ОСНОВНЫЕ ВЕХИ ИСТОРИИ ТИБЕТСКОЙ МЕДИЦИНЫ

На формирование и развитие традиционной тибетской медицины большое влияние оказали медицинские системы соседних стран, прежде всего Индии и Китая, с которыми Тибет издревле поддерживал политические и культурные связи.

Браки основателя тибетского государства Сронцзан-гампо (VII в.) с китайской и непальской принцессами, прибывшими с большими свитами, в составе которых были и врачи, способствовали близкому ознакомлению тибетцев с китайскими и индийскими методами лечения. При этом же царе была изобретена письменность, что открыло широкую дорогу переводам медицинской литературы и созданию оригинальных трудов па тибетском языке. Согласно тибетским авторам, ужо при Сронцзан-гампо индийский врач Бхаратхаджа, китайский врач Хань Ванхан и персидский врач Галенос перевели на тибетский язык по трактату своих медицинских систем и составили коллективный труд под названием «Оружие бесстрашия» (..Mi 'jigs-pa'i mtshon cha») [23, с. 15]. По другой версии, за задачу объединения учения медицинских систем Индии, Китая, Ирана взялись Джаба Гонбой, получивший образование в Индии, китайский врач Хэнтэ Линхан и персидский врач Дагциглан, которые составили совместный труд, впоследствии значительно дополненный китайскими врачами. Традиция тибетской медицины, идущая от этих текстов, получила название «старая медицинская школа» [26, с. 2]. Переводы с разных языков и упомянутые компиляции, созданные в русле этой школы, до нашего времени практически не дошли, нет на них и ссылок в поздней литературе. Можно только предполагать, что в этот период шло освоение теоретической и практической информации из разных систем с преимущественным ориентированном при попытках их обобщения на теоретические построения китайской медицины.

Приток иностранных врачей в Тибет продолжался при приемниках Сронцзан-гампо. Особенно много китайских врачей прибыло в свите жены Мэ-Агцома (VIII в.). Они успешно подвизались при дворе, конкурируя с выходцами из Индии и профессиональными врачами из тибетцев.

Новый импульс развитию тибетской медицины дали утверждение при царе Тисрондэвцзане (VIII в.) буддизма в качестве государственной религии и последовавший за этим перевод буддийского канона, в составе которого была хорошо представлена индийская медицинская литература [12, с. 07—69]. Это привело к усилению влияния индийской традиции и к формированию «новой медицинской школы». Тибетские врачи отказались от китайских и смешанных руководств «старой медицинской школы» и полностью переняли систему индийской медицины [26, с. 1].

Столь резкий поворот в развитии медицины, видимо, имел под собой политическую подоплеку. Страна до этого времени была открыта для миссионеров из Индии и Китая, которые проповедовали учения разных школ буддизма Их деятельность получила поддержку со стороны царя, так как она подрывала почву под древней религией тибетцев «бон», которая служила идеологическим оплотом старинной родовой знати, выступавшей против централизации страны. Однако по мере укрепления позиций буддизма во всех слоях тибетского общества отсутствие единого вероисповедания могло явиться фактом дестабилизации существовавшего строя с далеко идущими последствиями. К тому же усиление прокитайских настроений, очевидно, было нежелательным, поскольку отношения Тибета с Китаем были достаточно напряженными, сопровождались сериями экспансий с обеих сторон. Далекая Индия — идеализированная тибетцами «священная страна», «родина Будды» — в тот исторический момент не представляла опасности для Тибета. Выбор тибетским двором проиндинской ориентации внешне был обставлен в форме диспута между китайским монахом Махаяной и индийским монахом Камалашилой по вопросам сугубо доктринального характера. Эта, по сути своей политическая, акция имела место где-то в 792— 794 гг. в монастыре Самье в присутствии самого царя [24, с. 67— 68]. Махаяна, как следовало ожидать, потерпел поражение.

Дальнейшее развитие медицины в Тибете было прервано почти столетним гонением па буддизм, начатым при царе Ландарме (IX в.). В этот период, который в истории страны называется «темным», было утеряно многое из культурных достижении, накопленных за предыдущие века, в частности и медицинская литература.

Возрождение тибетской медицины в X в. в эпоху так называемого «позднего распространения буддизма» началось в русле «новой медицинской школы» и связано с именем знаменитого переводчика, религиозного деятеля Ринчен-Занпо (958—1055), который в течение десяти лет обучался в Индии, где с помощью пандиты Джанарданы перевел па тибетский язык «Аштанга-хри-дая-самхиту» Вагбхаты (VII в.). Впоследствии именно в его переводе этот трактат вошел в тибетский канон «Данчжур». Школа Ринчен-Занпо в Западном Тибете, ориентированная на индийскую систему медицины, просуществовала в течение X—XI вв., получив также признание и в Северном и Центральном Тибете. Из трудов, созданных последователями и учениками Ринчен-Занпо, до нашего времени дошли только их названия.

Ко времени появления на исторической арене выдающегося тибетского врача Ютог Йондан-гонпо (1112—1203) полемика, некогда развернувшаяся между представителями китайской и индийской школ буддизма при дворе Тисрондевцзана, утратила актуальность. Искусственное ограничение тибетской медицины контурами аюрведы ущемляло развитие тех ее разделов, которые были заимствованы из китайской медицины и не имели аналогии в индийской традиции. При таком подходе незаслуженно игнорировались огромный пласт теоретической информации и многовековой практический опыт, доказавшие свою эффективность при разрешении целого ряда медицинских проблем.

Ютог Йондан-гонпо поставил перед собой задачу собрать и обобщить в рамках единой медицинской системы весь накопленный столетиями положительный опыт тибетских врачей. К этому времени ранние переводы источников персидской и, возможно, греческой медицины были давно уже утеряны, не сохранились также развернутые фрагменты из них в составе компилятивных трудов. Это но отрицает возможности существования их традиций в устной форме, такая форма сохранения и передачи знаний, которые по тем или иным причинам изымались из широкого обращения, была явлением обычным в духовной жизни Тибета.

Ютог Йондан-гонпо, приступая к работе, имел тексты индийской и китайской медицины, которые предлагали разные теоретические концепции, не исключавшие, тем не менее, возможности содержательного синтеза ввиду структурно-типологической общности их понятийного аппарата, основанного на двоичных и троичных классификационных системах, преломленных в культурной традиции Индии и Китая соответственно как «три гуны», «инь-ян». Физиологическим эквивалентом «трех гун» являются «три доша» — ветер, желчь и слизь, которые в норме обеспечивают жизнедеятельность организма. Болезнь трактуется как результат нарушения равновесия между «тремя доша», который обнаруживается преимущественно на тканевом уровне. «Инь-ян» в организме человека представляются как две силы — «жар» и «холод», нарушение равновесия между которыми проявляется в виде заболевания в одном из двенадцати органов, известных китайской медицине. Общность структуры понятийного аппарата, аналогичные представления о механизме возникновения заболевания, наличие совпадающих элементов в семантических рядах базовых категорий позволил Ютог Йондан-гонпо создать схему тибетской медицины без строго фиксированной иерархии между блоками понятийного аппарата, заимствованными из индийской и китайской традиций.

Представленная в сутре пульсовой диагностики схема, где па первое место выдвинуты «жар» и «холод» как «общие болезни», «три доша» охарактеризованы как болезни «частные», а органы и ткани имеют равный статус как «места расположения» болезней, не распространяется на весь излагаемый в «Чжуд-ши» материал.

Общей идеологической платформой для синтеза генетически разнородных пластов теоретической информации была принята буддийская доктрина махаянского направления, являвшаяся государственной религией Тибета. С этой точки зрения более пристрастной проверке подвергались мировоззренческие мотивы в заимствованном материале. Что касается методов диагностики и средств лечения, то они принимались без особой ревизии, исходя из их практической значимости и доступности.

В итоге Ютог Йондан-гонпо разработал своеобразную систему медицины, которую, на наш взгляд, невозможно свести однозначно ни к китайской, ни к индийской традициям медицины, хотя заимствованные из обеих сторон теоретические и практические блоки легко узнаваемы и воспроизводимы в исходных контекстах. Эту особенность тибетской медицины вряд ли можно объяснить непоследовательностью Ютог Йондан-гонпо, скорее всего она объясняется его стремлением сохранить наиболее важные с практической точки зрения достижения обеих медицинских систем, не создавая себе барьеров в области теоретических построений.

Созданный Ютог Йондан-гонпо четырехтомный трактат «Сердце амриты — восьмичленная тантра тайных устных наставлений», более известный под своим кратким названием «Четыре тантры» («Чжуд-ши»), получил впоследствии широкое признание, стал классическим источником тибетской медицины и не потерял своего значения вплоть до наших дней. В русле его комментирования появлялись и исчезали различные школы тибетской медицины и была создана обширная медицинская литература.

ПРОБЛЕМА АВТОРСТВА «ЧЖУД-ШИ»

В Древней Индии не было принято, чтобы мыслитель излагал учение от своего имени,— он излагал его как полученное откровение или как свое понимание древних, авторитетных памятников, т. е. в лучшем случае мог претендовать на роль комментатора [15, с. 82]. Это относится и к медицинским сочинениям. «Они начинаются обычно с рассказа о происхождении аюрведы, в которой сообщается, что творцом ее был Брахма и что эта отрасль знания появилась в мире раньше человека. Брахма передал секреты врачевания богу Дакшапати (в «Ригведе» — покровитель различных дарований), от пего они перешли к божественным близнецам — Ашвинам, потом — к могущественному Индре и, наконец, к мудрецу Бхаратвадже. Последний собрал мудрецов со всей Индии в гималайской обители и подробно изложил им «науку о человеческих болезнях и методах их лечения для долгой и не омраченной страданиями жизни». Авторы трактатов, видимо, вполне сознательно возводили зарождение своей науки к богам, характерно, однако, что практическую медицину, по их сообщению, на землю принес не бог, а мудрец» [13, с. 230].

Эту же самую модель появления и распространения медицины мы обнаруживаем в тибетской литературе, только в несколько переработанном виде с целью отдать приоритет в этой области буддизму. В «Вайдурья-онбо», самом авторитетном комментарии к «Чжуд-ши», составленном Дэсрид Санчжяй-чжамцо (1053—1705), мы находим следующие переложения древнеиндийского мифа о появлении медицины в мире людей: во времена золотого века люди жили бесконечно долго, они не питались материальной пищей, а обходились пищей самадхи. Но один человек как-то съел выступившее из земли вещество, похожее на мед, и у него случилось несварение. Услышав его стенания, Брахма посоветовал ему выпить кипяченой воды. Человек излечился. И вот с этого времени начали считать, что первым врачом был Брахма, первой болезнью— несварение и первым лекарством—кипяченая вода. Но, добавляют буддисты, Брахма сам ничего не придумал, он просто к случаю вспомнил медицинский текст, изложенный ему некогда буддой Шакья Тхубчен [1, т. 4. л. 2106]. Буквально на этом же листе «Вайдурья-онбо» мы встречаем другой вариант этого же мифа, начинающийся с истории о пахтании богами и асурами молочного океана для добычи нектара бессмертия — амриты. За время борьбы богов и асур за право выпить добытый нектар Брахма был ранен в щеку асурой Раху. Воль была настолько сильной, что он потерял сознание. Придя в сознание, Брахма вспомнил медицинский текст, изложенный ему некогда буддой Кашьяна, и вылечил себя.

Подобно аюрведической литературе, «Чжуд-ши» изложен не от лица автора, а от лица будды Шакьямуни, вернее его «медицинской» ипостаси Бхайшаджья-гуру (тиб. sman-hla), который для этой цели погружается в созерцание и эманирует из себя пятерых риши, представляющих его личность в таких аспектах, как язык, душа, тело деяния и достоинства. Постоянными действующими лицами па протяжении всего текста остаются Бхайшаджья-гуру и персонификация языка — риши Маносиджи (тиб. yid-las skyes). Будда не принимает участия в процессе изложения, он перед каждой тантрой погружается в созерцание и выходит из него после завершения тантры. Отвечают па вопросы Маносиджи по очереди остальные четверо риши, которые появляются из разных частей тела будды и рассказывают по одной тантре. Композиция трактата построена в виде обрамленной повести, традиционной вообще для литературы Востока. Традиционна для литературы подобного класса и форма изложения материала в виде откровения божества. Однако именно эта форма изложения «Чжуд-ши», которая для его создателя воспринималась общепринятым литературным приемом подачи своего учения, вызвала впоследствии в тибетской литературе ожесточенные споры об авторстве «Чжуд-ши». Часть старинных тибетских авторов отстаивает мнение, что «Чжуд-ши», как это написало в тексте источника, был на самом доле наречен некогда буддой Шакьямуни и только потом переведен па тибетский язык. В качестве аргумента они извлекают из жития будды Шакьямуни такой эпизод, как его «четырехлетнее пребывание в роще лекарственных растений», во время которого он якобы изложил «Чжуд-ши» четырем сонмам слушателей: буддистам, небуддистам, божествам и мудрецам-риши. Текст, как повествует «Вайдурья-онбо», был записан риши Маносиджи лазуритовыми чернилами па золотых пластинах и со временем дошел до кашмирского врача Чандрананды (VII в. н. э.). Затем к нему приехал тибетский переводчик Вайрочана и с помощью первого перевел «Чжуд-ши» па тибетский язык. Далее Вайрочана этот текст дарит Тисрондэвцзану и его индийскому духовнику Падмасамбхаве. По высочайшему повелению, текст «Чжуд-ши» оказался замурованным в одну из колони монастыря Самье и был «открыт» лишь через 150 лет, чтобы, переходя из рук в руки, дойти до Ютог Йондан-гонпо.

С. Ю. Беленький и М. И. Тубянский в 1935 г, на основе сопоставления многих авторитетных тибетских источников высказались против этой версии возникновения «Чжуд-ши», определив ее как церковно-догматическую, вполне обычную в тех странах, где религиозная доктрина использовалась в качество государственной идеологии. Дополнительно к аргументам тибетских авторов, противников этой версии, они выдвинули следующие положения: в подлинной биографии переводчика Вайрочаны не указано, чтобы он переводил «Чжуд-ши»; в индийской медицинской литературе «Чжуд-ши» (по-санскритски это было бы «Чатуш-тантра») совершенно по известен. Поскольку «Чжуд-ши» не есть переводное сочинение, то вполне естественно, что ни оно, ни комментарии к нему не включены в тибетский канон «Ганчжур», в нем собраны произведения, автором которых считается будда Шакьямуни, и в «Данчжур» — собрание переводных сочинений, комментирующих первый канон [10, с. 67]. Канон, между прочим, был кодифицирован лишь в XIV в., т. е. гораздо позже мнимого появления «Чжуд-ши» в Тибете и его реального создания на тибетском языке. С нашей точки зрения, выдвижение этой версии в ранг официальной, помимо указанной выше причины, объясняется стремлением Ютог Йондан-гонпо и его последователей санкционировать именем будды свое направление в медицине, ориентированное на синтез теоретических и практических элементов индийской и китайской медицинских систем. Как мы уже говорили выше, предыдущая «новая медицинская школа» была основана на традициях только индийской медицины и связана с именами таких признанных врачей, как Кумарадживака, который якобы лечил самого будду Шакьямуни, Нагарджуна, Вагбхата и Чандрананда. Намеренное приписывание чисто медицинских трудов авторитетным философам, столпам принятого в Тибете махаянского направления буддизма, было в свое время для сторонников «новой медицинской школы» тактическим приемом вытеснения своих соперников. В условиях господства клерикальной идеологии только апелляция к еще большим религиозным авторитетам могла обеспечить школе Ютог Йондан-гонпо преимущество в борьбе мнений на узкомедицинском поприще. Авторитет врача Ютог Йондан-гонпо, как бы он ни был высок, не мог соперничать с авторитетом Нагарджуны или Ашвагоши. Поэтому, следуя литературной традиции и духу времени, он и его последователи могли подать учение своей школы как откровение, ниспосланное буддой, и попытаться даже путем тенденциозного подбора фактов из мифической и реальной истории распространения медицины подвести под него хронологическую базу.

Слабой стороной этой версии является также мотив полуторавекового захоронения «Чжуд-ши» в колонне монастыря Самье, что позволяет отнести этот текст к классу так называемой апокрифической литературы, широко известной в тибетской культуре и к которой тибетские авторы относятся скептически. Как пишет советский ученый Л. И. Востриков [14], эти книги обычно выдаются за «произведения древнейшей эпохи тибетской истории». Описание А. И. Вострикова тибетской апокрифической литературы, сделанное на основании изучения большого количества источников исторического характера, применимо и к «Чжуд-ши». В частности, он считает: «Весьма возможно и даже несомненно, что обычай закладывать книги а различные священные сооружения, наблюдающийся в Тибете, существовал там и в глубокой древности. И вероятно, открытия таких замурованных сочинений происходили неоднократно на протяжении тысячи с лишним лет тибетской истории... Но наряду с такими действительными открытиями, и может быть, отчасти под влиянием их, в Тибете происходили и открытия фиктивные, когда компиляции тех или иных поздних авторов с целью придать им авторитет выдавались за произведения прославленных деятелей тибетской древности... Книги эти выдаются обычно за сочинения царя Сронцзан-гампо (srong-btsan-sgam-po, VII в.) пли Падмасамбхавы (Padma-samb-hava), найденные якобы в кладах (gter), в которых они были до поры до времени нарочито спрятаны» [14, с. 24—25].

Событийная логика создания «ложного» апокрифа аналогична истории «чудесного» появления «Чжуд-ши». Дополнительным моментом, относящим «Чжуд-ши» к классу апокрифической литературы, являются многочисленные пророчества, приведенные в «Вайдурья-онбо» для обоснования чудесного происхождения «Чжуд-ши». В них «предсказана» детально вся история вплоть до имен действующих лиц, начиная от Сронцзан-гампо и кончая Ютог Йондан-гонпо. В свое время эти пророчества служили веским аргументом в пользу этой версии, тогда как сейчас они наоборот лишний раз дискредитируют ее, наглядно показывая механизм создания подобных мифов.

Тенденциозная подача исторического материала не является чертой, присущей только источникам, затрагивающим историю тибетской медицины. Она в равной мере характерна для тибетской исторической литературы вообще и, по мнению Л. И. Вострикова, является ее самым важным недостатком. Как отмечает этот автор, «исторические сочинения нередко написаны с нескрываемым намерением содействовать прославлению и распространению буддийской религии» [14, с. 49]. Полностью приложимы к оценке, получаемой из тибетских источников по истории медицины, и следующие наблюдения А. И. Вострикова: «В рассказах о прошлом, в особенности о времени отдаленном, тибетские историографы не всегда умеют отличать факты от мифов, историческое от легендарного, смешивая порой и то и другое. Главным образом это наблюдается в сообщениях тибетских писателей о Древней Индии, о начальном периоде тибетской истории, о жизни и подвигах наиболее древних и наиболее чтимых учителей буддизма» [14, с. 49]. Эти особенности тибетских исторических источников диктуют необходимость критического подхода к сообщаемой ими информации.

Д.Б. Дашиев

ИСТОЧНИКИ «ЧЖУД-ШИ»

Круг источников, использованных автором «Чжуд-ши», в тибетской литературе описан достаточно конкретно. За исключением мистического оригинала «Чжуд-ши», изложенного якобы буддой, здесь указываются тексты, известные на санскрите и на китайском языке или же дошедшие до нашего времени в переводе на тибетский.

Тибетские авторы единодушно признают в качестве основного источника «Аштанга-хридая-самхиту». В ряду медицинских трактатов, переведенных на тибетский язык с санскрита, «Аштанга-хридая-самхита» занимает центральное место. В дэргэском «Данчжуре» кроме самого трактата имеются еще авторский комментарий Вагбхаты под названием «Аштанга-хридая-нама Вайдурика- бхашья» («Van-lag brgyad-pa'i snying-po zhes bya-ba'i sman dpyad-kyi bshad-pa») [т. 118, л. 423; т. 119, л. 442] и два комментария Чандрананды «Лунный свет смысла слов комментария к „Аштанга-хридая-самхите»» [т. 120—122, л. 323, 380, 530], «Список названий лекарств из комментария к „Аштанга-хридая-самхите» и других (текстов)» (“Sman dpyad yan-lag brgyad-pa’i snying-po’i ‘grel-ba las-sogs-pa’i eman-gyi min-gi rnam-grang”) [т. 112, л. 330—362].

В легендах по истории медицины особо подчеркивается, что появление на свет «Аштанга-хридая-самхиты» было встречено пышными праздниками не только в мире людей, но и божеств в небесных сферах и драконов в их подземном мире. Не меньшую оценку имеют труды Чандрананды, которые называются не иначе, как «головное украшение ученых врачей Индии» [1, т. 4, л. 226а].

Трудами санскритологов установлена близость и во многих случаях полная идентичность текста «Чжуд-ши» и трактата аюрведической медицины «Аштанга-хридая-самхита» Вагбхаты (VII в.). Один из первых исследователей санскритско-тибетских параллелей в области медицины известный советский востоковед Е. Е. Обермиллер писал: «Основной текст Вагбхаты играет для нас решающую роль. Обращаясь к нашему тексту „Чжуд-ши», мы видим, что его терминология и терминология Вагбхаты в основном одна и та же, если не считать, конечно, тех мест, которые в „Чжуд-ши» представляют собой нечто новое, не имеющее соответствий у Вагбхаты. Несомненно, что оба текста — „Чжуд-ши» и „Аштанга-хридая-самхита» относятся к одной научной традиции. Сопоставляя терминологию обоих текстов, мы устанавливаем ее тождественность в огромном большинстве случаев. Мало того, мы встречаем выражение одних и тех же мыслей, примеры и т. д., которые буквально совпадают» [17, с. 54]. Сопоставление текстов этих трактатов стало предметом исследования К. Фогеля, который пришел к аналогичным выводам о связи «Чжуд-ши» и «Аштанга-хридая-самхиты». Достаточно решительно высказался по этому поводу монгольский ученый Ц. Хайдав. По его мнению, Ютог Йондап-гонпо изучил труд кашмирского врача Вагбхаты и составил небольшую, удобную для запоминания сутру, причем в некоторых главах он ввел дополнения и исправления, а некоторые объединил. Впоследствии этот трактат стал основным учебником тибетской медицины и получил известность под кратким названием «Четыре медицинские тантры» («Чжуд-ши) [22, с. 44].

Китайские источники «Чжуд-ши», упоминаемые в тибетской литературе, до последнего времени не были известны науке. Ц. Хайдаву принадлежит первое в источниковедении тибетской медицины описание обнаруженного в Монголии трактата «Сома-раджа», который в «Вайдурья-онбо» считается основным, если не единственным источником китайской медицины, использованным Ютог Йондап-гонпо. В «Вайдурья-онбо» содержатся полное оглавление этого трактата и краткая историческая справка. Речь идет о книге или ее рукописных списках глубокой древности, которые уже во времена Дэсрид Санчжяй-чжамцо являлись библиографической редкостью. Интересно, что Дэсрид Санчжяй-чжамцо совершенно недвусмысленно отсекает возможность мистификации личности редактора трактата, вытекающей из созвучий в именах прославленного в буддийском мире философа Нагарджуны и китайского автора. Китайское происхождение этого трактата у Дэсрид Санчжяй-чжамцо не вызывало сомнения. В своем труде «История медицины» он приводит данные о времени перевода «Сома-раджи» с указанием имен переводчиков. Он сообщает, что «Сома-раджа» с китайского языка на тибетский переводился дважды: китайским монахом Махаджинда (Mulia-gyin-da), Джапруг Гарханом (Rgya-phrug gar-mkhan), Кхъюнгпо Цэцэ (Kliyung-po Ise-the), Кхъюнгпо Дамцхугом (Khyung-po dam tshugs) и Чогла Монбаром (Lcog-la smon-bar). Второй перевод принадлежит китайскому переводчику Ван-Махаяна-сутре (Hwang ma-ha-ya-na sutra) и тибетцу Вайрочане [2, л. 78—79]. Однако упоминание в колофоне «Сома-раджи» об Индии, куда этот трактат попал, очевидно, близко к исторической правде.

О переводе «Сома-раджи» на санскрит сообщает также Ц. Хайдав. По его данным, перевод на санскрите был отредактирован во II в. н. э. Бавхатой (Вагбхата) и заново перепечатан. Это новое издание переведено на тибетский язык во времена Тисрондэвцзана (VII в.). Причем, уточняет Ц. Хайдав, перевод делался с использованием китайского оригинала.

Судьба этого трактата, сыгравшего большую роль в создании «Чжуд-ши», останется загадочной до тех пор, пока не будет установлен его китайский оригинал. Из сообщений «Вайдурья-онбо» и материалов, опубликованных Ц. Хайдавом, можно предположить, что он в древности был переведен с китайского языка на санскрит и попал в Тибет раньше именно в санскритском переводе. Очевидно, что названием «Сома-раджа», под которым этот трактат известен в Тибете, он обязан именно санскритскому переводу. В пользу существования перевода с санскрита на тибетский могут свидетельствовать сообщения «Вайдурья-онбо», где говорится, что Ютог Йондан-гонпо при работе над «Чжуд-ши» отдал предпочтение переводу с китайского, так как в многочисленных сутрах того времени, восходящих, очевидно, к переводу с санскрита, было очень много ошибок и противоречий, особенно по китайской астрологии в главах о диагностике по пульсу и моче. Кроме того, указывается, что перевод «Сома-раджи» с санскрита был неудобен для чтения, так как он был снабжен санскритскими фонетическими кальками, которые давались дополнительно к тибетскому термину над или под строкой. Если учесть, что тибетцы не знали примечаний, вынесенных в конец листа или книги, и не пользовались скобками, а все необходимые примечания вставляли в параллельную строку выше или ниже и присоединяли их к комментируемому понятию пунктирной линией, то подобный текст действительно мог представлять трудность для чтения. Переводы с китайского, видимо, были лишены этих недостатков.

В колофоне «Сома-раджи», который опубликовал Ц. Хайдав в своем переводе на монгольский язык, сказано: «Во времена царя Тисрондэвцзана оригинал этой сутры привез па Китая Бежинханмахага, перевел его тибетский переводчик Вайрочана с другими» [22, с. 32—33]. Мы имели возможность ознакомиться с текстом глав «Сома-раджи» по рукописной копии с монгольского экземпляра. Техника вставления примечаний в текст здесь аналогична вышеописанной модели. Этот факт, а также указания в колофоне имени Вайрочаны, известного переводчика с санскрита, позволяют предположить, что в данном случае речь идет о сохранившемся до наших дней переводе «Сома-раджи» с санскрита. О переводах этого трактата с китайского языка на тибетский в литературе пока не известно.

Не будет большим преувеличением, если допустить, что Дэсрид Санчжяй-чжамцо считал «Аштанга-хридая-самхиту» и «Сома-раджу» основными источниками, использованными Ютог Йондан-гонпо при создании «Чжуд-ши». Эта точка зрения совершенно недвусмысленно выразилась в публикации в «Вайдурья-онбо» оглавления обоих трактатов, что позволяет легко сопоставить их с «Чжуд-ши» и сделать вывод о действительных источниках «Чжуд-ши», от чего сам Дэсрид Санчжяй-чжамцо воздержался по причинам ненаучного характера. Будучи верховным иерархом страны, он, вероятно, считал по меньшей мере некорректным прямолинейное отрицание установившейся догматической версии происхождения «Чжуд-ши».

Содержание этого классического трактата тибетской медицины ни в коей мере не сводится к компиляции индийских и китайских источников. Мы вправе предполагать здесь в качестве третьего важного источника мощную струю собственно народной тибетской медицины, обработанную и изложенную в духе книжной учености своего времени. Это практические рекомендации к использованию лекарственного сырья местного, тибетского происхождения, способы его заготовки, обработки, рекомендации по оптимальным в условиях Тибета образу жизни, диете и пр., которые не имеют аналогов в источниках заимствования,— словом то, что остается от «Чжуд-ши» после «вычета» материалов, восходящих к китайской в индийской системам медицины.

Как мы выше сказали, на тибетском языке не сохранились тексты, которые можно было бы отнести к арабской, греческой, персидкой школам медицины. Нет также в трактатах тибетской медицины развернутых фрагментов из них с ссылками на источники, что лишает нас возможности проводить какие-то текстологические параллели.

Д. Б. Дашиев

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: