Мамардашвили М.К. Идея преемственности и философская традиция

6. Мамардашвили М.К. Идея преемственности и философская традиция // В кн.: Как я понимаю философию. – М.190. С.91-99
оригинальность М.К. Мамардашвили в понимании идеи преемственности в отличие от ее общепринятого ее понимания;	Мераб Константинович, в романе "1984" Дж. Оруэл, ха­рактеризуя своего героя, пишет следующее: "Он был одино­ким духом, вещающим правду, которой никогда никто не услышит. Но пока он говорит ее, преемственность (курсив мой. - Ю.С.) каким-то неизвестным образом сохраняется. Духовное наследие человечества передается дальше не потому, что вас кто-то услышал, а потому что вы cами сохранили рас­судок".
«конституирующие акты сознания», позволяющие осуществить опыт такой преемственности, когда в сознании любого человека могут возникнуть идеи великих мыслителей без ознакомления с их концепциями);	Когда мы имеем дело со структурами сознания, благодаря которым случается, конституируется философская мысль, то мы имеем дело с состояниями и структурами, которые независи­мы от предметного языка и интерпретации. Язык может быть разным. В разных культурах он не только разный, но и к тому же меняется. От предметного, объектного языка и интерпре­тации все это не зависит, поскольку, повторяю, есть некие теоретические структуры мысли (и они - самые интересные в истории философии), которые фактически свободны, причем в том числе и от интерпретации их самими изобретателями структур.
«быть живым» и «держать живым» какого-то философа в процессе мыслительного акта;	мы живы в том акте, который выполняем сейчас, если держим живыми, а не умершими в тексте, своих предшественников. Если жив Кант, если мысленно я держу Канта живым, то жив и я. И наоборот, если жив я, если я могу помыслить нечто кантовское как возможность моего собственного мышления, а не учености, то жив и Кант. И это есть бесконечная длитель­ность сознательной жизни. Ее бессмертие. Бессмертие лич­ности в мысли.
подлинный процесс мышления и имитация мышления;	что сам акт мысли в той точке, в какой он осуществляется (и если осуществляется), неизбежно предпо­лагает, инкорпорирует в себе другого как равноправного агента мысли. Ну, например, если теоретически утверждает­ся, что человек есть "темное" существо, не способное что-либо помыслить, и мыслят за него, то тем самым та связка, о которой я говорю, естественно, нарушается, исчеза­ет, а значит, и твоя мысль как мысль не может осуществить­ся. Она не может никем быть помыслена как мысль. Ибо до­мыслено, после акта мысли, может быть только то, что в самом акте предполагается и допускает тебя, способного это помыслить. Следовательно, вся проблема и в отношении того богатства мысли, которое мы находим в истории философии, также состоит в том, что оно может быть преемственно только в той мере, в какой я могу воспроизвести это бо­гатство как возможность своей собственной мысли. Что это я могу сейчас помыслить в совершенно других, "совре­менных" предметах. Не просто текстуально воспроизвести некое содержание, а помыслить, что я могу это помыс­лить.
«сознание опыта, а не сознание об опыте»;	– И когда мы начинаем отдавать себе в этом отчет, то пони­маем, что преемственность, в том числе и в философии, осу­ществляется совершенно независимо от того, насколько те, кто длят ее, что-то знают, филологически владеют текстами самой традиции, посвящены в нее и т.д. - Это возможно? – Безусловно, поскольку это заложено в самих характе­ристиках сознательного опыта, а не сознания об опыте. Ведьмы согласились, что связность сознания как некоего прост­ранства для мысли предпосылочна по отношению к содержа­нию мысли
философское мышление и отвлеченный язык философии как «пространство, в котором может быть воссоздан мыслящий»;	философы предстают перед нами в качестве феноменов. То есть сами мысли есть феномены. Не мысль о феноменах, а сами мысли - феномены, свидетель­ствующие всегда об ином, о другой реальности, нежели любые конвенциональные, культурные, психологические представления. Это и означает, что мы способны вспоминать. Ведь когда говорится о платоновской теории памяти, то речь идет не о той памяти, в которой мы якобы что-то должны хранить. Какие-то культурные достижения. Мы не это вспоми­наем. Мы вспоминаем всегда иное, но на уровне оригинала. Оригинала мысли. Приходится восстанавливать исходный жизненный смысл философствования, который совершенно исчез в известное время в системе университетской, акаде­мической передачи знаний и был подменен, так сказать, самокручением терминологической машины, которая безус­ловно должна существовать. Но при этом не должен исчезать изначальный жизненный смысл философии как таковой, с ее отвлеченным языком, создающим пространство, в котором воссоздается мыслящий. Воссоздается личность, способная самостоятельно думать, принимать решения и т.д. То есть, другими словами, воссоздается классическая мужественная душа, способная держать невозможную, над необратимой реальностью невластную, но тем не менее мыслимую мысль. Держать, не впадая ни в революционерство, ни в теургию.
смысл цитаты из произведения Оруэла «1984», приведенной в начале текста, в контексте идей Мамардашвили.	Иначе говоря, я хочу сказать, что существенные, консти­туирующие акты сознания и нашей духовности происходят всегда на фоне того, что можно было бы назвать опытом со­знания. Не сознания о чем-то, а опытом самого сознания, как особого рода сущего, онтологически укорененного, в кото­ром имеют место некие очевидности, некое невербальное или терминологически неделимое состояние "я есть, я мыслю", которое на грани предельной индивидуации, когда ничто недопустимо еще до того, как я могу это увидеть и испытать, и длит наше (твое, мое) несомненное для нас жизненное при­сутствие в мире. Но я тут же хотел бы заметить, что на грани этой индивидуации одновременно имеет место и предельная универсализация. Это как бы некая таинственная точка, в ко­торой какой-то вывороткой внутреннего осуществляется абсолютный реализм. Или предельный солипсизм - только на мне, через меня.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: