ПО ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

ВОПРОСЫ К ЭКЗАМЕНУ

1. «Слово о полку Игореве» в изобразительном искусстве XIX – XX веков.

(живопись, станковая графика, скульптура, театр. декорации, декоративно-прикладное искусство).

Книжно-рукописная традиция изображения событий похода Игоря 1185 восходит к средневековью. Обращение художников к С. стало возможным после его открытия и изд.

Н. М. Карамзин в известной записке «О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств» (1802) Слово еще не упоминает. Среди рекомендовонных сюжетов «Песнь о походе Игоря...» названа впервые в 1807 в книге А. А. Писарева «Предметы для художников, избранные из Российской истории и из всех русских сочинений в стихах и прозе». Здесь предложены три сюжета («предметы для картин»): 1) «Отважный и храбрый Игорь... вступил в землю Половецкую»; 2) «Игорь вступает в злат стремень...»; 3) «Победа над половцами...». Однако избранные Писаревым сюжеты из Слова нескоро нашли отклик.

Только во втор. пол. XIX в. интерес к образам С. в среде художников и скульпторов принял устойчивый характер. Наиболее значительны и самостоятельны рисунки В. Г. Шварца — «Ярославна» и «Боян» 1860-е. В 1880-х «Ярославну» Шварца гравировал В. В. Матэ, это определило ее известность.

Образы С. нашли отражение в творчестве передвижников. К сюжету «Плач Ярославны» обращались М. П. Клодт (1879, 7-я выставка) В. Г. Перов (1880, ГТГ), В. М. Васнецов (набросок, ГТГ), И. С. Горюшкин-Сорокопудов (1907, Астрахан. картинная галерея) и др. В традициях батального жанра созданы «Вещее затмение» А. Ф. Максимова (1910), «Набег половцев» К. В. Лебедева (1908, 37-я выставка). Наиболее значит. явлением остается картина Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами» (1880, 8-я выставка; ГТГ). Трактовка события здесь особенно далека от академич. норм, она по своей сути народно-поэтич. (битва как пир). И. Е. Репин в письме к В. В. Стасову от 20 марта 1880 отмечал, что это «новая и глубоко поэтичная вещь, каких еще не бывало в русской школе» (И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка 1942) В дальнейшем Васнецов обращался к образу Бояна («Боян», 1899, ГРМ), в рис. 1923 художник представил Бояна в виде старца с развевающейся бородой, с руками на струнах гуслей. В 1880-е к образу Бояна обращались скульпторы В. И. Шервуд (1882) и П. А. Велионский (1889, ГРМ), наделившие своего героя чертами сканд. барда. В это же время В. Е. Маковский создал литографию «Баян» (ГРМ), а К. Е. Маковский написал картину «Князь Игорь» (местонахождение неизвестно).

Примечателен интерес к С. художников-монументалистов. В России в 1898 работал над эскизами декоративного панно на тему С. художник В. В. Беляев. Сохранилось несколько вариантов, от карандашных до акварельных (Музей АХ): «Затмение» в декоративной рамке типа книжной заставки, с Бояном в круге; «Сон Святослава», «Речь Игоря» к дружине, «Стан русских»; «Затмение солнца», «Поле битвы», «Плен». В 1902 М. Алеш, чеш. ист. живописец, выполнил «Поход Игоря». В 1909 Н. К. Рерих исполнил панно «Баян» (ГРМ) — часть Богатырского фриза для столовой дома Баженова в Петербурге. В 1920-е панно «Плач Ярославны» и «Князь Игорь» (ГРМ) написал в Париже И. Я. Билибин.

Популярности С. в значит. степени способствовала опера А. П. Бородина, первая постановка которой в Мариинском театре в Петербурге состоялась в 1890 (эскизы декораций и костюмов М. И. Бочарова, Е. П. Пономарева, И. П. Андреева и др.). В новой постановке оперы в том же театре (1909) эскизы костюмов и декораций выполнил К. А. Коровин. При заруб. постановках оперы немало потрудился Рерих (Париж, театр Шатле, 1909; Лондон, театр Ковент-Гарден, 1914). В 1930-е эскизы декораций и костюмов к опере «Князь Игорь» в Париже выполнял Билибин.

Во втором десятилетии XX в. были выполнены: живописное полотно В. Эмме «Выступление в поход», 1915 (Музей ИРЛИ), оригинальный по трактовке офорт Е. Л. Кульчицкой «Баян», 1913.

В дальнейшем, с 1930-х, обращение мастеров И. И. к С. приобрело в основном организов. характер — для подготовки юбилейных изд. и всесоюзных выставок, а также в связи с реконструкцией худ. промыслов Палеха, Мстеры, Холуя, Федоскина. Так появился ларец «Слово о полку Игореве» палехского мастера И. И. Голикова; пластина «Ярославна» А. А. Дыдыкина (1940); пластина С. А. Мокина «Князь Игорь» (1943) и др. В 1950—60-е созданы лаковые миниатюры на тему С. мастерами Мстеры Л. А. Фомичевым, И. К. Балакиным, а также федоскинскими художниками М. С. Чижовым, В. К. Мухиным и др.

В худ. промышленности сюжеты С. нашли отражение в росписи по фарфору (вазы с росписью А. В. Воробьевского, 1939, В. А. Юсипенко, 1950), в росписи по шелку (панно 1936, Музей «Слова» в Ярославле). К юбилейным торжествам создавались декоративные компоненты. Так, по эскизам В. А. Фаворского для выставки 1938 (Москва, Лит. музей на Моховой) было выполнено оформление, включившее текст С., напис. на 17 досках, сюжетные композиции и панно.

В годы Вел. Отеч. войны к С. стали обращаться художники, не имевшие прежде опыта работы с ист. сюжетами. Среди них известный плакатист Д. С. Моор, который исполнил 16 станковых графич. листов на тему С. (1943—44, Музей ИРЛИ); в них образы половцев перекликаются с звероподобным обликом фашистов на плакатах и в графике полит. сатиры. В 1941 возникла сер. рисунков М. А. Рыбниковой. К концу войны И. С. Ефимов, скульптор-анималист, создает два выразит. барельефа «Бой русских конников с половцами» и «Речь Игоря к дружине» (терракота, 1945, Музей ИРЛИ).

К 1942 относится картина Рериха «Поход Игоря» (ГРМ). Вскоре М. Ф. Грачев пишет картину «Князь Игорь Святославич» (1948) и создает графич. листы («Баян», «Ярославна», «Князь Игорь в бою», 1951; Музей АХ), Д. П. Бучкин представляет «Ярославну в Путивле» (1950, Музей ИРЛИ), а А. П. Бубнов — «Поход» (1957).

На необычном материале — бересте — Б. Чурилов представил в 1985 Ярослава Мудрого, «Киев — мать городов русских» и др. композиции на тему С.

Особенно много работ появилось в 1984, незадолго до юбилея — 800-летия Игорева похода. Среди них офорты В. Н. Коваленко, Г. Г. Поплавского, автолитографии А. Г. Мезенцева, графич. сер. Н. А. Воробьева, гуашь Б. Е. Шаповалова и др.

В 1985 были продемонстрированы на юбилейной выставке в Ивано-Франковском музее полотна М. Фиголя («Князь Игорь», «Ярославна», «Ярослав Осмомысл», «Галич XIII в. Тревога»). В Москве в 1985 показаны цветные линогравюры уральского графика В. И. Захарова-Холмского (1985), офорты В. М. Воловича, Г. В. Якутовича, работы М. С. Басалыги (1984) и др.

Среди скульптурных произведений, связ. со С., памятник «Воинам Игоревой рати — храбрым русичам 1185 г.» (1970, на кургане близ г. Белая Калитва) в виде глыбы карел. диабаза; поставлен по инициативе общества «Боян»; «Боян» на Брянщине (Трубчевск, 1985, скульпторы А. Кобылинец и Ф. Г. Городков, архитектор А. Маначинский); «Боян» на Украине: с. Балико-Щучина Кагарлиц. р-на Киевск. обл. (1985, скульптор В. Зноба, архитекторы С. Захаров, Ю. Платонов), в Новгороде-Северском — на Замковой горе «Боян» и памятник Игорю на центральной площади (1989, скульптор А. Кущ, архитектор М. Барановский) и «Ярославна» в Путивле (1983, скульптор В. Клоков, архитектор С. Миргородский).

Сюжеты и образы С. занимали и продолжают занимать художников, скульпторов, прикладников и нар. мастеров.

Лит.: Попов П. Н. «Слово о полку Игореве» в изобразительном искусстве XIX—XX вв.; Пожарская М. Н. 1) Русское театрально-декорационное искусство конца XIX — начала XX века. М., 1970; 2) Русские сезоны в Париже: Эскизы декораций и костюмов; Басыров А. Памятнику древнерусской культуры — 800 лет. Селивачев М. Р. Отражение в «Слове о полку Игореве» особенностей древнерусского декоративного искусства и его традиции в современном народном творчестве; Сидоров В. М. «Слово о полку Игореве» в произведениях русских советских художников.

2. Историческая основа «Слова о полку Игореве». К.Маркс о «Слове».

В основе сюжета "Слова о полку Игореве" лежат подлинные исторические факты. С 1061 г. юго-восточные границы Киевского государства начинают подвергаться опустошительным набегам степных кочевий ков-половцев. Русские князья в междоусобных войнах сами наводят "поганых" на Русскую землю. В начале XII в. Владимир Мономах совершил ряд крупных походов против половцев, в результате которых враги были отброшены далеко за Дон.

После смерти Мономаха процесс феодального дробления Киевского государства усилился, и половцы начали регулярно совершать набеги на южные и юго-восточные земли Руси. Это заставило южнорусских князей принять срочные меры по борьбе со степными кочевниками. В 1170 г. состоялся съезд князей, на котором Мстислав Изяславич говорил: "Половцы отнимают Греческий путь (по Днепру), Соляной (по Дону) и Залозный (по Дунаю)".

Святославу Всеволодовичу, великому князю киевскому, удалось в 1183 г. создать небольшую коалицию южнорусских князей, которые приняли участие в летнем походе против половцев 1184 г. Поход прошел успешно: половцы были разбиты, хан Кобяк захвачен в плен. Успех окрылил князей, и Святослав стал готовиться к летнему походу 1185 г. В походе 1184 г. должны были принять участие новгород-северские князья во главе с Игорем Святославичем. Однако дружина Игоря не могла поспеть вовремя из-за гололедицы.

Выступая весной 1185 г. в поход против степных кочевников, новгород-северский князь понадеялся на удачу, мечтая о своей собственной славе и желая, возможно, поискать древнего Тмутараканя, которым некогда владели черниговские князья, и в частности дед Игоря Олег. Однако поход закончился страшным разгромом русских войск. Впервые в истории военных столкновений с половцами русские князья были захвачены в плен, а из всего войска остались в живых лишь 16 человек.

Исторические события, связанные с походом и поражением северских князей -Игоря Святославича, его брата Всеволода из Курска, сына Владимира из Путивля и племянника Святослава Ольговича из Рыльска,- и легли в основу "Слова о полку Игореве".

Описанию похода Игоря посвящены две дошедшие до нас исторические повести: одна-в составе севернорусской Лаврентьевской, другая - южнорусской Ипатьевской летописи.

Историческая повесть о походе новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в Ипатьевской летописи отличается подробным последовательным описанием событий. Изложение проникнуто горячим сочувствием к участникам похода, их поражению. Летописная повесть не лишена художественности: ей присущи драматизм, образность и выразительность отдельных мест, живость повествования. Автором ее был либо непосредственный участник событий, либо человек, стоящий близко к новгород-северскому князю.

Рассказ Лаврентьевской летописи лаконичен. Летописец с явным осуждением говорит об Игоре и его брате Всеволоде. Повествование носит религиозно-дидактическую окраску; в рассказе приводятся цитаты из "священного писания".

В середине XIX в. немецкий ученый Карл Маркс прочитал гениальное русское «Слово о полку Игореве» во французском переводе и сообщил своему другу Фридриху Энгельсу: «Суть поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием …монгольских полчищ». Эту политическую формулу знают все: она кочует из книги в книгу, из статьи в статью, как заклинание, звучит в школах, на всех уроках, ее вдохновенно повторяют учителя, профессора и все учебники — и школьные, и вузовские… Между тем марксово определение не только не выражает главной идеи поэмы, но и затемняет ее суть, ибо она с первого до последнего слова проникнута иной мыслью.

3. Исторический фон в «Слове», история и современность в «Слове». Система образов.

По мнению Н.С. Демковой, в «Слове» отражена историческая обстановка 1194-1196 гг., характеризующаяся новым резким обострением вражды после смерти Святослава Всеволодовича двух княжеских родов: Мономаховичей (Всеволода Суздальского, Рюрика и Давыда Ростиславичей) и Ольговичей (Ярослава Всеволодовича Черниговского, Игоря и Всеволода Святославичей). «Кажется, – замечает Н.С. Демкова, – есть основания видеть в ситуации этих лет исторический фон и непосредственный повод для создания «Слова о полку Игореве». «Слово» было создано в защиту черниговских Ольговичей, оно напоминало о недавнем княжении на Киевском столе одного из Ольговичей – Святослава, было направлено против определенной политической линии Всеволода Суздальского. Пафос «Слова» заключается в том, чтобы направить силы князей на борьбу с половецкой опасностью. Высший критерий оценки для автора – благо Русской земли и ее “ратаев”»[36].

События похода Игоря показаны в „Слове“ на широком историческом фоне. Автор „Слова“ прибегает к постоянным сопоставлениям настоящего с прошлым. И это отнюдь не случайные лирические отвлечения автора. Перед нами не просто „поэтическая беспорядочность“, а широкие исторические обобщения на основе исторических сопоставлений. Автор „Слова о полку Игореве“ прибегает к русской истории как к средству проникнуть в смысл современных ему событий, как к средству художественного обобщения.

С наибольшей полнотой это привлечение прошлого для осмысления настоящего нашло выражение в образах двух зачинщиков феодальных смут, двух родоначальников самых беспокойных княжеских гнезд — Олега „Гориславича“ и Всеслава Полоцкого.

Перед нами в „Слове“ не только портреты двух этих князей, но в известной мере суммарные характеристики их непокорных и суетливых потомков — Ольговичей и Всеславичей. В самом деле, по мысли автора, князья и княжества всегда являются носителями „славы“ их родоначальников, предков, основоположников их независимости: черниговцы без щитов с одними засапожными ножами кликом полки побеждают, „звонячи въ прадѣднюю славу “; Изяслав Василькович позвонил своими острыми мечами о шлемы литовские, „притрепа славу дѣду своему Всеславу “; Ярославичи и все внуки Всеслава уже выскочили „изъ дѣдней славѣ “; Всеслав, захватив Новгород, „разшибе славу Ярославу “ и др. Все это не пустые слова: с точки зрения автора „Слова“, „славу“ нынешних князей и княжеств уставили „деды“, следовательно, „деды“ нынешних князей черниговских и полоцких — Олег Святославич и Всеслав Брячиславич — живы в деяниях своих потомков. Автор „Слова“ не случайно дает характеристику именно этим князьям: он говорит об их злосчастной судьбе, чтобы призвать к миру и согласному действию против степи их беспокойных потомков.

Характеристика Олега „Гориславича“ предшествует сообщению о поражении Игоря. Поражение Игоря рассматривается как непосредственное следствие политики феодальных раздоров, начавшейся при Олеге. Рассказав об усобицах Олега, автор „Слова“ переходит прямо к поражению Игоря: „То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!“ (т. е. те все несчастья были от тех ратей и тех походов, но эта рать Игоря превзошла своими последствиями усобицы Олега). Так же точно рассказу о Всеславе в „Слове“ непосредственно предшествует обращение к потомкам Всеслава и их противникам Ярославичам.

Характеристика князя-крамольника Олега „Гориславича“ дана по преимуществу в освещении последствия его усобиц для всего русского народа. Характеризуется даже не он сам как личность, а его деятельность и последствия его деятельности. Его „усобицы“ рассматриваются как целая эпоха в жизни русского народа: „Были вѣчи Трояни, минула лѣта Ярославля; были плъцы Олговы, Ольга Святьславличя“.

Главным героем «Слова» является русский народ, Русская земля, а потому образ Русской земли занимает в нем центральное место. Автор «Слова» рисует обширные пространства Руси, ощущая родину как единое огромное целое. Мы видим необозримые пространства: это великие реки Дон, Волга, Днепр; это древние города Путивль, Киев, Чернигов, Новгород, Галич и многие другие; это «сине море» и просторы степей — «страны незнаемой». Природа предстает живой и одухотворенной, вместе со всем народом переживающей за судьбу родины. В образе Русской земли объединяется для автора ее история и современность, села и города, реки и степи, а главное — ее народ. Образ страдающей родины вызывает сочувствие к ней читателя, возбуждает ненависть к ее врагам, зовет русских людей на ее защиту. Большой интерес представляет образ князя Игоря — с ним связана не только основная сюжетная линия, но и важнейшая для автора идея. С одной стороны, автор создает идеальный образ эпического героя, для которого главное — воинская честь и рыцарское достоинство; он воспевает его храбрость и мужество и заставляет читателей проникнуться к своему герою любовью и состраданием. С другой стороны, князь — человек своего времени. Привлекательные качества его личности вступают в противоречие с безрассудством и эгоизмом, поскольку князь заботится о своей чести больше, чем о чести родины. Вот почему, несмотря на видимую личную симпатию к князю Игорю, автор все же подчеркивает в герое не индивидуальное, а общее, что роднит его с другими подобными ему князьями, самолюбие и недальновидность которых привели к междоусобной борьбе, раздорам и в конечном результате к потере единства Руси как государства. Недаром рядом с образом князя Игоря появляется не только образ идеального воина, героически погибающего на поле битвы (это «Буй Тур» Всеволод, брат Игоря), но и образ его деда Олега Святославича, которого автор выразительно называет «Гориславичем», напоминая о народном горе, вызванном его усобицами. Имя этого князя, одного из зачинателей междоусобной борьбы, не случайно стоит в заглавии произведения. Так и Игорь, отправившийся в поход на половцев добывать «себе славы», принес только горе русской земле, на которую после его поражения обрушилось опустошительное нашествие врагов. Особое место в произведении занимает образ дружины князя Игоря и союзных ему князей. Войско Игоря — это не просто воины, это «русичи». Они идут на половцев за родину, с ней прощаются, переходя границу Руси. Это всенародное горе символически обобщает плач Ярославны — юной жены Игоря, которая представляет собой образ идеальной русской женщины. Это верная и преданная подруга мужа, силой своей любви помогающая ему вернуться из плена. Плач Ярославны имеет еще одну важную функцию: он призван оправдать бегство Игоря из плена, что считалось поступком, наносящим урон чести князя. Здесь его бегство как бы освящено космическими, природными силами, которые призваны плачем Ярославны («ветер, ветрило», Днепр Словутич, «светлое и трисветлое солнце»). В финале он осознает гибельность своих прежних устремлений и сам готов принять участие в будущих походах русских князей против половцев. Эта идея во многом связана с образом киевского князя Святослава, который воплощает идеал мудрого и сильного, порой «грозного», правителя, главы русских князей. В своем «золотом слове», обращенным ко всем русским князьям, Святослав не только скорбит о беде, которая постигла войско Игоря, а с ним — и всю русскую землю, но и упрекает князей в преследовании эгоистических интересов. Он дает каждому из них краткую и точную характеристику и завершает речь призывом объединить усилия в борьбе с внешним врагом.

4. «Задонщина», ее политические и художественные особенности. Связь памятника со «Словом о полку Игореве».

памятник из цикла произведений, посвященных битве на Куликовом поле в 1380 г., в который входят также Сказание о Мамаевом побоище и Повести о Куликовской битве летописные. Автор З. не ставил перед собой задачи описать все события Куликовской битвы. З.– это лирический отклик на Куликовскую битву. З. дошла до нас в 6 списках.

«Задонщина» в списке XVII векa была впервые опубликована в 1852 году В. М. Ундольским и сразу была воспринята как литературное подражание «Слову о полку Игореве»: отдельные её выражения, образы, целые фразы повторяли и переделывали соответствующие образы, пассажи и выражения «Слова», применяя их к рассказу о победе русских войск над татарами за Доном на Куликовом поле. Все шесть ныне известных списков «Задонщины» дают крайне искажённый текст, и точное восстановление первоначального вида произведения — сейчас задача едва ли возможная. Не вполне ясно и текстологическое соотношение сохранившихся списков Задонщины: спорят о том, представляет ли собой «краткая редакция» (отражённая в Кирилло-Белозерском списке) изначальную версию или, напротив, впоследствии сокращённую.

В конце XIX века французский славист Луи Леже выдвинул гипотезу, согласно которой «Слово о полку Игореве» создано мистификатором XVIII века по образцу «Задонщины» (а не наоборот). Так как связь «Задонщины» со «Словом» вне сомнений, то версию Леже приняли все без исключения последующие сторонники версии о поддельности «Слова» (А. Мазон и его группа, А. А. Зимин, К. Трост и его группа, Э. Кинан). Однако некоторые литературоведы (прежде всего О. В. Творогов) отмечали, что пассажи в «Задонщине», параллельные «Слову», не всегда логично вписываются в повествование и содержат много несообразностей, легко объяснимых при традиционном подходе, но маловероятных при версии о вторичности «Слова».

Впоследствии лингвистическими исследованиями Р. О. Якобсона, Л. А. Булаховского и других показано, что язык «Задонщины» имеет намного больше новых черт, чем язык «Слова». А. А. Зализняк продемонстрировал, что независимые и параллельные «Слову» части «Задонщины» резко различны по синтаксическим параметрам (в то время как «Слово» по этому признаку однородно).

Для создания этого произведения Софоний использовал следующие источники: летописную повесть, устные народные предания о Куликовской битве и «Слово о полку Игореве», особенно сильно повлиявшее на художественный строй «Задонщины». В этом многим исследователям видится своеобразная художественная ценность «Задонщины», хотя те, кто сомневается в подлинности «Слова о полку Игореве», склонны усматривать влияние «Задонщины» на «Слово». Однако, в целом зависимость «Задонщины» от «Слова» - очевидна. Автор "Задонщины" имел в виду не бессознательное использование художественных сокровищ величайшего произведения древней русской литературы - "Слова о полку Игореве", не простое подражание его стилю (как это обычно считается), а вполне сознательное сопоставление событий прошлого и настоящего, событий, изображенных в "Слове о полку Игореве", с событиями современной ему действительности. И те и другие символически противопоставлены в "Задонщине".

Разительная особенность "Задонщины" — хронологическая непоследовательность. Эта непоследовательность не входит в художественный замысел автора; в крупном плане события развиваются последовательно: сперва сборы войска, затем первая половина сражения — неудачная, после вторая — удачная, победа, затем бегство Мамая. Однако в частных случаях эпизоды никак не следуют друг за другом: они выхвачены, перемешаны, автор переходит от более поздних эпизодов боя к более ранним, возвращается к тем же эпизодам, не выдерживая переходов к следующему. В отдельных случаях изображение событий топчется на месте. Логика повествования нарушается.

5. «Слово» или «Моление» Даниила Заточника как демократический памятник XIII века. Оригинальный стиль памятника. В.Г.Белинский о Данииле Заточнике.

«Моление» и «Слово» Даниила Заточника — два памятника, очень близких друг другу — необыкновенно трудны для изучения. Памятники это ранние — возможно, даже XII в., а дошли они до нас в поздних списках, прошедших длительный путь изменений текста, частично испорченного, с большими утратами. Никто из исследователей до сих пор не установил точно взаимоотношения списков и редакций каждого из памятников — «Слова» и «Моления» — более или менее надежно

Одна редакция имеет заглавие «Слово Даниила Заточника», другая — «Моление Даниила Заточника». В заглавии «Слова» названо имя князя Ярослава Владимировича, в заглавии «Моления» — Ярослава Всеволодовича. В тексте «Слова» князь называется «сыном великого царя Владимира».[198] Это дает основание видеть в заглавии «Слова» ошибку, и ряд исследователей считает, что имеется в виду либо Юрий Долгорукий, либо Андрей Добрый — сыновья Владимира Мономаха. В этом случае «Слово» должно датироваться временем не позднее 40–50-х гг. XII в. (Юрий Долгорукий умер в 1157 г., Андрей Добрый — в 1141 г.).[199] В отношении адресата «Моления» вывод всех исследователей совпадает: здесь имеется в виду сын великого князя Всеволода III Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, княживший с 1213 по 1236 г. в Переяславле-Суздальском. Но существует мнение целого ряда исследователей, что первой редакцией рассматриваемого произведения является не «Слово», а «Моление»: «Слово» — более поздняя переработка «Моления»

Стиль и идейная сторона произведения теснейшим образом взаимосвязаны. Между тем стиль «Моления» почти не изучался. Изучались заимствования, параллели, источники осведомленности его автора, но не стиль. Удивительнейшим образом не обратил на себя должного внимания исследователей «Моления» юмор этого произведения, элементы пародийности, ирония. «Серьезность» исследователей доходила до того, что они называли заимствованиями из псалмов то, что являлось их пародированием, видели в иронии серьезнейшие интонации и т. д.

В дальнейшем главным аргументом в пользу нашего определения социальных воззрений автора «Моления» будет служить самый стиль «Моления». Форма дает нам ключ к содержанию. «Моление» Даниила Заточника в своей образной системе больше, чем какое-либо другое произведение русской литературы XI-XIII вв., опирается на явления русского быта.

Историко-бытовые черты в «Молении» впервые были суммированы Д. В. Айналовым в его работе «Очерки и заметки по истории древнерусского искусства».

Д. В. Айналов отмечает, что автор «Моления» «очень» ясно упоминает два строя полков: «на оступ» и «яко ловцы разсыпашася по земли». Эти два приема военной тактики, то есть сражение строем и врассыпную (конницы), хорошо известны из летописи, в которой встречается тот же термин — «ступ», «оступишася», и из «Слова о полку Игореве»: «разсушясь стрелами по чистому полю».

В древнейших редакциях сообщаются некоторые сведения о железе, варке олова, меди. Из других бытовых терминов упомяну: углы опали («на углы» ставились как терема, так и деревянные храмы), солило, невод, кляпца (петля), собольи одеяла, мягкия постели и др. Такое выражение, как «долотити камень», указывает на знакомство с техникой обделки камня. Ему известны: усерязь злат (золотая серьга), трость писца скорописца... С другой стороны, только у Даниила Заточника находим наиболее точное определение паволоки: «паволока, испещрена многими шелки, краснолице являет». Слово «рай» он употребляет для обозначения фруктового сада вообще, а не библейского парадиза. Ему известны румяна и зеркала, употребляемые женщинами. Наряду с такими выхваченными из жизни чертами быта особенного внимания заслуживают указания на гадание по Псалтири и на гусли как на предмет очень знакомый Даниилу: «гусли бо строятся персты».

Замечательно, что все эти бытовые черты выхвачены автором «Моления» из жизни не в порядке повествования, а для построения сравнений, метафор, отдельных образов. Русский быт, при этом самый обыденный, проникает в поэтическую систему. В этом отношении «Моление» представляет собой для XII-XIII вв. явление из ряда вон выходящее. «Железо уваришь, а злы жены не научишь»; «не сей бо на бразнах жита, ни мудрости на сердци безумныих», «лутчи бо не на обуздане коне ездити, нежели со злою женою жити»; «не оперив стрелы, прямо не стрелити, не леностию чести добыта»; «ни работа в работех под женами повозничати». Откуда это обилие образов, взятых из различных трудовых профессий? Даниил говорит о литье железа, олова, золота, о выделке муки, ловле рыбы неводом, сеянии жита, оперении стрел и многом другом. Очевидно, что это обилие образов, взятых из быта, из трудового быта народа, лежит в непосредственной связи с так остро и настойчиво декларированной Даниилом его принадлежностью к низшим слоям населения. Низкое положение Даниила на лестнице общественных отношений — это не только факт его личной жизни, оно определяет и его литературную позицию, самый стиль его произведения и его идеологию.

"Кто бы ни был Даниил Заточник, - писал В. Г. Белинский, - можно заключить не без основания, что это была одна из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей свое превосходство, оскорбляют самолюбивую посредственность; у которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы молчать, и молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и холят, потом сживают ее со свету и, наконец уморивши, снова начинают хвалить".

6. Идейно-художественные особенности «Слово о полку Игореве» как демократического произведения литературы XII века.

7. История открытия, издания, изучения «Слова о полку Игореве». Споры в литературоведении о подлинности «Слова».

Рукопись «Слова» сохранилась только в одном списке, который находился в древнерусском сборнике, приобретённом в начале 90-х гг. 18 в. одним из наиболее известных и удачливых коллекционеров памятников русских древностей графом Алексеем Мусиным-Пушкиным у бывшего архимандрита упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле Иоиля. Единственный известный науке средневековый список «Слова» погиб в огне московского пожара 1812 года, что дало повод сомневаться в подлинности произведения.

Первое печатное известие об открытии «Слова» появилось за границей, в гамбургском журнале «Spectateur du Nord» 1797 год. «Два года тому назад, — писал анонимный автор статьи из России, часто отождествляемый с Н. М. Карамзиным — открыли в наших архивах отрывок поэмы под названием: „Песнь Игоревых воинов“, которую можно сравнить с лучшими Оссиановскими поэмами». В «Историческом содержании песни», составляющем предисловие к изданию 1800 года, повторены почти те же самые выражения. Первое издание 1800 года появилось без всяких указаний на лиц, трудившихся над чтением памятника, над его переводом, его подстрочными объяснениями, преимущественно с исторической стороны, на основании «Российской истории» Татищева. Только на стр. VII предисловия, в примечании, замечено, между прочим: «Подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю сего (гр.Мусину-Пушкину), который, чрез старания и просьбы к знающим достаточно российский язык, доводил чрез несколько лет приложенный перевод до желанной ясности, и ныне по убеждению приятелей решился издать оный на свет».

В состав Мусин-Пушкинского сборника, кроме «Слова», входил также ряд летописных текстов и литературных повестей, в том числе одна из редакций древнерусского перевода византийского романа «Дигенис Акрит». Состав этих текстов и сохранившиеся цитаты из них позволяют датировать создание рукописи XVI веком, причём переписчик включил в неё, как это было обычно в таких сборниках, и ряд более древних сочинений, в том числе и «Слово». Совпадение ряда орфографических и языковых признаков в «Слове» и в выписках из «Девгениева деяния» говорит о том, что над разными текстами работал один и тот же писец.

Сохранилось два полных воспроизведения текста «Слова» по мусин-пушкинской рукописи:

1. первое издание 1800 года, подготовленное Мусиным-Пушкиным, под заглавием: «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новогорода-Северского Игоря Святославича» (М., 1800). В конце книги приложены «Погрешности» и «Поколенная роспись российских великих и удельных князей в сей песни упоминаемых». Открыв памятник, гр. Мусин-Пушкин сообщил о нём знатокам палеографии — Малиновскому, Бантыш-Каменскому — и, разобрав его, составил свой собственный список, в который ввел разделение слов, предложений, заглавные буквы и пр. Этот список и лежал в основе издания.

2. снятая для Екатерины II в 1795 копия «Слова» («Екатерининская копия»). Копия эта издана академиком Пекарским в 1864 г. и Симони, более исправно, в 1889 году, в «Древностях и Трудах Московского археологического общества», XIII в.

Кроме этого, сохранились также выписки из погибшей рукописи, сделанные А. Ф. Малиновским иН. М. Карамзиным, с замечаниями о некоторых других чтениях оригинала сравнительно с текстом, приготовленным для издания 1800 г. Р. О. Якобсон указывал на то, что выписки Малиновского и Карамзина имеют лишь небольшое значение для реконструкции мусин-пушкинской рукописи. Значение имеет также выполненный для императрицы Екатерины ранний перевод «Слова», так как он делался не с вышеупомянутой копии. Известны поддельные списки «Слова», изготовленные известным фальсификатором древних рукописей Антоном Бардиным, жившим в первой половине XIX в.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: