Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






3 страница. Знак, как субстрат человеческого сознания, связан двумя основными формами чувственного созерцания: пространством и временем




Знак, как субстрат человеческого сознания, связан двумя основными формами чувственного созерцания: пространством и временем. Три вектора пространства задают координаты знака как вещи, соотнося его с именем, предметом и значением. Четвертая координата – временная – связывает знак в линейной цепи с другими знаками, наделяя его смысловой характеристикой. Последняя «выносит» знак в речь, где он получает свою значимость. Классификация знаков по временной оси, имея своим основанием процессы семиозиса сознания, может быть рассмотрена как семиотическая классификация.

Лекция четвертая

СЕМИОТИЧЕСКИЙ КОНТИНУУМ. ПРОСТРАНСТВО СЕМИОЗИСА.

Содержание

  1. Проблемы разграничения кода, знака, текста. Понятие гипертекста.
  2. Язык как знаковая система.
  3. Три измерения знака: семантика, синтактика, прагматика.

Ключевые понятия: семиотический континуум, код-знак-текст, супертекст, отношение интерпретирования, семантика, синтактика, прагматика

Распространенное определение знака, как такого предмета, который репрезентирует (представляет, замещает) другой предмет (свойство, отношение), нуждается в уточнении и развертывании. В соответствии с этим толкованием всякий знак, поскольку он репрезентирует определенную идею, или, по словам Ю.М.Лотмана, «выражает другое, более ценное содержание», и в плане выражения, и в плане содержания всегда представляет собой некоторый текст. Иными слова, знак всегда адресован кому-то и предполагает его прочтение и интерпретацию. Действительно, для объяснения сущности непонятного знака или же любого символа требуется довольно распространенный текст. Таким образом, водораздел между знаком и текстом оказывается размытым: где кончается «знак» и начинается «текст»? Ситуация усложняется еще больше, если обратиться к зарубежным структуралистам-филологам. «Текст не ограничивается рамками добропорядочной литературы, не поддается включению в жанровую иерархию, даже в обычную классификацию, - пишет Р. Барт. – Текст уклончив, он работает в сфере означающего. Текст зиждется не на понимании, а на метонимии; в выработке ассоциаций, взаимосцеплений, переносов находит себе выход символическая энергия; без такого выхода человек бы умер…» и т.д. (с.415-417). В итоге текст перерастает в «дискурс» или «диалог» (в смысле М.М. Бахтина) и оказывается обозначением смысловой среды, среды всеобъемлющей культуры, в которой обитает цивилизованный человек, постоянно общающийся с другими людьми и совместно с ними творящий бесконечный глобальный текст. Всякий знак – это свернутый текст, скрытый в его значении, а всякий текст – элемент смыслового диалога, дискурса, постоянно ведущегося в обществе и между обществами, включая прошлые поколения.

Таким образом, вырисовывается семиотический континуум – последовательность плавно переходящих друг в друга знаков, символов, текстов. Классическим примером континуума является цветовой спектр, где один цвет незаметно переходит в другой и невозможно установить границу между голубым и зеленым, красным и оранжевым цветами. Точно так же не очевидны границы между знаком и текстом, словом и предложением (устойчивые словосочетания, идиомы, поговорки – это слова, фразы или предложения? Лингвистика до сих пор не может дать однозначного ответа на этот вопрос). Спаянность семиотического континуума (смысловая его спрессованность) затрудняет выявление единиц анализа и классифицирования знаков в семиотических системах. Тем не менее, мы не можем отказаться от препарирования семиотического континуума, ибо только таким путем возможно, его познание.

Для начала уточним соотношение между понятиями «знак» и «код», которые довольно часто употребляются как синонимы.

Понятие «код» укоренилось в технике связи (телеграфный код, код Морзе), в вычислительной технике, математике, кибернетике, информатике, даже в генетике (вспомним «генетический код»). Характерно, что во всех случаях не требуется обращение к смыслу кодированных сообщений. Когда кодом называется естественный язык, учитывается внешнее сходство, а смысловая сторона игнорируется. В теории кодирования решаются проблемы оптимизации и помехоустойчивости кодов, а не проблемы их понимания. Можно человекочитаемый текст закодировать телеграфным кодом, и содержание текста при этом не изменится. Аналогично звуковую речь можно закодировать письменами. С известными оговорками перевод Шекспира с английского языка на русский можно трактовать как перекодирование. Во всех этих случаях происходит изменение внешней, материальной формы знака или текста, а внутренняя, смысловая его сторона сохраняется постоянной. Трансформируется «тело» знака, а не его смысл. Таким образом, текст или знак можно рассматривать как последовательность кодов.

Теория кодирования входит в семиотическую проблематику, занимающуюся построением искусственных языков, машинным переводом, шифровкой и дешифровкой текстов. Ее предметом является план выражения знаков, т.е. чувственно-наглядные средства репрезентации представляемого знаком предмета, а не отношение обозначаемое-обозначающее, образующее план содержания знака. Именно такая позиция, как известно, свойственна математической теории информации К.Шеннона, которая, измеряя в битах количество информации, абстрагируется от ее смысла (содержания).

Сказанное позволяет разграничивать коды, знаки, тексты следующим образом: знаки и тексты в качестве духовно-материальных единств имеют две стороны, или два плана: план содержания и план выражения; коды же плана содержания не имеют, они служат «строительным материалом» для плана выражения знаков и текстов. Примером кодов могут служить звуки, буквы, жесты глухонемых, различные тайнописи: например, «пляшущие человечки» из детективной истории Артура Конан Дойля.

Обратимся теперь к разграничению знака и текста. Итак, знак состоит из означающего и означаемого. Означающие образуют план выражения языка, а означаемые – его план содержания. В каждый из этих планов основатель глоссематики, выдающийся датский лингвист Людвиг Ельмслев (1899-1965) ввел разграничение, которое оказалось весьма важным для изучения семиологического (а не только лингвистического) знака. По Ельмслеву, каждый план имеет два уровня (strata): форму и субстанцию. Необходимо обратить внимание на новизну определения этих выражений у Ельмслева, так как за каждым из них стоит богатое лексическое прошлое. Согласно Ельмслеву, форма – это то, что поддается исчерпывающему, простому и непротиворечивому описанию в лингвистике (эпистемологический критерий) без опоры на какие бы то ни было экстралингвистические посылки. Субстанцией является совокупность различных аспектов лингвистических феноменов, которые не могут быть описаны без опоры на экстралингвистические посылки. Поскольку оба уровня выделяются как в плане выражения, так и в плане содержания, в итоге мы получаем четыре уровня:

В плане содержания семиотических сообщений:

1) субстанция плана содержания – аморфный, несформулированный замысел, мысленный образ будущего текста, «позитивный» смысл означаемого;

2) форма содержания – результат наложения на аморфный замысел структуры и выразительных возможностей данного языка, формирующих мысль в границах лингвистической относительности Сэпира-Уорфа. Это формальная организация отношений между означаемыми, возникающая в результате наличия или отсутствия соответствующих семантических признаков.

В плане выражения обнаруживаются:

3) субстанция плана выражения – звуки, изображения, пантомима и другие материальные носители сообщений. Многие семиологические системы имеют субстанцию выражения, сущность которой заключается не в том, чтобы означать. Очень часто такие системы состоят из предметов повседневного обихода, которые общество приспосабливает для целей обозначения: одежда, пища и др.

4) форма плана выражения, образуемая парадигматическими и синтаксическими правилами – фонетический состав разговорного языка, алфавиты письменности, выразительные средства живописи, музыки, танца и т.п.

Получается, таким образом, 4 уровня семиотического континуума, из которых четвертый уровень – это коды, а третий – их материальные носители. Второй уровень - поверхностный смысл текста, представляющий собой сумму смыслов знаков, образовавших текст; первый уровень – глубинный смысл, исходный замысел автора, определивший выбор знаков и способов кодирования. Соотношение между глубинным и поверхностным смыслами – это герменевтическая проблема или, с точки зрения современной риторики, проблема изобретения как семиозиса - соотношения живой мысли и слова. Более подробно мы остановимся на этом в разделе о творении языка. Здесь же только отметим, что отчетливо разграничены глубинные смыслы (мораль) и поверхностные смыслы (повествование) в баснях, притчах, поговорках. Любое художественно-литературное произведение обладает идейно-эстетическим замыслом, не сводимым к сумме значений используемых знаков. Литературоведческий анализ как раз занимается выявлением глубинных, а не поверхностных смыслов художественного текста. Итак, вернемся к проблеме разграничения понятий «знак» и «текст».

Знак – кодовое выражение, обладающее только поверхностным смыслом (значением). Например, взятое вне контекста слово с его словарным толкованием является подобным знаком. Текст – есть отдельный знак или, как правило, упорядоченное множество знаков, объединенных единством замысла коммуниканта и в силу этого обладающих глубинным смыслом («личностным смыслом» понимающего). Именно отсутствие глубинного смысла разделяет текст и знак. Символы потому и считаются текстами, что они обладают глубинными, иногда мистическими смыслами. Текстом можно назвать роман, реплику в диалоге, стихотворение, художественное полотно, инженерный проект, архитектурный ансамбль, пантомимический этюд, фортепьянную пьесу, частушку и многое другое. Энциклопедия, собрание сочинений, сборник статей, библиографический указатель есть текст текстов, или супертекст, поскольку в них глубинные смыслы отдельных произведений организованы согласно замыслу их составителей (создателей нового глубинного смысла). Объединив все мыслимые тексты и супертексты, можно прийти к глобальному Тексту – абстракции структурализма.

Итак, диапазон семиотического континуума простирается от бессодержательного кода до глобального Текста.

II. С проблемой семиотического континуума связан вопрос об единицах анализа, которые содержат в себе, как молекула, все основные характеристики производимого смысла. Всякая семиотическая система характеризуется:

(1) операторным способом;

(2) сферой действия;

(3) природой и числом знаков;

(4) типом функционирования.

Каждый из этих признаков содержит некоторое число разновидностей.

Операторный способ – способ, посредством которого система воздействует, а именно то ощущение (зрение, слух, вкус и т.д.), через которое она воспринимается.

Сфера действия – область, в которой система является обязательной, признается и воздействует на поведение.

Природа и число знаков есть производное от вышеназванных условий.

Тип функционирования – отношение, которое соединяет знаки и придает им различительную (дистинктивную) функцию.

Проиллюстрируем это определение на элементарной системе – системе дорожных световых сигналов:

- операторный способ системы – визуальный, дневной и ночной, под открытым небом;

- сфера действия – передвижение транспортных средств на дорогах;

- знаки системы образуются цветовой оппозицией зеленый ~ красный (иногда с промежуточной фазой – желтый, имеющей значение простого перехода от одного к другому), то есть, система бинарна;

- тип функционирования – отношение альтернации (и никогда не одновременности) зеленого~красного, означающей «путь открыт» ~ «путь закрыт» либо в форме предписания: «двигайтесь»~ «стойте».

Данная система допускает расширение или перенос, но это касается только одного из четырех указанных признаков: сферы действия. Ее можно применить в речной навигации, в обозначении фарватеров, на взлетных полосах аэродромов и т.п. при условии сохранения той же цветовой оппозиции в том же значении.

Входящие в это определение признаки образуют две группы: два первых, операторные средства и сфера применения, представляют внешние, материальные свойства системы; два последних, касающиеся знаков и типа их функционирования, указывают внутренние, семиотические свойства. Первые допускают варьирование или приспособление, два других – нет. Данная структурная форма обрисовывает каноническую модель бинарной системы, которую мы находим, например, в способах голосования с помощью белых и черных шаров, посредством вставания и сидения и т.п., то есть во всех ситуациях, где альтернатива могла бы быть выражена (однако не выражается) в языковых терминах как да~нет.

Теперь можно выделить два принципа, которые характеризуют отношения между семиотическими системами. Первый принцип определяется как принцип неизбыточности в сосуществовании систем. Между семиотическими системами не существует «синонимии»; нельзя «сказать одно и то же» с помощью слов и с помощью музыки, то есть с помощью систем с неодинаковой базой. Иными словами, две семиотические системы разного типа взаимонеобратимы. Природа единиц этих систем и различий в типах их функционирования – внутренние семиотические свойства – является причиной неизбыточности в мире знаковых систем. Человек не располагает несколькими различными системами для передачи одного и того же содержания. Напротив, графический алфавит, азбука Брайля или Морзе или алфавит глухонемых являются взаимообратимыми системами, поскольку у них одинаковая база, основанная на принципе алфавита: одна буква – один звук.

Второй принцип вытекает из первого и является его логическим завершением. Две системы могут иметь один и тот же знак, и это не ведет ни к синонимии, ни к избыточности, иными словами, существенно не субстанциальное тождество знака, а лишь его функциональное отличие. Красный цвет в бинарной системе дорожной сигнализации не имеет ничего общего с красным цветом трехцветного флага, так же как белый цвет этого флага не имеет ничего общего с белым цветом траура в Китае. Значимость знака определяется только системой, в которую он включен. Надсистемных знаков не бывает.

Какие отношения существуют между знаковыми системами? Связаны ли они между собой лишь отношением сосуществования или же отношения между семиотическими системами само носит семиотический характер? Э.Бенвенист выявил три типа отношений между семиотическими системами:

1) Система может порождать другую систему. Отношение порождения имеет место между двумя сосуществующими во времени различными, но однотипными системами, из которых одна строится на основе первой и выполняет какую-либо более частную и специальную функцию. Так, обычный язык порождает логико-математический формализованный язык, обычное письмо порождает стенографию, обычный алфавит – азбуку Брайля. Следует отличать отношение порождения и отношения деривации (происхождения), которое предполагает эволюцию и переход во времени от одной системы к другой. История систем письменности дает множество примеров деривации.

2) Второй тип отношения – отношение гомологии, устанавливающее корреляцию между частями двух семиотических систем. В отличие от предыдущего это отношение не констатируется, а вводится на основании связей, которые можно обнаружить или установить между двумя разными системами. Характер гомологичного соответствия может варьироваться, быть интуитивным или осознанным, субстанциальным или структурным, логическим или поэтическим. У Бодлера «запахи, цвета и звуки отвечают друг другу». Эти «соответствия» организуют его поэтический мир и отражающую этот мир систему образов. Соответствия между готической архитектурой и схоластической философией носят понятийно-логический характер. Исследователи отмечают также гомологическое соответствие письма и ритуальных жестов в Китае.

3) Третье отношение между семиотическими системами – отношение интерпретирования. «С точки зрения языка это фундаментальное отношение разделяет системы на две группы: системы артикулирующие (самочленящиеся) и имеющие тем самым свою собственную семиотику, и системы артикулируемые (несамочленящиеся), семиотический характер которых выявляется только при наложении на них решетки какой-либо другой системы выражения. Так вводится и обосновывается тот принцип, согласно которому язык есть интерпретант всех семиотических систем. Никакая другая система не располагает соответствующим «языком», с помощью которого она могла бы сама создавать свои категории (самокатегоризоваться) и самоинтерпретироваться в соответствии со своими семиотическими отличиями, тогда как язык в принципе может категоризовать и интерпретировать все, включая и самого себя» (Бенвенист, с.85).

Язык предоставляет единственный пример системы, которая является семиотической одновременно и по своей формальной структуре, и по своему функционированию:

а) он реализуется в высказывании, которое имеет референтом определенную вне его лежащую ситуацию: говорить – это всегда говорить о чем-то;

б) в формальной структуре он состоит из отдельных единиц, каждая из которых есть знак (единица и знак – явления разного характера. Знак необходимо представляет собой единицу, но единица может и не быть знаком);

в) он воспроизводится и воспринимается каждым членом коллектива на основе одних и тех же референтных связей;

г) он представляет собой единственную форму реализации межсубъектной коммуникации.

По этим причинам, как отмечает Э.Бенвенист, язык является системой с наиболее ярко выраженным семиотическим характером. Именно в языке возникает понятие знаковой функции, и только язык дает ей образцовое воплощение. Отсюда вытекает способность языка сообщать другим системам знаковые свойства и тем самым свойство быть системами, передающими значение. Иными словами, «язык выполняет семиотическое моделирование, основу которого можно искать также только в языке. Природа языка, его репрезентативная функция, динамизм, роль в жизни коллектива делают его своего рода универсальной семиотической матрицей, такой моделирующей структурой, у которой другие структуры заимствуют основные свойства устройства и функционирования» (Бенвенист, с.86-87). Семиотическое отношение между системами проявляется как соотношение между системой интерпретирующей и системой интерпретируемой. Знаки, имеющие хождение в обществе, могут быть полностью интерпретированы посредством знаков языка, но не наоборот. Язык, таким образом, выступает как интерпретант общества. С семиотической точки зрения, между прочим, язык – это то, что соединяет людей в единое целое, это основа всех тех отношений, которые, в свою очередь, лежат в основе общества. В этом смысле можно утверждать, что язык включает в себя общество. Таким образом, отношение интерпретирования, являющееся семиологическим, противоположно отношению включения – социологическому. Последнее, объективируя внешние зависимости, точно так же овеществляет и язык и общество, тогда как первое отношение устанавливает их взаимозависимость на основе их способности к семиотизации. Получается, что не язык функционирует внутри общества, которое включает его в себя, а язык есть то целое, частью которого является общество.

Такое в прагматическом отношении доминирующее положение языка есть следствие его «устройства» как означивающей системы. Язык обладает свойством двойного означивания. Эта модель не имеет аналогий. Язык сочетает два разных способа означивания, один из которых называется семиотическим, а другой – семантическим способом. Это та грань пирамиды, где треугольник образуется вершинами: имя – значение – значимость. Семиотическим называется такой способ означивания, который придает знаку статус целостной единицы. Чтобы опознать знак здесь достаточно решить вопрос о его существовании, ответом на который будет либо «да», либо «нет»: дерево, песня, мыть, нерв, желтый, на – существуют, *мерево, *пасня, *дыть, *берв, *волтый, *са – не существуют. Всякое в строгом смысле термина семиотическое исследование обязательно проходит следующие этапы: выделение и идентификация единиц, описание их различительных признаков, отыскание все более и более тонких критериев их разграничения. В результате каждый знак будет находить все более четкую характеристику присущего ему означивания внутри некоторой совокупности или множества знаков. «Взятый сам по себе, знак представляет чистое тождество с самим собой и чистое отличие от любого другого, он является означивающей основой языка, необходимым материалом выражения. Он существует в том случае, если опознается как означивающее всей совокупностью членов данного языкового коллектива и если у каждого вызывает в общем одинаковые ассоциации и одинаковые противопоставления. Таков характер семиотического способа и сфера его действия» (Бенвенист, с.88).

Под семантическим означиванием разумеется такой способ означивания, который порождается речью. Возникающие здесь проблемы связаны с ролью языка как устройства, порождающее сообщения. Сообщение не сводится к простой последовательности единиц, которые допускали бы идентификацию каждая в отдельности; смысл не появляется в результате сложения знаков, а как раз наоборот, смысл («речевое намерение») реализуется как целое и разделяется на отдельные «знаки», какими являются, например, слова. Кроме того, семантическое означивание основано на всех референтных связях, в то время как означивание семиотическое в принципе свободно и независимо от всякой референции (вспомним здесь принцип произвольности или немотивированности знака). Семантический аспект принадлежит сфере высказывания и миру речи.

Оба способа означивания предъявляют к своим единицам различные критерии идентификации. Семиотическое (знак) должно быть узнано, семантическое (речь) должно быть понято. Различие между узнаванием и пониманием связано с двумя отдельными свойствами разума: способностью воспринимать тождество предыдущего и настоящего, с одной стороны, и способностью воспринимать значение какого-либо нового высказывания, с другой. При патологических нарушениях речевой деятельности эти две способности часто разрываются.

Итак, язык – это единственная система, где означивание протекает в двух разных измерениях. В других системах означивание одномерно: оно имеет либо семиотический характер (жесты вежливости; mudras), без семантики; либо семантический (художественные способы выражения), без семиотики. Привилегированное положение языка заключается в его свойстве осуществлять одновременно и означивание знаков и означивание высказывания. Отсюда и проистекает его главная способность, способность создавать второй уровень высказывания, когда становится возможным высказывать нечто означивающее о самом означивании. В этой метаязыковой способности лежит источник отношения интерпретирования, благодаря которому язык включает в себя другие системы.

Ш. Согласно Ф. де Соссюру, отношения, связывающие языковые элементы, могут принадлежать двум планам, каждый из которых создает собственную систему значимостей. Эти два плана соответствуют двум формам умственной деятельности. Первый план – синтагматический. Синтагма есть комбинация знаков, предполагающая протяженность; эта протяженность линейна и необратима: два звука не могут быть произнесены в один и тот же момент. Значимость каждого элемента возникает как результат его оппозиции к элементам предшествующим и последующим; в речевой цепи элементы объединены реально, в момент говорения; анализом синтагмы будет ее членение. Второй план – ассоциативный (по терминологии Соссюра). «Вне процесса речи слова, имеющие между собой что-либо общее, ассоциируются в памяти так, что из них образуются группы, внутри которых обнаруживаются разнообразные отношения» (Соссюр, с.155). Эти отношения соединяют члены ассоциативного ряда в виртуальный, мнемонический мир. Любой член этой группы может быть рассмотрен как своего рода центр созвездия, как точка, где сходятся другие, координируемые с ним члены группы, число которых безгранично. Два свойства ассоциативного ряда – неопределенность порядка и безграничность количества всегда присутствуют в системе языка. Анализ ассоциаций заключается в их классификации. Синтагматический и ассоциативный планы находятся в тесной связи, которую Соссюр пояснил при помощи следующего сравнения: каждый языковой элемент подобен колонне в античном храме; эта колонна находится в реальном отношении смежности с другими частями здания, с архитравом, например (синтагматические отношения). Но если это колонна дорическая, то она вызывает у нас сравнение с другими архитектурными ордерами, например, ионическим или коринфским. Здесь мы имеем дело с виртуальным отношением субституции, то есть, с ассоциативным отношением. Оба плана связаны между собой таким образом, что синтагма может разворачиваться лишь тогда, когда она черпает все новые и новые единицы из ассоциативного плана.

Со времен Соссюра анализ ассоциативного плана получил значительное развитие; изменилось даже его название; сейчас говорят уже не об ассоциативном, а о парадигматическом или же о систематическом плане (частью которого является семантика). Синтагма и система образуют два плана (оси) языка. И если следовать логике Ф. де Соссюра, то придется признать, что мир его знаков замкнут. От знака к высказыванию нет перехода ни путем образования синтагм, ни каким-либо иным путем. Их разделяет непереходимая исследователем грань, поэтому в изучении языка и существуют две независимые области: семантика и синтактика.

Однако эту грань свободно преодолевает «живое сознание». А в ситуациях, связанных, например, с творческим процессом (иначе, с процессом, где нарушаются устоявшиеся правила употребления того или иного знака) «края» этих двух планов как бы находят друг на друга, что нарушает нормальное отношение между системой и синтагмой. Главным нарушением здесь является переход парадигмы в синтагматический план. Обычно в синтагме актуализируется лишь один термин оппозиции, а другой (другие) остается виртуальным. Нечто иное произойдет, если мы попытаемся создать высказыванье, последовательно присоединив друг к другу все падежные формы какого-либо слова. Проблема такого превращения парадигмы в синтагму выдвигалась уже в фонологии. Но наибольший интерес проблема нормы и ее нарушений представляет для семантики, которая имеет дело с единицами значения (а не просто с различительными единицами) и где наложение друг на друга двух языковых осей влечет за собой видимые изменения смысла. Игра слов, каламбуры в большинстве случаев возникают именно за счет сосуществования двух осей или пространств оппозиций смысла и значения и их столкновения в одном коммуникативном поле.

Примеры: «И зал встает, и зал поет, и в зале дышится легко» (К. Симонов).

«Не доверяй своему сердцу – оно жаждет твоей крови».

«В начале было Слово, а в конце фраза» (С. Е. Лец).

Второе направление исследований – изучение рифмы. В целом рифма представляет собой нарушение дистанции между синтагмой и системой; в ее основе лежит сознательно достигаемое напряжение между принципом сходства и принципом различия; рифма, по словам Р. Барта, «это своего рода структурный скандал». Наконец, с творческим нарушением нормы целиком связана вся риторика. Именно в акте порождения речи происходит постоянный переход из парадигматической последовательности (метафорическая последовательность) в синтагматическую (метонимия, как застывшая и поглощенная системой синтагма). По мысли Р. Якобсона в метафоре селекция становится смежностью, в метонимии смежность становится полем селекции. Творческий акт всегда происходит на границе между этими двумя планами. Именно в речи совершаются «переходы» из одной системы (семантики) в другую (синтактику) и обратно и эта область получила свое название в семиотике, а именно прагматика.

Еще Ч. Пирс выделял три (а не два, как Ф. де Соссюр) измерения семиозиса: синтактику, характеризующую отношение одного знака к другому или другим, семантику, характеризующую отношение знака к значению, и прагматику, характеризующую отношение знака к пользователю (интерпретатору). В теоретических поисках Ф. де Соссюра места для прагматики не нашлось, поскольку «знак всегда до некоторой степени ускользает от воли как индивидуальной, так и социальной, в чем и проявляется его существенная, но на первый взгляд наименее заметная черта» (с.55).

Исключение прагматики как третьего измерения семиозиса, делает теорию Ф. де Соссюра более формализованной и завершенной по сравнению с изысканиями Ч. Пирса. Вместе с тем изъятие прагматического компонента исключает семиотическое объяснение некоторых значимых фактов естественного языка. Речь, высказывание вызывали у Соссюра серьезные затруднения, и он вынес их за пределы науки лингвистики, оставив для изучения психологам, культурологам и специалистам иных дисциплин. В пределах соссюровской модели невозможна сама постановка вопроса, предшествует ли смысл знаковому выражению, либо он реализуется в данной знаковой форме. И еще, пользуясь категориями соссюровской лингвистики, мы никогда не объясним такого, безусловно, языкового явления, как перформатив. Однако, речевая жизнь – создание и понимание целых речевых произведений – текстов - доказывает существование и значимость именно третьего – прагматического компонента семиозиса. Приведем самый цитируемый пример из Л.Н. Толстого: объяснение Левина и Кити, в основу которого был положен реальный эпизод из жизни самого Льва Николаевича: «Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные глаза. – Пожалуйста, спросите. – Вот, - сказал он и написал начальные буквы: к, в, м, о: э, н, м, б, з, л, э, н, и, т? Буквы эти значили: «когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это, что никогда или тогда?» Не было никакой вероятности, чтоб она могла понять эту сложную фразу; но он посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли она эти слова. Она взглянула на него серьезно, потом оперла нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него, спрашивая у него взглядом: «То ли это, что я думаю?» - Я поняла, - сказала она, покраснев. – Какое это слово? – сказал он, указывая на н, которым означалось слово никогда. – Это слово значит никогда, - сказала она, - но это неправда! Он быстро стер написанное, подал ей мел и встал. Она написала: т, я, н, м, и, о. <…> Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить». Он взглянул на нее вопросительно, робко. –Только тогда? –Да,- ответила ее улыбка. – А т… А теперь? – спросил он. –Ну, так вот прочтите. <…> - Она написала начальные буквы: ч, в,м, з, и, п, ч, б. Это значило: «чтобы вы могли забыть и простить, что было» (с.436-437). Естественно, что в данной ситуации, когда отключены механизмы синтактики и семантики, прагматика остается единственным, что обеспечивает понимание двух коммуникантов.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных