Александровский завод,

Го января 1870 г.

Милый друг мой, Олинька!

Я получил Твое письмо от 8-го октября; благодарю Тебя за него, моя Радость.

Я совершенно здоров, по своему хорошему обыкновению.

В середине лета придет мне время переселиться отсюда, чтобы жить, как мне удобно. Вместе с этим будет мне можно зарабатывать деньги. Здоровье у меня крепкое, и достанет его очень надолго; ослабления умственной живости не замечаю в себе и надеюсь, что и в этом отношении до дряхлости мне еще очень далеко. Поэтому думаю, что Ты будешь избавлена от неудобств, в которых виноват я тем, что не заботился прежде приобретать столько денег, чтобы оставался у тебя хороший запас их на бездоходное время.

Мог бы приобретать столько. Но был слишком беспечен. Воображал даже, что не способен торговаться. И это напрасно: могу быть и коммерческим человеком. И теперь будет надобно, так и буду. Миллионов не наживу; не хвалюсь, что наживу их. Но десятки тысяч в два, три года приобрету. И можно будет Тебе расплатиться с долгами. Потом будешь не бедною женщиною.

Знаю теперь хозяйство — не сельское, разумеется, а домашнее: цену всякого найма, всякой вещи. Могу проверить всякий счет не хуже всякого другого.

Вот как усовершенствовался. Поэтому не нахожу проведенного здесь времени потерянным. Переносить Тебе это время было неудобно. Но оно обратится в пользу Тебе, Ты верь, не верь, но увидишь, мой милый друг.

Ты говоришь в письме от 8-го октября, что напрасно Ты писала мне иногда с горьким чувством; благодарю Тебя за то, что Ты так думаешь. Но все, что Ты писала, по-Твоему, напрасно, очень естественно; и в сущности, справедливо. И возможно ли, при твоем прямодушии, чтобы не случилось Тебе иногда сказать мне и что-нибудь неприятное? Как быть! Но мы с Тобою старинные приятели — пятнадцать лет нашей свадьбе когда я праздновал? — потрудись-ка сосчитать. Э, мой милый друг, если б у меня раздумье о Тебе было только то, не досадно ли иногда бывало Тебе на меня, это бы не очень важное для меня огорчение; а вот, я все подумываю: денег я не собрал запаса для Тебя и детей; это поважнее для меня, моя милая.

Но поправлю свою вину перед Тобой и перед детьми.

Только будь Ты здорова. Вот это, мой друг, занимает меня больше всего. Пожалуйста, умоляю Тебя, береги свое здоровье. А оно у Тебя много зависит от настроения мыслей. Когда Ты не грустишь, Ты очень крепкого здоровья. Старайся же развлекаться от своей скуки. Делай усилия над собою. Прошу Тебя об этом очень серьезно; умоляю Тебя об этом.

Крепко обнимаю Тебя, моя милая Радость; как не было, так и нет у меня никакой другой заботы, кроме как о том, сносно ли живется Тебе, мой друг; привык жить только для мыслей о Тебе; так и идут все только они одним рядом без перерыва; милый друг мой, старайся быть веселой и здоровой. — Целую детей. Благодарю Сашу за письмо. Целую твои руки, моя милая.

Твой Н. Чернышевский.

Г. И. УСПЕНСКИЙ [53] — А. В. БАРАЕВОЙ

Липецк, 2 июня

… И во всяком случае мы будем жить. Ты заботишься обо мне? Ты больная, худенькая, мученица, девочка, беспокоишься за меня. Думал ли я когда-нибудь! Я думал, что кроме ругательств за неотдачу 3 руб. как.-ниб. Сорокину, — ничего не будет в моей жизни. Ты, милый, хороший друг мой! Люблю тебя всей душой и не уйду от тебя никуда и никогда. Ангел мой и друг дорогой. Я об этом только и просил тебя, чтобы ты не думала, что будешь [нуждаться?] в Петербурге. Чтобы ты раз навсегда решилась. Как не велико сквалыжничество писателей-редакторов — они все-таки сами придут ко мне и во всяком случае не дадут умереть с голоду…

…Нервы твои расшатаны хуже моего. И я смею еще более мучить тебя! Твои бледные губы, бледное личико твое, славная моя, добрая, бесценная моя умница. Господи! Если б мне поздороветь нервами и телом — как бы я берег каждую минутку твою! Я готов заплакать теперь от этого — верь мне, — но у меня слезы во всем лице, глаза режет, а не плачу. Прости меня, крошка, голубчик, в последний раз!

Твой всегда Глеб.

А. А. БЛОК — Л. Д. МЕНДЕЛЕЕВОЙ [54]