4 страница. — Разрезы несколько отличаются, — заметил Эйнджел

— Разрезы несколько отличаются, — заметил Эйнджел. — В четырех местах, — показал он. — Здесь очень грубо, почти эмоционально. Здесь уже не так. Здесь и здесь. А?

— Очень мило, — отреагировал я.

— А теперь смотри сюда.

Карандашом он сдвинул в сторону обескровленный обрубок. Под ним белел другой фрагмент. Плоть с него была аккуратнейшим образом удалена по всей длине кости.

— Зачем бы ему так делать? — тихо спросил Эйнджел. Я вздохнул.

— Он экспериментирует. Пытается найти идеал. — И я уставился на аккуратный и сухой разрез, пока не осознал, что Эйнджел смотрит на меня уже довольно долго.

— Как будто ребенок играет с едой, — так я описал картину Рите, после того как вернулся к машине.

— О Боже! Ужасно, — только и смогла сказать она.

— Я думаю, правильный термин здесь — противно.

— Как ты можешь шутить, Декстер? Я успокаивающе улыбнулся.

— К таким вещам привыкаешь. Работа… Мы все шутим, чтобы скрыть боль.

— О Господи! Надеюсь, этого маньяка скоро поймают.

А я думал об аккуратно сложенных частях человеческого тела, разнообразии разрезов и восхитительном отсутствии крови.

— Не думаю, чтобы очень скоро, — ответил я.

— Что ты сказал?

— Я говорю, не думаю, что это будет скоро. Убийца исключительно умен, а детективу, ведущему дело, интереснее играть в политику, чем раскрывать убийства.

Рита посмотрела на меня, как бы желая понять, не шучу ли я. Потом некоторое время, пока мы выезжали на федеральное шоссе № 1, сидела молча. Она не произнесла ни слова, пока мы не въехали в южный Майами.

— Я никогда не смогла бы привыкнуть видеть… Не знаю, как сказать… изнанку? Вещи, как они есть? В общем, так, как это видишь ты, — наконец сформулировала она.

Она застала меня врасплох. Я воспользовался тишиной, чтобы еще раз вспомнить аккуратно уложенные части тела, от которых только что уехал. Мысли с жадностью кружились над чисто и сухо разделенными конечностями, как орел в поисках дичи. Замечание Риты оказалось настолько неожиданным, что с минуту я даже не мог ничего сказать.

— Что ты имеешь в виду? — наконец удалось мне произнести.

Она нахмурилась:

— Я… я не совсем уверена. Просто… Мы все полагаем, что существует… какой-то определенный порядок вещей. То есть, как все должно быть. А на самом деле все наоборот, более… не знаю… темнее? Приземленнее? Что-то вроде этого. Конечно, я думаю, что детектив хочет поймать убийцу, разве не этим должны заниматься детективы? И раньше мне в голову не могло прийти, что вокруг убийства может быть что-то политическое.

— Практически все, — сказал я, поворачивая на улицу Риты и замедляя ход перед ее чистеньким, неприметным домом.

— Но ты… — продолжала она, не замечая ни где мы находимся, ни что я только что сказал. — Вот где твое начало. Большинству людей не дано видеть так глубоко, как тебе.

— Я не настолько глубокая личность, Рита, — ответил я, резко остановив машину.

— То есть на самом деле все имеет два лица: одно, когда мы притворяемся, и другое — когда на самом деле? А тебе уже все известно, и для тебя это просто игра.

Понятия не имею, что она пыталась сказать. По правде, пока она говорила, я бросил все попытки что-либо понять и мысленно вернулся к сцене последнего убийства. Чистота плоти, импровизационное качество разрезов, безукоризненная чистота, без единого пятнышка, и полное отсутствие крови…

— Декстер.

Рита положила мне на плечо руку. Я целую ее.

Не знаю, кто из нас больше удивился. На самом деле я и не думал приступать к этому раньше времени. И духи ее здесь совершенно ни при чем. Я довольно надолго прижался губами к ее губам.

Она отстранилась.

— Нет. Я… Нет, Декстер.

— Хорошо, — ответил я, все еще потрясенный тем, что сделал.

— Не думаю, что я хочу… Я не готова… Черт, Декстер! Она отстегнула ремень безопасности, открыла дверь машины и забежала в дом.

О Боже, подумал я. И что это я, скажите на милость, сделал?

Знаю, что еще долго буду удивляться, может быть, даже почувствую разочарование оттого, что только что уничтожил свою маскировку — после почти двух лет идеальной эксплуатации!

Но все, о чем я сейчас могу думать, — это опрятная кучка частей человеческого тела.

Никакой крови.

Ни капли.

Глава 7

Тело растянуто именно так, как я люблю. Руки и ноги привязаны, рот заклеен клейкой лентой: в рабочей зоне не будет ни шума, ни движения. Моя рука твердо держит нож, и я совершенно уверен, что в этот раз все будет хорошо, я получу огромное удовлетворение…

Только это не нож, а что-то вроде…

И рука не моя. Хотя моя рука двигается вместе с этой, лезвие лежит не в моей руке. И комната маленькая, такая узкая, что смысл появляется только тогда, когда понимаешь, что это не комната, а… что?

А вот и я парю над этим безукоризненным, хоть и ограниченным рабочим пространством, над этим соблазнительным телом. Чувствую холодное дуновение вокруг себя и, каким-то образом, — даже сквозь себя. Если бы я мог чувствовать свои зубы, уверен, что они бы стучали. И моя рука, в идеальном унисоне с той, другой рукой, поднимается и мягкой дугой опускается для безупречного рассечения…

Конечно, я просыпаюсь в своей квартире. Почему-то стоя у входной двери, совершенно голый. Могу еще понять, когда ходят во сне, но раздеваться во сне? Спотыкаясь, возвращаюсь к своей небольшой кровати на колесиках. Скомканное постельное белье лежит на полу. Кондиционер снизил температуру почти до шестидесяти градусов. Это было уместно вчера, чтобы слегка охладиться после того, что произошло между нами с Ритой.

Абсурд, как такое вообще могло случиться? Декстер, бандит-любовник, ворующий поцелуи. После возвращения домой я долго стоял под горячим душем и, прежде чем забраться в постель, повернул термостат на минимум. В самые темные моменты жизни мне кажется, что холод очищает. Не стану притворяться, будто понимаю почему.

А было холодно. Даже сейчас, все еще среди последних клочьев ночного сна, слишком холодно для кофе и начала нового дня.

Как правило, я не запоминаю сны, а если все же они остаются в памяти — не придаю им значения. Поэтому так нелепо, что этот сон все еще со мной.

Я парю над безукоризненным, хоть и ограниченным рабочим пространством — моя рука, в идеальном унисоне с той, другой рукой, поднимается и мягкой дугой опускается для безупречного рассечения…

Я читал книги. Мне никогда не стать человеком; может быть, поэтому люди всегда интересовали меня. Благодаря этому я понимаю весь символизм: парение — одна из форм полета, означающая секс. А нож…

Ja, herr Doktor. Нож — это означает Mutter, ja?

Хватит, Декстер. Глупый, бессмысленный сон.

Зазвонил телефон, и я почти выпрыгнул из своей шкуры.

— Как насчет завтрака у Уолфи? — Это была Дебора. — Я плачу.

— Сейчас субботнее утро, — ответил я. — Нам туда никак не попасть.

— Я приеду раньше тебя и займу столик. Встретимся там.

Закусочная «Уолфи» в Майами-Бич — это традиция Майами. А поскольку Морганы — семья из Майами, мы всю жизнь ели там по всяким особым закусочным случаям. Почему Дебора решила, что сегодня один из них — выше моего понимания; наверняка она в свое время прольет на это свет. Так что я принял душ, оделся в лучший субботний повседневный костюм и поехал в сторону побережья. Транспорта на новом перестроенном виадуке имени Макартура было не много, и вскоре я уже вежливо проталкивался сквозь плотную толпу возле «Уолфи».

Верная слову, Дебора застолбила угловой столик. Она болтала с древней официанткой, женщиной, которую узнал бы даже я.

— Роза, любовь моя. — Я наклонился поцеловать ее морщинистую щеку. Она посмотрела на меня своим вечно хмурым взглядом. — Моя дикая ирландская Роза.

— Декстер, — проскрежетала она с сильным среднеевропейским акцентом. — Хорош целоваться, как какой-то faigelah.

— Faigelah? Это, наверное, «жених» по-ирландски? — спросил я, садясь в кресло.

— Feh, [15] — ответила она, кивнув, и направилась в сторону кухни.

— По-моему, я ей нравлюсь, — сказал я Деборе.

— Кому-то ты должен нравиться. Как твое свидание вчера?

— Отлично. Ты не хочешь как-нибудь попробовать?

— Feh, — ответила Дебора.

— Нельзя все ночи напролет торчать в нижнем белье на Тамиами-Трейл, Деб. Должна же у тебя быть своя жизнь.

— Мне нужно перевестись, — прорычала она. — В отдел убийств. А тогда подумаем насчет жизни.

— Понимаю. Конечно, малышам будет ловчее отвечать, что их мамочка работает в убойном отделе.

— Декстер, ради Бога!

— А что, Дебора, естественная мысль. Племянники и племянницы. Еще несколько маленьких Морганов. Почему бы и нет? Так ведь говорила мама?

Деб сделала глубокий вдох и медленный выдох. Ее секретный способ восстановления контроля.

— Мамы давно уже нет, — промолвила она.

— Я общаюсь с ней по своим каналам.

— Ну, тогда смени канал. Что ты знаешь о кристаллизации клеток?

Я обалдел.

— Ух ты! Ты только что выиграла чемпионат по смене темы разговора.

— Я серьезно.

— Тогда я правда на лопатках, Деб. Что ты имеешь в виду под кристаллизацией клеток?

— От холода. Клетки кристаллизуются под воздействием холода.

Свет вспыхнул у меня в голове.

— Конечно, — говорю, — прекрасно.

И где-то глубоко начинают звенеть маленькие колокольчики.

Холод… Чистый, без примесей, и прохладный нож почти шипит, врезаясь в теплую плоть. Антисептическая, чистая прохлада, кровь замедленна и бессильна; абсолютно правилен и тотально необходим: холод…

— Почему же я не… — начал я и заткнулся, увидев лицо Деборы.

— Что? Что «конечно»? — требовала она. Я покачал головой.

— Сначала скажи, зачем тебе нужно это знать.

Деб посмотрела на меня долгим взглядом и сделала еще один вдох-выдох.

— Полагаю, ты в курсе, — произнесла она наконец. — Случилось еще одно убийство.

— В курсе. Я проезжал мимо вчера вечером.

— А я слышала, что не просто проезжал.

Я поежился. Полиция Метро-Дейд — такая маленькая семья.

— Так что же значит это твое «конечно»?

— Ничего. — Я начал постепенно раздражаться. — Просто ткани трупа выглядели немного не так. Как будто они подверглись воздействию холода… — Я развел руками. — А насколько холодно?

— Как на мясокомбинате. Зачем это ему понадобилось? Потому что это прекрасно, подумал я.

— Холод замедляет кровоток, — был мой ответ. Деб изучающе смотрела на меня.

— А это так важно?

Мой вздох был глубоким и несколько неуверенным. Я не мог ей этого объяснить, она тут же приперла бы меня к стенке.

— Очень важно.

По какой-то причине я почувствовал себя растерянным.

— Почему очень важно?

— М-м… Полагаю, у него пунктик насчет крови, Деб. Это просто ощущение, понимаешь, у меня нет никаких доказательств.

Она посмотрела на меня тем же взглядом. Я пытался придумать что-нибудь, что сказать, но не мог. Остроумный, златогласый Декстер, и вдруг — с пересохшим горлом и проглоченным языком.

— Черт! — наконец произнесла она. — Так в чем же дело? Холод замедляет кровоток, и это очень важно? Давай, Декстер. Что тут, черт возьми, хорошего?

— Я ничего «хорошего» не делаю до кофе, — предпринял я героическую попытку восстановить равновесие. — Просто аккуратно.

— Черт! — снова сказала она. Роза принесла кофе. Дебора сделала глоток. — Вчера вечером меня пригласили на семидесятидвухчасовой брифинг.

Я зааплодировал.

— Отлично. Ты в обойме. Только зачем тебе нужен я?

В Метро-Дейд принято собирать всю убойную команду примерно через семьдесят два часа после убийства. Следователь и ее команда обсуждают дело с экспертом-медиком, а иногда и с представителем прокуратуры. В результате вырабатывается единое направление.

Она нахмурилась:

— Я не сильна в политике, Декстер. Чувствую, что Ла Гэрта оттирает меня, но ничего не могу поделать.

— Она все еще ищет своего мистического свидетеля? Дебора кивнула:

— Ага. Особенно после вчерашнего убийства. Мол, оно еще раз доказывает ее правоту. Потому что тело расчленено полностью.

— Но все разрезы совершенно другие, — возразил я. Дебора пожала плечами:

— Я ей говорила, что искать свидетеля — пустая трата времени, ведь очевидно, что убийце не помешали, просто он почувствовал неудовлетворенность.

— Ого! Ты и правда совсем не разбираешься в политике.

— Ну и черт с ней, Декстер! — Две пожилые дамы за соседним столиком уставились на Деб. Она даже не заметила. — В том, что ты сказал, есть смысл. Это же очевидно, а она меня игнорирует. И даже хуже.

— Что может быть хуже, чем когда тебя игнорируют? — спросил я.

Она залилась краской.

— После разговора с ней я заметила, что пара козлов в форме хихикает надо мной. Про меня по управлению ходит шутка. Эйнштейн, — произнесла Деб и, закусив губку, отвернулась.

— Боюсь, я не понимаю.

— Если бы ее сиськи были мозгами, она была бы Эйнштейном, — с горечью сказала она. Чтобы не рассмеяться, я закашлялся. — Вот что она обо мне говорит. А если такой паршивый ярлык уже приклеился, продвижения по службе тебе не видать, кто же будет уважать копа с такой кличкой? Черт бы ее побрал, Декс. Она ломает мне карьеру. Я ощутил робкую волну сочувствия.

— Да она идиотка.

— Мне сказать ей об этом, Декс? Это будет политически правильно?

Принесли еду. Роза шваркнула тарелки на стол перед нами так, будто продажный судья приговорил ее всю жизнь подавать завтраки детоубийцам.

За едой мои мысли вновь вернулись к проблеме Деборы. Я должен думать только с такой позиции: проблема Деборы. Не «эти восхитительные убийства», не «какой удивительно привлекательный вид» или «так похоже на то, что я хотел бы однажды сделать сам». Нужно держаться в стороне, словно меня все это и не привлекает. Даже сегодняшний сон в холодном воздухе. Чистое совпадение, конечно, но очень тревожное.

Потому что убийца прикоснулся к сердцевине того, что стоит за моими убийствами. По манере работать, конечно, а не по выбору жертв. Безусловно, его нужно остановить, нет вопросов. Бедные шлюхи.

И все же… Потребность в холоде… Так интересно иногда анализировать. Найти милое, темное, тесное местечко…

Тесное? Откуда это?

Естественно, из моего сна. Но ведь значит, мое подсознание захотело, чтобы я вспомнил об этом, не так ли? И теснота как-то вписывалась в картину. Холодно и тесно…

— Фургон-рефрижератор, — произнес я вслух. Открыл глаза. Деборе пришлось справиться с полным ртом еды, прежде чем она смогла говорить.

— Что?

— О, просто предположение. Ничего определенного, боюсь. Но разве оно лишено смысла?

— Разве лишено смысла что? — спросила она.

Я опустил глаза в тарелку и нахмурился, пытаясь представить себе.

— Ему нужно холодное помещение. Чтобы замедлить кровоток и потому, что так… м-м… чище.

— Как скажешь.

— Я так и говорю. И помещение это должно быть тесным…

— Почему? С чего, черт возьми, ты решил, что оно должно быть тесным?

Я сделал вид, что не слышу вопроса.

— Итак, фургон-рефрижератор удовлетворяет всем этим условиям, и еще он мобилен, а значит, потом намного легче избавляться от останков.

Дебора откусила кусочек рогалика и некоторое время раздумывала, пережевывая.

— Итак, — наконец произнесла она. — Убийца имеет доступ к такому фургону? Или у него свой?

— М-м… все может быть. Хотя признаки использования холода есть только в последнем убийстве.

Дебора кивнула.

— То есть он пошел и купил фургон.

— Не обязательно. Он может экспериментировать. Вдруг ему просто захотелось попробовать холод?

— И нам не повезет настолько, чтобы он оказался водителем такого фургона или что-то вроде того, да?

Я улыбнулся ей своей улыбкой счастливой акулы.

— Ах, Деб, как ты сегодня торопишься! Нет, боюсь, наш друг слишком умен, чтобы позволить себе такие откровенные связи.

Дебора отхлебнула кофе, поставила чашку и откинулась на спинку стула.

— Значит, мы ищем угнанный рефрижератор, — наконец произнесла она.

— Боюсь, что так. Но сколько их может быть угнано за сорок восемь часов?

— В Майами? — фыркнула она. — Угоняет кто-то один, тут же пошел слух, что дело выгодное, и вдруг неожиданно каждый «конкретный» узколобый гангстер — черный, мексиканец, наркоман или малолетка бросится угонять рефрижераторы, просто чтобы быть на волне.

— Остается только надеяться, что слух еще не пошел. Дебора доела остатки рогалика.

— Я проверю, — пообещала она.

Глава 8

Теоретически семидесятидвухчасовой брифинг дает каждому достаточно времени ознакомиться с делом, однако созывается достаточно быстро, чтобы впечатления были еще свежи. И вот в понедельник утром вся команда по искоренению преступности во главе с неукротимым детективом Ла Гэртой вновь собралась в конференц-зале на третьем этаже.

Я собрался вместе с ними. Поймал на себе несколько взглядов, выслушал пару доброжелательных высказываний от знакомых копов. Простые, веселые остроты вроде: «Ей, кровосос, покажи зубки!» Эти люди — настоящая соль земли, и моя Дебора скоро станет одной из них. В одной комнате с ними я чувствовал себя и гордо, и робко.

К сожалению, эти чувства не разделяли все присутствующие.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — промычал сержант Доукс — очень большой чернокожий человек с болезненной аурой перманентной враждебности.

В нем есть какая-то холодная свирепость, которая обязательно пригодилась бы кому-нибудь с хобби вроде моего. Жаль, что мы не можем стать друзьями. По какой-то причине он ненавидит всех, кто связан с лабораторными исследованиями, а по еще какой-то дополнительной причине под ними в первую очередь подразумевается Декстер. Кроме того, он рекордсмен Метро по доведению дел до суда. Поэтому он должен бы оценить мою политическую улыбку.

— Просто зашел послушать, сержант, — ответил я.

— Тебя ни хрена сюда не приглашали! Пошел отсюда!

— Он может остаться, — произнесла Ла Гэрта. Доукс хмуро уставился на нее:

— За каким чертом?

— Не хочу никого расстраивать, — сказал я, не особо решительно направляясь к выходу.

— Все нормально, — сказала мне с улыбкой Ла Гэрта. Затем повернулась к Доуксу. — Он может остаться, — повторила она.

— Начнем, — возвестила Ла Гэрта таким голосом, чтобы в зале ни у кого не возникло сомнения в том, что она главная.

Доукс бросил на меня последний злобный взгляд и опустился на стул.

Первая часть встречи состояла из чисто рутинных вопросов: отчеты, политическое маневрирование, всякие мелочи, которые делают нас людьми. Естественно, тех из нас, кто родился человеком. Ла Гэрта кратко пояснила ответственным за связи с общественностью, какую информацию можно, а какую нельзя давать прессе. Среди того, что можно давать, оказалась новая глянцевая фотография Ла Гэрты, которую она заказала специально для этого случая. Выглядела она на ней одновременно серьезной и гламурной, значительной и элегантной. На фотографии она уже почти похожа на лейтенанта. Если бы у Деборы были такие таланты в области пиара!

Прошел почти час, пока мы приступили к убийствам. Но перед этим Ла Гэрта спросила о ходе поиска ее таинственного свидетеля. Разумеется, никто не смог ничего сообщить. Я постарался выглядеть удивленным.

Ла Гэрта по-командирски нахмурилась.

— Давайте, народ, — не унималась она. — Кто-то обязательно должен был что-то найти!

Никто ничего не нашел, поэтому наступила пауза, в течение которой группа изучала свои ногти, строение пола и звукопоглощающие плитки на потолке.

И тут кашлянула Дебора.

— Я… м-м… — произнесла она и снова кашлянула. — У меня есть… м-м… идея. Немного неожиданная. Попытаться поискать немного в другом направлении.

Она произнесла эти слова будто в кавычках, что недалеко от истины. Всей моей подготовки оказалось недостаточно, чтобы ее речь прозвучала естественно, но она по крайней мере сохранила тщательно продуманное и политически корректное строение фразы.

Ла Гэрта подняла искусственно безукоризненную бровку.

— Идея? Правда?

Выражение ее лица демонстрировало удивление и радость одновременно.

— Прошу вас, обязательно поделитесь ею с нами, офицер Эйн… то есть офицер Морган.

Доукс хмыкнул.

Дебора вспыхнула, но смело пошла вперед.

— Это… кристаллизация клеток. Последнее убийство. Я бы хотела, чтобы проверили, не было ли за последнюю неделю сообщений об угнанных фургонах-рефрижераторах.

Тишина. Полная и тупая тишина. Молчание коров. Они не въехали, тупицы, а Дебора не может открыть им глаза. И продолжает молчать, а Ла Гэрта своей бровкой поощряет эту тишину, поглядывая на присутствующих, понял ли кто, о чем речь. Затем — вежливый взгляд на Дебору.

— Фургоны… рефрижераторы?

Дебора выглядела совершенно расстроенной. Бедный ребенок. Да, публичные выступления не для нее.

— Верно.

Ответ повис в воздухе — к явному удовольствию Ла Гэрты.

— М-м… — произнесла она.

Лицо Деборы потемнело — плохой знак. Я прочистил горло, а когда понял, что это не действует, закашлялся достаточно громко, чтобы напомнить ей, что надо держать себя в руках. Она посмотрела на меня. Ла Гэрта тоже.

— Извините, — сказал я. — Кажется, я простудился. Ну, кто может похвастать лучшим братом?

— Э-э… холод, — вдруг выпалила Дебора. — Такие повреждения тканей вполне могли быть сделаны в машине с рефрижератором. Она мобильна, то есть убийцу будет труднее поймать. И избавиться от трупа гораздо легче. То есть… Если выяснится, что его угнали, я имею в виду фургон. Рефрижератор.

Она-таки все это им выдала. Во всем помещении появилась пара задумчивых морщин на полицейских лбах — не больше. Казалось, можно слышать, как работают мозги.

Но Ла Гэрта только кивнула.

— Очень… интересная мысль, офицер. — Она сделала совсем слабое ударение на слове «офицер», чтобы напомнить нам, что у нас демократия и каждый вправе высказаться, однако на самом деле… — Хотя я по-прежнему уверена, что наша лучшая ставка — поиск свидетеля. Мы знаем, что он должен быть. Или она, — уже резко добавила Ла Гэрта. — Но кто-то должен был что-то видеть. Об этом говорят улики. Поэтому сосредоточимся на этом направлении, а за соломинку пусть хватаются парни из Броварда, о'кей? — Сделала паузу, чтобы смешок успел прокатиться по залу. — Тем не менее, офицер Морган, я была бы благодарна, если бы вы продолжили расспрашивать проституток. Они вам доверяют.

Господи, а она хороша! Увела всех от идеи поразмышлять над предложением Деб, посадила Деб на место и вновь сплотила всю группу под своим началом шуткой о нашем соперничестве с округом Бровард. И все несколькими простыми словами. Мне хотелось аплодировать.

Если не считать, конечно, что я-то в команде бедняжки Деборы, которую только что растоптали. А она открыла было рот, потом закрыла, стало видно, как работают ее челюстные мышцы — Деб старалась придать лицу нейтральное выражение. По-своему неплохой спектакль, но, по правде, очень далеко от уровня Ла Гэрты.

Остаток встречи прошел без сенсаций. Больше говорить было не о чем. Поэтому вскоре после того как Ла Гэрта мастерски опустила Дебору, встреча закончилась и мы снова оказались в холле.

— Черт бы ее побрал! — бормотала Дебора вполголоса. — Черт, черт, черт!

— Согласен, — кивнул я. Она сверкнула глазами.

— Спасибо, братец! Из тебя помощник…

— Но мы же договорились, что я не буду вмешиваться. Чтобы вся слава досталась тебе.

— Ничего себе слава! Да она из меня сделала идиотку! — прорычала Деб.

— При полном к тебе уважении, дорогая сестрица, ты сама помогла ей.

Она посмотрела на меня, по сторонам, раздраженно вскинула руки.

— А что мне было говорить? Официально я даже не в команде. Я здесь только потому, что капитан велел допустить меня к работе.

— И не сказал, что они должны тебя выслушать.

— И они не слушали. И не будут, — с горечью сказала Дебора. — Вместо того чтобы помочь мне попасть в убойный отдел, это дело убьет мою карьеру. Я закончу жизнь официанткой.

— Всегда есть выход, Деб.

В ее взгляде почти не осталось надежды.

— Какой?

Я улыбнулся ей самой ободряющей и стимулирующей улыбкой.

— Найти фургон.

Вновь услышал я свою дорогую сестрицу только через три дня — она редко выдерживает так долго без общения со мной. Деб пришла ко мне на работу в четверг сразу после обеда. Вид у нее был мрачный.

— Я нашла его.

Я не понял, что она имеет в виду.

— Что нашла, Деб? Фонтан слез?

— Фургон. Фургон-рефрижератор.

— Отличная новость! Почему же у тебя такой вид, как будто ты ищешь, на ком оторваться?

— Потому что так и есть, — ответила Деб и швырнула на стол несколько скрепленных листов. — Посмотри.

Я взглянул на первую страницу.

— Ого! Сколько всего?

— Двадцать три. За последний месяц заявлено об угоне двадцати трех рефрижераторов. Парни из транспортного управления говорят, что большую часть из них топят в каналах, чтобы получить страховку. Никто особо не давит насчет их поиска. Поэтому никто и не напрягается.

— Добро пожаловать в Майами, — подытожил я. Дебора вздохнула, забрала у меня бумаги и рухнула в кресло, как будто все силы разом покинули ее.

— Я просто не смогу самостоятельно проверить все фургоны. На это уйдет несколько месяцев. Черт возьми, Декс, что же нам теперь делать?

Я покачал головой:

— Извини, Деб. Теперь нам осталось только ждать.

— И все? Только ждать?

— Именно.

Так и случилось. Две недели так и было. Мы ждали. А потом…

Глава 9

Я проснулся весь в поту, не понимая, где нахожусь, но с полной уверенностью, что вот-вот должно произойти новое убийство. Скользя по городу, точно акула вокруг рифа, преступник ищет следующую жертву. Уверенность моя была настолько сильной, что я почти слышал специфический хруст клейкой ленты. Он где-то здесь, ублажает своего Темного Пассажира. Во сне я медленными кругами уже плавал с ним, с этим призраком тигровой акулы.

Я сел на кровати, сбросил скомканные простыни. Будильник показывал 3.14. Четыре часа прошло с тех пор, как я лег спать, а такое впечатление, будто я сутки тащился по джунглям с пианино на спине. Потный, изможденный и отупевший, не в состоянии сформулировать простейшую мысль. Но при всем том я чувствовал, что где-то рядом что-то происходит без моего участия.

Нынче ночью мне больше не заснуть. Я включил свет. Холодные влажные руки дрожали. Вытер их о простыню. Не помогло — простыни были такими же влажными. Спотыкаясь, пошел в ванную вымыть руки. Долго держал их под струей воды. Из крана текла теплая вода комнатной температуры, и на мгновение мне почудилось, будто я мою руки кровью и вода стала красной. Всего на секунду, в полутьме ванной, вода в раковине стала кроваво-красной.

Я закрыл глаза.

Мир сдвинулся.

Я-то имел в виду отделаться от игры света и полусна, в который впал мой мозг. Закрыл глаза, открыл глаза — и иллюзия пройдет, а в моей раковине снова будет прозрачная, чистая вода. Вместо этого, закрыв глаза, я как бы открыл вторую пару глаз, но уже в другом мире.

Я снова оказался в своем сне, пролетая, как лезвие ножа, над огнями бульвара Бискейн; лететь холодно, но я лечу к своей цели и…

Снова открываю глаза. Вода опять стала водой.

Но кем стал я?

Я резко помотал головой. Спокойно, старик; пожалуйста, никаких Декстеров из преисподней. Сделал глубокий вдох и бросил взгляд на себя. Изображение в зеркале выглядит так, как и должно. Правильные черты лица. Спокойные и насмешливые голубые глаза, идеальная имитация человеческой жизни. За исключением волос, торчащих, как у Стэна Лаурела,[16]не видно ни одного признака того, что нечто только что вылетело из моего наполовину спящего мозга и вырвало меля из сна.

Осторожно снова закрываю глаза.

Темнота.

Простая и понятная темнота. Ни полетов, ни крови, ни огней города. Только старый добрый Декстер с закрытыми глазами перед зеркалом.

Снова открываю глаза. Привет, дорогой друг, как хорошо, что ты вернулся. Но где же тебя носило?

В этом, конечно, и заключается вопрос. Большую часть жизни сны меня не беспокоили, не говоря уже о галлюцинациях. Ни апокалиптических видений, ни назойливых юнговских ликов, бормочущих что-то свое из подсознания, ни постоянно возвращающихся мистических образов, плывущих по истории моего бессознательного бытия. Ничего никогда не врывается в Декстера ночью. Когда я ложусь спать, я сплю.

Тогда что же только что произошло? Зачем передо мной предстали все эти картины?

Я плеснул в лицо воды, пригладил волосы. Ответа на вопрос я, конечно, не нашел, но почувствовал себя чуть лучше. Что плохого может случиться, если волосы аккуратно причесаны?

По правде говоря, не знаю. Дела могут пойти весьма скверно. Вдруг я постепенно теряю разум? А что, если я многие годы потихоньку сползаю к умопомешательству, а этот новый убийца только ускорил стремительное падение к полному сумасшествию? Как измерить относительный уровень здравомыслия такого существа, как я?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: