История третья: мальчик, бэбиситинг и ямочки на пояснице

Кёнсу не откладывает свои планы в долгий ящик и по пришествии домой набирает с детства заученный наизусть номер родителей Пака. На звонок отвечает Юра, что значительно облегчает задачу До. Сестра любит Чанёля до безумия, впрочем, как и он её, поэтому хватает всего пары слов с намеком на тоску по родственникам, и девушка уже собирается навестить не желающего никого беспокоить самого младшего из Паков.
Кёнсу злорадно усмехается, при этом не забывая сообщить, где спрятан запасной ключ от квартиры. На всякий случай, конечно.

Ровно через полтора часа уши Кёнсу заворачиваются в тоненькие трубочки от всего того, что успевает наговорить ему лучший друг. Теперь вроде как уже бывший. Но кто же знал, что Юра притащит с собой всю семью?

До упорно не чувствует за собой вину. Совсем не чувствует. Абсолютно. Но через два дня набирает номер Чанёля, который на звонок не отвечает. То же происходит и с Бекхёном. И ключа под болтающимся номером на двери больше нет.

Через неделю молчания Кёнсу начинает мучить совесть, и он понимает, что, наверное, зря напомнил Чанёлю, что они обещали друг другу никогда не ссориться из-за баб. Как ни сложно было в этом признаваться, но Бекхён все же не совсем баба. А иногда даже и очень мужик.

Без Чанёля становится как-то слишком непривычно. Никто не будит среди ночи, чтобы задать очередной нелепый вопрос из арсенала юного идиота, под дверьми квартиры не звенят пакеты с бутылками, а с улицы не доносится громкий истерический смех.

Они и раньше могли не видеться с Паком неделями, но Кёнсу точно знал, что друг может завалиться в любую секунду и превратить его спокойную жизнь в хаос. Сейчас же все совсем не так.
До настолько сильно погружается в собственные переживания, что совершенно не замечает подкравшиеся к нему неприятности.

Все свободное время он проводит в импровизированном саду возле подъезда – пропалывает клумбы, удобряет почву и снова работает над внешним видом своей древесной статуи.

Каждый раз рядом с ним непременно возникает О Сехун. Тот увлеченно о чем-то рассказывает, пытается помочь Кёнсу, постоянно задевая его разнообразными частями своего тела, и улыбается так ярко, что солнце меркнет на небе.

И так раздраженный Кёнсу пытается не обращать на надоедливого прилипалу никакого внимания, надеясь, что тот уловит сигнал и просто исчезнет. Но связь с космосом у Сехуна не налажена вовсе, и с каждым днем он становится все настойчивее и смелее.

Терпение До заканчивается в тот момент, когда Сехун напрочь забывает о всех нормах приличия и обнимает его со спины. В руках Кёнсу секатор, и он намеревается оставить им еще одну отметку на теле другого человека.

- Что тебе от меня нужно? – практически шипит он, разворачиваясь в чужих руках.

- Не сейчас, головастик! – одними губами отвечает Сехун, мужественно снося порчу своей пока что футболки. – Вечно от тебя одни проблемы.

Кёнсу на мгновение теряет дар речи, а затем набирает в грудь побольше воздуха, намереваясь перечислить гадкому мальчишке все его недостатки, умственные и физические способности, а так же проклясть все потомство О до седьмого колена. Потому что Кёнсу ненавидит эти десять букв, связанные в одно слово.

Прозвище «головастик» закрепилось за До, когда он только перешел на второй год средней школы. Во время летних каникул его тело дало сбой и не выросло ни на сантиметр. В отличие от головы, которая и самому Кёнсу в то время казалась огромной. Что уж говорить о двух незрелых детях, которым нужен был только повод, чтобы вывести До из себя. И даже не смотря на то, что Чонин с Сехуном учились в другой школе, о глупом прозвище прознали все одноклассники До. С некоторыми Кёнсу даже пару раз приходилось участвовать в жестоких кулачных боях, после которых Чанёль тащил друга к себе домой и заматывал сбитые костяшки бинтами.

Неприятные воспоминания накладываются друг на друга, и Кёнсу уже представляет, как распарывает острыми лезвиями секатора бледную кожу на животе Сехуна. А у того мозгов с момента отрочества, видимо, не прибавляется ни на грамм. О жмется к Кёнсу все ближе, не знаючи приближая момент своей глупой гибели.

- Не двигайся, - прерывая кровожадные мысли До на моменте вываливания кишок на асфальт, так же тихо бубнит Сехун. И Кёнсу почему-то слушается.

Так они и стоят вплотную друг другу, будоража воображение случайных зрителей мнимой близостью. А то, что зрители есть, До не сомневается ни на секунду, потому что взгляд Сехуна направлен отнюдь не на него, а куда-то за спину.

Кровожадность кровожадностью, но любопытство сильнее. Кёнсу прослеживает траекторию чужого взгляда и наталкивается на неумело прячущегося за балконной дверью Чонина. Тот пытается спрятаться, но скорость и пластичность движений сегодня не на его стороне. С громким грохотом Ким вываливается на всеобщее обозрение, и Кёнсу готов поклясться, что помимо трусов с Пороро, Чонин позорит себя еще и покрасневшими щеками. Ну, что за идиот?

- Ах, - тянет чем-то расстроенный Сехун, когда Ким уползает с балкона обратно в комнату. – Так я и думал.
- Что?

- Влюбился, - морщится от необходимости озвучивать свои мысли О.

- Кто? – Кёнсу тоже морщится. За компанию.

- Он.

- Фу, - через тридцать секунд раздумий отзывается До. Ему никак не удается представить влюбленного в Сехуна Чонина. Жалкое зрелище. И мерзкое. И неправильное. Хотя, с другой стороны, генофонд Кореи может на свое счастье лишиться потомков сразу двух сомнительных личностей. И это единственный положительный момент в сложившейся ситуации.

- Сегодня идем в клуб, - наконец-то отходя от Кёнсу, оповещает Сехун. – Я плачу.

О не спрашивает, а утверждает. До в очередной раз хочет возмутиться, но затем вспоминает, что сегодня как раз тот день, когда в клубе играет группа Чанёля. Ему предоставляется отличный шанс помириться с другом, плюс не надо будет оплачивать дорогущий входной билет. Кёнсу улыбается, отмечая собственную расчетливость, и его совершенно не волнует то, почему именно его Сехун выбирает спутником на вечер. А почему его, кстати?

- А зачем тебе я? – врожденная подозрительность острыми лапами впивается в подсознание Кёнсу. – Разбирайтесь сами со своей… любовью.

Последнее слово До практически выплевывает, а Сехун смотрит на него, как на низшее из существ на всех ступенях развития. Хотя обычно все происходит с точностью до наоборот. Кёнсу недоволен.

- Ты тупой, хен, - неверяще качает головой О и быстро перебегает на свою сторону улицы.

Брошенный секатор не долетает до него каких-то двадцати сантиметров.

- Будь готов к девяти! – уже из окна кричит Сехун, с умилением наблюдая, как выпущенный десять секунд назад питомец не дает подобрать Кёнсу любимый садовый инструмент. Полное гадство.

Фталкер вальяжно ложится рядом с секатором и обхватывает челюстями одну из его ручек. Кёнсу же напряженно наблюдает за тонкой струйкой слюны, стекающей с края пасти пса. Как только До пытается приблизиться хотя бы на шаг, бульдог начинает рычать и активнее двигать челюстями, разгрызая плотный пластик.

Сердце обливается кровью, а Кёнсу в очередной раз злится на мать-природу. Он еще лет десять назад выведал у родителей продолжительность жизни английских бульдогов, чтобы успеть подготовиться. Но мерзкая тварь пережила отмеренный её срок почти вдвое, а деревянное надгробие, которое десятилетний Кёнсу собственноручно вырезал два месяца, до сих пор пылится под его кроватью.

До быстро смотрит по сторонам, пытаясь найти хоть что-нибудь подходящее для решения его проблемы, но рядом нет даже самого захудалого камня. Кёнсу с грустью вспоминает лежащий в ящике стола электрошокер и уже почти чувствует запах паленой шерсти, как помощь приходит, откуда не ждали.

Ким Чонин возникает рядом, будто из-под земли, и, отобрав у Фталкера порядком обсмоктаный садовый инструмент, протягивает его Кёнсу. Не откидывает прочь, не бросает в зловонный мусорный бак и даже не забирает с собой, чтобы еще сильнее позлить До. Он его возвращает. Мир действительно сходит с ума?

Чем ближе стрелки часов перемещаются к девяти часам, тем сильнее желание Кёнсу зарыться лицом в подушку и никуда не ходить. Потому что интуиция кричит ему семью голосами сразу, что ничего хорошего сегодняшний вечер не принесет.

Интуицию До ненавидит не так, чтобы сильно, но вполне ощутимо. Гадина никогда не ошибается, а Кёнсу все же привык верить фактам, а не чувствам.

Сехун оказывается до зубовного скрежета пунктуальным и секунда в секунду стучит в дверь своего вечернего спутника. Он недовольно окидывает Кёнсу взглядом и бурчит под нос что-то похожее на «мечта педофила». До не уверен, что разобрал слова правильно, но мысленно проклинает О четыре раза. На всякий случай.

Когда они оказываются внутри, Бекхён уже вовсю надрывает связки на сцене, а Сехун принимается искать кого-то в толпе. Удовлетворенно хмыкнув, О тащит Кёнсу в сторону барной стойки и почти приказывает выбрать выпивку. Улыбчивый бариста советует виски с колой, но До морщится и отрицательно качает головой. Это мерзкое пойло совсем не для него. Кёнсу не готов провести этот вечер раком над грязным унитазом, поэтому заказывает поистине мужской коктейль. Голубой - с зонтиком в бокале и оливкой на дне.

Сехун стоически ждет, пока До не спеша вливает в себя какую-то там лагуну, а затем снова хватает за руку и заводит в самый центр дрыгающейся толпы.

А Кёнсу только этого и ждет. Затеряться в толпе – легче легкого, а Сехун пусть сам решает свои проблемы. До пришел вместе с ним, а о большем его никто и не просил.

Кёнсу без зазрения совести расталкивает в стороны танцующих людей, чтобы подобраться ближе к сцене.

Чанёль стоит слева и совсем не замечает жалобно смотрящего на него друга. А ведь Кёнсу целых три часа проторчал возле зеркала, тренируя правильный изгиб бровей и нужную влажность внутри глазниц.

Невнимательность Пака расстраивает, а вот Бекхён видит Кёнсу просто замечательно. Он гневно прищуривает свои чрезмерно подведенные глаза и после закончившейся песни подходит к каждому из группы и что-то интенсивно шепчет на ухо. Через десяток секунд помещение разрывают звуки незнакомой мелодии, а Бён во всю силу своих легких заявляет, что следующая композиция будет посвящена одному особенному человеку.

Готовился, зараза.

Поет Бекхён вроде бы на английском, но Кёнсу, у которого в школе знание иностранного языка было на высшем уровне, не может разобрать ни слова. Из знакомого он слышит только «ю», «ай» и бесконечно повторяющееся «мердер», которое Бён коверкает до едва узнаваемого «мелдел». А еще там звучит что-то про пентаграммы, кровь и полночь.

До полностью впечатлен.

За первой оптимистичной мелодией звучит точно такая же. Про окровавленный нож, руки в красной субстанции и пожелание сгореть в аду. Кёнсу, в общем-то, не трус, но даже его такая кровожадность Бекхёна начинает пугать. До вопросительно смотрит на Чанёля, но тот лишь пожимает плечами и сочувственно улыбается – сам виноват.

С поникшими плечами Кёнсу отходит обратно к бару, прекрасно понимая, что не умеющий долго обижаться Пак непременно подойдет к нему после выступления, показательно нахмурится, а затем хлопнет своей огромной ладонью по плечу До, и все снова пойдет своим чередом.

Через сорок минут и еще пары мужицких коктейлей друг действительно подходит к Кёнсу. Естественно с Бекхёном. До отводит взгляд и извиняется, краем глаза наблюдая за реакцией Пака. Тот ободряюще улыбается и делает все в точности так, как ранее представлял Кёнсу. А вот Бекхён все еще щурит глаза и поджимает свои и без того тонкие губы.

Приходится прибегнуть к тяжелой артиллерии и похвалить вокальные данные Бёна, его импрессию и английское произношение. На последней похвале у Кёнсу от откровенной лжи сводит мышцы лица, но и Бекхён ему, в общем-то, не верит.

Спасает положение все же заказанный баристе виски с колой и причитания Чанёля, что Кёнсу не знал, не хотел и не думал!

На самом деле, До и знал, и хотел, и думал, но не рассчитывал. Бён, кажется, тоже об этом догадывается, но попадает под щенячье обаяние Пака и благостно разрешает Кёнсу дружить с ними и дальше.

Все расходы за выпивку записываются на счет Сехуна, который так опрометчиво упускает Кёнсу из вида в самом начале вечера. О, кстати, появляется рядом с повеселевшим До так же незаметно, как теряется. Он здоровается с Бекхёном, полностью игнорируя Пака, и пытается повторить свою же ошибку, снова затаскивая Кёнсу на танцпол.

Только теперь его руки крепко держат До поперек талии и прижимают к себе настолько близко, насколько позволяют физические возможности. Так, что свободного пространства между ними нет абсолютно, и Кёнсу приходится задрать голову, чтобы глотнуть хоть немного воздуха.

Сехун в очередной раз не обращает на До абсолютно никакого внимания, только в определенные, одному ему известные моменты, то наклоняет к Кёнсу голову, то касается его лица, то и вовсе хватает за задницу.
До возмущен и с несгибаемым упорством оттаптывает Сехуну ноги, толкает локтем под ребра, а один раз даже ощутимо кусает за ключицу. Тот не перестает ворчать и просит успокоиться. Видимо, недавнее общение с подвыпившим Кёнсу его ничему не научило.

Мельком До замечает, что Чанёль несколько раз порывается подойти к нему и, наверное, спасти, но цепкие пальцы Бекхёна удерживают его на месте. Бён наслаждается зрелищем и сгорает от любопытства.
Когда Кёнсу надоедает вести неравную борьбу с Сехуном, он так красочно изображает рвотные позывы, что О тащит его к туалету с крейсерской скоростью и буквально на руках.

В уборной Кёнсу не задерживается и, брызнув на лицо холодной водой, нехотя возвращается к ждущему в коридоре Сехуну. Рядом с О стоит, вернее пытается, абсолютно невменяемый Чонин, который, заметив Кёнсу, бормочет что-то невнятное, но определенно жалостливое. Затем Ким тянет к нему руки, делает шаг вперед и спотыкается, утыкаясь лбом в плечо Сехуна. И вот он уже ничего не изображает.

Дорогущая футболка О окрашивается в замечательные желто-оранжевые цвета с редкими вкраплениями зеленого и бордового. А уж пахнет как!

Кёнсу икает, пытаясь сдержать смех. Чонин сползает на пол, портя еще и чужие кроссовки. Бесстрастное обычно лицо Сехуна принимает непередаваемое выражение со смесью скорби, ненависти и вселенской печали. Он отталкивает Кёнсу в сторону и скрывается за хлипкой дверью клубного туалета. В ногах До, кажется, начинает рыдать Чонин.

До такси Кима удается дотащить с трудом, а уж пара шишек на голове ему точно обеспечена. Причем Кёнсу ронял его абсолютно случайно. Абсолютно!

Запихнув Чонина в машину к недовольному таксисту, До замечает почистившегося и намеревающегося ехать с ними Сехуна. Вот уж нет!

Кёнсу трезвый, уставший и злой. Он со всей силы пинает О в живот - опять же случайно – садится рядом с заснувшим Кимом и называет таксисту адрес.

Всю дорогу Чонин пускает слюни До на шею, а тот пытается придумать, чтобы такого правдоподобного соврать семейству Ким. История про найденного под дверями Чонина проходит на ура.

Утро встречает Кёнсу не привычным уже рычанием под окном, а раздражающе громким стуком в дверь. На часах восемь утра, а внутри До тускло, мрачно и воняет, как в кошачьем туалете.

Изобразив на лице самое кровожадное из своих выражений, он открывает дверь и уже готовится посылать Пака на хрен - потому что кто еще, кроме этого идиота может припереться в такую рань - но натыкается на извиняющуюся улыбку соседа сверху.

Старший Ким извиняется слишком настойчиво и долго, попутно пробираясь в квартиру Кёнсу, даже не спросив разрешения. До теперь даже не сомневается, от кого из родителей Чонин наследует природную наглость. А заодно и обаяние.

Чужие слова, по большей сложности, пролетают мимо ушей Кёнсу. Настолько раннее утро – это не то время, когда он хотел бы послушать про свою ответственность, послушание и отличное воспитание.

Потом господин Ким переводит тему на своего сына и зачем-то рассказывает До, что того очень сложно разбудить и заставить за собой прибрать. А еще Чонин часто забывает поесть, увлекаясь приставкой, любит горячую домашнюю еду, исторические дорамы и канал Дисней.

Но больше всего на свете Чонин любит танцевать и каждую свободную минуту проводит в специализированном зале через три квартала от их дома. В зале, который в течение ближайших двух недель ему будет запрещено посещать.

Сосед тяжело вздыхает и поясняет ничего не спрашивающему Кёнсу, что запрет – мера вынужденная. Ведь в последнее время поведение Чонина оставляет желать лучшего - вчера вот пришел невменяемым, а неделю назад вообще вытворял непотребства на глазах всего квартала. Но Кёнсу ведь наверняка об этом знает, что уж там.

Изображающий самого бодрого на земле человека До согласно кивает, а в некоторых моментах даже издает осуждающие звуки – мычание и сопение. Ему до сих пор непонятна цель визита старшего из Кимов, хотя тот уже добрых двадцать минут рассказывает о плюсах и минусах собственного сына.

Терпение Кёнсу все же не безгранично, поэтому, когда сосед переходит к вопросу возраста Чонина и того, что тот уже слишком взрослый для подобных санкций, До резко вскидывает руку и уведомляет господина Кима о том, что не собирается жениться на его сыне, каким бы замечательным тот ни был. Другой причины столь длинной лекции соседа Кёнсу представить не может.

Громкий смех мужчины впивается в барабанные перепонки До, прыгает на них несколько раз и отдается тупой болью в левом виске. Сомнительное удовольствие.

Отсмеявшись, сосед хвалит потрясающее чувство юмора Кёнсу, хлопает по плечу и благодарит за согласие присмотреть за Чонином ближайшие два дня. До совершенно не помнит того момента, когда это самое согласие дает, но тем не менее молча провожает взглядом спину уходящего мужчины.

Тот оставляет ключи от квартиры на тумбочке и сообщает, что они с женой уезжают навестить одну из старших дочерей ровно через полтора часа.

Кёнсу намек понимает и вместо того, чтобы вернуться в уютную кровать, плетется принимать душ.

Квартира Кимов встречает его арктическим холодом. Кондиционеры работают во всю мощь, и первое, что делает До – выключает все три штуки.

Кёнсу оглядывается по сторонам и не замечает ничего знакомого. С момента его последнего посещения проходит слишком много времени. И лишь дверь в комнату Чонина как всегда плотно закрыта.

Перед тем, как туда войти До заметно медлит. Во-первых, он все же не привык нарушать чье бы то ни было спокойствие без разрешения. Во-вторых, его пугает то, что он может там увидеть.

Комната пятилетнего Чонина была красочной и яркой, наполненной разноцветными игрушками и сложными конструкторами. У нынешнего же Кима на стенах наверняка расклеены плакаты с обнаженкой, а по углам рассованы презервативы. И не факт, что запечатанные!

В принципе, Кёнсу мог бы вообще не будить Кима, не приходить в эту квартиру и приятно провести выходные в компании Диего, говяжьего стейка, припрятанного на случай ленивой субботы, и двух последних выпусков «Бегущих», которые До пропустил по каким-то идиотским причинам.

Но, как на зло, в До до сих пор живет мерзкая женщина по имени Совесть, которая не позволяет нарушать данные обещания. А вот обходить их стороной – вполне.

Именно поэтому Кёнсу, наконец-то, распахивает дверь во вражеское логово и готовится полюбовно договориться с Чонином.

Ким не думает шевелиться и продолжает похрапывать, развалившись на кровати звездочкой. На этот раз на нем трусы со Спанч-Бобом, но даже это не так волнует Кёнсу, как окружающая обстановка. Никакой тебе обнаженки или презервативов. Только книги и уменьшенные фигурки мультипликационных героев.

И До не уверен, что его шокирует больше – то, что Чонин таки умеет читать или зашкаливающее количество копий Пороро, расставленных буквально на всех горизонтальных поверхностях. Похоже, что-то из жизни Ким Чонина все это время ускользало от цепкого взгляда Кёнсу.

Чонин, будто чувствуя чужое присутствие, начинает ворочаться и едва слышно поскуливать. До подходит ближе и совершенно неожиданно не может сдержать вздох умиления. Пускающий слюни на подушку, а не на его шею Ким – до ужаса прелестное зрелище, определенно заслуживающее быть запечатленным на стареньком телефоне Кёнсу.

Аккуратно хлопнув Чонина по щеке, До ждет, что тот мгновенно проснется. Но Ким не дергает ни одной мышцей на лице, продолжая размеренно дышать и причмокивать губами. Кёнсу увеличивает силу удара - бесполезно. Он трясет Чонина за плечи, дергает за руки, щекочет бока, пытается стащить с кровати и даже кусает за плечо. Бесполезным оказывается все, и До убеждается в том, что легче разбудить медведя во время зимней спячки, чем похмельного Кима.

Кёнсу двигает Чонина и садится рядом с ним на кровать. Ему всего-то и нужно, что разбудить Кима, оповестить о просьбе его отца и мирно договориться о взаимопомощи в раздельном проведении последующих двух дней. Но, кажется, большую часть из этого времени он будет пытаться осуществить первый пункт из списка.

От Чонина пахнет чем-то знакомым и приятным, так что это отнюдь не клубный смрад и желудочные соки. По видимому, Киму очень повезло с родителями, которые вчера отмыли бедное дитятко и уложили спать на принадлежащее ему место. Кёнсу бы точно не стал так церемониться, а бросил бы пьянь в коридоре или в ванной, или у собственной двери. Мечты, мечты.

До перебирает в голове все возможные способы, с помощью которых можно разбудить оставленную на него спящую красавицу, и останавливается на самом физиологическом. Как-то он проделывал нечто похожее с тоже любящим поспать Паком, но Чанёль его друг, а Чонин гадкий сопляк, которого Кёнсу ненавидит. Красивый, сексуальный, практически голый и абсолютно беззащитный сейчас сопляк.

До кладет руку на низ чужого живота – потому что физиология это вовсе не глупые поцелуи – и со всей силы нажимает на мочевой пузырь. Помыть-то помыли, а вот поссать за Чонина родители вряд ли смогли.
Ким недовольно мычит и не просыпается. Кёнсу разочарован, ведь как так? Он снова осматривает комнату и цепляется взглядом за рабочий стол, на котором по стопочкам разложены, наверное, конспекты, коробочки со скрепками, зажимы для бумаги и степлер.

До грустно смотрит на священника для бумаг, но берет в руки всего лишь зажимы. Человеколюбие просыпается совершенно не во время.

Соски Чонина аккуратные, небольшие и наверняка чувствительные. Кёнсу злорадно улыбается и как-то умудряется защемить оба одновременно. Ким не реагирует. Абсолютно, совершенно, никак. До завидует чужому болевому порогу и стальным яйцам. Вот он бы умер на месте, а Чонин, будто играючи, смахивает зажимы одним движением руки и переворачивается на живот. И зря!

Не смотря на то, что в списке ненависти Кёнсу перечислено все, что возможно, остается еще несколько пунктов, которые занесены в малочисленный, но не менее важный список фетишей. И совершенно случайно на первом месте в этом списке находятся ямочки на пояснице.

А Ким Чонин так же внезапно оказывается обладателем самых идеальных ямочек, которые Кёнсу видел в своей жизни. В меру выделяющиеся, в меру глубокие, чрезмерно манящие.

Теперь уже До едва слышно скулит, тянется пальцами к чужой пояснице, но за сантиметр до прикосновения вскакивает на ноги и на всех парах несется в ванную комнату.

Заметив на одной из полок зубную щетку в форме Кронга, Кёнсу уже не сомневается, кому она может принадлежать. А вот синий флакон от детского шампуня с запахом колы замедляет его умственный процесс на целых шестнадцать секунд. Так вот чем знакомым пахнет Ким.

В желтом колпачке от шампуня вода, колпачок в руке Кёнсу, Кёнсу двигает рукой, переворачивая колпачок. Вода медленно выливается на поясницу Чонина, заполняя собой фетиш До номер один. Идеально. Вот оно, то зрелище, на которое Кёнсу мог бы смотреть вечно.

Но вечно не получается, потому что уже через секунду визжащий похлеще своей собаки Ким подскакивает на кровати, больно задевая ногой и самого До. А потом так трогательно прикрывается скомканной простыней, что у Кёнсу почти сводит зубы от желания потрепать соседа за щеки.

Известие о вынужденном совместном времяпрепровождении Чонин встречает на удивление радостно и с улыбкой отказывается от предложения Кёнсу провести два дня без друг друга. А на заявление До о том, что он может просто-напросто уйти, отвечает, что скажет родителям, что тот и вовсе не приходил. Совесть-сучка подмигивает правым глазом и Кёнсу, конечно же, остается.

Следующие тридцать два часа проносятся перед До, как одно мгновение. Чонин как-то резко перестает быть наглым надоедливым ублюдком и превращается в наглого надоедливого ребенка, который постоянно хочет жрать и болтает без умолку.

А еще Киму абсолютно неизвестно такое понятие, как личное пространство. С каждым сказанным словом или подаренной улыбкой, он все ближе подбирается к Кёнсу, и к концу первого дня уже спокойно закидывает на До ноги, треплет ладонью волосы и шлепает по заднице.

Кёнсу злится, Кёнсу грубит, Кёнсу вспоминает про ямочки на пояснице.

Единственный плюс в болтливости Чонина – масса выведанной полезной информации. Ким между делом выдает все тайны Сехуна, все свои тайны, все тайны противной соседки с третьего. Кёнсу тем временем благодарит Бога, господина Кима и свою отличную память.

На вопросы Чонин отвечает так же непосредственно. И когда До в перерыве между просмотром «Астрала» и «Мамы» интересуется, куда же Ким приводит своих девушек – слово «шлюх» Кёнсу все же считает не совсем уместным – тот кривит губы в привычной усмешке и прямо в ухо шепчет «хочешь покажу?».

Кёнсу дергается слишком резко – мурашки на позвоночнике, чтоб их! Чонин же заливается смехом и щурит глаза так, что от них остаются две узкие щелочки и россыпь морщинок-лучиков по краям.
А шлюх он водит в пустующую комнату самой старшей сестры.

Во время второго фильма ужасов, До узнает, что Ким редкостный трус. С самого начала он вцепляется в ладонь Кёнсу своей, потом переплетает их пальцы, а под конец и вовсе почти сидит на чужих коленях.

После пережитого стресса Чонин снова хочет есть, и Кёнсу приходится пожертвовать припрятанной говядиной. Потому что ямочки, лучики и мурашки!

Ким засыпает первым, около трех часов ночи, а До еще долго думает о потерянном времени, гействе и О Сехуне, который вечно все портит.

Утром Чонин будто чувствует не самое благожелательное настроение Кёнсу и снова становится молчаливым. До же расстраивается еще больше и напрямую спрашивает, что такого Чонин нашел в безэмоциональном Сехуне. Ким долго хлопает ресницами, а потом наклоняется и касается губ Кёнсу своими. Неуверенно, неловко и мокро, словно делает это в первый раз, хотя До то знает, что это далеко не так.

Озарение приходит внезапно. Кёнсу резко отстраняется и смотрит на Чонина огромными удивленными глазами.

- Я тупой, - обреченно качает головой До и обхватывает голову ладонями.

- Есть немного, - добивает его Чонин и тянет на себя.

Объяснить, как они оказываются на полу, Кёнсу не может. Единственное, что является очевидным – разведенные в стороны ноги Чонина, лежащий на нем До, щелчок дверного замка в коридоре и насмешливый голос старшего Кима.

- Похоже, жениться все же придется. Да, Кёнсу?

Не забудьте оставить свой отзыв: https://ficbook.net/readfic/1124019

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: