Человек одиночества 1 страница

«Не нравился мне век, и люди в нем

не нравились. И я зарылся в книги»

В.Высоцкий

Мне повезло. У меня всегда был дом, еда и одежда. У меня было много игрушек и книг, без которых я не могла прожить не один день. Меня любили и баловали. О том, что я избалованный ребенок говорили все и всегда. Я обижалась, но виду не показывала. В то время дети редко перечили взрослым. Они лишь беспрестанно благодарили их за счастливое детство, за мирное небо над головой, за то, что живут в самой лучшей стране…

НАЧАЛО

Я должна была умереть сразу, едва появившись на свет. Военный госпиталь в маленьком северном посёлке считался привилегированным лишь по своей принадлежности к военному ведомству. Для новорожденных, да ещё с тяжелой патологией, он был практически не приспособлен. Но по инструкциям, спущенным с партийных верхов, на «младенческую смертность» был отведен самый жесткий лимит. В день моего рождения лимит, по-видимому, был выбран. По другой версии, факт моего мертворождения грозил врачам большими неприятностями. Нет, это не было связано ни с какой привилегированностью моих родителей. День моего рождения совпал с большим государственным праздником – Днем революции, и врачи, как и всё простые смертные, отмечали сиё событие прямо на рабочем месте. «Легкое алкогольное опьянение» в случае моей гибели, могло обернуться для них тяжким похмельем – «разбор полетов» в кабинете начальства в таких ситуациях неминуем, лишаться работы не хотелось никому.

Я выжила. Что чувствовали при этом мои родители, моя мама, которой меня вручили через несколько часов после «воскрешения», я не знаю.

- Ты беспрестанно орала, - самое яркое воспоминание, услышанное мною от матери.

- Наверное, мне было больно, - в слабой надежде на реабилитацию, пытаюсь я оправдать своё поведение тридцать лет спустя.

- Всем больно, – глухо отвечает мама. Немного помолчав, она добавляет: - Ты была очень красивым ребенком.

Мне четыре с половиной года. Мама и бабушка упаковывают огромные чемоданы, в которые я настойчиво прошу положить дюжину моих тоненьких детских книг. На самом деле их у меня намного больше, но тащить с собою все не нужно, обойдусь минимумом. Мы едем отдыхать на юг, к Черному морю. Название у меня почему-то ассоциируется с цветом только что уложенного асфальта. Недавно я попробовала наступить на такой, и чуть не упала. Он противно налип к подошве ортопедических ботинок, потом еле очистили. Но предстоящее путешествие все равно вызывает восторг, я стараюсь быть тихой и послушной. Мне объяснили, что непослушных на самолет не берут. Я знаю, что взрослые говорят откровенную ерунду, но охотно им подыгрываю. Мне хочется быть хорошей девочкой.

Таких любят и не наказывают.

Море на самом деле оказалось бирюзового цвета. Поначалу зайти в воду одна я боялась, и поэтому крепко держалась за руку взрослых. Больше всего я любила купаться с бабушкой. Она даже учила меня самостоятельно плавать, но из этой затеи ничего не получилось. Тогда мне купили плавательный круг - большого резинового осьминога. Это было именно то, что требовалось! Заходя в воду, я кричала своим родственникам: «До свидания! Я плыву в Турцию!». Мне объяснили, что Турция там, где кончается море… Море… Я влюбилась в него с первого раза. На него можно просто смотреть, смотреть, дотрагиваясь до воды, вдыхая ни с чем и ни на что не похожий запах.

В то время у моих родителей не было материальных проблем. Они работали на Крайнем Севере, где заработки являлись одними из самых высоких в стране. Я не помню Север. Оттуда меня увезли в семимесячном возрасте, справедливо рассудив, что больному ребенку жить в этих условиях невозможно. Учитывая жестокий северный климат, родители были правы, с моральной точки зрения они совершали роковую ошибку. Этот шаг стал первым звонком к разрушению нашей семьи. Что такое дом с мамой и папой, мне не дано было узнать никогда.

ДЕД И Я

«Почему мы тебя не удочерили?» - услышала я однажды от своего деда. Вопрос был настолько неожиданным, что застал меня врасплох. Захлебываясь от нахлынувших эмоций, я сорвалась на крик. Я кричала о том, что дед все лжет, что у меня есть родители, которые думают обо мне денно и нощно, и скоро я буду жить с ними.

- Прекрати истерику, - строго одергивает дед. – Когда-нибудь ты меня вспомнишь и поймешь, что я говорил правду. Из моей дочери не получилось хорошей матери, но ничего. Ведь тебе у нас живется неплохо?

- Нет, я очень люблю вас с бабушкой.

- Ну вот, и я так думаю. Ничего, всё обойдется. Пойдем лучше чаю попьем.

Чувствуя, что буря миновала, я виновато улыбаюсь:

– Дедушка, прости. Я не хотела с тобой ссориться.

Всё, всё будет хорошо. Я очень тебя люблю, - дед гладит меня по голове, целует в макушку, и добавляет, - Скоро мы получим новую квартиру, и у тебя будет своя комната. Ведь ты – член нашей с бабушкой семьи.

О новой квартире разговоры ведутся не первый год. Иногда мне вообще не вериться, что нам чего-то дадут. Дедушка давно не работает. Сначала его отправили по болезни на инвалидность, а потом подоспел и пенсионный возраст. Помнят ли о нём на заводе, где он проработал сорок лет? Но, к счастью, самые мрачные прогнозы не сбываются: в 1982 году мы переезжаем в новую двухкомнатную квартиру. Дедушке новый дом не нравился - здесь не было уютного двора, а напротив окон до сих пор красуются гаражи. Здесь не было и его приятелей – они остались там, где мы жили раньше. Вдобавок ко всему, дедушка давно болел…Через полтора года мы с бабушкой остались в новой квартире вдвоем.

… Как интересно было впервые войти в наш новый дом. Сейчас подобные квартиры называются "сданы под самоотделку". Тогда считалось, что они вполне пригодны для проживания. Но мало кто, чуть обжившись, не начинал ремонт. А внешний первоначальный вид совершенно не расстраивал – были бы стены! Помню, как бабушка вспоминала свой разговор с работницей из ЖЭУ.

- Вам не нравятся серые панели? – спросила она мою бабушку.

- Всю жизнь о таких мечтала! – ответила бабушка с нескрываемым сарказмом.

И все-таки мы были счастливы!

Когда впервые в эту квартиру приедет моя мать, она заорет благим матом, едва переступив порог: "Это дыра! Нужно было требовать трехкомнатную!". Дед молча пройдет в кухню, задев ее плечом. Ему ничего уже не хотелось ей говорить…

НЕ ПАПА

 Слова «отчим» я избегала двадцать лет. Я говорила о нем, как о родном отце. Попытка самообмана не оправдалась.

От меня никогда не скрывали, что у мамы второй брак, но при этом обязательно подчеркивалось, что для меня этот факт не значит ровным счетом ничего. Он хороший, любит маму, а, следовательно, и меня. Его нужно называть папой. Правда, мнения отчима никто не спрашивал, но и возражений на сей счет с моей стороны не было. Да и какие могут быть возражения у четырехлетнего ребёнка! Ему нужны мама и папа. И они есть. Пусть даже и не совсем настоящие. В этом я старалась убедить себя на протяжении всей жизни. В такой иллюзии проходило моё детство. Несколько раз абсолютно серьезно я просила у родителей дать мне их фамилию, т.е. фамилию отчима. Они отмахивались, усмехались, а потом, когда им надоело слушать, коротко и внятно объяснили: дать фамилию – значит удочерить. А кто тогда будет тебя содержать? Алименты-то прекратятся.

Услышанное покоробило, но я тогда ничего не ответила. Мне было всего десять лет…

Как здорово, что отчим не стал удочерять меня! И даже никогда не собирался этого делать. Иначе чтобы я сказала потом своему родному отцу? Что мне хотелось отеческой любви? Он и без меня это понимает, только вот изменить ничего уже нельзя. А отца… его мне заменил дед. Как бабушка заменила мать. Недаром они оба называли меня не иначе как дочка.

ПРИЕЗД МАМЫ

Я обещала самой себе, что в следующую встречу с мамой буду вежливой и доброй. Что не стану задавать «дурацкие» вопросы, типа такого: «Мама, ты меня любишь?» Как правило, мой скандал с матерью начинался именно с этого, безобидного «любишь?». Ответ звучал коротко, словно выстрел: «люблю! Отвяжись, ради бога». После такого «признания» я начинала рыдать, умоляя простить меня за всё, вспомнить, что я - её дочь. Моя истерика выводила мать из себя. «Замолчи, или мне придётся тебя заткнуть!». В ход шли любые подручные средства: тряпки, тапочки и просто кулаки. Однажды она набросила мне на голову подушку, прижав её своими руками… Такие дикие сцены происходили постоянно, и виноватой в них я чувствовала только себя. Мне было стыдно, что я – плохая, неблагодарная дочь, которая не в состоянии оценить материнскую заботу. Ведь меня действительно хорошо кормили и одевали, возили отдыхать к Черному морю, отправляли в санатории. Однажды такая поездка закончилась для меня настоящей трагедией. Правда, об этом до сих пор знаю только я. Для мамы это так и осталось «капризом, дерзкой выходкой», простить которую она мне не может уже двадцать лет.

- Я не поеду в санаторий!

- Это шутка?

- Нет, я совершенно серьезно. Мне нужно подождать маму.

Разговор происходит в Грозном, в доме у родственников моего отчима. Мне 16 лет. В гостях я нахожусь не одна. Я приехала сюда вместе со своей двоюродной бабушкой. Назавтра она должна проводить меня в Нальчик, в санаторий. Путевку два месяца назад мне прислала мать. Сейчас она отдыхает в Германии и скоро приедет сюда, в Грозный, где, кроме меня, гостит её младшая дочь. Мы не дружны, хотя она – моя единственная сестра. Отцы, правда, у нас разные, но акцент на этом никто не делает. На разговоры о мамином первом браке в семье наложено табу. И это понятно, какому мужчине понравятся воспоминания о прошлой жизни его супруги! Но, увы, совершенно забыть о прошлом не получается. Есть я, от этого факта никуда не денешься. «Я жалею, что оставила тебя у бабушки. Нужно было сдать в дом инвалидов», - такое высказывание из уст мамы я услышу неоднократно. Что ж, она искренний человек и скрывать свои чувства не умела никогда. Исключением не стал и тот случай. Моё желание увидеть маму обернулось жутким скандалом. Меня избили. Процесс был долгим, методичным. Осыпая меня тумаками и проклятиями мать, что называется, отводила душу. По большому счету, такая бурная реакция матери на чьё-то неповиновение – норма. Уговаривать, плача, просить прощение – бесполезно, это не её случай. Она просто не в состоянии понять, что я, ребёнок, выросший без материнской ласки, всегда хотела наверстать упущенное, пыталась сделать первый шаг к нашему сближению. Как оказалось потом, я шагнула в бездну…

Я просто тогда впервые убедилась в своих догадках: я не нужна матери! Совсем не нужна, никакой – ни доброй, ни ласковой, ни умной. Ей было вполне достаточно младшей дочери…

Болезнь подкрадывалась незаметно. Здесь стоит оговориться: здоровым человеком я не была изначально. ДЦП – такой приговор вынесли мне в годовалом возрасте, и с ним оставалось только научиться жить. Что, впрочем, я и делала. Где-то я слышала хорошее выражение: ДЦП – не диагноз, это образ жизни. Да, именно так, потому что иного просто не дано. Это неизлечимо, но не смертельно. Конечно, у каждого из страдающих этим недугом всё очень индивидуально. У детского паралича существует множество форм, очень различных по проявлениям, но объединяет их одно: патологические изменения возникают и остаются неизменными на всю жизнь. Их можно лишь немного подкоррегировать, помочь ребенку адаптироваться в окружающем мире. Уповать только на медицину здесь бесполезно. Мать, семья – вот на кого ложиться в первую очередь весь груз ответственности. Смогут, захотят ли они помочь своему больному ребенку – такой вопрос является самым важным, и отвечать на него нужно, как правило, незамедлительно. Мои родители такого вопроса себе, похоже, не задавали. Они поторопились сплавить меня бабушке, руководствуясь известным «с глаз долой, из сердца вон». Но вслух в нашей семье этого не произносили. Меня воспитывали в мире иллюзий. Только однажды – мне было лет 14 – я подслушала ночной разговор бабушки со своей сестрой: - Таня не любит Вику. И это очень плохо. Вика-то уже всё понимает.

Болезнь. Спустя много лет я могу честно признаться: своим болезненным состоянием я не собиралась спекулировать. Но вместе с тем, мне очень хотелось, чтобы меня пожалели, поняли, простили. И, в первую очередь, мама. Но она уехала. Так как уезжала всегда. С запоздалыми извинениями перед бабушкой в своей невнимательности, с обещаниями, что обязательно будет звонить и писать. На меня она всё ещё была обижена. Не зная чем досадить напоследок, мама забрала назад свой подарок – красивую песцовую шапку. Месяца через три, когда она узнает, что болею и не хожу в школу, шапка будет прислана обратно. «Пусть успокоится. Наверно, из-за этого и заболела» - напишет мама в письме. Об истинной причине моего недуга она так и не догадается. Думать, анализировать – это не про неё. Маме важнее внешнее, материальное. О том, что не всё в мире можно измерить деньгами, она не поймет никогда…моя болезнь называлась просто – нелюбовь.

Я продолжала катиться по наклонной. Вызовы врачей, «скорой», консультации, госпитализации. Четких результатов не было, как не было и заинтересованных в его достижении. Мне не хотелось выздоравливать, и в данном случае мой организм стал «верным помощником». Диагнозы различных консультантов сыпались как из рога изобилия. Потом добрая половина их них окажется фикцией, врачебной ошибкой, а оставшиеся станут настоящей очень серьезной проблемой, решать которые опять придется мне одной, но тогда… Тогда я об этом не думала. Мне хотелось лечиться, долго и нудно. Я не ждала результатов. Никаких! Был важен сам процесс, внимание к своей персоне. А кто лучше врачей может мне это дать! Так я думала, пытаясь оправдаться перед самой собой. Знакомств в медицинском мире у нас тогда не было, и самым доступным учреждением как для всех простых смертных оставалась поликлиника.

Участковым терапевтом оказался молодой мужчина - вежливый, воспитанный человек, от которого на первых порах в восторге были практически все жители микрорайона. В поликлинике о нём говорили не иначе, как в возвышенно-патетическом тоне, сравнивая почему-то с Чеховым. Но, сдается, что с биографией великого писателя поликлинические деятели были знакомы совсем слабо. Иначе бы знали: врачебной практикой Чехов не занимался, хотя и окончил медицинский факультет. Новоявленный Чехов станет для меня ещё одним камнем преткновения, о который я едва не сломаю себе шею. Моё физическое состояние останется для «Чехова» полной загадкой. Имеющиеся у меня болезненные симптомы не укладывались в привычные для участкового врача диагнозы, а «раскидывать мозгами» ему не хотелось. Он был самым обычным врачом, работая в самом низовом звене здравоохранения. В это прокрустово ложе врач вписывался идеально. Он не был выскочкой, не жаждал начальственных должностей. За это его и любили. Он стал поликлинической гордостью, выделяясь среди своих коллег относительной молодостью и приятной внешностью. А ещё тем, что был просто мужчиной, что для поликлиник, в общем-то, редкость. Из доктора очень быстро сделали настоящего идола, доморощенного, которому было можно практически всё. Он мог вежливо хамить больному, отказывая последнему в помощи, или назначить лекарство, которое годится лишь для стационара, т.к. требует медицинского контроля. Сначала я думала, что его наплевательское лишь на меня. Жаловалась начальству, плакала, короче вела себя как последняя дура. «Да она просто в него влюблена» - гуляли по поликлинике сплетни. Я злилась ещё больше, доказывала, что всё не так, и мне просто нужна помощь. Надо мной смеялись, как над умственно неполноценной. Врач оставался вне всей этой истории. Настоящая царская особа, которой не к лицу впутываться в земные дела. Или настоящий мужчина, не замечающий своих ошибок? Я так и не смогла его охарактеризовать. Скорее всего, он был безликим. А может, просто очень хорошо умел скрывать эмоции? Он никогда не повышал голос, но спокойным тоном запросто мог довести до слез. В его глазах я всегда была симулянткой. Постепенно у меня сформировался своеобразный комплекс перед врачами – я недоверчиво относилась ко всем, без исключения, и только когда убеждалась, что доктор видит во мне самого обычного пациента, успокаивалась. Я вообще очень тонко и быстро могу перестроиться на «другую» волну. Какое-то шестое чувство позволяет достаточно скоро отличить друга от врага. Но в жизни не все так однозначно. Никогда не забуду одну ситуацию, связанную тоже с врачом. Не участковым, а совсем-совсем другим, но когда-то мне они казались очень похожими.

…Он не мог спокойно слышать даже мою фамилию. «Что? Опять? Отправляйте назад! Поликлиника пусть ею занимается» - такую тираду я помнила наизусть. Но каждый раз внутренне содрогалась, услышав знакомый голос. Стремительная походка, уверенный взгляд и голос, не терпящий возражений. Он всегда знал и понимал всё с первого взгляда. Это я уже узнаю потом – А.Б. был врачом от Бога, не желающим разменивать свой талант по пустякам. Он работал в неотложной терапии - одном из самых тяжелых отделений больницы. Поток «скорых», бесконечное напряжение и сосредоточенность на вновь поступившем, нехватка времени, потому что некоторые болезни просто не могут ждать, пока врач разберется в диагнозе по всем правилам и канонам. К тому же, А.Б. дежурил практически через ночь, а дома была семья и маленькие дети. Через много лет он расскажет мне об этом сам, когда неожиданно окажется у меня в гостях. А случится это после одной из телепередач с моим участием. Ведущая тогда немного переборщила. Без всякой договоренности она объявила в эфире мой домашний телефон. Я так и не поняла зачем, но те веселые дни помнились долго. Люди звонили просто так. Ни им, ни мне говорить было не о чем. Многие откровенно любопытничали, кто-то говорил «спасибо», другие хамили. Короче, каждый развлекался, как мог. Звонок А.Б. был почти что единственным, из серьезных и интересных.

Это была одна из самых ярких метаморфоз, случившихся в моей жизни. Человек, который сидел передо мной в кресле был совсем не похож на того больничного монстра. Он улыбался, рассказывал о семье, о новой работе, о методиках лечения ДЦП. Его новая специализация именовалась «мануальный терапевт», которую он освоил в Китае. Поднебесная – родина подобных методик. Рассказывают, что хорошие мануалисты творят настоящие чудеса. Мне чудес врач не обещал. Ему просто захотелось хоть чем-то помочь. Я с трудом верила собственным ушам и глазам, но вспоминать давнее не стала. В конце концов, я тоже уже была немного другой. На протяжении нескольких лет мы поддерживали с А.Б. добрые дружеские отношения. Он помогал мне и словом, и делом. Я никогда не забуду, как А.Б. вместе с нашей общей знакомой, тоже врачом, нагрянули ко мне в больницу. Я едва оправилась от операции, было немного грустно и больно. И вдруг они! Какие-то очень веселые и счастливые. «Пришли заражать тебя оптимизмом» - сообщили доктора с порога. А.Б. рассказывал что-то очень смешное, и мы все весело смеялись.

«Ржали, как лошади» - выговаривала мне на следующий день заведующая отделением. Передайте своим известным знакомым, чтобы моё отделение они обходили теперь за километр». Замечание я пропустила мимо ушей, так как прозвучало оно совсем не строго и не обидно. Заведующая просто показала свою осведомленность.

В больнице я пробыла тогда почти месяц.

- Так, заканчиваем валяться без дела. Давай-ка я проведу тебе курс массажа. Вмешаюсь, так сказать, в процесс – заявил мне однажды А.Б. тоном, не терпящим возражений. Мне было неловко, но предложение я приняла. Человек хотел сделать что-то доброе, нужное, в первую очередь – мне. Сначала он ходил прямо в палату, а потом, когда я уже набралась сил, лечение продолжалось уже у него в кабинете. Это была маленькая частная клиника, о которой А.Б. мечтал давно. Вскоре к процессу моего выздоровления подключилась и наша знакомая психотерапевт. В общем-то, я общалась с ней теснее, чем с А.Б. и наше знакомство давно переросло в дружбу. Именно в их кабинете рождалась моя первая книжка. Эта идея принадлежала Татьяне. Мои вирши она перепечатывала на пишущей машинке, перекочевавшей в их кабинет из моего дома. Мы много разговаривали, пили кофе, читали любимые стихи. Таня - необычайно эрудированный человек. Большая умница, тонко понимающая литература и музыку, она выбрала своей специализацией музыкотерапию. Да, музыка может быть лекарством. Главное, знать и уметь правильно подобрать мелодию для каждого пациента. Это и есть секреты профессии…

Однажды, придя на массаж к А.Б, но, ещё не поднявшись на этаж, я услышала собачий лай. Что это ещё? Приблудилась, что ли какая-то псина? Но ведь внизу есть вахтер. Он-то куда смотрит?!

Лай слышался всё ближе, и уже входя в коридор, рядом с кабинетом А.Б, я увидела очень забавную картину: растерянный А.Б. стоял почти в самом углу, держа в руках собачий поводок, на котором надрывно то лаяла, то рычала овчарка. Неподалеку полукругом уже собралась кучка зрителей из сотрудников клиники, но едва кто-нибудь делал шаг в сторону А.Б., овчарка поднимала заливистый лай. Ей, кажется, хотелось разогнать вообще всех. Заметив меня, А.Б., наверное, уже в десятый раз, начал рассказывать следующую историю. Оказалось, что это лохматое чудовище свалилось на его голову по дороге на работу. Он ехал с дачи. По перрону бегала эта самая собака. А.Б. захотелось её немножко приласкать, а собака приняла это как приглашение. Она сама запрыгнула за ним в электричку, и не отходила уже не на шаг. Собака боролась за своё обретенное счастье. Она, как человек, защищала не только своего друга, но и себя. А может, ей просто хотелось кого-то защищать? Наверное, раньше у неё был не самый плохой хозяин, с которым они случайно потерялись?

-Интересно, она меня к семье-то хоть допустит? Или с ней теперь век коротать? – шутил А.Б., понимая, что все сегодняшние планы полетели к чертям.

Собака стала настоящим новым членом семьи А.Б. и прожила у них достаточно долго. Преданный и надежный четвероногий друг.

Иногда мы перезванивались с А.Б., чаще по праздникам, больше из вежливости, как давние знакомые. А однажды, столкнулись на улице. Шея доктора была плотно «упакована» в шину. «Бандитская пуля» - отшутился он в своей обычной манере. Но взгляд был каким-то другим, я даже не могу объяснить, но что-то в докторе тогда было иным. Да, появились очки, но ведь это пустяк. Нет, что-то ещё… Мне даже немного стало не по себе. А может быть, А.Б. просто опять напустил на себя важности. Имеет право. Он же сказал, что защитил кандидатскую.

Под Новый год, обзванивая знакомых с поздравлениями, я набрала номер А.Б.

-Вы меня, можно сказать, случайно застали. Я сейчас всё больше в Москве.

Наверно, перебираются в столицу – подумалось мне. Многие из моих знакомых к тому времени уже проделали этот путь. Но в случае с А.Б. всё оказалось иначе. В Москве он лечился, надеясь, что там ему смогут помочь. Обычное желание самого обычного человека…

Печально, что его уже нет. Что я уже никогда не смогу поговорить с ним, посоветоваться и даже чуточку похвалиться, что абсолютно разучилась болеть. Его уроки, за которые всю жизнь буду говорить «спасибо».

Судьба участкового «идола» оказалась не менее трагичной. Он постепенно начал спиваться и погиб при очень странных обстоятельствах.

Больничная эпопея – одна из самых больших ошибок в моей жизни. Из того замкнутого круга жалости к себе и обиды на непонимание окружающих можно было вырваться гораздо раньше и с меньшими потерями. Не хватило ума и опыта ошибок трудных. Но он накопился как раз в то время.

Я часто мысленно возвращаюсь в тот далекий 1985 год, вспоминаю, анализирую, спорю сама с собой. Это похоже на самоистязание. Прошлое не терпит сослагательных наклонений, и от бесконечных – если бы да кабы – не легче. Всё случилось именно так, не иначе. Мне не хватило жизненного опыта, точнее, его просто не было в 16 лет. А ещё я вспоминаю родственников моего отчима. Бабушек – его мамы и тети – уже нет. Но есть ещё один человечек, про которого я просто не могу не написать.

Девочку звали Мариной. Моему отчиму она приходилась родной племянницей. В том грозненском доме она, в отличие от других, не была гостьей – она там жила вместе со своим маленьким братом. Подобно мне, их тоже воспитывали бабушки, т.к. несколько лет назад дети остались без мамы. Она умерла, а отец просто физически не смог управляться с двумя малолетками. К тому же, в моральном отношении он оказался очень слабым человеком. На помощь пришли бабушки. Они старались дать детям всё – ласку, любовь, заботу, но, в тоже время, у Марины уже были свои обязанности. Например, в детсад братика она часто провожала сама.

Характер у Маринки был далеко не ангельским. Она постоянно с кем-то спорила, ругалась, обижалась. Любое замечание Марина принимала в штыки. Она могла, хлопнув дверью, сбежать в сад или просто на улицу. Ей прощали всё, понимая, что ребенок ещё не отошел от постигшего его горя. Казалось, что на неё однажды все махнут рукой и будь что будет.

Я с Мариной практически не общалась. Свои детские секреты и беды она больше доверяла моей сестре. Они были ровесники, и нет ничего удивительного, что я держалась от них подальше. Или они от меня. Сохранять дистанцию мы с сестрой умели с раннего детства. Она была лучше меня, во многом. Ну, во-первых, девочка росла в полноценной семье, с мамой и папой, во-вторых, она была здоровой и красивой. По крайней мере, так считала наша мама. Но сейчас не о ней, не о нас.

Через несколько лет в Чечне началась война, и Марина с братом оказались в Сухуми у родных по материнской линии, потом в Тюмени. Об этом я знала со слов своего отчима. Та единственная наша встреча в Грозном практически забылась. К тому же, между нами была разница в возрасте, и Марина тогда показалась мне ребенком, не очень воспитанным и приятным. Юношеский максимализм не миновал и меня. Я даже не испытывала жалости к девочке, оставшейся без мамы.

… Телефон зазвонил как всегда неожиданно и некстати. Несмотря на позднее утро, я спала. Проклятая бессонница давно выбила меня из нормальной колеи. Долго не могу заснуть, потом проснуться. Короче, опять всё не как у людей. Отвечать на тот телефонный звонок мне не хотелось. Если кому нужно – перезвонит. Но аппарат не унимался.

- Вик, привет!

- Привет! – машинально ответила я, пытаясь сообразить, с кем разговариваю.

- Не узнаешь?

- Простите, нет.

- Это Марина из Тюмени. Вспомнила?

Из памяти мигом встала картинка из давнего 85-го: Маринка в рваных штанах лезет на крышу сарая за вишней.

- Марина, прости. Честно говоря, не ожидала. Как ты, рассказывай!

- Вика, всё расскажу потом, а сейчас говори свой адрес. Мы с семьей хотим к вам приехать. Увидеться с тетей Таней, с сестрой. Я не могу до них дозвониться.

- Они на даче, но вы, конечно, езжайте сначала к нам с бабушкой, потом разберемся. Вы поездом едете?

- Нет, на машине. До завтра, Вика!

Вечером следующего дня у нашего подъезда припарковалось «Рено», из которого высыпало Маринино семейство: она, её муж и два их сыночка. Стильная молодая женщина в модном летнем костюме – это уже была не та маленькая Марина из моих воспоминаний. Не знаю почему, но с первых минут возникло ощущение, что мы очень хорошие старые знакомые, и не виделись всего каких-нибудь двадцать дней. С ней было удивительно легко и спокойно. Казалось, что в этой семье только мир и взаимопонимание. И это было действительно так.

-Марина, это тебе награда за всё, что довелось пережить в детстве.

-Знаешь, Вика, мне просто не на кого было надеяться. Я хотела стать врачом, училась и работала. Потом встретила Диму, потом родились мальчики. Врачом я поработала немного, потому что однажды мне предложили стать представителем крупной фармацевтической компании. Отказываться я, конечно же, не стала. Слышала, наверно, что не в деньгах счастье, а в их количестве? Иногда жалею о клинике, вспоминаю. Я бы сейчас уже защитилась. Может, когда-нибудь и вернусь в медицину, но пока не могу. Меня друзья спрашивают: - Марина, зачем тебе такая дорогая машина? А я хочу. Хочу и дорогую машину, и квартиру хорошую. И всё это уже есть.

- Умница ты, Марина. Впрочем, и сама это знаешь. Я уже неоднократно убеждалась, что жизнь – гармоничная штука. Когда что-то отнимается, то потом все равно вернется. Главное, чтобы сам человек чего-то хотел, к чему-то стремился.

- А я всегда хотела путешествовать. Но и это уже случилось. По работе мне пришлось побывать и за границей, и по России тоже наездилась.

Мы смотрим альбомы с фотографиями: Москва, Прага, С-Петербург, Париж, Мюнхен, Будапешт. Могла мечтать в детстве об этом девочка, так рано оставшаяся без мамы?

- Трудно, наверно, постоянно в разъездах?

- Нет, семью вот только жалко постоянно оставлять. Но на моего Димку можно оставить хоть полгорода. Справится. Мне и в этом повезло.

За окном шелестела теплая летняя ночь. Почти такая же, как тогда в Грозном, много лет назад. Но мы не вспомнили об этом. Может, она всё забыла или считает, что прошлое для меня бесследно ушло? Наутро Марина с семьей возвращались домой. Может быть, мы ещё когда-нибудь встретимся… Счастья тебе, Марина!

Странно, но после её отъезда я целый день чувствовала вокруг себя пустоту. Мне хотелось общаться с ней снова и снова. Говорить, спрашивать, рассказывать. Но, увы, мы живём в разных городах, и здесь уже ничего не изменить. А с пустотой внутри справляться мне не в первый раз. И не впервые расставаться с самыми лучшими…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: