Основанный на личностном опыте

Теория символико-экспериентальной* терапии основывается на том факте, что когда мы думаем и говорим о каких-то вещах на одном определенном уровне, живем мы совсем на другой “территории”. Таким образом, символическая терапия сразу же обращается к этой реальности, а не остается в знакомой психологам области аргументации, речи, мышления. Это терапия, в которой вы не имеете дело с информацией как таковой, так как информацией, по сути дела, здесь является вся семья. Это не процесс обучения в собственном смысле слова. В голову приходит старая поговорка: "Тому, что действительно стоит знать, нельзя обучиться". Это и не тренинг социальной адаптации. Символическая терапия состоит из усилий, направленных на взаимодействие с системами представлений, скрытыми за тем, что было сказано, и включает в себя собирание осколков и фрагментов символов, которые вы обнаружили, либо интуитивно ощутили. Каждый из этих кусочков представляет собой совершенно иную область инфраструктуры, которая, подобно подземным коммуникациям большого города, проходит под поверхностью нашей реальной жизни.

Суть этого процесса представляется мне как попытки проникновения в мир гораздо более целостный, чем тот, с которым связано наше житейское мышление — и мышление как таковое. По сути дела, это что-то вроде распространения старых гештальт-паттернов, включающих в себя телесные движения, телесные ощущения и более общий процесс осознания. Я это вижу как часть постепенно развертывающегося эволюционного процесса, уходящего от фрейдовского понимания внутрипсихического к моделям межличностной терапии и картине мира, основанной на идее взаимодействия.

В центре символической терапии лежит представление о том, что в жизни имеется определенное число универсальных вопросов, настолько нагруженных символико-импульсивным содержанием, что мы можем иметь с ними дело лишь в завуалированном, замаскированном виде. На поверхностных уровнях встречаться с ними очень страшно, однако они позволяют проникнуть на глубинные уровни нашей жизни.

Таким образом, символическая терапия направлена на то, чтобы помочь людям чувствовать себя более комфортно при взаимодействии с миром своих символов и импульсов, меньше пугаться их, более полно включать их в свою реальную жизнь. Мира символов и импульсов не надо избегать. Вы не можете от него скрыться!

Единственный честный способ сподвигнуть людей заглянуть в лицо такой страшной на первый взгляд территории — использовать самого себя. Терапевт должен быть готов раскрыть некоторую часть своего собственного символического опыта, обнаружить свои личностные представления и систему верований, намекнуть на существование каких-то своих глубинных инфраструктур. Если вы осмелитесь предъявить семье фрагменты своего символического мира, они уйдут от вас, унося с собой частички вас в себе, и когда столкнутся с этими частичками позднее, то должны будут самостоятельно решить, что с ними делать. Они свободны осуществлять любые переносы, в зависимости о того, какой отзвук это будет находить в них самих.

Семья может соблазниться заглянуть в ваш внутренний мир, когда вы будете говорить о ваших слабостях и о том, что вы отнюдь не являетесь совершенным существом, или же будете демонстрировать свою несвободу, страх или смущение. Этот подход, который я называю образно-зеркальным, задуман для того, чтобы они получили возможность исследовать и даже открыть свою систему убеждений и верований, свою инфраструктуру. Если в личностной перспективе высветить женственность у мужчин, мужские черты у женщин, инфантильность, которую ощущают все взрослые, то это несомненно может привести к личностному росту. Все эти области внутренней жизни, о которых люди обычно вслух не говорят и даже не думают (может быть, потому что они сверхзначимы), должны быть вынесены на поверхность.

Один из самых волнующих аспектов этой работы состоит в открытии, что с развитием терапевтического процесса мы все более и более свободно включаемся в такой символический обмен, который становится опытом, стимулирующим и наш собственный рост. Мне часто кажется, что чем больше я получаю для себя из нашего совместного опыта, тем больше могут получить и они. Результат встречи наших символических миров может быть воистину очень волнующим: мы все становимся пациентами по отношению к данному событию.

Один из классических примеров символической терапии — то, как она обходится с темой смерти. Смерть терапевта, смерть члена семьи, смерть как универсальный общечеловеческий феномен, ее неизбежность... Все мы хотели бы, чтобы время остановилось, хотели бы жить вечно и навсегда сохраниться в памяти будущих поколений. В культурной среде, которая тщательно пытается деперсонализировать смерть, всячески стремится ее завуалировать, опыт мужественного осмысления факта неизбежности смерти может оказаться очень глубоким и существенным. Идея о том, что только осознав факт неизбежности своей собственной смерти, ты можешь стать действительно свободным человеком, очень часто оказывается в личностной перспективе чрезвычайно важной.

То же можно сказать и о темах безумия, суицидов, убийства, секса и т.д. Например, я часто говорю членам семьи: "Если бы вы действительно сошли с ума, то как бы все происходило? Взяли бы ружье, взобрались на башню и тренировались бы в стрельбе по человеческим мишеням? Убежали бы в лес, чтобы стать деревом? Как бы на самом деле выглядело ваше безумие?" Задавая такие вопросы, я поощряю внешнее выражение их внутренней жизни тем способом, который не угрожает разрушениями. Это возможность посмотреть на собственный мир импульсов без страха, что он действительно возьмет над вами верх. Став лицом к лицу со своими импульсами, человек начинает их интегрировать, а не сохранять в изолированном и первозданном виде. Старания изолировать импульсы обычно приводят к их усилению, часто до такой степени, что когда они получают возможность выйти наружу, то имеют больше шансов оказаться неконтролируемыми и взрывоопасными.

Попытки изучения данного вопроса убедили меня, что лучше, если весь символический груз человека не выходит на поверхность внезапно и сразу, проявляется маленькими порциями. Например, если попросить молодую жену поделиться замыслами убить своего мужа, значит очень расстроить ее. Уместнее спросить, не думала ли она когда-нибудь, что пересолить суп — хороший способ отомстить мужу или даже от него избавиться.

Для того чтобы помочь им открыть такие “неизведанные земли”, я делюсь своими ассоциациями или же понуждаю проигрывать полярные оппозиции к тем точкам зрения, с которыми они приходят. Например, я могу спросить мужа, утверждающего, что он настолько любит свою жену, что умрет, если та его бросит: "Могли бы вы решиться на убийство, если бы знали, что это единственный способ избавиться от тирании?" А жене, утверждающей, что любит своего мужа настолько, что не решается когда-либо критиковать его, я говорю: "Это абсолютно ошибочно".

В этих примерах я стремился разрушить общепринятую установку на противопоставление любви и ненависти. Мне хочется, чтобы они представляли себе эти чувства как сопряженные. Если у вас есть одно из них, тут же присутствует и другое. Когда искусственное противопоставление этих эмоций устраняется и преодолеваются сложности, возникшие из-за самого обсуждения подобной темы, появляется основа для более интимных, открытых и честных взаимоотношений. Я хочу сподвигнуть их как бы к переезду на совсем новую территорию, на которой их старый уровень жизни и размышлений о ней отнюдь не является достаточным. Испытывая разрушающие влияния со стороны моей системы ценностей, они могут стать свободными, чтобы в еще большей степени ощущать воздействие своего символического мира, приобретая таким образом все больше собственно человеческих качеств.

Часто я пытаюсь расширить симптоматику, с которой приходит семья, распространяя ее на предыдущие поколения — дедов. Другим методом является опробование ее надежности на последующих поколениях — детях. Делая предположение о том, что симптомы проходят сквозь поколения предков и потомков, я хочу помочь им осознать тот богатый символический мир, который имеется в их расширенной семье.

Если сейчас в семье десять детей, я хочу, чтобы все они знали, что решение о размере семьи, которое примет следующее поколение, зависит от качества сегодняшнего семейного опыта проживания. Последующее поколение может стремиться к родительскому рекорду, а может, и наоборот отказываться иметь детей вообще. Моделирование здесь может носить как позитивный, так и негативный характер. Обычно оно содержит элементы как одного, так и другого. Точно так же и семейные мифы по поводу родительства, супружеской жизни и т.д. очень тесно переплетаются друг с другом.

Поддержка членов семьи в стремлении меньше подавлять друг друга также может способствовать росту. Часто на встречах я придирчив по поводу гибкости ролевого поведения у различных членов семьи. Задавая отцу вопрос, когда в последний раз он чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы позволить своему шестилетнему сыну разлить в чашки молоко, или руководить молитвой, или же самому решить, какие телевизионные программы смотреть семье, я ввожу в семейную систему представления об изменениях. Это работает и в обратном направлении: может ли отец стать на время маленьким, болтать, как это делает ребенок, в то время как его 4-5-летние дети будут играть в родителей. Такие ролевые перевертыши могут оказывать освобождающее действие на всех членов семьи.

Замешательство

Один из главных принципов работы с символами — помочь людям расширить сферу своего жизненного опыта, открыть для них более широкую область жизнедеятельности. Для того чтобы разбить установившееся отношение к жизни, обычно требуется поставить под вопрос их актуальную перспективу, нужен опыт "распрограммирования". Один из самых эффективных путей — использовать замешательство. Мне нужно разрушить их простую жизненную перспективу, их уверенность в заведенном порядке вещей. Когда ясность дихотомии "правильно-неправильно" будет подвергнута сомнению, для семьи откроется совершенно новый мир, где не останется места для абсолютной уверенности, но будет достаточно пространства для выбора, ответственности и разнообразия ценностей. Я опять готов принять участие в опыте, который должен их потрясти и удивить до такой степени, чтобы они смогли освободиться от гипнотического влияния тех семей, из которых вышли.

Замешательство представляет собой один из самых эффективных путей символического вскрытия инфраструктуры семьи. Что бы какой-нибудь член семьи ни сказал в данный момент встречи, я должен быть всегда в состоянии так изменить, переопределить и даже исказить его высказывание, чтобы открыть для них новые возможности и обстоятельства для исследования, изучения новых жизненных пространств. В худшем случае они останутся наедине с замешательством, которое, вследствие своей универсальности, нельзя так уж легко отбросить.

Я могу сказать стремящемуся быть ребенком мужу: "Я тоже скучаю по своей мамочке". Даже в том случае, если эта тема не найдет никакого продолжения, мое высказывание может иметь значимый эффект. Причем я не даю здесь ему никакой информации, которую можно было бы опровергнуть, просто оставляю его застрявшим на этом высказывании.

Один из лучших способов привести семью в целебное замешательство — свободно оперировать своими представлениями о человеческой природе и сущности внутрисемейных взаимоотношений. Умышленно сконцентрировавшись на том, что всем семьям присущи какие-то общие черты, вы не будете больше скованы запретами. Вы будете готовы к “танцу” с семьей, если только предположите вслух, что все их стрессы, болезни, вся патология универсальны, что все это можно увидеть в любой семье. Хотя в некоторых семьях что-то может быть и сокрыто, в действительности оно несомненно существует. Способность терапевта основываться на такого рода универсалиях, хотя их существование в конкретной семье далеко не очевидно, очень существенна, так как позволяет оперировать на уровне предположений. В то время как семья остается связанной реальностью, вы проникаете на уровень инфраструктур психической жизни. Несоответствие друг другу ваших уровней оперирования может привести к замешательству, гораздо более полезному для семьи и способствующему ее росту, чем любой компонент традиционной психотерапевтической работы, который легко соотносится с обычно запрограммированным для данной семьи мыслительным процессом. Замешательство составляет суть любого процесса обучения новому и освобождения от усвоенных ранее неадекватных схем, и если не будет замешательства, не будет ни прогресса, ни каких бы то ни было изменений. До тех пор, пока вы не порвете со своими паттернами, вы не сможете выбраться из той же обыденной колеи. Жизнь продолжается, когда привычный образ жизни умирает.

Все работающие с семьями заинтересованы в том, чтобы дать семье импульс такого рода, который имел бы универсальное значение для всех членов семьи, действительно способствовал бы изменениям, а не оказался лишь верчением колес вхолостую, движением без цели. Работа с миром символов важна потому, что этот мир связывает все явления жизни семьи и ее членов и рост в данной специфической области может задавать импульс к развитию всего остального.

Но имейте в виду, что результат появится не сразу. Для развертывания мира символических представлений и его выражения в контексте реальности может понадобиться определенное время. Поскольку мои усилия не направлены к поведенческим изменениям, а предполагают личностный рост, конкретные поведенческие проявления членов семьи могут быть обманчивыми, и я надеюсь, что они смогут найти способ личностного самовыражения и не ограничатся изменениями в поведении.

Для описания происходящего я использую термин "засевание подсознания". Я рассматриваю мой вклад в семью как высевание семян в поле. Если семена достаточно морозоустойчивы, поле достаточно плодородно, а условия созревания нормальны, семена могут прорасти и развиться. Если мои усилия и усилия семьи соответствуют друг другу и наше общение эффективно, семена развиваются хорошо и урожай обещает быть богатым. Если же что-то не складывается, они не развиваются совсем. Однако это будет их урожай, а не мой, и они будут иметь на него все права. Если же мой вклад будет ориентирован на результат, они не смогут почувствовать себя его владельцами.

Другой компонент "засевания подсознания" состоит вот в чем: чтобы “посеять семена”, мне нет нужды вести баталии с ними на уровне сознания. Я скрываюсь на уровне предположений, и это не вызывает вопросов для дискуссий. Поскольку мне не нужно убеждать их в правильности моих интерпретаций, я не соблазняю их и оспаривать мою точку зрения.

Мне нет нужды разыгрывать традиционную козырную карту психотерапевта, наклеивая ярлык "сопротивление" на любое несогласие со мной. Не имея возможности обсуждать, кто же из нас прав, они остаются наедине со своим собственным опытом, на который в данной ситуации не могут не обратить внимания — ведь интеллектуальной дискуссии, которую они считали бы для себя выигранной, здесь просто-напросто не было.

Существует много способов использовать выгоду от замешательства, дезориентации непосредственно на терапевтических встречах. Мой любимый способ — играть со смешением ролей. Я переименовываю образцы общения, которые наблюдаю, предлагая участникам беседы сыграть не свои роли. Например, я говорю маленькому мальчику, ругающему маму за то, что она не держит своего слова: "Давай посмотрим, что бы было, если бы ты стал маминым папой,.... своим собственным дедушкой?.... Что бы ты сделал с ней, чтобы ее исправить?". Или жене, которая подчиняется своему часто выходящему из себя мужу: "Вы знаете, я держу пари — он бывает столь безумным только потому, что вы для него недостаточно хорошая мамочка". Эта игра с ролями, которая может на первый взгляд показаться глупой, часто оказывается очень существенной, особенно тогда, когда они решат, что пришло время жить по-иному.

Другой путь к достижению этой же цели — предъявить семье цепочку смехотворных "решений", когда они просят дать какой-то определенный ответ по поводу их проблем. Это сталкивает их с потребностью быть ответственными за самих себя, вместо того чтобы относиться ко мне так, как будто у меня есть решение, и я не буду его выпускать из рук до тех пор, пока они хитростью и обманом не отберут его у меня. Использование слов с двойным значением и необычных фраз тоже может оказаться очень существенным. Смешение буквального и контекстуального смыслов также может обнаружить какие-то скрытые основы их взаимоотношений. Например, на первой встрече муж проклинал жену за то, что та не купила ему к Рождеству зажигалку для камина. Он был зол особенно потому, что она купила такую зажигалку брату и отцу, а о нем забыла. Когда она возразила ему, что не очень прилично сейчас говорить ей об этом, я прокомментировал ситуацию следующим образом: "Вы знаете, мне пришла в голову странная идея. Когда вы говорили, у меня упорно возникал образ зажигалки для камина как вещи с сексуальным подтекстом". После этого оба они рассмеялись и со смущенным видом признались, что настоящая причина их посещения — сексуальные проблемы. Оказалось, что на протяжении многих лет жена симулировала оргазм и только недавно дала знать об этом мужу, которому на самом деле нужна зажигалка, но только не для камина.

Я стремлюсь также использовать аффективно нагруженные слова, чтобы привлечь внимание и специально подчеркнуть те или иные вопросы. Временами преувеличение значения тех или иных тем является единственным способом вытащить их на поверхность. Обвинение кого-то во лжи или в бесчестности может оказаться необходимым для того, чтобы спровоцировать ответную реакцию. Спрашивая с улыбкой, где они приобрели столь изысканную привычку избегать проблем, мы можем вызвать цепную реакцию развития семьи.

Дети часто приходят в восторг от моих рассказов о том, что я делал, когда был маленькой девочкой. Они могут наслаждаться сказанной глупостью и нередко дают своим родителям уроки расслабления, очень важные для них. Только те взрослые, которые несут в себе слишком много детскости, рассматривают себя очень серьезно.

Опыт

Я еще не встречал человека, который был бы способен к эмоциональному росту через интеллектуальное обучение: настоящий эмоциональный рост возможен только как результат опыта. Следующий плакат на заднем стекле моей машины будет гласить: "Ничему из того, что действительно нужно узнать, нельзя обучиться". Я считаю, что рекомендации, предложения, все когнитивные вклады, характеризующие процесс обучения, не имеют никакого отношения к личностному росту. Более того, они часто даже затрудняют его.

Понимание и открытие возникают как результаты некоторого непосредственного опыта, а не как его предвестники. Как сказал Кьеркегор: "Мы проживаем наши жизни из настоящего в будущее, а понимаем их в обратном направлении". Если мы выиграем от того, что вновь откроем колесо, то нам необходимо открыть его. Наиболее убедительно это можно показать на примере обучения родительству. До тех пор, пока у меня не появились собственные дети, я, казалось, знал абсолютно все о воспитании детей. Но когда однажды я стал отцом, мое знание разрушилось и начался настоящий процесс обучения — через собственный опыт.

Рост

Один из способов, который помогает мне определить рост семей в процессе терапевтической работы — их возрастающая терпимость к абсурдности жизни. Они обретают способность преодолевать ту боль, которую прежде считали непереносимой. И даже то, что жизнь все еще остается наполненной болью, не мешает им продолжать жить.

Они могут теперь заглянуть в лицо своим страхам и ослабить их мертвую хватку. Говорят, что алкоголики пьют потому, что боятся, что им станет страшно. Но когда вы станете лицом к лицу с обуревающим вас ужасом, вы сможете свободно жить, не стремясь постоянно от него сбежать.

Возможно, самый лучший способ объяснения роста — это мыслить о нем в терминах достижения баланса между отделением и объединением. Рост представляет собой проходящий на протяжении всей человеческой жизни процесс непрерывного стремления к достижению как большего уровня объединения, так и большего уровня отделения. Потоки туда и обратно создают необходимую гибкость в оперировании обеими тенденциями. Чем больше у вас будет смелости, чтобы принадлежать группе, тем больше у вас будет свободы стать независимым от нее. Чем более вы способны к отделению, тем больше у вас свободы в объединении.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: