Я чувствую себя в долгу

Диана БАЛЫКО

АНГЕЛИКА РЕШАЕТ ПРОДАВАТЬСЯ?..

Монопьеса

(Одиночество в одном действии)

Действующие лица:

Поэтесса

2024 год. Квартира, очень жилая и не очень богатая. Диван, рабочий стол, книжный шкаф, фотографии на стенах, круглый обеденный стол, кресло-качалка, на которое небрежно брошено красное боа из куриных перьев, большое зеркало в багетной раме. Входная дверь открывается, и на сцену входит женщина средних лет в плаще, с папкой для бумаг. Устало опускается в кресло, вздыхает, с натруженных ног снимает туфли на высоком каблуке. Кладет папку на стол, снимает плащ.

- Ох, уж этот издатель! Му-у, му-у. Что он понимает в стихах?! 2024 год на дворе, а ничего не изменилось. Все точно так же, как и в 2004-м. Господи (кривляясь), сколько, наверное, го-оря вы пережили! Да, столько, что вам и не снилось. Только стихи совсем о другом, о других, в конце концов. Чудак, тупица, хотел через строчки заглянуть мне в трусы. А публиковать? Что вы, что вы! Непопулярный ноне жанр поэзия. Конечно, у нас только по-опы популярные.

Но на попу мою он все-таки пялился! Жеребец! Как и все они, впрочем (любовно оглядывает себя в зеркале).

Садится в кресло. Кладет на колени папку. Начинает перебирать стихи.

А редактор тоже хорош. Небось, на филфаке учился. Должен понимать, что стихи – это фантазия, плод, так сказать, вООбражения. В них говорит не автор, а лирЫческий герой.

Нет, ну, ты посмотри, просто путевые заметки на полях (разглядывает рукопись). Превратили рукопись в корабельный журнал. Знаете, что они мне предложили? И как только им такое в голову пришло! Говорят: «Вы, дорогая, напишите, плиз, комментарии или предыстории к своим стихам, чтобы читателю было понятно, почему вы три аборта сделали, от каких мужчин, сколько раз были замужем, кому какие стихи посвятили, кто насколько в постели хорош». Короче, перчика добавить. И клубнички. И грязи, само собой. И выдадим бестселлер — стих — комментарий, предыстория — стих. Новый жанр получится. Откровения поэтессы. Расхватают за два дня. Бабы сопли пускать станут, мужики — слюни. Накосим бабла. Поделимся. Только честно все, как на духу. Как на исповеди. Ах вы, твари проворные! И смех, и грех. Вы ведь от меня не правды ждете, а порнушки.

Порнушечка, она заводит. Она даже меня, лошадь старую, заводит. Еще бы. Им нужна беллетристика с чернушными отступлениями. Журналистка, мать-одиночка, писательница-неудачница, проститутка по призванию. «Она изгибалась в его сильных и нежных руках и стонала, как волшебная свирель». Но на самом деле она хрюкала как свинья. Притом, что она — это я. Я хрюкала. Я — свинья.

Кстати, у свиньи оргазм длится 30 минут! (накидывает боа, красуется перед зеркалом) Хочу быть свиньей в следующей жизни. Хрю-хрю. И так весь роман. Простая задача. Главное, чтобы стоял. У издателя. От прочтения моего шедевра. И тогда все путем.

Только стихи – совсем другая сказка (вздыхает).

Ну, да ладно. Ладно. Пора успокоиться. Все-таки деньги предлагают. И немалые. А тут ни кола, ни двора. Даже квартира съемная. Ой, как велико искушение... Я ведь так всю жизнь пропорхала в надежде, что завтра проснусь знаменитой, ан нет, этого не случилась. Все ждала, когда же мои стихи принесут мне и славу, и деньги. Но не вышло шумихи. Тоненькие сборнички, маленькие тиражи, мизерные гонорары. Меня всю жизнь кормила журналистика. Статьи, очерки. Только и это не принесло славы. Да и какая может быть слава в бабских журналах? А деньги... деньги улетучивались, словно дым. Я относилась к ним, как поэт, а тратила их, как настоящая женщина. Когда они есть — прекрасно, будем кутить, покупать боа и пропивать их в ресторанах. А если нет — садилась писать стихи. Незаметная жизнь незаметной поэтессы. А ведь как хочется греметь, не брать, а раздавать интервью, жить своей, а не чужой жизнью! Нет, надо браться за эту работу. Ведь не каждый день передо мной будет стелиться издатель с живыми бабками в кармане. Но с другой стороны — такая муть, такая попса! А, может, попробовать под псевдонимом? Нет. Нужно свое имя раскрутить, свой бренд. Скандалы сегодня — самый действенный метод для раскрутки. К тому же при большом желании из моей жизни можно наковырять перченых сюжетов. Попробуем...

Угу. Вот оно. Хотят начать с этого стихотворения (вытягивает лист из стопки). Что к нему? Комментарий, как все произошло? Почему написался?

У-у-у... Хороший стих. Цельный.

* * *

Плакали даже слезы

В мартовские морозы.

В предощущенье разлуки

Стонали пальцы и руки.

Сердце плакало кровью

Над мертвою нашей любовью.

…Слезы — крупными вишнями —

Были, наверно, лишними.

Ага. Знаю. Они ждут разбитого сердца, смертельной обиды, неистовых разборок. А тут такая бытовуха. И смех, и грех.

Мне было лет восемнадцать. Я встречалась с парнем. Олегом. Он уже работал, а я была студенткой. Олег ходил обедать в ресторан. Каждый день! Можете себе представить? Каждый божий день в ресторан! Безумное буржуйство. Короче, “ешь ананасы и рябчиков жуй”. А я в то время ни разу в ресторане не была. Это вам не в оперу сходить. Ресторан манил, как волшебная сказка. А Олег каждый день шастал в «Арбат» — совдеповское такое местечко, как к себе домой, и плевался от «убогости нашего общепита». Зачем ходил? Просто готовить самому было еще ужаснее.

Господи, как я хотела хоть одним глазком, как Золушка, глянуть на все это барство. Но не могла показаться своему любимому мещанкой, не хотела выклянчивать у него деньги на меня. Как дура, тайно мечтала сходить с ним в ресторан, но никогда об этом не просила, просто не произносилось вслух. Родители так воспитали. Девочка-ромашка, гордая, как танк, не унизится до просьб. Да что там — в ресторан попроситься! Я лет до семнадцати не могла парню сказать, что хочу писать на свидании. Напрягу ножки, сожму мочевой пузырь в кулачок, зубы стисну и ною: мне домой пора, мама ждет, я устала... Он, растерянный, проводит меня домой, даже поцеловать не успеет. Так я в туалет бегу, а потом пописаю и думаю: вот, дура-то, всего-то и делов* было, что зайти в какую-нибудь забегаловку или общественное место.

Я думала днями и ночами напролет, как это роскошно, по-барски, жрать в ресторане каждый божий день. И слюнки зависти текли у меня до самых коленок. Но однажды я не выдержала, краснея и заикаясь от смущения, попросила Олега: «Возьми меня с собой пообедать». — «Пошли. Хотя мамка тебе, небось, домашненького наготовила. У-у-у».

Я шла, захлебываясь слюной. Но гордость моя выкручивала косточки на пальцах: выклянчила, выклянчила... Еще до посещения ресторана мы успели поругаться. Из-за какого-то пустяка. Я сказала ему: «Вали сам в свою забегаловку», и отвернулась в надежде, что он будет меня уговаривать, ну, чтобы я пошла с ним. Олег отрезал: «Пока» и... пошел один. Я подождала минут пять в переходе метро, а когда поняла, что он и не собирается меня звать, засунула гордость в известное место и побрела за ним в ресторан. До спазм в желудке хотелось удовлетворить свою мещанскую сущность. Весь обед Олег рассказывал мне, великовозрастной девице, о правилах этикета: «Не клади локти на стол. Зачем тебе принесли нож? Господи, ты как будто из деревни приехала?! Чему тебя родители учили? Держи вилку в левой руке». О, да. Это теперь я все знаю насчет вилки.

- У меня жена интеллигентка...

- И что?

- Вилкой берет... (подходит к столу, берет вилку, протыкает сосиску, лежащую на тарелке, показывает зрителям)

А тогда кусок не лез мне в горло, хотелось захлебнуться слезами и оторвать Олегу голову. Между прочим, таракан может прожить девять дней с оторванной головой, пока не сдохнет от голода. Мерзко! А я все о свинье думаю. Тридцать минуть...

Я мужественно копалась этой злополучной вилкой в своей тарелке. А придя домой написала мартовские слезы.

Вот и все. Конечно, я не собиралась с ним расставаться. Мне ведь еще хотелось в ресторан. А своей стипендии хватало только на общие тетрадки и салатики в студенческом буфете. Расставаться? Да, любила я его на самом деле, я за него потом даже замуж вышла.

“Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда”. Кто сказал?.. Ахматова небось... Ее стиль. Но не вспомню сейчас наверняка. Ладно.

“Когда б вы знали, из какого сора”...

Хм... А это стихотворение претендует на вторую историю. Опять не порно, хоть и задорно.

* * *

Я чувствую себя в долгу

За хлеб и воду,

За эти строки на бегу,

За непогоду,

За то, что я живу, пою,

Смеюсь и плачу,

За радость каждую мою

И неудачу...

За первый вздох. И на него

Налог наложен.

Я не смогу вернуть всего,

Прости мне, Боже.

Но каждый, будто кредитор,

Свой вексель множит,

И, вынося мне приговор,

Долги итожит.

Берите жизнь, берите смех —

Плачу собою.

Но, разделив себя на всех,

Долги покрою ль?

Его я посвятила родителям. Написала, перепечатала на машинке и положила на письменном столе среди моих личных бумаг. Решила не показывать, знала, что они сами найдут, откопают. Была у них такая ГБистская привычка — тотально контролировать все, что происходило в моей жизни. Они даже письма всех моих мальчиков перлюстрировали, дабы все в моей жизни было «в рамках морали и девственности». Личные бумаги на моем столе просто внаглую изучались. Естественно, они, нашли стихотворение и требовали, чтобы я его уничтожила, потому что, мол, когда я вырасту и поумнею, мне станет ужасно стыдно за такие строки и за то, как больно я делала родителям.

А я — нет, не сожгла и не спрятала. Вообще странные у меня отношения складывались с родителями. Лет до семнадцати они были в моей жизни как глыба, причал. Авторитет громадный. А потом мне стало тесно в клетке нашего дома. Я просто задыхалась от внутреннего одиночества. Глаза смеются, а сердце каменное. И самый сладкий момент — сон. Я жила от вечера до вечера. От сна до сна, где можно было летать, жить, хотеть, где совмещалось все, что так легко рушилось в реальной жизни. Когда становилось совсем тесно и одиноко, я представляла себя муравьем, и стены дома сами собой вырастали, превращая нашу маленькую квартиру в огромную вселенную.

* * *

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: