насмерть.

«Чудовищный кошмар», третьеклассник Максим Рыбкин, пыхтел рядом с дверью, у полки с обувью. Он застёгивал новые сандалии.

Старший брат, девятиклассник Андрей, крутился у большого зеркала: расчесывал маминым гребнем отросшую гриву. Он успокоил:

- Если простудится, то, может, не насмерть. Может, похлюпает носом, почихает и выживет.

- Сумасшедший дом, а не семья, - сказала мама. - Одного не загонишь в парикмахерскую, другой делает все, чтобы схватить воспаление легких... Игорь! Скажи хоть что-нибудь!

Папа высунулся из комнаты. В одной руке он держал отвёртку, в другой электробритву. От бритвы едко пахло горелой изоляцией. Половина папиного лица была блестящая и гладкая. На другой половине искрилась от коридорной лампочки светлая щетина. Папа захотел узнать, что случилось.

- Что случилось? Их ненаглядный сын хочет уйти из дома раздетым. А на улице всего семь градусов!

Максим, наконец, справился с застежками и распрямился.

- Семь было в шесть часов. А сейчас уже согрелось.- Ты хочешь моей погибели, - грустно сказала мама.

- Максим, - внушительно произнёс папа, - ты - будущий мужчина и должен уступать женщинам в споре.

- Но если я уступлю, на кого я стану похож?? Вся форма изомнётся, и я буду как из пасти бегемота вынутый?

- Ах, как изящно? Сын интеллигентных родителей?.. Игорь, почему ты улыбаешься? Между прочим, когда среди родителей нет согласия, из детей вырастают правонарушители.

- Выходит, я почти готовый правонарушитель, - жизнерадостно заметил старший брат Андрей.

- По крайней мере, внешне, - сказала мама. - Длинноволосый гангстер из Чикаго.

- Пожалуй, что-то есть, - снисходительно согласился Андрей.

- Оставь в покое мой гребень, велела мама и снова повернулась к Максиму: - Я уверена, что все дети придут на студию в пальто или куртках.

- Не придут. А если придут, им не так важно. Они в ряду стоят, и незаметно, если помятые. А я впереди, у самого... ми... крофона...

Последние слова Максим произнёс угасшим голосом. Потому что взглянул на брата.

Андрей стоял к Максиму спиной, но его отражение смотрело на младшего братца ехидно и выразительно. Сейчас скажет: "Оставьте в покое нашего солиста! Ему нельзя нервничать, а то он в самый важный момент вместо ноты «Си» возьмет ноту «до».

Ух, слава богу, не сказал. Только хмыкнул. Максим торопливо объяснил родителям:

- Сами же станете говорить, что неряха, если увидите на экране, что я мятый. - Не лишено логики, - заметил папа.

- А ну вас, - сказала мама. - Пусть идёт хоть голый. Не ребёнок, а варвар.

Андрей, наконец, убрался от зеркала, и Максим скользнул на его место. Какой же он варвар? Варвары косматые, немытые, страшные, вроде разбойников. А он вполне симпатичный человек. Вообще симпатичный, а в новой форме - особенно.

Форма тёмно-красная, а точнее - вишнёвого цвета, жилетик с латунными пуговками - тугой в поясе и свободный в плечах - оставляет открытыми белые рукава и воротник рубашки. Легонькие штаны отглажены так, что торчат вперед складками, словно два топорика (а ноги у Максимки - как тонкие длинные рукоятки у этих топориков - ещё незагорелые, светлые, будто свежеструганное дерево). На ногах красные сандалии. И носочки тоже красные. Форму недавно выдали в ансамбле, а обувь купила мама. Потому что Максим будет стоять впереди хора, и все на нем должно выглядеть как с иголочки.

Все пока так и выглядит. А лучше всего пилотка. Тоже вишнёвая, из тонкого сукна, с белыми кантами на верхних швах и вышитыми серебром крылышками на левой стороне. Потому что младший хор в ансамбле называется "Крылышки".

Максим посильнее сдвинул пилотку на левый бок и ещё раз с удовольствием оглядел себя в зеркале.

Конечно, хорошо, если бы уши были чуть поменьше и не торчали в стороны. И если бы вместо белобрысой коротенькой причёски была темная и волнистая - не такая длинная, как у Андрея, но вроде. И если бы губы оказались потоньше, а нос попрямее и с мужественной горбинкой, как у папы. Но нет так нет. В общем-то. Максим и так неплох.

Что ни говорите, а внешность для человека - важная вещь. Именно из-за внешности Максим попал в солисты. Конечно, ему это не говорили, но он догадался.

А форма что надо! Младшему хору завидовали даже старшие ребята. Конечно, не те большущие парни, которые поют басами, а кто перешел в большой хор недавно. Завидовали, хотя получили голубые костюмы с модными пиджаками и расклешенными брюками. Ещё бы! Таких пилоток им не дали.

Но конечно, одна пилотка, без формы, выглядит не так хорошо. А мама этого не понимает.

- Надень хотя бы легкую курточку.

Братец Андрей глянул ехидно и выжидательно. Сейчас скажет: «Ну что ты, мама! Какая курточка? Надо, чтобы все блестело. Представляешь, идёт наш артист по городу, а прохожие оглядываются: ах, не из тех ли это мальчиков, которые только что выступали по телевизору? Ах, не он ли пел самую главную песню? Подумайте, какой молодец!»

И самое ужасное, что он будет прав. Потому что есть у Андрея скверная способность: он видит младшего брата насквозь.

- Ну что ты, мама! - начал Андрей, и Максим съежился в душе. - Какая курточка...

На улице уже сплошное лето. Пускай закаляется.

Нет, временами брат бывает вполне порядочным человеком. Мама сказала, что все это скоро кончится ее гибелью, и велела Максиму убираться.

- И не опаздывай к обеду. Пусть хоть в субботу семья пообедает вся вместе, по-человечески.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: