Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Важнейшие моральные 16 страница




Между тем этический смысл того, что нечуткими к нравственности мыслителями воспринимается как конструктивность зла, состоит не в том, что благодаря злу, в его борьбе с добром в этом мире происходит что-то значительное, а в том, что само наличие добра и зла как альтернатив человеческого выбора свидетельствует о возможности человека выбирать, и что-то значительное в этом мире происходит благодаря свободе человека, которая, в частности, проявляет себя и в свободе творить зло.

 

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

1. Как потребности и интересы человека отражаются в его ценностных

представлениях?

2. По каким основаниям возможно видовое различение ценностей?

3. Каково отношение добра и зла как ценностей к нравственному идеалу?

5. Каковы теоретические и практические аспекты проблемы взаимосвязи добра

и зла?

6. В чем различие практического и этического истолкования проблемы

«меньшего зла»?

 

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 37—54, 85—87, 100—103,

241—252.

Карсавин Л.П. Добро и зло // Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб., 1994. С.

250—284.

Скрипник А.П. Моральное зло в истории этики и культуры. М., 1992.

Соловьев B.C. Оправдание добра //Соловьев B.C. Соч. в 2 т. М., 1988. Т. 1.

 

ТЕМА 17

 

ДОЛГ И СОВЕСТЬ

 

____________________________________________________________________

 

Моральные ценности ориентируют человека в его поведении. Это оказывается возможным не в силу того, что человеку выгодно или приятно принимать их во внимание в своих решениях и действиях. Эти ценности функционируют таким образом, что оказывают воздействие на волю человека. Моральные ценности не просто провозглашаются, они всегда провозглашаются еще и в такой форме, которая указывает на необходимость их практического воплощения в действиях. Следование моральным ценностям воспринимается человеком как долг. Неисполнение долга воспринимается как вина и переживается в укорах и муках совести.

____________________________________________________________________

 

 

Императивность морали

 

Ценностная, т.е. смысловая или значимая, функция моральных представлений столь тесно переплетена с их императивной, т.е. повелительной, функцией, что их трудно порой отделить друг от друга.

 

Правда выступает несомненной положительной ценностью, ложь — несомненно отрицательной. И они очевидно воспринимаются нами непосредственно соединенными в требовании «Не лги». Они даны через это требование.

Ценность равенства утверждается в золотом правиле, ценность милосердия — в заповеди любви, ценность супружеской верности — в требовании «Не прелюбодействуй» и т.д.

 

Наиболее важные, устоявшиеся в практике человеческих отношений ценности имеют свои явные императивные продолжения. Но любая ценность, если она осознается как нравственная, воспринимается как должная к исполнению. Еще точнее: некая ценность осознается человеком как нравственная в той мере, в какой она становится для него императивом.

 

...В связи с чрезвычайным распространением на телевидении и в видеокопиях детских мультфильмов и фильмов, в которых все мало-мальски конфликтные ситуации преодолеваются героями с помощью грубой силы, многие родители, педагоги и психотерапевты обеспокоены тем, что дети с малых лет оказываются вовлеченными в такой мир, в котором безусловные негативные ценности — насилие, подавление, убийство и т.д. — оказываются не сопряженными со страданием людей и с обязательствами не причинять страданий. Также высказывается тревога по поводу распространения порнографической продукции, которая демонстрирует абсолютную доступность любовных утех и из которой любовь может быть понята как всего лишь партнерские отношения, а чаше — вещные, пользовательские отношения. В этих тревогах легко прослеживается реакция нормального (и не чуждого самоанализу) сознания на то, что в большинстве произведений массовой культуры, поэтизирующих насилие, существует действительно драматичный разрыв между ценностями и нормами как обязательствами.

 

Стало быть, если некоторая ценность не воспринимается как то, из чего для человека следуют определенные обязательства, она не может считаться нравственной. Обязательства, вытекающие из ценности, касаются как достижения самой ценности, так и средств ее достижения,

Нравственные ценности императивны (обязательны). И не просто императивны, но императивны безусловно. Это значит, что им необходимо следовать не при каких-то условиях, а всегда. Ими надо руководствоваться в отношениях со всеми людьми, а не только с ограниченным кругом родственников, друзей, коллег, соотечественников. Нравственные императивы, как и утверждаемые ими моральные ценности, имеют надситуативный и безличный, т.е. универсальный, характер.

В истории философии существуют два подхода к решению вопроса о соотношении ценностности и императивности моральных суждений (высказываний) — блага и долга. Согласно одному из подходов, человек так или иначе знает (скорее всего, от природы), в чем состоит его благо; его задача — не уклоняться от него; долг человека состоит в том, чтобы стремиться к собственному благу и содействовать благу других людей. Этот подход свойствен эвдемонистическим теориям. Согласно другому подходу, человек от природы несовершенен, общество есть средоточие зла; мораль дана человеку (скорее всего, Божеством), чтобы обуздать его страсти и удержать от зла; в следовании долгу человек обретает благо. Этот подход свойствен деонтологическим теориям. Эвдемонистический подход указывает на определенное содержание, которое должно быть реализовано в моральном поступке. Деонтологический подход указывает на форму, посредством которой только и может быть реализовано какое-либо моральное содержание.

Но как в одном, так и в другом решении проблемы соотношения ценности (блага) и нормы (долга) предполагается, что нравственная задача решается человеком в преодолении чего-то — себя, обстоятельств, каждодневной рутины, давления авторитета или какого-либо иного внешнего принуждения. В любом случае мораль императивна, и ее императивность осуществляется посредством противопоставления того, что должно быть, и того, что есть в этой жизни. Имея в виду эту существенную черту моральной императивности — постоянную противоположность должного и сущего (о чем уже говорилось в темах 11 и 14), — можно сказать, что деонтологический подход точнее раскрывает механизм функционирования морали. Противоречие должного и сущего, обязанностей и нравов является фундаментальной характеристикой морали. И как бы человек высоко ни поднялся в нравственном развитии и именно потому, что он поднялся высоко, он остается критичным по отношению к себе и миру и может повторять вслед за В. Высоцким:

 

Нет ребята! Все не так.

Все не так, ребята!

 

Существенной характеристикой моральных требований является их универсальность, или всеобщность. Всеобщность нередко неправомерно понимается как то, что: а) у всех людей есть некоторые общие представления о добродетельном, правильном и достойном; б) определенные моральные требования и ценности являются общераспространенными, в) всеми признаваемыми в виде неких «простых норм нравственности» или «общечеловеческих ценностей». Такие понимания всеобщности моральных требований отражают действительный факт общераспространенности некоторых форм поведения и человеческих взаимоотношений. Но универсальность как свойство морального требования неправильно сводить к общераспространенности.

Под универсальностью следует понимать безотносительность нормативных суждений к конкретным лицам и ситуациям. Это выражается в: (а) беспристрастности, т.е. равном отношении ко всем в определенной ситуации.

 

Так, беспристрастность как нелицеприятность проповедовалась Моисеем — как требование к судье: «Не делайте неправды на суде; не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого; по правде суди ближнего твоего» (Лев., 19:15; см. также Втор., 1:17; 16:17). В Новом Завете это требование повторяется, но в то же время как будто допускает и расширительное толкование: к людям следует относиться по вере, «не взирая на лица», одинаково относясь к богатому и к бедному (Иак., 2:1—4).

 

(б) в надситуативности, т.е. равном отношении к одному липу в разных обстоятельствах. В этих характеристиках нравственного требования Ты обобщается до Они, Мы, Человечество, и это значит, что к другому должно относиться как к вочеловеченному другому, в лице другого — к человечеству.

Беспристрастность и надситуативность кристаллизуются в (в) принципе универсализуемости, который гласит: принимая и осуществляя решение в отношении другого, исходи из того, что другой в такой же ситуации примет такое же решение в отношении тебя.

 

Здесь по-своему обнаруживается золотое правило: из универсализуемости вытекает, что если я сейчас говорю, что я должен поступить определенным образом по отношению к определенному лицу, я обязан считать, что то же самое должно быть совершено в отношении меня, будь я в точно такой же ситуации, включая то, что я обладал бы теми же личностными качествами и теми же мотивами.

 

Таким образом, принимая во внимание различные аспекты всеобщности моральных требований, можно заключить, что этическая нормативная мысль движется следующим образом:

(1) «Поступай одинаково в отношении различных людей в одинаковой ситуации» (беспристрастность).

(2) «Поступай одинаково в отношении одного и того же лица в разных ситуациях» (надситуативность).

(3) «Исходи из того, что любой другой на твоем месте поступил бы так же, как ты, в отношении данного человека или в данной ситуации, равно и в отношении тебя любой другой в данной ситуации поступил бы так же» (универсализуемость).

Все эти черты морального долженствования, характеризуя форму последнего, недвусмысленным образом задают и его содержание. Очевидно, что они предполагают, не исчерпывая это содержание полностью, что в моральных решениях, действиях и оценках человек должен по крайней мере соблюдать равенство и не ущемлять ничьи права.

 

Тогда разрешаются вышеозначенные затруднения. И золотое правило, и принцип универсализуемости, будучи довольно общими, призваны всего лишь ограничить произвол.

 

Только при условии соблюдения прав других людей и, стало быть, исполнения своих обязанностей (!) человек должен содействовать благу других людей. Это содействие же предполагает иные по характеру поступки —. совершаемые сообразно сложившимся ситуациям и включенным в них лицам. (Об этом подробнее далее, в темах 23—25.)

 

 

Долг

 

Долг представляет собой осознание личностью безусловной необходимости исполнения того, что заповедуется моральным идеалом, что следует из морального идеала. Долг человека — следовать по пути добродетели, делать добро другим людям по мере возможности, не допускать в себе порочности, противостоять злу. Только не принимающий во внимание это содержание долга индивид может усмотреть в долге лишь понуждение. Психологически долг в самом деле осознается личностью как необходимость совершения определенных действий. Более того, он осознается как изнутри данная необходимость, как внутреннее побуждение.

 

В истории мысли это свойство осознания долга нередко истолковывалось как результат воспитательной или пропагандистской работы. Уже знающему немного историю этики здесь сразу приходят на ум имена Ницше иди Мандевиля, и это вполне уместно. Но такое мнение было еще более распространенным. Об этом свидетельствует, например, высказывание мыслителя совершенно иного направления — А.И.Герцена: «Не одной покорности требуют моралисты, не одного вещественного исполнения того, что называется долгом (потому что содержание его до капризности многообразно), но еще, чтобы внутри души своей человек считал внешний долг, хотя и против своих убеждений, за безусловно-нравственную истину»[94].

 

Долг, трактуемый как любое упорядочение индивидуальных проявлений, в форме ли социальных правил или общих культурных принципов, представляется как иго, как подавление личности. Однако не следует сбрасывать со счета, что то, что со стороны предстает как нигилизм, может мотивироваться протестом против действительной внешней принудительности общепринятых норм — обычаев, нравов, социальной дисциплины. Нравственный пафос протеста против внешнего, служебного, лицемерного подчинения общественным нормам, несомненно; может быть привлекательным. Однако усмотрение в моральном долге именно вынужденного подчинения бытующим нравам, некорректно по двум основаниям. Во-первых, полнота индивидуального, личностного проявления основывается на восприятии личностью возможно большего опыта других людей. Этот опыт безлично сохранен и обобщенно выражен в культуре, в том числе в нравственных нормах — универсальных и локальных. С этой точки зрения, долг может быть понят как... способ расслабиться: не изобретать велосипед, но исполнять обоснованно рекомендуемое общественной средой или уважаемыми и достойными доверия людьми как должное. Другое дело, что инфантильное сознание в инерции отрочества готово отвергнуть любую рекомендацию, усматривая в ней (коль скоро она идет от мира взрослых и предполагает хоть небольшую толику личностной зрелости) запрет и подавление. Во-вторых, сведение любой принудительности к внешнему подавлению личности является упрощением, так как не учитывает возможности само- принуждения.

Моральное требование может осознаваться индивидом как «суровый долг»; но предъявляться оно может всего лишь в форме рекомендации или высказываться как ожидание. Это вытекает из характера моральной императивности, которая говорит на языке запретов, но не угрожает физическими или организационными ограничениями. Законодательство (или, другими словами, право, закрепленное в законах) покоится на внешнем принуждении[95]. Санкции же морали носят идеальный характер, они обращены к человеку как сознательному и свободному субъекту. Сознание морального долга всегда есть как минимум понимание неприемлемости чего-то в себе, далее решимость переступить через что-то в себе и, наконец, воля воспротивиться самому себе. Сопротивление себе, совершение того, что не является непосредственным желанием или что входит в противоречие с другими желаниями, конечно, требует самопринуждения.

Требования долга самоценны. Это выражается не только в том, что человек исполняет долг бескорыстно и тем самым демонстрирует свою независимость от извне данных норм и правил, но в том, что, исполняя долг, он утверждает его приоритетность по отношению к страху, наслаждению, личной пользе, желанию славы и т.д. В исполнении морального долга проявляется автономия личности — следуя закону, человек не нуждается во внешнем принуждении, и, исполняя моральное требование, человек относится к нему так, как если бы оно было установлено им самим. Все ограничения, которые человек добровольно накладывает на себя, и действия, которые он совершает во исполнение требования, имеют моральный смысл при условии, что он действует, будучи уверенным в своей правоте. Отсутствие внешнего принуждения не означает отсутствия принуждения вообще: утверждение добродетели вопреки страху, наслаждению, пользе, славе и т.д. — это утверждение себя-добродетельного вопреки себе-страшащемуся, сладострастному, своекорыстному, тщеславному и т.д.

Легалистское[96] сознание предполагает, что в морали сталкивается общественный и личный интерес, что мораль, как и законодательство, и обычай, призвана гармонизировать личные и общественные интересы, по преимуществу подчиняя первые вторым. Между тем предназначение морали иное: в разрешении противоречий между универсальным и партикулярным[97] интересом, иными словами, между тем, что утверждается идеалом, и тем, что идеал отвергает. Носителем и всеобщего начала морали, и частного может быть как личность, так и общность. Соответственно нравственную правду может отстаивать как личность в противостоянии своекорыстному, коррумпированному или порочному сообществу, так и сообщество, накладывая ограничения на своекорыстного, тщеславного, распущенного индивида. Сознание долга не существует само по себе. Это всегда осознание необходимости определенного рода поступков по выполнению различных требований[98]. Поэтому, повторим, неправильно понимать долг как форму общественного контроля за индивидуальным поведением, по крайней мере неправильно понимать его только так. В долге отражен определенный механизм взаимодействия между людьми. Мораль можно представить как систему взаимных обязанностей [99], которые вменяются людям, которые люди принимают на себя (или предполагается, что люди приняли на себя), которые осознаются ими как определенные жизненные задачи, безусловно исполняемые в конкретных обстоятельствах.

 

Так, заповедь любви указывает на то, что долгом человека является милосердие. Милосердие же предполагает не столько состояние души, сколько определенные действия человека в отношении других. Об этом Иисусова притча о милосердном самаритянине, которую он рассказывает в ответ на вопрос законника, знавшего верховную нравственную заповедь о любви к Богу и к ближнему, но не понимавшему, кто же «мой ближний»:

«Один человек шел из Иерусалима в Иерихон и попал в руки к разбойникам, которые сорвали с него одежду, избили и ушли, оставив его полумертвого лежать на земле. Случайно той дорогой проходил один священник. Увидев избитого, он ушел прочь и не остановился, чтобы помочь ему. Пришел на то место также и левит[100] и, увидев избитого, обошел его, не остановившись, чтобы помочь ему. Но некий самаритянин[101], находившийся в пути, проходил мимо и, увидев, этого человека, сжалился над ним. Подойдя к нему, он перевязал ему раны, омывая их оливковым маслом и вином, и, посадив его на своего осла, привез его на постоялый двор и позаботился о нем. На следующий день он вынул два динария, дал их хозяину постоялого двора и сказал: «Позаботься об этом человеке. И если истратишь на него денег сверх этого, то отдам тебе, когда вернусь» (Лк., 10:25-36).

 

Смысл притчи о милосердном (или в другой традиции «добром») самаритянине заключается в том, что помогать надо каждому, нуждающемуся в помощи. И самаритянин увидел ближнего в иудее, попавшем в беду, хотя в нем, следуя тому, «как принято», следовало бы видеть врага. Самаритянина никто не контролировал, он готов был помочь каждому и помог, пожертвовав своим временем и средствами, а возможно репутацией, даже представителю враждебного племени и чужой веры. Заповедь была исполнена безусловно. Таков смысл безусловности и категоричности долга вообще — человек ему следует несмотря ни на что. Но конкретное действие, которое совершается в исполнение долга, конечно, обусловлено: оно именно таково, какое требуется обстоятельствами.

 

 

Совесть

Совесть представляет собой способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие должному — неисполненность долга.

Как автономен долг, так и совесть человека, по существу, независима от мнения окружающих. В этом совесть отличается от другого внутреннего контрольного механизма сознания — стыда. Стыд и совесть в общем довольно близки. В стыде также отражается осознание человеком своего (а также близких и причастных к нему людей) несоответствия некоторым принятым нормам или ожиданиям окружающих и, стало быть, вины. Однако стыд полностью сориентирован на мнение других лиц, которые могут выразить свое осуждение по поводу нарушения норм, и переживание стыда тем сильнее, чем важнее и значимее для человека эти лица. Поэтому индивид может испытывать стыд — даже за случайные, непредполагаемые результаты действий или за действия, которые ему кажутся нормальными, но которые, как он знает, не признаются в качестве таковых окружением. Логика стыда примерно такова: «Они думают про меня так-то. Они ошибаются. И тем не менее мне стыдно, потому что про меня так думают».

Логика совести иная. И это было осмыслено исторически довольно рано.

 

Демокрит, живший на рубеже V и IV вв. до н.э еще не знает специального слова «совесть». Но он требует нового понимания постыдного: «Не говори и не делай ничего дурного, даже если ты наедине с собой. учись гораздо более стыдиться самого себя, чем других.» И в другом месте: «Должно стыдиться самого себя столько же, сколько других, и одинаково не делать дурного, останется ли оно никому неизвестным или о нем узнают все. Но наиболее должно стыдиться самого себя, и в каждой душе должен быть начертан закон: «Не делай ничего непристойного»[102].

 

В совести решения, действия и оценки соотносятся не с мнением или ожиданием окружающих, а с долгом. Совесть требует быть честным во мраке — быть честным, когда никто не может проконтролировать тебя, когда тайное не станет явным, когда о возможной твоей нечестности не узнает никто.

Субъективно совесть может восприниматься как хотя внутренний, но чужой голос (в особенности, когда он редко о себе заявляет или к нему редко прислушиваются), как голос, как будто независимый от «я» человека, голос «другого я». Отсюда делаются два противоположных вывода относительно природы совести. Один состоит в том, что совесть — это голос Бога. Другой состоит в том, что совесть — это обобщенный и интериоризированный (перенесенный во внутренний план) голос значимых других. Так что совесть истолковывается как специфическая форма стыда, а ее содержание признается индивидуальным, культурно и исторически изменчивым. В крайней форме этот вывод обнаруживается в положении о том, что совесть обусловлена политическими взглядами или социальным положением индивида.

Эти точки зрения не исключают друг друга: первая акцентирует внимание на механизме функционирования зрелой совести, вторая — на том, как она созревает, формируется; первая рассматривает совесть по преимуществу со стороны ее формы, вторая — со стороны ее конкретного содержания. Совесть в самом деле формируется в процессе социализации и воспитания, через постоянные указания ребенку на то, «что такое хорошо и что такое плохо» и т.д. На ранних стадиях становления личности совесть проявляется как «голос» значимого окружения (референтной группы) — родителей, воспитателей, сверстников, как повеление некоторого авторитета, и соответственно обнаруживается в страхе перед возможным неодобрением, осуждением, наказанием, а также в стыде за свое действительное или мнимое несоответствие ожиданиям значимых других. В практике воспитания обращение воспитателя к совести ребенка, как правило, и выражает требование исполнительности, послушности, соответствия предписываемым нормам и правилам. Но так обстоит дело с точки зрения развития этой нравственной способности. Однако сформированная совесть говорит на языке вневременном и внепространственном. Совесть — это голос «другого я» человека, той части его души, которая не обременена заботами и утешениями каждого дня; совесть говорит как бы от имени вечности, обращаясь к достоинству личности. Совесть — это ответственность человека перед самим собой, но собой как носителем высших, универсальных ценностей.

Раз совесть указывает на соответствие или несоответствие поступка долгу, то, стало быть, «поступок по совести» — это поступок из чувства долга, это поступок, которого требует совесть. Совесть же настаивает на исполнении долга. О долге в отношении совести Кант сказал:

 

«Культивировать свою совесть, все больше прислушиваться к голосу внутреннего судьи и использовать для этого все средства»[103].

 

И это — тот долг, который человек имеет перед самим собой: совершенствоваться, в том числе в честном и последовательном исполнении долга.

Моральное сознание интригует заключениями, которые здравому уму кажутся то логическими кругами, то тавтологиями. Но это все знаки автономии морального духа, который не может вывести себя ни из чего и, не умея успокоиться, утверждает себя через себя самого.

В обычной речи мы можем употреблять выражения «спокойная совесть» или «чистая совесть». Под ними понимают факт осознания человеком исполненности своих обязательств или реализации всех своих возможностей в данной конкретной ситуации. Строго говоря, в таких случаях речь идет о достоинстве, а слова «чистая совесть» могут выражать только амбицию человека на то, что им достигнуто совершенство, на внутреннюю цельность и гармоничность. Состояние «чистой», «успокоившейся» совести (если принимать это словосочетание в буквальном смысле) есть верный признак бессовестности, т.е. не отсутствия совести, а склонности не обращать внимание на ее суждения. Неспроста принято считать, что «чистая совесть» — это выдумка дьявола.

 

В притче Иисуса о молитве фарисея[104] и мытаря[105] рассказывается, что фарисей в молитве благодарил Бога за свое особое благочестие, мытарь же, не поднимая глаз к небу и ударяя себя в грудь, лишь просил Бога о милосердии к себе за грехи свои. Оправданным перед Богом оказывается мытарь, «ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18:9—14).

 

Фарисей уверен в том, что выполнил долг и что совесть его чиста. Но долг перед Богом означает помимо прочего смирение. Самомнение и заносчивость ему противоречат.

Высший моральный долг человека состоит в том, чтобы содействовать благу других людей и совершенствоваться, в частности в исполнении долга. Совершенствование — потенциально бесконечно. Предположение индивида о том, что он достиг совершенства, свидетельствует о его несовершенстве (подробнее об этом в теме 26).

Так что уверенность в чистоте собственной совести есть либо лицемерие, либо знак нравственной неразвитости, слепоты в отношении собственных оплошностей и ошибок, неизбежных для каждого человека, либо свидетельство успокоенности и, значит, смерти души. Наоборот, в ощущении нечистоты собственной совести — надежда. В муках совести — не только презрение к самому себе, но и тоска по просветлению и самоочищению, а значит, желание исправить ошибку, ответить за преступление. В муках совести — усилие к совершенству. Муки совести знаменуют неприятие себя как такового. В осуждении себя состоит раскаяние, или покаяние, как явно выраженное сожаление о содеянном и намерение (или по крайней мере надежда) не совершать впредь того, что будет достойно сожаления. В признании своей вины (которое может принимать форму исповедального признания) и в осознанном принятии наказания, искупляющего вину, это намерение может перейти в решимость. В строгом смысле слова эта решимость и есть добродетель вообще: как стойкость человека в исполнении своего долга — вопреки естественным колебаниям, сомнению, скептицизму, унынию.

Гораздо чаще встречающееся выражение «свобода совести» обозначает право человека на независимость внутренней духовной жизни и возможность самому определять свои убеждения; в узком и более распространенном смысле «свобода совести» означает свободу вероисповедания и организованного отправления культа.

Однако в собственно этическом смысле слова совесть не может быть иной, как свободной, а свобода в последовательном своем выражении — ничем иным, как жизнью по совести.

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

 

1. В чем заключается императивность морали?

2. Как соотносятся ценностные и императивные характеристики морали?

2. Каковы основные подходы к проблеме соотношения должного и ценного в

истории философии?

4. В чем выражается универсальность (всеобщность) моральных предписаний?

5. В чем заключается общность и различие между стыдом и совестью?

6. Как может быть истолковано требование «Быть честным во мраке»?

 

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Гегель Г.В.Ф. философия права. М., 1990. С. 172—198.

Дробницкий О.Г. Понятие морали. М., 1974. С. 299—329.

Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И. Соч. в 6 т. М., 1965. Т.

4 (1). С. 243—283. Или по новому переводу: Кант И. Основоположения к

метафизике нравов // Кант И. Соч. М., 1997. Т. III. С. 99-205.

 

 

ТЕМА 18

 

СВОБОДА

 

 

____________________________________________________________________

 

Что такое свобода? Ответ на этот вопрос можно уяснить для себя, задумавшись над другим: «Что значит «Я свободен?», «Чего мне не хватает для того, чтобы чувствовать себя свободным?», «...чтобы быть свободным?». Как ценностное понятие «свобода» является безусловно положительным. Еще бы, какое бы понимание свободы мы ни взяли, юридическое (свобода как предоставленность самому себе, «незаключенность»), политическое (свобода как права — слова, собраний, печати, совести и т.д.), философское (свобода воли, действия и поведения), обретение свободы мыслится как великое благо. Однако — свобода это и ответственность; мера ответственности пропорциональна простору свободы. Свобода нередко страшит. Чувствуя бремя свободы, люди порой стараются увильнуть от нее. В бегстве от свободы Э. Фромм увидел одно из веяний нашей эпохи.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных