Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






ПЫЖИК МЕНЯЕТ ХОЗЯИНА




 

Суровая Тося молча шла рядом с Ильей по улице поселка. Обеспокоенный Илья долго приглядывался к ней сбоку, не в силах понять, что приключилось с Тосей за те считанные минуты, пока он поджидал ее на крыльце.

— Тось, ты чего такая? — осторожно спросил он, прикидывая, какие еще испытания уготовила ему судьба.

Шагов десять Тося прошла молча.

— Так… Надоело на свете жить.

— Вроде подменили тебя, — пожаловался Илья. — А я как вышел от вас, все о тебе думал. Будто ты все время со мной была. Даже вот тут…

Он несмело ткнул себя кулаком в грудь.

— Это уж как водится! — презрительно сказала Тося, не веря ни единому его слову.

— Вижу, настропалили тебя монашки… — Илья покаянно вздохнул. — Что ж скрывать, я и до тебя тут кой с кем встречался. А только ничего я тогда в настоящей любви не понимал, глупый был как пробка. Это ты меня, Тось, всего перевернула, умным сделала… И как я раньше без тебя жил? Даже не верится.

— Вот ты и опять заговорил красиво… — враждебно сказала Тося.

— Да разве это красиво? — усомнился Илья. — Про тебя совсем не так надо говорить, да жаль вот, не обучен… Он помолчал и признался: — Мне, Тось, чего-то страшно стало. Вроде стоит что-то меж нами, не пускает тебя ко мне. Ты скажи, я все перегородки в щепу искрошу!

Тося подивилась, что Илья так хорошо понимает ее. В другое время она порадовалась бы такому их единодушию, а теперь лишь подумала: «Из-за шапки старается, барахольщик несчастный!»

Она еще больше ожесточилась душой против Ильи и наконец-то решила, что ей надо делать. Сейчас она и виду не подаст, что ей все известно о споре, — затаится и будет ждать. А вот придут они в клуб, и тут выведет она Илью на самую середку зала и при всем честном народе приварит ему звонкую оплеуху, чтобы он на всю жизнь запомнил, как спорить на живых людей. У нее даже руки зачесались, так захотелось ей поскорей залепить пощечину подлому человеку, и Тося невольно прибавила шагу, чтобы приблизить заветную минуту.

— Хочешь, я тебе лучше расскажу, какая ты? — предложил вдруг Илья. — Рассказать?

Желание наконец-то узнать, какая она есть, пересилило в Тосе все ее мстительные планы, и она ответила более добрым голосом, чем собиралась:

— Что ж, расскажи, послушаем… Глядишь, и дорогу скоротаем!

— Знаешь, ты совсем не такая, как другие! — убежденно сказал Илья. — Другие только девчата, а ты, Тось, человек. Человек, понимаешь?

— Валяй дальше, — угрюмо сказала Тося, изо всех сил стараясь не поверить подлому барахольщику, променявшему ее на Филину кубанку.

— Ты, может, и не такая уж красивая…

— Спасибочко!

— Да ты погоди… Ну зачем тебе красота? Это другим она нужна, чтобы пыль в глаза пускать, а ты и без красоты красивая… Тось, ты только не смейся!.. Красота вроде платья. Можно и красивое напялить, а под ним — ничего. А ты… ты вся красивая, и как только другие этого не видят! — пожалел вдруг Илья слепых своих земляков и современников, равнодушно проходящих мимо тайной Тосиной красоты.

Тося слушала Илью, верила ему и не верила, а сама все думала о том, как порадовали бы ее все эти слова, если б не было никакого спора и Филя со своей дурацкой кубанкой не затесался меж ними. Ей вдруг остро стало жаль и себя, проспоренную, и запутавшегося Илью, который, судя по всему, не очень-то обманывал сейчас ее, а говорил то, что думал на самом деле. Подобревшей незаметно для себя Тосе начало уже казаться, будто Илья виноват перед ней лишь в том, что так припозднился с нынешними, возвеличивающими ее словами, давно уже нужными ей для полного счастья!

Вот человек, не мог раньше сказать! И чего, спрашивается, тянул? Ну что ему стоило заговорить об этом прежде, хотя бы на той же тормозной площадке, когда они от нечего делать болтали о снах и всякой чепухе?..

А Илья говорил все горячей и горячей, доказывая Тосе, как она нужна ему. Кажется, он не на шутку испугался, что может потерять ее, и спешил сейчас под корень смести все громоздкие баррикады, воздвигнутые против него Тосиными подругами.

Что-то дрогнуло и надломилось вдруг в Тосе. Жесткие тиски, в которые зажала она свое сердце, неожиданно сдали, какой-то самый главный винт в них вдруг забастовал и отказался работать против Ильи. И с хваленой Тосиной душой тоже творилось что-то совсем уж неладное. По-девчоночьи резкая и непримиримая Тосина душа нежданно-негаданно набухла слезами, размякла и стала такой женской, даже бабьей, что хоть выжимай ее или вывешивай на солнышко для просушки.

Тося заметила вдруг, что плачет. Она не вытирала слез, чтобы не выдать себя перед Ильей, лишь слизывала их кончиком языка и все круче и круче запрокидывала несчастную свою и счастливую голову, На миг она представила, как обрадовалась бы раньше, на трясучей площадке, расскажи Илья тогда все, что он сейчас ей рассказывал. Тося тут же пожалела, что глупый Илюшка бессовестным и нелепым своим спором, помимо всего прочего, ограбил их любовь и убил вот эту ее несостоявшуюся радость…

Она неосторожно повернулась к Илье, и тот увидел ее лицо, залитое слезами.

— Тось, да что с тобой? — встревожился Илья. — Кто тебя обидел? Ты только намекни, я ему голову сверну!

Тося невесело усмехнулась и сказала, презирая себя за слабость:

— Вот и не хочу, а верю тебе…

— А ты верь! — горячо посоветовал Илья. — Верь, Тося! Вот увидишь, я тебя не подведу!.. Сильней верь — и все у нас хорошо будет!

И голос у него был такой честный и любящий, будто он никогда не спорил с Филей.

— А ну помолчи… — устало попросила Тося и, как встарь, отодвинулась от Ильи. — И откуда ты взялся на мою голову?..

Они прошли мимо недостроенного дома, в котором Ксан Ксанычу с Надей обещали дать комнату. За последнюю неделю, благодаря стараниям Дементьева, новостройка заметно вымахала вверх. Свежие венцы бревен белели повыше старых, почерневших от непогоды, и издали многострадальный дом казался двухэтажным. Первая пара стропил-раскоряк обозначала высоту будущей крыши.

Из клуба выскочила девица с серьгами, преследуемая подвыпившими Филей и Мерзлявым. Она сбежала с крыльца, и тут парни настигли ее. Мерзлявый крепко держал свою жертву за руки, а Филя обеими пригоршнями совал снег за ворот ее платья, выпытывая:

— Будешь отказываться танцевать? Будешь?

— Ой, ребята, не буду! Не буду больше!.. — истошным голосом вопила девица с серьгами.

Тося задержала взгляд на Филиной кубанке. Так вот, значит, на какую шапку ее променяли! Шапка как шапка — и даже изрядно поношенная… И на что Илья польстился! Если уж спорить, неужели получше шапки нельзя было во всем поселке найти? Дешево же ее оценили!

Она искоса глянула на Илью, и приутихшая было обида с новой силой стала закипать в ней.

— Что ж вы вдвоем на одну? — с досадой спросил Илья, чувствуя, что Тося опять отгораживается от него какими-то новыми баррикадами. — А ну, бросьте!

Филя подмигнул Илье; уверенный, что тот говорит лишь затем, чтобы выслужиться перед Тосей. Илья шагнул к закадычным своим приятелям.

— Ну?

— Да брось ты интеллигенцию из себя разыгрывать! — посоветовал Мерзлявый.

Илья легко оторвал Мерзлявого от визжащей девицы с серьгами и отшвырнул его к ближайшему телеграфному столбу. Хлипкий парень распластанной вороной пролетел над сугробом, обнял столб обеими руками и больно приложился к нему подбородком. Со стороны смотреть, казалось, будто Мерзлявый надумал вдруг целоваться с телеграфным столбом.

В другое время Тося, чуткая ко всему смешному, от души посмеялась бы над незадачливым хулиганом. Но сейчас ей было не до смеха, и она насупилась, не зная, что ей в конце концов думать про Илью. И когда он настоящий: когда спорил на нее или вот сейчас, когда выручил девицу с серьгами. Попробуй тут разберись…

— Спасибо, Илюша, — благодарно пролепетала спасенная от расправы девица, проверила, целы ли серьги у нее в ушах, и шмыгнула в клуб.

— Зря ты… — хмуро сказал Филя, помогая Мерзлявому выкарабкаться из сугроба. — Свой же…

Илья с Тосей поднялись на крыльцо. На нижнем складе горячо закричал паровозик, будто хотел прийти на выручку Тосе и подсказать, как ей лучше вести себя. Тося вздохнула, злясь и на Илью-спорщика, и на себя за то, что такая бестолковая уродилась и никак не может разобраться в нем, и на девицу с серьгами, которая так не вовремя выскочила из клуба и дала Илье возможность проявить сомнительное свое благородство, и на все поголовно человечество, которое черт те когда произошло от обезьян, а до сих пор не навело еще полного порядка во взрослой жизни и теперь всю свою многовековую неразбериху взвалило на несчастную Тосину голову…

Она купила в кассе билет взамен порванного Надей.

— Я же тебе давал! — удивился Илья.

— Посеяла где-то…

Они вошли в зал. Скамейки перед экраном только начали расстанавливать, танцы были в разгаре. Илья быстро скинул свою кожанку и помог Тосе снять невесомое ее пальтецо. Такого еще никогда не бывало в поселке — и вся женская стенка неодобрительно загудела. Тося перехватила любопытные и завистливые взгляды девчат, и ей что-то совсем расхотелось выводить Илью на середину зала и колошматить его при всем честном народе. Если б в зале остались только те люди, которых она уважает, — тогда другое дело. А забавлять всю эту ораву — больно много чести.

Чтобы выгадать время, она отобрала у Ильи свое пальто, стряхнула с него несуществующую пылинку и долго устраивала на груде одежды в углу зала. Потом сняла платок и, тщательно ровняя края, стала не спеша складывать его — вдвое, еще раз вдвое и еще. Илья с необычно покорным видом стоял возле Тоси и терпеливо ждал, пока она приготовится к танцам. Кажется, он даже позабыл на время, зачем они пришли в клуб. Ничего другого ему и не надо было, а лишь стоять вот так рядом с Тосей и смотреть, как она копошится…

— Тось, ленточка у тебя развязалась, — шепнул Илья, радуясь, что может оказать Тосе хоть такую малую услугу.

Все взрослые обиды и печали сразу же улизнули от Тоси, она по-девчоночьи испуганно схватилась за ленточку в волосах, боясь опозориться перед завистливыми девчатами, и сама не заметила, как взглядом поблагодарила Илью. Ей понравилось, что Илья не похож сейчас сам на себя: такой у него был непривычно смирный, даже прирученный вид. И Тося знала, кто его приручил.

Пуще прежнего она засомневалась, правду ли сказали подруги, не напутали ли они чего-нибудь по неведению или злому умыслу. Может, и был у Ильи какой-нибудь шутейный разговор с Филей, а Анфиса не разобрала толком и разнесла по всему поселку, как сорока на хвосте. Вот люди!..

Насчет спора судить еще было рано. Но уж одно было Тосе ясней ясного: Вера с Надей пугали ее стародавним Ильей и не разглядели в нем того нового, что проклюнулось в самое последнее время.

Филя неотрывно следил за ними, не понимая, что это стряслось с Ильей. Задумчивое Тосино лицо сбивало Филю с толку. Он никак не мог решить, близок Илья к победе или нет. На всякий случай, чтобы позлить отколовшегося своего приятеля, Филя вздел над головой руку с двумя оттопыренными пальцами и затряс ею в воздухе, напоминая Илье, что до конца их спора осталось всего лишь два денька.

Илья заметил красноречивый Филин сигнал, виновато покосился на маленькую Тосю, воюющую с ленточкой, и дал себе клятву сегодня же все рассказать ей о споре.

Вот потанцуют они, посмотрят «Смелых людей», он проводит Тосю до общежития и покается на прощанье. Лучше самому все сказать, пока она от других не услышала… Он услужливо склонился к Тосе:

— Вальс больше уважаешь или фокстрот?

Тося посмотрела на него далекими от всего окружающего глазами, не сразу поняла, о чем ее спрашивают. — Все равно…

— Тогда вальс, — решил Илья и ринулся к радиоле.

Он сам не отдавал себе в этом отчета, но ему хотелось сейчас же, сию минуту что-то сделать для Тоси, хоть отчасти искупить немалую свою вину перед ней. Не обращая внимания на всеобщее недовольство, Илья снял пластинку, покопался в коробке и поставил другую. Грянул вальс. Илья поспешил к Тосе, бесцеремонно расталкивая танцующих.

А Тося вдруг испугалась, что он не найдет ее, не продерется к ней сквозь толпу. Или случится что-нибудь непредвиденное, например поломается радиола, а то еще потолок рухнет — мало ли каких несчастий не бывает на свете, — и им так и не удастся потанцевать. Далекой и смешной показалась Тосе недавняя ее придумка — при всех шлепнуть Илью по щеке, навсегда опозорить его. И кому это надо?..

Илья вынырнул из толпы. Тося шагнула ему навстречу, руки их встретились. С первого же совместного шага они сразу же попали в такт музыке, но ничуть не удивились этому, точно иначе просто и быть не могло. У них обоих было сейчас такое чувство, будто не они подчинялись музыке, а музыка ловила их движения и приноравливалась к ним. И выходит, Тося кругом была права, когда надеялась, что не опозорится в танце с Ильей и сможет танцевать не хуже красотки Анфисы.

Она и думать сейчас не хотела, виноват Илья перед ней или нет. Просто Тося жила вот этой короткой счастливой минутой, которую удалось ей выцарапать у жизни. Судьба словно притомилась испытывать Тосю и хотела показать им обоим, как расчудесно все могло бы у них быть, если б они оба были достойны своей любви. Тося и знать сейчас не хотела, как сложится все у них с Ильей дальше, когда окончательно выяснится, спорил он или нет. Пропади оно пропадом, это туманное будущее! Все равно как-нибудь да будет: не так — так иначе, ведь всегда как-нибудь да бывает…

Чтобы не разбивать впечатления, Тося закрыла глаза и отдалась широкой праздничной музыке. Она не хотела сейчас видеть ехидного Филю с его ватагой, Анфису, стерегущую кого-то у входа в зал, Катю, о чем-то шепчущуюся с женой механика, здоровенных девчат, выстроившихся у стены и ревнивыми глазами следящих за каждым Тосиным движением — в надежде, что она напутает и собьется. Ей даже Илью не очень-то хотелось сейчас видеть. С закрытыми глазами Илья казался Тосе лучше и почему-то легче верилось, что он не спорил.

— А ты хорошо танцуешь! — похвалил Илья.

Тося строго посмотрела на него. Она была так уверена, что сейчас им не надо ни о чем говорить, что эта ее уверенность сразу же передалась Илье. Он виновато прикусил язык и еще бережней прежнего повел Тосю в танце, словно она была стеклянная и могла разбиться от неловкого прикосновения.

Илья с Тосей неслись по залу, не видя никого вокруг. Им казалось, что они сейчас вдвоем не только в клубе, но и во всем поселке и даже в целом мире. Когда музыка вдруг оборвалась, они не сразу поняли, что случилось, и, только заметив отхлынувшие к стенам пары, догадались, что их счастливый вальс кончился.

Илья подвел Тосю к девчатам и остановился под своим иконописным портретом. Картинная галерея лесопункта за это время пополнилась портретами Нади и маленького тракториста Семечкнна. Художник-самоучка хотел польстить Наде и нарисовать ее покрасивей, чем она была в жизни, но умения у него хватило только на одну половину лица. Яркий кумач с надписью «Передовики нашего лесопункта» полыхал над всеми портретами и выдавался далеко вперед, обещая принять под свое гостеприимное крыло еще с пяток знатных лесорубов.

Благодаря Тосю за танец, Илья почтительно склонил перед ней голову. Парни из Филиной ватаги оглушительно захохотали, восторгаясь шикарными манерами Ильи. Тот сердито глянул на них, но с места не тронулся, боясь и на минуту расстаться с Тосей.

Все кавалеры, подчиняясь обычаю, отошли от женской стенки, а Илья остался рядом с Тосей. Девчата вокруг зашептались, осуждающе поглядывая на Илью, нарушившего неписаный закон, которому с незапамятных времен все подчинялись в поселке.

А Тося припомнила вдруг слова Кати о том, что до ее приезда Илья крутил тут со многими девчатами, и резонно рассудила: если ухажерок этих было так уж много, то кто-нибудь из них должен быть и сейчас в клубе. Она передвинулась чуть в сторону, чтобы печка не закрывала ее. И Илья сейчас же покорно шагнул вслед за Тосей. «Прямо как нитка за иголкой!» — подумала Тося и горделиво выпрямилась. Пусть все прежние Илюхины ухажерки смотрят на нее и лопаются от зависти!

Она ничуть не злилась на этих покинутых симпатий и совсем не боялась их. По доброте душевной Тосе даже стало немного жаль всех этих невезучих здоровенных девчат, которые ни с того ни с сего втемяшили себе в головы, что Илья когда-то любил их. И уж конечно же, Тося не ревновала к ним Илью. Во-первых, это еще тогда было, когда она не приехала в поселок и Илья не знал ее. А во-вторых… Хватит с них и одного во-первых!

Филина ватага снова зашумела громче прежнего. Тося покосилась на крикливых парней и насупилась. Сам Илья стерпел бы и не такое, но ватага замахнулась на Тосю, а уж этого он никак не мог вынести.

— Подожди, я сейчас, — сказал он Тосе и через весь зал напрямик двинулся к ватаге.

Тося хотела удержать Илью, боясь, что он из-за глупого мужского самолюбия ввяжется в драку с подвыпившими парнями, но не успела.

Илья вплотную подошел к недавним своим дружкам и пригрозил:

— Будете еще зубоскалить над Тосей — изувечу, как бог черепаху!.. Все понятно? Вопросы есть?

Горлопаны разом затихли, и вид у них стал такой унылый, будто шли они на веселую кинокомедию, а попали на лекцию о моральном облике молодого человека. Мерзлявый заскучал больше всех, потер подбородок, пострадавший при встрече с телеграфным столбом, и от греха подальше заспешил к выходу.

Тося не слышала, о чем говорил Илья, но догадалась, что он отчитывает прежних своих приятелей. Она подивилась, как быстро, прямо-таки на глазах, перевоспитывается Илья, и окончательно решила, что никакого спора и в помине не было. Ну зачем ему, такому сознательному, спорить? Просто не мог он спорить — и все! И она тоже хороша: так сразу и поверила всему, что наговорили ей девчата. Сама первая предала Илью, а ищет виноватых…

И скорая Тося загорелась желанием тут же добром отплатить Илье за все вздорные свои подозрения. Но Илья, как назло, задержался возле ватаги, а к Тосе подбежала озабоченная Катя:

— Слышь, Кислица, у тебя червонца не найдется? Жена механика уступает мне мулине… Почти по себестоимости!

— Какое еще мулине? — опешила Тося, не в силах понять, как может Катя в такую минуту думать о каком-то там мулине.

— Ленинградское, самое лучшее… Полный набор цветов! У Сашки все деньги выцыганила, а червонца не хватает. Хотела из лотерейных перехватить, все равно отчитываться не скоро, да Сашка — ни в какую… Категорически! Знаешь, что это за человек? — ликующим шепотом спросила Катя, восторгаясь Сашкиной честностью. — Чует мое сердце, хватану я с ним горюшка!

— Пойдем поищем, — сказала Тося и вместе с Катей направилась в угол, где на скамьях навалом лежала верхняя одежда.

Пока Тося разыскивала свое пальтецо, Катя окликнула Анфису, все еще стоящую у входа в зал:

— Что ж не танцуешь? Иль ждешь кого?

Анфиса пожаловалась с заметной охотой:

— Договорились с Вадим Петровичем вместе в кино идти, скоро начало, а его все нет… Никого в жизни не ждала, а его вот жду! Как это тебе нравится?

— Дело хозяйское… — уклончиво ответила Катя и не удержалась, чтобы не похвастаться: — А я своего Сашку никогда не жду: досрочно приходит!

Анфиса улыбнулась тайным своим мыслям и сказала доверчиво:

— Знаешь, Вадим Петрович меня за кого-то другого принимает: все «вы», «вы», такой вежливый!.. А вообще-то он чудной: инженер, диплом, говорят, с отличием, а сам мальчишка мальчишкой. Бывают же такие!

Катя зевнула и покосилась на замешкавшуюся Тосю.

— Дает Тоська жизни! Все-таки молодец она, — впервые похвалила Анфиса свою соседку по койке. — Чихала на спор и все Веркины предупрежденья! Я даже не думала, что она такая самостоятельная… И правильно делает: нечего на сплетни молиться!

Последние слова Анфиса выговорила так горячо и заинтересованно, что Кате показалось, будто она имеет в виду не только Тосю с Ильей, а и себя с инженером…

— Значит, Кислица знает уже про спор… — с сожаленьем сказала Катя.

Она жалела не так Тосю, как себя. Открывая Тосе глаза, девчата обошлись без нее и лишили ее интересного зрелища.

А Тося разыскала наконец пальтецо, выгребла из кармана все свои невеликие капиталы — в смятых бумажках, серебре и медяках — и отдала Кате.

— Вот спасибо, подруга, выручила! — растроганно поблагодарила Катя и тут же, без передышки, пристыдила легкомысленную девчонку: — Ты что же это делаешь, а? Смотреть противно! Он спорил на тебя, а ты без никаких танцуешь. Имей хоть каплю гордости!

— Мало мне капли! — заупрямилась Тося.

— Ой, Кислица, не финти! — накинулась Катя на Тосю с видом человека, обманутого в лучших своих ожиданиях. — Обещала мстить — так мсти! — и напомнила язвительно: — За весь женский пол!..

— А ну, цыц! — оборвала ее Тося. — Заладили: «спорил, спорил»… Слышала звон, да не знаешь, где он! Будешь еще на честного человека напраслину возводить — я… Сашке пожалуюсь! Он тебя за сплетни по головке не погладит.

Катя оторопела, попав из прокуроров в обвиняемые, а Тося бросила ее и пошла через весь зал к Илье, скучающему возле своего портрета. Илья радостно встрепенулся и поспешил к Тосе. Они встретились на полпути, опять с первого же совместного шага попали в такт, и музыка понесла их на широкой своей волне.

Между танцующими парами пробирался Филя, поминутно поправляя кубанку, чертом сидящую у него на макушке. Илья наскочил на него, отвернулся и увлек Тосю в самый дальний угол зала.

Но от Фили не так-то легко было избавиться. Доморощенным Мефистофелем из самодеятельного спектакля он высунулся из-за печки, как веером, обмахиваясь двумя растопыренными пальцами. Встретившись с Тосей глазами, Филя живо стащил с головы кубанку и многозначительно покрутил ею в воздухе, словно тут же предлагал Илье обменять Тосю на потертую свою шапку.

Илья свирепо цыкнул на него — и Филя поспешно юркнул за печку. Но было уже поздно. Тося хорошо разглядела Филины манипуляции с шапкой. Все сомнения разом вылетели из ее головы. Она замерла на месте, будто уперлась с разбегу в стену, и с отвращением вырвала свою руку: ей теперь даже прикасаться к Илье было противно.

— Тось, послушай… — начал было Илья, но Тося в упор глянула на него, и все защитительные слова застряли в его горле.

Илья сразу догадался, что Тося все знает о споре. Он не выдержал ее гневного, откровенно презирающего взгляда, трусливо отвел глаза и с нашкодившим видом застыл рядом с Тосей.

Они стояли посреди зала, мешая танцующим. Пары натыкались на них и, недоуменно оглядываясь, обходили.

Парни из Филиной ватаги старательно глазели на Илью с Тосей, почуяв приближение скандала.

А Тосе даже и не себя было жаль сейчас, не своей оплеванной первой любви, а того, что Илья так опозорился; летал перед ней орлом, делал вид, что душа у него широкая, а на поверку оказался самой настоящей мокрой курицей. Если разобраться, он был даже хуже Фили! Тот хоть никого из себя не корчил: был мелким хулиганом — таким его все и знали.

И не в одном Илье тут было дело. Привыкшей к размашистым обобщениям Тосе обидно вдруг стало, что вся людская порода такая еще несовершенная. Никак люди со своими постыдными пережитками не распрощаются, так и тащат их с собой в коммунизм. А уж болтают о себе, болтают…

На миг все люди, живущие вместе с ней на земле, все поголовно человечество сникло вдруг в глазах Тоси, пригнулось, как бы даже сплющилось, несмотря на все свои чудесные спутники и гордые космические ракеты. Будто его, это самое непутевое человечество, какой-то небывалой вселенской косой полоснули вдруг по ногам и разом укоротили вдвое… Эх, люди-человеки! И когда вы только лучше станете?..

А Филя набрался храбрости и высунулся из-за спасительной печки.

— Филя! — зазвеневшим от обиды и гнева голосом позвала Тося. — Отдай ему свою шапку… — Не оборачиваясь, жестом крайней гадливости Тося ткнула пальцем в сторону Ильи: — Он выиграл… А я тебе новую куплю… Отдай, ну!

И такая убежденность в своей правоте и великое презрение к ним обоим прозвучали в Тосином голосе, что ершистый Филя безропотно подчинился, стащил с головы кубанку и нерешительно протянул Илье, а тот, не смея перечить смертельно обиженной Тосе, послушно взял чужую шапку.

Замолкла радиола. Все танцующие замерли на своих местах.

— Эх, ты!.. — тихо сказала Тося, глядя Илье в плечо.

Она не договорила, махнула безнадежно рукой и пошла к выходу — маленькая и прямая, с окаменевшим от лютого горя лицом. Лесорубы молча расступались перед ней, давая дорогу. Илья намертво врос в пол и только голову поворачивал, провожая Тосю глазами. Девица с серьгами завела было радиолу, но все, как по команде, осуждающе глянули на нее, и она тут же выключила неуместную свою музыку. Тося закрыла лицо локтем и выбежала из зала.

Раскатисто хлопнула дверь. Илья увидел в своей руке кубанку и швырнул ее Филе. Тот машинально вскинул руку и поймал шапку. А Илья шагнул в угол зала, выхватил из вороха одежды приметный свой пыжик и послал его вдогонку за кубанкой:

— Держи!

Свободной рукой Филя по-обезьяньи ловко поймал знаменитый пыжик, увековеченный для потомства на портрете Ильи, и спросил враз осевшим от волнения голосом:

— Это как же понимать?

— А вот как… — Илья наконец-то отыскал виновника всех своих бед и сильным ударом сбил Филю с ног. — Все из-за тебя!

Он кинулся к выходу вслед за Тосей, расталкивая лесорубов.

Оглушенный Филя медленно поднялся с пола, держа в каждой руке по шапке. Переводя глаза с пыжика на кубанку, Филя растерянно заморгал, не понимая, выиграл он спор или нет…

Илья выскочил на крыльцо клуба. Вдали, то появляясь в свете фонарей, то пропадая во тьме, по ночной пустынной улице бежала Тося. Илья спрыгнул с крыльца и ринулся догонять ее. И тут на пути Ильи, загораживая дорогу, стали трое парней из Филиной ватаги. Они шли смотреть «Смелых людей» и ничего не знали о том, что случилось в клубе.

— Когда ж ты на Камчатку ее приведешь? — ехидно спросил Длинномер. — Заждались мы…

Разъяренный Илья схватил Длинномера в охапку, перевернул его в воздухе и сунул головой в сугроб. Двое других парней испуганно попятились. Илья рванулся вперед и тут же остановился, не видя нигде Тоси. Барахтаясь в рыхлом снегу, Длинномер проваливался все глубже и глубже. Одни лишь длинные нескладные ноги торчали позади Ильи из сугроба.

Илья вбежал в женское общежитие и сейчас же выбежал, не найдя там Тоси.

— Тось, где ты? — крикнул он в сторону Камчатки. — Я тебе все объясню… Это еще когда было… Тось, отзовись… То-ося!..

Крупная луна стояла в небе. Гасли окна в домах. И в клубе разом погасли все огни — начался киносеанс. Пустой, молчаливый, будто вымерший поселок, залитый неживым лунным светом, лежал перед Ильей. На миг ему почудилось, что он остался один во всем мире.

Тося забилась под густую елку возле конторы. Илья пробежал мимо и не увидел ее. Он потоптался на углу, крикнул в переулок:

— Тось? — вернулся, опять пробежал мимо елки — и опять не заметил Тоси.

Боясь, что не совладает с собой и отзовется, Тося обеими руками зажала уши, чтобы не слышать жалкого и виноватого голоса Ильи.

Над притихшим поселком метался отчаянный крик;

— Тось, где ты?.. То-ось!.. То-о-ося-а!..

Лишь дальнее лесное эхо отвечало Илье.

 

БУМАЖНЫЕ ЗАНАВЕСКИ

 

В рубашке с расстегнутым воротом Дементьев сидел в своей комнате за столом, заваленным чертежами и раскрытыми справочниками, считал на логарифмической линейке и напевал фальшивым голосом:

 

Полюбила меня не любовью,

Как березу огонь, горячо…

 

На кровати обосновался Петька Чуркин. Он уже успел подружить с инженером, не в первый раз пришел сегодня к нему и чувствовал себя здесь как дома. Петька с увлечением листал книжку с картинками и грыз медовые пряники. Кулек с пряниками лежал на краю стола — как раз посередине между Петькой и Дементьевым.

Они одновременно потянулись к кульку и столкнулись руками.

— Дядь Вадим, почему индейцы в Америке живут? — спросил Петька. — Индейцы должны жить в Индии!

— А это ты у Христофора Колумба спроси, — посоветовал Дементьев.

В дверь постучали — сначала тихо и тут же, беспричинно обозлясь, заколотили изо всей силы.

— Входи, открыто! — беспечно крикнул Дементьев. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Анфиса — обиженная, злая, готовая скандалить.

— Как вам не стыдно?! — едва переступив порог, накинулась она на Дементьева. — Договорились идти в кино, я, как дура, ждала, билеты купила, а вы…

Она бросила на стол скомканные билеты — вещественное доказательство дементьевского вероломства.

— А разве вам не передавали? — огорчился Дементьев. — Я заходил на коммутатор, вас не застал… А в кино никак сегодня не мог, Анфиса, поверьте! Срочная работа: завтра в леспромхозе важное совещание, вот готовлюсь к бою…

Он кивнул на стол и затряс в воздухе логарифмической линейкой, пытаясь защититься от гнева Анфисы, убедить ее, что никак не мог пойти сегодня в кино.

— Надо было предупредить, — уже сдаваясь, но все еще хмуро сказала Анфиса. — Вот здесь, значит, вы и живете?

Она с любопытством оглядела по-холостяцки неустроенное и запущенное жилище инженера. Дементьев заметался по комнате, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок: валенки он запихнул под кровать, сорвал с табуретки перед печкой носки, не нашел, куда положить их, и сунул в карман, ногой сгреб дрова, разбросанные на полу, перевернул подушку на кровати.

— Поздно, Вадим Петрович, поздно! — поддразнила его Анфиса.

— Петя! — бодрым голосом обратился Дементьев к маленькому Чуркину. — Не пора ли тебе домой? Ведь ночь уже на дворе, мамаша беспокоится…

— Моя? — не поверил Петька своим ушам. — Ничуть она не беспокоится. Спит и во сне видит, когда я совсем из дому сбегу, сама говорила!.. Ты мне еще ничего про индейцев не рассказал.

— Перенесем, брат, индейцев на завтра. Приходи пораньше, я тебе расскажу, как они на бизонов охотятся.

— А не обманешь?

— Петя, слово мое — закон!

Дементьев клятвенно положил руку на сердце. Успокоенный Петька слез с кровати, накинул тулупчик и, демонстративно не замечая Анфису, запустил на прощание руку в кулек с пряниками.

— До свиданья, дядь Вадим.

— Бывай здоров, Петя!

Дементьев, как взрослому, пожал Петьке руку.

— И охота вам возиться с ним? — осудила Анфиса, когда дверь за Петькой закрылась. — Нашли себе дружка!

— А у меня к таким ребятам особый интерес, — виновато сказал Дементьев, помогая Анфисе снять шубку. — Любопытный они народец! Вот и в одно время с нами живут, а другое уже поколение. Жить им дальше нас, умнее, чище… Ну, да мы об этом как-нибудь еще поговорим. А теперь вы посидите минут десять, я расчетец один прикончу, и чай будем пить. Ладно?

Дементьев поставил чайник на электроплитку и вернулся к логарифмической линейке. А Анфиса обошла комнату, провела пальцем по полочке над умывальником и убедилась, как и предполагала, что пыль там есть, и даже мохнатая. С решительным видом Анфиса засучила рукава своего красивого джемпера и взялась за уборку комнаты.

— Зачем вы? — обеспокоился Дементьев. — Мне, право, неловко…

— Считайте себе на здоровье и помалкивайте, — посоветовала Анфиса, уверенная в своем праве наводить порядок в этой комнате. — Поимейте в виду, я вас еще за кино не полностью простила!

Она затопила печку, по-своему переложила все вещи в тумбочке, подмела пол веником из еловых лап, вытерла всюду пыль.

Увлекшись вычислениями, Дементьев опять зафальшивил:

 

Полюбила меня не любовью…

 

— Что это вы там поете? — поинтересовалась Анфиса.

— Да вот привязалось сегодня с утра… Бывает с вами такое?

— Бывает.

— А… пряники вы тоже любите? — Дементьев живо схватил кулек и протянул Анфисе. — Я на первом курсе полстипендии на пряники тратил.

— Люблю! — призналась Анфиса, и они порадовались тому, что привычки и вкусы их совпадают.

Анфиса отыскала в углу комнаты рулон синей бумаги, накрыла ею тумбочку и полку над умывальником и даже вырезала ножницами по краям зубчики. А неказистый жестяной умывальник она замаскировала газетами, соединив их канцелярскими скрепками.

Глядя сейчас на Анфису, никак нельзя было поверить, что она всячески отлынивала от уборки комнаты в общежитии, когда наступал ее черед дежурить. Вот подивилась бы Тося, если б увидела, как старается лентяйка Анфиса! Она работала так увлеченно и самозабвенно, будто всю свою прежнюю, не очень-то правильно прожитую жизнь только и мечтала о том, чтобы убирать комнату Дементьева.

— Ну, товарищ технорук, закрывайте свою канцелярию! — решительно объявила она, когда чайник закипел.

Дементьев восхищенными глазами оглядел преображенную комнату:

— Вы — кудесница! У меня такое чувство, будто я на новую квартиру переехал. — Вконец покоренный Анфисой, он осторожно провел пальцем по зубчикам на бумажной скатерке: — А это зачем, если не секрет?

Анфиса смутилась, будто ее поймали на месте преступления.

— Для красоты…

Она попыталась вымыть руки, но в умывальнике воды не оказалось.

— Одну минуту! — воинственно сказал Дементьев, сорвал с гвоздя пустую жестянку и выбежал из комнаты. Вернулся он уже с умывальником, доверху набитым снегом — так, что крышка не закрывалась. — Вот! — торжествовал он победу. — Нет такого положения, из которого не было бы выхода!

Дементьев подержал умывальник у раскрытой печки, чтобы снег поскорей растаял. Помогая ему, Анфиса плеснула в умывальник кипятку из чайника, но снег что-то не спешил таять.

— Скрытый холод снеготаяния! — отыскал ученую причину Дементьев и повесил умывальник на гвоздь. — Нет такого положения…

Широким жестом он пригласил Анфису подойти и зачерпнул для нее снежной кашицы через верх умывальника. Сначала Анфиса, а потом Дементьев вымыли этой студеной кашицей руки и стали вытирать их одним полотенцем. Дементьев тщательно вытирал каждый палец и одобрительно поглядывал на полотенце, которое соединило его с Анфисой, перебросило между ними вафельный мост.

— Вы какой чай любите? — спросила Анфиса, на правах хозяйки наливая заварку.

— Такой же, как и вы! — живо ответил Дементьев.

— Тогда — крепкий.

— А где ж вы конфеты нашли? — удивился Дементьев. — Я их вторую неделю не мог разыскать.

— Ну, знаете, у вас в тумбочке…

— …черт ногу сломит! — подхватил Дементьев, они встретились глазами и расхохотались.

Отхлебывая крепкий чай, Дементьев в упор, не таясь, смотрел на Анфису, радуясь, что открыл в ней сегодня новые богатства и она стала для него теперь ближе, понятней и еще дороже.

Он отложил в сторону горстку конфет.

— Это мы Петьке оставим, не возражаете?

Легкая тень скользнула по лицу Анфисы. Она отвернулась от Дементьева и увидела бумаги и справочники, отодвинутые на другой конец стола.

— Так какая же у вас срочная работа объявилась?

— Тут вот какое дело… — нерешительно начал Дементьев. — Настала пора совсем по-новому в лесу работать. Стыдно сказать, ведь мы до сих пор не доводим до ума больше половины заготовляемой древесины…

Он спохватился и примолк, боясь сразу же смертельно наскучить красивой Анфисе инженерной своей сухо-мятиной.

— Я слушаю, — напомнила о своем существовании Анфиса. — Больше половины древесины не доводим до ума… А дальше?

Дементьев уверился вдруг, что он зря обижал Анфису и все его лесные заботы ей так же интересны, как и ему. Он благодарно улыбнулся Анфисе, отбросил все свои предосторожности и горячо зачастил:

— Одни наши костры на делянках чего стоят! А потери при сплаве, пересортица, отходы лесопиления… Чует мое сердце, обложат нас потомки за бесхозяйственность каким-нибудь высококультурным ругательством. Скажут, к примеру: ну и велюровые шляпы жили на земле в середине двадцатого века! И это вегетарианское для нашего слуха ругательство прозвучит тогда обидней нынешней трехэтажной матерщины… Анфиса, вы думаете когда-нибудь о потомках, которые придут нам на смену, беспристрастно и справедливо оценят всю нашу с вами жизнь и все наши дела?

— Н-нет, — призналась Анфиса. — Не приходилось.

— А я так частенько! Как что-нибудь приличное сотворю — так и думаю: это им должно бы понравиться, а как напортачу — стыдновато становится перед потомками. Это мне учиться в институте помогало, как-то ответственности за собой больше чувствуешь… Ведь что бы мы сейчас о себе ни говорили, какие мы хорошие да пригожие, это все с нами уйдет, а на земле останутся только наши дела, и потомки по этим делам будут судить нас и вынесут нам приговор — окончательный и бесповоротный, обжалованию не подлежит! За добрые дела похвалят, а за лесные художества наши взыщут с нас полной мерой… Нагнал я на вас страху?

Анфиса пожала плечами:

— Мне-то что? Я только телефонограммы принимала, это вам отвечать придется!

— Нет, — запротестовал Дементьев. — Отвечать все вместе будем, все наше поколение… Так что работы тут непочатый край, только руки да голову прикладывай! Вот начинаем вывозить лес в хлыстах, а деревья трелевать с кронами. Вроде и не ахти что, а сразу многое переменится: и девчатам нашим легче работать станет, и выход деловой древесины подпрыгнет процентиков на пять, и костры на делянках потушим. Старички мнутся с непривычки, но выгода явная: я тут прикинул, одной чистой прибыли набежит в год полмиллиона.

— Полмиллиона? — ахнула Анфиса, впервые в жизни так запросто и по-семейному уютно сталкиваясь с большущими капиталами, о которых прежде только в газетах читала да слушала по радио.

— Не меньше! И это, заметьте, лишь при нынешнем плане, а на будущий год план увеличится и прибыль соответственно возрастет.

— Соответственно? — переспросила Анфиса: ей вдруг понравилось это круглое, солидное слово.

— Соответственно! — весело подтвердил Дементьев, взглядом благодаря Анфису за то, что она так близко к сердцу приняла его проект.

Они одновременно улыбнулись, радуясь и этой немалой прибыли, которую даст перестройка, начатая Дементьевым, и еще сильней тому, что так хорошо, с полуслова, понимают друг друга.

— И это только цветики! — входя в преобразовательный раж, заявил Дементьев. — Из одних лишь отходов, которыми мы сейчас небо коптим, можно кучу полезнейших вещей делать. Помяните мое слово, Анфиса, мы с вами еще доживем до того дня, когда на месте нашего поселка город подымется с лесопильными заводами, бумажной фабрикой, техникумом, а то и институтом…

Он вдруг понял, что все это время, когда он возился тут с проектом и воевал с неподатливым Игнатом Васильевичем, ему не хватало вот этих глаз — внимательных, чуть удивленных, почему-то боящихся поверить ему и уже против воли верящих. Если б он чаще видел эти глаза, то давно бы уже положил на обе лопатки Игната Васильевича, закончил бы свой проект и тот получился бы еще крепче и неуязвимей нынешнего. Да что там проект! Смотри эти глаза на него год-другой — и он наверняка сотворит что-нибудь выдающееся, о чем придирчивые потомки вспомянут и через сотню лет…

— Лесохимию двинем! — фантазировал Дементьев. — И… театр в нашем городе воздвигнем не хуже областного. Вы там играть будете и на любимый свой спектакль пришлете мне через капельдинера в ливрее контрамарочку по старому знакомству… Не зазнаетесь, пришлете?

— Я сама принесу, — пообещала Анфиса. — Не будем разводить бюрократизма в новом городе!

— Так еще лучше! — согласился Дементьев. — Плесканите-ка мне горяченького… — Он откровенно залюбовался Анфисой, наливающей ему чай и очень похожей сейчас на молодую старательную хозяйку, только что обученную домоводству. — Знаете, мы с вами сегодня на молодоженов смахиваем!

— Не шутите этим… — суеверно сказала Анфиса.

У нее было такое чувство, будто Дементьев неосторожной шуткой торопит ход событий и нарушает те немного старомодные правила, которые они оба, не сговариваясь заранее меж собой, соблюдали прежде. И хотя не так уж строго придерживалась в своей жизни правил, но на этот раз почему-то охотно пряталась за них, точно боялась остаться наедине с собой.

Она вообще плохо понимала себя сейчас. Прежде Анфисе сразу же становилось скучно, когда при ней заходил разговор о работе, а вот Дементьева она готова была слушать часами. И совсем не в красноречии инженера тут было дело! Этот простой открытый человек все больше нравился Анфисе, и ей казалось увлекательным все, о чем бы он ни заговорил. И если бы Дементьев углубился сейчас в дебри лесохимии и стал бы посвящать Анфису в премудрости какого-нибудь гидролиза древесины, то и скучный гидролиз полюбился бы ей крепче самого интересного романа из тех, какими зачитывалась Вера…

Анфиса вымыла чашки и спрятала их в тумбочку.

— Посуда и съестные припасы у вас вверху будут, а книги внизу. И чтоб не путать, проверю! — пригрозила она.

— Есть не путать! — Дементьев заглянул в тумбочку. — Анфиса, вы — чудо!

— Чудо-юдо… — счастливо пробормотала Анфиса, чем-то похожая сейчас на Тосю-малолетку.

— А у печки вы тоже любите сидеть? — с надеждой в голосе спросил Дементьев и поспешно добавил, подсказывая Анфисе ответ: — Я с детства люблю.

— Как сидеть? — не повяла Анфиса.

— А вот так…

Дементьев проворно повалил табуретку на пол, распахнул дверцу печки и погасил в комнате свет. Они сели рядышком на опрокинутую табуретку, касаясь друг друга плечами. Пламя выхватывало из темноты их колени, щеку Дементьева и маленькое точеное ухо Анфисы. Дрова в печке уютно трещали, в углах комнаты залегла густая тьма, и время, казалось, замедлило свой бег. Дементьев курил, старательно отгоняя дым в печку.

У Анфисы был такой умиротворенный вид, словно она наконец-то нашла свое настоящее место в жизни. Она совсем не притворялась и не очаровывала Дементьева. Ей было так хорошо и спокойно сейчас, как ни разу не было со всеми теми мужчинами, которые прошли через ее жизнь, — прошли, теперь она ясно видела это, лишь по обочине, не затронув заветной ее сердцевины. О глубоко запрятанной сердцевине этой и сама Анфиса еще недавно даже и не подозревала.

Ей бы радоваться полной мерой, но за нынешним безоблачным счастьем Анфисы нет-нет да и проглядывала грусть, будто Анфиса никак не могла чего-то позабыть, все время помнила о чем-то неотвратимом, что глыбой нависло над ней, каждую минуту грозило сорваться и раздавить ее неокрепшее счастье.

Но как бы ни сложилась дальше ее судьба, Анфисе на всю жизнь западет в память сегодняшний вечер: уборка запущенной комнаты, молодая и заразительная уверенность Дементьева, что нет таких положений, из которых не было бы выхода, мытье рук снежной кашицей, семейное их чаепитие, рассказ Дементьева о потомках и то, как сидели они на опрокинутой ребристой табуретке и смотрели в огонь. И главное запомнится Анфисе — чувство своего приобщения к тому большому, настоящему и крепкому, что до сих пор обходило ее стороной. А может быть, это она сама по своей слепоте не видела этого настоящего, считала даже, чтo и нет его вовсе на свете. Сейчас Анфисе просто некогда было разбираться, как там оно было раньше и кто больше виноват.

И выходит, мы и в самом деле поспешили, так бесповоротно зачислив Анфису в разряд хищниц и людей-потребителей — не способных любить, убогих душой и немощных сердцем…

— Припекает, — сказала Анфиса, потирая колени. — Отодвинемся?

Они приподнялись и отодвинули табуретку подальше от печки.

— А как же ваша срочная работа? — припомнила вдруг Анфиса.

Дементьев небрежно махнул рукой:

— Успею: ночь длинная!

Анфиса задумалась, имеет ли она право обрекать инженера на бессонницу, ничего не решила и сказала:

— Давайте-ка еще отодвинемся.

Дементьев оглянулся через плечо:

— Отступать нам есть куда!

Они улыбнулись друг другу и отодвинули табуретку. Все сейчас, даже самые простые и обыкновенные слова полны были для них особого тайного смысла, понятного только им одним.

— И странно же устроен мир! — ударился вдруг в философию Дементьев. — Еще недавно учился я в институте, сдавал экзамены, подрабатывал к стипендии — и ничего, подумать только, совсем ничего не знал о вас. Не подозревал даже, что вы в одно время со мной на свете живете!

— Ухаживал за студентками… — подсказала Анфиса.

— Самую малость, только чтоб не прослыть монахом, верьте, Анфиса! Я точно предчувствовал, что найду вас, и другие девчата как-то совсем меня не задевали, будто мы встречались в непересекающихся плоскостях. — Для наглядности он показал на руках эти плоскости. — А вы тут жили и тоже ничего не знали обо мне, разве это не странно? А теперь мы встретились, и вся предыдущая жизнь кажется мне лишь подготовкой к этой нашей встрече. Никогда я в судьбу не верил, а в последнее время… — Он взял ее руку. — Анфиса!

— Не надо… — умоляюще сказала она и бережно, с неожиданной для прежней Анфисы чуткостью высвободила свою руку, боясь грубым движением обидеть Дементьева.

Малиновые угли притягивали ее взгляд, и Анфиса завороженно смотрела в печку, словно искала там ответа на все свои опасения и тревоги. Бессознательно ей хотелось продлить эту счастливую минуту — самую счастливую в ее жизни, когда все уже было ясно, а в то же время решающее слово еще не произнесено, любовь их еще не названа вслух и Анфисе можно было еще не бояться за исход этой необъявленной любви.

— И надо же было так случиться, что меня направили именно в этот лесопункт. И первый человек, которого я тут встретил, были вы! Как хотите, а это судьба… Анфиса!

Дементьев наклонился и поцеловал ее руку.

— Зачем вы, ну зачем? — со слезами на глазах спросила Анфиса, вскакивая с табуретки. — Я пойду.

— Что вы? Если обидел вас, простите, — я совсем не хотел этого…

— Обидели? Нет, мне так хорошо сейчас, что даже страшно стало… Я пойду. Не провожайте, не надо… Спасибо сам, Вадим Петрович!

— За что? Это вам…

— За все…

Анфиса широко повела вокруг рукой. Хлопнула наружная дверь. Кто-то стукнулся мягко о стену, чертыхнулся нетрезвым голосом и слепо зашарил в сенцах. Анфиса щелкнула выключателем и встревоженно посмотрела на Дементьева. Тот кивком головы успокоил ее и храбро шагнул к двери. Кажется, ему даже хотелось сейчас, чтобы Анфисе угрожала какая-нибудь опасность пострашней: он грудью стал бы тогда на ее защиту и она увидела бы, что с ним не пропадешь.

Дементьев широко распахнул дверь. Запнувшись о порог, в комнату ввалился Мерзлявый — как всегда озябший, со свежей нашлепкой на подбородке и скорей жалкий, чем страшный. Дементьев понял, что удивить Анфису своим мужеством и преданностью сегодня ему не удастся, и разочарованно отступил от двери.

Мерзлявый зябко передернул плечами, потер руки и заговорил так зычно, будто был не в комнате, а кричал с одной стороны улицы на другую:

— Петр Вади… Тьфу! Вадим Петрович! Извините, что потревожил вас на дому, но войдите в положение рабочего человека: четвертную до получки, а? Он хлопнул себя по тощему карману: — Будут у меня как в сберкассе! Вот хоть Анфиску спросите…

Он по-свойски подмигнул Анфисе, прося поддержать его. Но Анфиса молча повернулась к нему спиной. Щепетильному Дементьеву стало неловко, что Анфиса так невежливо обошлась с ночным их гостем. Он пошарил в кармане и протянул Мерзлявому деньги.

— Вот это по-нашему! Чутко, ничего не скажешь! — одобрил Мерзлявый заметно повеселевшим голосом и колупнул себя в грудь сизым от холода кулаком. — Хоть и интеллигенция вы, а понимаете рабочего человека!

Анфиса взяла со стола логарифмическую линейку и стала разглядывать мелкие деления. Она нарочно не обращала внимания на Филиного дружка, боясь, что тот разоткровенничается и сам не заметит, как подведет ее. Ей захотелось вдруг уехать в такие чужедальние благословенные края, где за тысячу верст ни один человек ничего бы не знал о ней.

Сжимая выпрошенные деньги в кулаке, Мерзлявый пошел было к двери, но вдруг остановился посреди комнаты. В нетрезвую его голову закралась мысль добром отплатить Дементьеву за добро и заодно сбить спесь с Анфисы, которая вела себя прямо как заправская инженерша и даже не хотела его узнавать.

— И чего вы с ней мерихлюндии разводите? — покровительственно спросил он у Дементьева и повел головой в сторону замершей у стола Анфисы. — Даже смешно: это же Анфиска, своя в доску! Извиняюсь, конечно… Идите прямо на коммутатор и действуйте, как мужику положено. Анфиска не прогонит!

Для большей убедительности Мерзлявый хотел ударить себя кулаком в грудь, но не соразмерил на этот раз своих движений и сунул кулак прямехонько под мышку.

Дементьев не только не поверил тому, что сказал незваный гость, но даже не понял толком нетрезвой его болтовни. Он лишь подивился, до какой подлости может спьяну дойти человек. И еще он пожалел, что впустил Мерзлявого к себе в комнату, а значит, хоть и косвенно, тоже был виноват в том, что на Анфису возвели такой грязный поклеп.

— А ну, убирайтесь отсюда! — приказал он парню и украдкой взглянул на Анфису.

Ничего в ней вроде бы не изменилось, и пожизненная красота ее тоже никуда не делась — и все-таки перед Дементьевым стояла теперь совсем другая, незнакомая Анфиса. В наклоне головы, в опущенных плечах, во всей ее враз надломившейся фигуре было что-то новое, жалкое, затравленное. И только маленькие аккуратные уши Анфисы остались прежними — такими же точеными и безмятежно красивыми. А вот глаза свои Анфиса прятала. Она чем-то напомнила Дементьеву озябшего неприкаянного Мерзлявого, когда тот ввалился в комнату.

Все еще ничего не понимая, встревоженный Дементьев шагнул к Анфисе, спеша к ней на выручку. Ему казалось: вдвоем они быстрей справятся с неведомой бедой.

Анфиса отпрянула от него, будто испугалась, что ее станут сейчас бить. На миг глаза их встретились. Анфиса тут же воровато отвела свои глаза, но было уже поздно: Дементьев не умом, а всем любящим существом понял, что Мерзлявый сказал правду. Он не ему поверил, а этому вот жалкому взгляду Анфисы.

И невозможная эта правда резким, беспощадным светом осветила вдруг все прежние их встречи. Дементьеву сразу стали ясны и все недомолвки Анфисы, и затяжное неверие ее в будущее их счастье, и насмешливые взгляды лесорубов, которые он иногда ловил на себе, и ехидный шепоток, шелестящий им вслед, когда они появлялись вместе на улице.

Анфиса поняла, что выдала себя, метнулась к вешалке, сорвала с крючка беличью шубку и выбежала из комнаты. Мерзлявый осклабился:

— Не любит критики!

— Пошел вон! — крикнул Дементьев и рванулся к человеку, который походя растоптал недолговечную его радость.

Он схватил Мерзлявого за узкие плечи, тряхнул так, что с парня свалилась жалкая шапчонка, и отбросил его к двери.

— Я жаловаться буду, — с неожиданным достоинством сказал Мерзлявый протрезвевшим голосом. — Один на телеграфный столб кидает, другой о косяк норовит расшибить…

Он разжал свой кулак, посмотрел на смятые дементьевские деньги. Кажется, Мерзлявого сильно подмывало швырнуть эти деньги в лицо инженеру, но он благоразумно переборол гордые свои побуждения и лишь пообещал:

— Привлекут вас за превышение власти!

Дементьев шагнул к нему. Мерзлявый проворно сгреб шапчонку с пола и вьюном выскользнул из комнаты. Слышно было, как он выругался в сенях и проворчал:

— А еще интеллигенция… Учат вас, учат на народные деньги!..

Хлопнула наружная дверь, и тишина — густая, тяжелая, до звона в ушах — навалилась на Дементьева. Похорошевшая комната, убранная Анфисой, затаилась, ждала, что он теперь будет делать. И опрокинутая набок табуретка все еще лежала на полу возле печки, напоминая Дементьеву о недавнем, навек сгинувшем счастье.

А он еще разоткровенничался насчет потомков, в лесохимию зачем-то залез и даже судьбой козырял, слепой дурак! Дементьев отшвырнул ногой табуретку, сорвал с тумбочки и умывальника бумажные Анфисины занавески с зубчиками для красоты, скомкал их и сунул в прогоревшую печку.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных