СМИРИСЬ, КАВКАЗ: ИДЕТ ЕРМОЛОВ!

Когда мы читаем о сражениях с Наполеоном, надо помнить, что в это же время не утихала еще одна война. О ней еще не шумела мировая пресса, ее не обсуждали в великосветских салонах. Но бои шли ничуть не менее жестокие, подвиги совершались не менее

героические, раны были не менее болезненными, а погибших оплакивали в станицах не менее горько. Эта война гремела в камышовых зарослях Кубани, на перекатах Терека, в горных теснинах и непроходимых лесах.

Огромный массив Кавказа населяло множество племен и народов. В западной части жили шапсуги, бжедуги, натухаевцы, хатукаевцы, абадзехи, убыхи, темиргоевцы, егерукаевцы, махошевцы, бесленеевцы, абадзины (эти племена обобщенно называли «черкесами»). В центральной части хребта обитали карачаевцы, кабардинцы, балкарцы, осетины. В восточной — карабулахи, чеченцы, ингуши, кумыки, даргинцы, лакцы, аварцы, табасаранцы, лезгины. Далеко не все были врагами России. Ее сторону держали осетины, из-за чего противники так и не смогли сомкнуться единым фронтом, и выделились два участка линии — Западный и Восточный. Впрочем, и остальные народы жили раздробленно, одни оставались «мирными», другие «немирными» (но вчерашние «мирные» очень легко переходили в «немирные»). В Дагестане русским союзником выступал шамхал Тарковский, а враждебные силы группировались вокруг казикумухского Сурхай-хана. В других местах появлялись свои лидеры, в Чечне — Бейбулат, в Кабарде — Джембулат, на Кубани — Казбич. И положение становилось все хуже. В 1802 г. царь в своем рескрипте отмечал: «К большому моему неудовольствию вижу я, что весьма усиливаются на линии хищничества горских народов и противу прежних времен несравненно их более случается». Было восстановлено Кавказское наместничество. Наместник являлся и главнокомандующим Отдельного Кавказского корпуса. Вторым лицом в здешней иерархии был командующий войсками Кавказской линии. И генерал Кнорринг докладывал государю: «Со времени служения моего инспектором Кавказской линии всего наиболее озабочен я был хищными граблениями, злодейскими разбоями и похищениями людей…» [175]

В 1804 г., когда началась война с персами, горцы активизировались. Шли серьезные бои с чеченцами и кабардинцами на реках Чегем, Малка, Баксан. Лишь неимоверными усилиями казаков и солдат удалось расчистить Военно-грузинскую дорогу, чтобы провести в Закавказье подкрепления. В 1806 г. в ответ на набеги командующий Кавказской линией Г.И. Глазенаппредпринял поход в Дагестан,разбил и изгнал Сурхая, был взят штурмом Дербент. В 1807 г. полки генералов Булгакова и Лихачева с терскими казаками совершили рейд в Чечню. Но нападения не прекращались. И донесения сохранили для нас скупые строки о тогдашних трагедиях. В селе Богоявленском вырезано более 30 мирных жителей… из станицы Воровсколесской угнано в горы 200 человек… уничтожено Каменнобродское, 100 человек чеченцы зарезали в церкви, 350 угнали в рабство [201]… А на Кубани бесчинствовали черкесы. Переселившиеся сюда черноморцы жили чрезвычайно бедно, но все равно каждую зиму по льду горцы переходили Кубань, грабили последнее, убивали, уводили в плен. Спасала только взаимовыручка. По первому же сигналу опасности, выстрелу, крику прискакавшего гонца все боеспособные казаки бросали дела, хватали оружие и мчались туда, где худо.

18 января 1810 г. казаки на Ольгинском кордоне обнаружили крупные силы черкесов. На кордоне находилось 150 черноморцев во главе с командиром 4-го конного полка Львом Лукьяновичем Тиховским. Он приказал поджечь сигнальную «фигуру» и выслал к переправе через Кубань сотню зауряд-хорунжего Григория Жировского. Она столкнулась с 8 тыс. горцев. Пешие черкесы вступили в бой, а конная лавина обошла казаков и устремилась на север. Банды разграбили хутора, блокировали Ольгинский и Славянский кордоны, напали на Стеблиевскую и Ивановскую. По сигналу тревоги на помощь Тиховскому из Новоекатериновского кордона выступил с полусотней казаков есаул Гаджанов, прорвался к осажденным. И Тиховский вместе с подмогой двинулся к переправе, где вела бой сотня Жировского. Здесь их окружили черкесы. Дрались 4 часа, осаживая врагов из ружей и единственной пушки, ждали подмоги. Но первыми подошли горцы, отбитые от Стеблиевской и Ивановской. Когда у черноморцев кончились заряды, дважды раненный Тиховский скомандовал: «Хлопцы! В ратища! Коли!» И повел казаков в рукопашную. Пробились только Гаджанови 17 казаков — все раненные, большинство вскоре умерло. Опоздавшая подмога насчитала на месте боя 500 черкесских трупов. В братскую могилу у Ольгинского кордона опустили 148 казаков. (На этой могиле до революции ежегодно во второе воскресенье после Пасхи проводились Тиховские поминовения. С 1991 г. по решению Кубанской Рады церемония восстановлена).

Расплачиваясь за зимние набеги, черноморцы каждое лето сами ходили за Кубань под командой войскового атамана Федора Яковлевича Бурсака. Он был сыном священника, бежал из киевской бурсы на Сечь, воевал с турками, брал Очаков и Измаил. Выдвинулся в Черноморском Войске, в 1799 г. был назначен атаманом. Бурсак правил во время павловских и александровских реформ, но не был ни реформатором, ни администратором. Он оставался «батькой» и воином-запорожцем. И походы всегда возглавлял сам. (В 1816 г., когда Бурсак почувствовал, что больше не может лично водить в бой казаков, он добровольно оставил свой пост). За Кубанью поднимались по одному из притоков — Афипсу, Пшишу, Псекупсу, Супу, разоряли аулы, угоняли скот, если встречали сопротивление — пощады не было.

Особенно трудно пришлось на Кавказе в 1812 г. Снимались войска, переводились в главную армию многие лучшие офицеры и генералы, ушли и несколько полков черноморских казаков. Пользуясь этим, снова перешли в наступление персы. В Грузии поднял очередной мятеж царевич Александр, подтолкнув к войне лезгин, хевсуров, чеченцев. Лишь напряжением всех сил и массовым героизмом нашим войскам удалось отбиться. Генерал П.С. Котляревский, имея всего 2200 штыков и сабель, отчаянными рукопашными атаками наголову разгромил 30-тысячную иранскую армию Аббаса-Мирзы на Араксе. Штурмом взял Ленкорань. А разгром Наполеона лишил персов надежды на его помощь. В 1813 г. с ними был заключен Гюлистанский мир, по которому к России отошли Карабах и территория нынешнего Азербайджана. В этом же году казаки и регулярные части разбили большие контингенты черкесов и ногайцев в сражении у Невинномысской и в двухдневной битве на р. Лабе.

После победы над французами стало полегче. На Кавказ пошли дополнительные силы. К 1816 г. здесь было 2 пехотных дивизии и 1 бригада, 3 гренадерских и 1 кавалерийский полка, 10 полков донских и 3 полка астраханских казаков. Плюс черноморцы, линейцы, терцы. А главнокомандующим стал Алексей Петрович Ермолов. Ученик Суворова, участник почти всех главных сражений в войнах с Наполеоном, в 1812 г. начальник штаба Кутузова. Будучи талантливым полководцем, организатором и государственным деятелем, он сразу же верно оценил обстановку: «Кавказ — это огромная крепость, защищаемая полумиллионным гарнизоном. Надо или штурмовать ее или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого. Так поведем же осаду». Установки его были самые жесткие: «Я терпеть не могу беспорядков, а паче я не люблю, что и самая каналья, каковы здешние горские народы, смеют противиться власти государя». Он установил два главных принципа. Первый — неизбежность возмездия за любую враждебную акцию. Второй — не делать нового шага вперед, не подготовив его, не закрепившись на предшествующем рубеже. А закрепляться следовало крепостями, прокладкой дорог.

Самым опасным очагом напряженности Ермолов выделил Чечню, которую называл «гнездом всех разбойников». В 1817 г. началось возведение Сунженской линии южнее Терека, чтобы прикрыть терские поселения и оттеснить чеченцев из долин в горы. В верховьях Сунжи было построено укрепление Преградный Стан, в 1818 г. войска Ермолова предприняли поход в урочише Ханкала, заложив крепость Грозная. За ней появились Внезапная и на берегу Каспия — Бурная. Крепости контролировали сопредельные районы Чечни и Дагестана, между ними прорубались просеки в лесах, ставились форпосты. Горцы сопротивлялись, нападали на рабочие команды, обозы. Нередко стычки перерастали в большие бои. Однако с этим справлялись. Причем русские потери были небольшими — войск на Кавказе было немного, но это были отборные, профессиональные бойцы.

В ермоловском корпусе сложились совершенно особые традиции. Без телесных наказаний, вместо шагистики учили стрельбе, рукопашной. Поощрялась и развивалась инициатива каждого солдата. Он был мастером на все руки — топор строителя и дровосека, лопата, кирка тоже были здесь оружием. Даже форма была особой. Еще в 1804 г. генерал Лихачев ввел для своих «зеленых егерей» одежду по подобию казачьей: папахи вместо киверов, просторные куртки и шаровары, холщевые сумки вместо ранцев. Ермолов распространил этот опыт на весь корпус. А вот местных казаков он сперва недооценил. По прежним войнам генерал знал только донцов, а тут встретил каких-то оборванцев, не имеющих понятия об армейских порядках. Но прошло немного времени, и генерал был потрясен боевыми качествами казаков Кавказской линии, писал, что им нет равных [201].

Кстати, в 1816 г. и для Черноморского Войска были придуманы мундиры: кивера, тесные куртки и шаровары из синего сукна со всевозможными декоративными «наворотами» вроде ложных рукавов [281]. Из Петербурга прислали образцы. В Екатеринодар были вызваны портные от полков, атаман Г.К. Матвеев приказал казакам обмундироваться к августу 1817 г. Но на Кубани эта форма не прижилась вообще. Ее пошив стоил дорого, около 100 руб. (цена 2—3 лошадей), рядовым и даже офицерам это оказывалось не по карману. В Войсковую канцелярию пересылались отговорки. Срок перенесли на январь 1818 г. Потом снова перенесли. Приказы «сильнейше понуждать казаков» к пошиву формы шли куренным атаманам, командирам полков, полиции. Требовалось даже «продавцам питья отпускать не более как на 5 руб.», чтобы казаки экономили на форму. Централизованно закупалось сукно. Но нет, ничего не помогало. По донесениям, в полках обмундировалось по 30—50 человек, да и те не полностью, кто куртку пошил, кто шаровары. И образцов не соблюдали. Делали так, чтоб было удобнее. В результате еще и в 1830 г. для встречи знатных особ собирали по 20 казаков в форме от каждого полка, а если в целом полку не наберется 20 обмундированных, то хотя бы прилично одетых.

А вот линейцы и терцы привыкли носить черкески. И с 1824 г. было официально разрешено надевать их на службу. У линейцев Ермолов отменил пики, бесполезные в горной войне и ввел такое же вооружение, которое носили горцы — длинные винтовки вместо карабинов, легкие шашки вместо кавалерийских сабель. Эту одежду и оружие стали перенимать и черноморцы. Да и на Дону в то время многие казаки предпочитали носить черкески. Кавказское происхождение имеет и казачья фуражка. В тогдашней армии фуражки разрешалось носить только вне строя. Но в Кавказском корпусе их носили и в строю. И казакам фуражки понравились, их, в отличие от киверов, шили охотно. Ермолов провел и некоторые реформы казачьей организации. Последним Казачьим Войском в России, сохранявшим полное внутреннее самоуправление, было Гребенское. В 1819 г. Ермолов указал на низкий авторитет выборных властей, на ссоры и непорядки на кругах. Упразднил выборные должности войскового атамана, есаула, знаменщика и дьяка, отменил и сами войсковые круги и придал гребенцам полковое устройство — такое же, как Моздокский, Хоперский и прочие полки линии. Первым командиром Гребенского полка был назначен ротмистр Е.П. Ефимович [235].

Предшественники Ермолова пытались играть в «дипломатию» — уговорами склоняли горских князей и старшин к покорности. Они приносили присягу, получали офицерские и генеральские чины, большое жалованье. Но при удобном случае грабили и резали русских, а потом снова присягали, и им снова давали чины и жалованье. Ермолов эту пагубную практику пресек. Нарушивших присягу стал «возвышать» иным образом — вешать. Селения, откуда шли нападения, навлекали на себя карательные рейды «в наставления прочим народам, на коих одни примеры ужаса удобны наложить обуздание». Действовали круто и эффективно. Когда селение оказывало сопротивление, подводились на 50 шагов пушки и открывали огонь: попробуй посопротивляйся. После чего дома сжигались, скот забирался — все равно большая его часть была угнана у русских. Если же «немирное» селение соглашалось замириться, на слово уже не верили, брали аманатов. И в случае возобновления нападений немедленно отправляли их в Сибирь или казнили. Ну а из «мирных» горцев Ермолов формировал отряды чеченской, дагестанской, кабардинской милиции. Если ты подданный России, так и воюй на ее стороне.

Земли по новым линиям и укреплениям Ермолов стал заселять казаками, а для этого усиливал и умножал их. В казачье состояние разрешено было записывать всех желающих. Многие старые солдаты выражали желание поселиться на Кавказе. Куда им было деваться после 25 лет службы? Возвращаться в деревню, где их забыли? Снова в крепостные? Ермолов поощрял стремление остаться, выписал из России несколько тысяч вдов с детьми и девушек для женитьбы воинам. Они заводили хозяйства и «оказачивались».

Ермолов привлек на Кавказ и отличных военачальников. Ближайшими его помощниками стали И.А. Вельяминов 1-й и его брат, начальник штаба корпуса А.А. Вельяминов 3-й.Именно они спланировали расчленить укрепленными линиями на части «крепость» Кавказа и ее «гарнизон». Кроме Сунженской линии, стало строиться ответвление Кубанской — от Невинномысской до Баталпашинской. Генерал В.Г. Мадатов, которого называли «хитрейшим из храбрых», с частями казаков, регулярных войск и ополчением шамхала Тарковского в 1818—1820 гг. смирил в Дагестане табасаранцев, лезгин, кайтагцев, совершив стремительный переход через горы, окончательно разгромил казикумухского Сурхай-хана. Через Дагестан стала прокладываться новая дорога в Закавказье. Войска первого коменданта крепости Грозной Н.В. Грековаи донского генерала Сысоева нанесли чувствительные удары чеченцам. После штурма было стерто с лица земли селение Дадан-Юрт. Ермолов приказал уничтожить и базы налетчиков Исти-Су, Ноен-Берды, Аллаяр-аул.

А начальником Черноморской линии стал Максим Григорьевич Власов 3-й. Он был из простых донских казаков, воспитанник Киево-Печерской лавры. В 1794 г. в Польше, впервые попав на войну, за год прошел все чины от рядового до есаула. В Отечественную дрался под командованием Платова, партизанил, Заграничный поход проделал в отряде Чернышева, завершив войну генерал-майором, кавалером орденов св. Георгия IV и III степеней. На Кубани реорганизовал службу в зависимости от опасности на том или ином участке, защитив тем самым мирное население. А в 1821 г., когда крупные скопища черкесов вторглись на правый берег, Власов сумел обойти, окружить их и учинил страшный разгром — прижал к Калаусскому лиману и загнал в топь, расстреливая из пушек. Горцы вязли, тонули в болоте, гибли под казачьими пулями, под залпами картечи.

К середине 1820-х обстановка на Кавказе, казалось, стабилизировалась. Но замирение было непрочным. У горцев возникло новое явление — «мюридизм». Появился проповедник Кази-Мухаммед, призвавший к газавату, «священной войне». И если раньше «немирные» роды и селения были разобщенными, что облегчало победы над ними, теперь возник общий центр организации. Полыхнуло по всей Чечне, перекинулось в Кабарду. Вновь активизировались черкесы. В отчаянных схватках гибли гарнизоны постов и хуторов. Ответные удары не заставили себя ждать. Вельяминов 3-йпредпринял в 1825 г. походы по Лабе и Белой. Истребил аулы мятежников и заложил передовое укрепление Майкоп.

В Чечне руководил сам Ермолов, были взяты и разрушены базы налетчиков в Атаги, Чахкери, Шали, Гехи, Дауд-Мартане, Урус-Мартане, Рошни-Чу. Мятежники согласились на переговоры. Но 16 июля 1825 г., когда в Герзель-ауле съехались командующий войсками линии Лисаневич,комендант Грозной Греков и 318 горских старейшин, в ходе встречи фанатик бросился с кинжалом и убил обоих генералов. Увидев это, солдаты разъярились, бросились в штыки и перекололи старейшин, хотя многие из них были сторонниками мира. И мятеж полыхнул с новой силой. Только зимой и весной 1826 г. Ермолову удалось подавить его, разгромив Кази-Мухаммеда под Чахкери и уничтожив ряд сел.

Но… уже и в те времена «передовая общественность» принимала сторону врагов своего народа. Космополитизированные столичные дамы и господа читали в английских и французских газетах о «зверствах русских на Кавказе». Этим дамам и господам никогда не грозил черкесский или чеченский набег, не их детей угоняли в рабство, не их родителям перерезали глотки. И «общественное мнение» поднимало возмущенный вой. Когда Пушкин воспел Ермолова, П.А. Вяземский писал ему: «Ермолов! Что тут хорошего? Что он, как черная зараза, губил, ничтожил племена? От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся. Если бы мы просвещали племена, то было бы, что воспеть. Поэзия — не союзница палачей…» Подобное «общество» влияло и на царя. Против Ермолова сыграло и восстание декабристов, которые почему-то рассчитывали на сочувствие генерала (чего и в помине не было). А когда он публично повесил одного из предводителей чеченского мятежа, получил строгий выговор из Петербурга и вскоре был заменен генералом И.Ф. Паскевичем. Были отозваны с Кавказа братья Вельяминовы, Мадатов, а Власов 3-й за «излишнюю жестокость» в походах против черкесов отдан под суд. Новая администрация получила инструкции «просвещать» горцев и вернуться к мягким мерам.

ЗАДУНАЙСКАЯ СЕЧЬ.

Некрасовцев турки называли «игнат-казаки» — по имени основателя общины, «кара-игнат» — поскольку они всегда носили черные кафтаны, или «ин`ат-казаки» — «упрямые казаки». Покинув в 1740—1770 гг. Кубань, часть из них ушла в Малую Азию, но большинство переселилось в низовья Дуная и на Днестр [228, 259]. Здесь, в турецких владениях, сложилась и другая община старообрядцев, бежавших из России — липоване. Некрасовцы поселились с ними, но не смешивались, презрительно называли их «дунаки, мужики». Сами же, будучи казаками, традиционно не занимались землепашеством, а достойными занятиями считали только военное дело, рыболовство и охоту. Фирманом султана некрасовцам были выделены земли. Центром Войска стало село Верхний Дунавец на р. Дунаец. Высшим органом был общий круг, выбиравший атамана. В селах выбирались станичные атаманы. Появился даже свой епископ Анфим. Но вскоре выяснилось, что он самозванец, и некрасовцы утопили его в Днестре. В военном отношении «игнат-казаки» были подчинены сераскиру Бабадага, охраняли границу, несли службу в подунайских крепостях. Из них состоял и особый отряд личной гвардии султана, которому было разрешено построить в Стамбуле свою церковь.

А после разрушения Сечи в 1775 г. в османские владения хлынули запорожцы. Они группами кочевали под Очаковом, на Тилигуле, в Молдавии. Пополнялись крестьянами, бежавшими с закрепощаемой Украины. По донесению очаковского паши, их количество достигло 12 тыс. И в 1778 г. султан принял запорожцев в подданство. Для поселения им выделили с. Кучурганы в низовьях Днестра, они принесли присягу. Легенда гласит, что казаки схитрили: во время присяги высыпали в сапоги родную землю, которую носили в ладанках, и клялись: «На чьей земле стоим, тому и присягаем». Но это, конечно, только легенда.

В то время сечевики и сами еще не определились насчет дальнейшей судьбы. У некоторых возникла идея перейти в подданство Австрии. Запорожцы слышали о сербских граничарах, вот и представлялось, пусть их тоже возьмут на службу и поселят для охраны границ. Повели переговоры с австрийцами, выставляли свои условия о самоуправлении, сохранении запорожских традиций, обещали привести 8 тыс. казаков. Однако австрийцы за такое предложение хвататься не спешили. Торг шел долго, требования казаков отводились. Лишь в 1785 г. последовало согласие. Но за сторонниками этого плана последовали отнюдь не все запорожцы. А среди тех, кто решился совершить очередной поворот, австрийские власти устроили жесткий отсев. Брали только молодых, крепких, остальных отсылали назад.

Принятых оказалось 1—1,5 тыс. Идея служить по-казачьи, со своим оружием и снаряжением, отпала сразу, у большинства не было не то что вооружения, а и приличной одежды. Выдали австрийские ружья и мундиры и послали на турецкую границу, в Банат и Бачку. «Самоуправление» ограничилось тем, что нескольким старшинам присвоили младшие офицерские звания, отдав в подчинение хорватским и немецким начальникам. И ни о какой новой Сечи речи не было — распределили по 150—160 человек по разным местам: Нови Сад, Титель, Ковель, Панчево. Да и представления казаков о жизни на границе не оправдались, еще в 1735—1748 гг. князь Гильдбурхаузен провел на австрийском Войсковом Кордоне реформы, лишившие граничар всякой автономии. Их служба приближалась к армейской, насаждалось католичество. И в первой же австро-турецкой войне 1788—1791 гг. часть здешних запорожцев погибла, а остальные, испытав такие разочарования, сбежали обратно к туркам [251].

Ну а сечевики, оставшиеся в Османской империи, в войне против русских в 1787—1791 гг, участвовали в боях в составе иррегулярного корпуса Селима и Бехты-Гиреев — как и некрасовцы. Но война вызвала расслоение. Как уже отмечалось, часть запорожцев вернулась в Росию, вступила в Черноморский Кош. Разделились и некрасовцы. И в «румянцевской», и в «потемкинской» войнах с турками русские войска прорывались на Дунай, селения «игнат-казаков» попадали в зону боевых действий и серьезно пострадали. А в 1791 г. и граница передвинулась на Днестр. И часть некрасовцев стала перебираться вглубь Турции — в Анатолию, на о. Майнос и Эйдос. Однако многие приднестровские некрасовцы эвакуироваться отказались (тем более что при Екатерине старообрядчество было разрешено). Они приняли российское подданство, некоторые вступали в Бугское, Екатеринославское Войска. Впоследствии общины некрасовцев наряду с обычными старообрядцами отмечались в приднестровских селах Слободзея, Собручи, Гура-Роже, Маяки, где они получили статус государственных крестьян. Но… для тех, кто сохранил верность Турции, они перестали быть «некрасовцами». Поскольку нарушили один из «заветов Игната» — не возвращаться в Россию.

А запорожцы-эмигранты, когда граница переместилась, потеряли выделенные им земли. И султан отвел им новые места поселения — в дельте Дуная, разрешил построить Сечь в с. Катерлез на р. Дунаец. И рядом друг с другом очутились две казачьих обшины. Одну составили некрасовцы и липоване. Вторая, запорожская, тоже состояла не только из казаков. В Турцию по-прежнему притекали беглые крестьяне, дезертиры, преступники. И большинство их было не старообрядцами, а ортодоксальными православными. Поэтому они примыкали не к некрасовцам, а к запорожцам. Но и сечевиками становились не все, многие просто заводили крестьянское хозяйство. Для таких запорожцы переняли турецкое слово «райя». Тут надо пояснить, что официально в Османской империи было всего два сословия, воинское и податное — «райя» («тягло»). Одно служит, другое его содержит. Таким образом общины некрасовцев и запорожцев на своих территориях стали чем-то вроде «коллективных феодалов». А крестьяне — их подданными. Но отметим и то, что к концу XVIII—XIX в. слово «райя» в Турции стало относиться только к христианам и приобрело оскорбительный смысл: «скот», «быдло». Да и само положение христиан весьма ухудшилось. Их притесняли и обирали местные власти, турецкие воины, они подвергались насилиям и беззакониям. А в дела некрасовцев и запорожцев турки не вмешивались. Они становились зашитниками для своей «райи» — которая, по свидетельству современников, жила гораздо более вольно и благополучно «по сравнению с другими «райями».

Но отношения между двумя общинами сразу стали враждебными [240, 259]. Некрасовцев возмутило, что часть земли, прежде дарованной им, отдали запорожцев. А главным промыслом обеих общин была рыба, началась борьба за места ловов, переросшая в кровавые драки. Они подогревались межэтническими, религиозными лозунгами, но турецкие начальники быстро разобрались в истинной причине и доносили, что «казаки в войне между собой за рыбные ловы». В 1794 г., выбрав удобный момент, некрасовцы захватили и уничтожили Катерлез. Только после этого власти вмешались и перевели запорожцев выше по течению Дуная, в Сеймены, под начальство браиловского назира. Для рыболовства и земледелия новое место было куда хуже прежнего. Поражение и переселение вызвали разочарование, ссоры, кошевой Помело с 500 казаками ушел в Россию. Однако распада Задунайской Сечи все же не произошло — оставшиеся запорожцы просто выбрали нового кошевого.

В это время в самой Османской империи стали нарастать внутренние противоречия. Власть слабела, шаталась. Поднял мятеж аристократ Пазванд-оглу. Некрасовцам он пообещал отдать все земли на Нижнем Дунае, и они приняли его сторону. Против них власти использовали запорожцев. В ходе турецких междоусобиц обе стороны понесли большие потери. В благодарность за услуги при подавлении восстания браиловский назир добился в 1803 г. возвращения Сечи в Катерлез. Но не тут-то было. У некрасовцев тоже нашелся покровитель, комендант Измаила Пехлеван-оглу. В 1805 г. они нанесли удар, уничтожив Сечь и вырезав значительное число запорожской «райи». Уцелевшие сечевики бежали в Браилов.

Русско-турецкая война 1806—1812 гг. вызвала новое расслоение. Кошевой Задунайской Сечи Трофим Гайдабура и Иван Губа с двумя отрядами запорожцевперешли на сторону России. На их базе указом Александра I от 20 января 1807 г. стало формироваться Усть-Дунайское Буджацкое Войско. Оно планировалось по типу Черноморского, но просуществовало лишь 5 месяцев. Узнав, что возникла «новая Сечь», в Килию и Галац, где она базировалась, устремились украинские крепостные. Посыпались жалобы помещиков, что казаки принимают беглых. И 20 июня 1807 г. Войско было расформировано. В нем к этому моменту насчитывалось 1387 человек. Из них изъяли беглых, дезертиров. Некоторые разошлись по Молдавии, а около 500 казаков были отправлены на Кубань [245]. Часть задунайцев готова была последовать примеру кошевого и тоже перейти к русским, но после ликвидации Усть-Дунайского Войска передумала.

У некрасовцев каша заварилась еще круче. Сторону русских приняло большинство липован. Встречали хлебом-солью, оказывали помощь войскам. И «игнат-казаки» обрушились на «бунтовщиков», сурово карая их. В 1807 г. стерли с лица земли с. Караорман, мужчин перебили, женщин и детей увели. Неоднократные карательные рейды совершались на Вилково, Старую Килию и другие селения. Впрочем, и у самих некрасовцев единство нарушилось. В 1811 г. генерал С.А. Тучков доносил Кутузову о возможности перетянуть некоторых из них на свою сторону. Переговоры прошли успешно, желающим перейти в подданство России Кутузов от имени царя выдал грамоту, где даровалось «вечное прощение в прежних их винах против государя и Отечества», освобождение от налогов на 3 года, земля, а тем, кто захочет вступить в казачество — освобождение от рекрутской повинности. По Бухарестскому миру левый берег Нижнего Дуная отошел к России, и многие некрасовцы туда благополучно переселились.

Но ослаблением «игнат-казаков» и их конфликтом с липованами не преминули воспользоваться запорожцы. Развернули наступление и в начале 1813 г. отбили Катерлез. Причем этим не ограничились, продвигаясь дальше. Разгорелась война настолько жестокая, что удивляла даже турок. Историк Ф. Кондратович писал, что чуть ли не с каждым «бугром в болотах и плавнях дельты связаны тайны стычек запорожцев с некрасовцами, полного уничтожения целых отрядов с той или другой стороны». В 1814 г. запорожцы овладели «столицей» противника, селом Верхний Дунавец, где и устроили свою последнюю Сечь.

Некрасовцы были вытеснены из дунайских гирл. Одни ушли к своим сородичам на Майнос и Эйдос. Другим турки выделили места для поселения на речках Магалица и Мандрозе, в Бандроме и окрестностях Бабадага. Часть липованско-некрасовского населения осталась на прежних местах, признав главенство запорожцев. Больше конфликтов между ними не возникало. Они стали постепенно сживаться между собой, сглаживалась даже межконфессиональная рознь. Некоторые сыновья липован и некрасовцев приходили в Сечь — а при этом приходилось принимать «новый» обряд православия. Нередко заключались смешанные браки.

Однако мирная жизнь была недолгой. В 1821 г. походом греков-этерийцев Ипсиланти, которые из России двинулись на Балканы, началось восстание в Греции. Для подавления освободительного движения турки использовали и казаков. Отряд запорожцев под командованием кошевого Никифора Белуги был брошен в Валахию, помогал разбить Ипсиланти. Потом 5 тыс. сечевиков во главе с кошевым Семеном Морозом отправили в Грецию. Воевали в Морее, в 1824 г. участвовали в кровопролитнейшем штурме Миссолунги. Многие сложили там головы, а сам Мороз погиб в морском сражении у Хиоса. В Греции сражались также майносские и эйдосские «игнат-казаки». Но подунайские некрасовцы от этого уклонялись. Потеряв господствующее (и обособленное) положение, рассеявшись вперемежку с молдаванами и румынами, они стали смотреть на местные проблемы несколько иными глазами. Сочувствовали балканским христианам. И в 1821—1824 гг. группами стали перебегать в Россию. Турки ответили репрессиями, ввели круговую поруку — за каждого отвечает все селение.

А Задунайская Сечь, казалось, достигла расцвета. Вместе с «райей» ее население составляло 10—15 тыс. Кошу принадлежали 6 сел, а фактически он контролировал все дунайские гирла. В Верхнем Дунавце сосредоточились 38 куреней под прежними традиционными названиями. Однако Сечь уже значительно отличалась от поднепровской [260]. Структура упростилась. Не было войсковых старшин, полковых управлений, паланок. Казаками считались только холостые, а женатые переходили в «мужики» и селились с «райей». Полковники назначались кошевым временно, из куренных атаманов. Не было уже ни конницы, ни флота, только пехота на лодках. И вообще боевые качества значительно снизились. Пополнялся-то Кош извне — перебежчиками, дезертирами, превращаясь в скопище случайного сброда. Не было прежней бессменной запорожской службы, боевой выучки.

А главное, сама идея «лыцарского братства» изжила себя. Кому служить-то? Вере православной — под турецкими знаменами? Защите христиан от «басурман» — вырезая греков? Абстрактному «братству»? Но и его больше не было. Произошло имущественное разделение. С одной стороны — богачи из казаков и «райи», их называли «дуки», «серебряники». Им принадлежали рыбные заводы, сельские угодья, торговля. С другой — казачья беднота и батраки: «бесштанники», «голоколеночники». Причем за Дунаем эта градация не совпадала с казачьей иерархией Сечи! Ведь чтобы вести прибыльное хозяйство (и жениться, передать дело по наследству) нужно было выйти из казаков. А Сечь для богачей становилась всего лишь «крышей», защитой от турецкого произвола и рынком рабочей силы.

Пока дрались с некрасовцами — вроде бились «для себя». А походы в Грецию и огромные потери открыли глаза на истинное положение воинов в чужом отечестве. О кризисе говорит беспрецедентный факт, в 1825 г. кошевой Литвин «кудысь утик». Удрал неведомо куда, не желая возглавлять следующую экспедицию. И вдобавок греческие события обострили отношения Турции с Россией, надвигалась новая война. Среди задунайцев возникли протурецкая и пророссийская партии. К первой относились богатые хозяева, но и отъявленная шпана, жившая одним днем — главное погулять и выпить. А если для этого нужно пограбить и погромить христиан, то какая разница? Ко второй партии склонялась «золотая середина», считавшая за благо вернуться на родину, если получит прощение. Узнав об этом, градоначальник Измаила С.А. Тучков в 1827 г. вступил в тайные переговоры с кошевым Василием Незмаевским. Речь теперь шла не о переходе очередного отряда, а о том, чтобы перевести в Россию Кош как таковой. Лишить Турцию «марки» Сечи, пропагандистского козыря, центра притяжения перебежчиков. Незмаевский и сам был сторонником русских, но ответственность на себя брать не хотел. Отговаривался: «Нехай хто заводыв на Сич, той и выводит, а я не буду». И пояснял: «Багато народу запропастымо — турок выриже».

Согласие дал другой человек — Осип Михайлович Гладкий [242]. Продувной авантюрист, хитрый, энергичный. Кстати, его биография показывает, как попадали за Дунай. Он родился в богатой крестьянской семье на Полтавщине, женился, имел четверых детей. Но после смерти отца и раздела хозяйства между братьями разорился. В 1820 г., оставив семью в родном селе, ушел на заработки. Но к упорному труду у него и навыков не было, и душа не лежала. Нанялся вести чумацкий воз в Крым — загулял и лишился доверенного ему имущества. Удрал. Подрядился строить мельницу — ее смыло водой. Сбежал в Одессу, занялся ремеслом бондаря. И вздумал жениться на служанке своего работодателя. Но священник послал запрос на родину жениха, и открылось, что он женат. Дело было подсудным, и Гладкий скрылся за границей. Явился в Сечь, объявил себя холостым и был принят в Платнировский курень. Участвовал в походе на Миссолунги, после чего его избрали куренным атаманом. С ним тоже вступил в контакт генерал Тучков. И на Покров 1827 г. Гладкий при поддержке «пророссийской партии» (очевидно, и русской разведки) был избран кошевым. Между прочим, сам факт, что казак, всего 5 лет назад пришедший в Кош, возглавил его, говорит не только о талантах Гладкого, а еще и о степени распада. О том, насколько упал в Сечи престиж руководящих постов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: