Ленинский федерализм

Рассуждая о польском вопросе, Ленин как-то заметил, что польский социалист может быть либо сторонником независимости, либо сторонником какой-то формы объединения с Россией, это его свободный выбор. Но русский социалист, который выступает против польской независимости, с точки зрения Ленина, - просто мерзавец, подыгрывающий царскому правительству.

Критики большевизма позднее указывали на противоречие между антиимперскими высказываниями Ленина времен пребывания в оппозиции и его же собственной политикой после прихода к власти. Между тем противоречие это мнимое. Заявления Ленина всегда относятся к конкретной ситуации и неизменно связаны с его анализом классовой борьбы. Лозунг самоопределения позволяет ему создать общий фронт с национальными движениями против империалистического государства. Но как быть, если лозунг самоопределения используется империалистическими державами друг против друга (как случилось уже во время Первой мировой войны) или как способ ослабить государство, где у власти оказалась рабочая партия?

С этими проблемами Ленин столкнулся в 1917-1918 годах. Придя к власти, большевики легко предоставили независимость Финляндии, где в тот момент побеждали социал-демократы. Гораздо более сложным было отношение к независимости Украины, где власть досталась буржуазным силам. Между тем развитие событий в Финляндии не оправдало ожиданий Ленина - при невмешательстве большевистской России революционное движение здесь было подавлено немецкими интервентами.

Для Ленина стало очевидным, что в условиях Гражданской войны трудно соблюдать уважение к суверенитету, тем более когда речь идет о новых, еще не оформившихся государствах.

На протяжении Гражданской войны главным критерием для большевиков становится, способствует ли то или иное политическое решение победе над неприятелем. Политическое положение, как говорил тогда Ленин, свелось к военному. Если антиимперские национальные движения в начале XX века рассматривались как союзники, то теперь они делятся на союзников и противников в зависимости от того, как они относятся к рабочему движению и к пролетарской власти. К концу войны становится очевидно, что надежды на революцию в Европе рухнули. Соответственно, укрепление собственного государства становится классовой задачей: ведь советскому государству предстоит быть единственным на континенте очагом революции (точно так же, как это было с Францией за сто лет до того).

Независимые режимы в Грузии, Армении и Азербайджане ликвидируются, поскольку большевистской России нужны бакинская нефть, батумский порт, а бывшие российские губернии могут использоваться как плацдарм для белой интервенции. А с Эстонией заключается в Тарту мирный договор, признающий очевидно несправедливые требования эстонцев (контрибуция, захват Иван-города), ради главного - гарантий того, что с территории республики не будет поддерживаться наступление белых на Петроград.

Можно сказать, что принцип национального самоопределения был подчинен Лениным принципу классовой борьбы. Однако это вовсе не сделало вождя большевиков противником национальных прав как таковых. Как раз напротив, после того как революционные войска подавили попытки закавказских и украинских националистов создать собственные государства, Ленин задумался о том, как могут быть обеспечены национальные права при новой власти. Если большевистская Россия в условиях жесткого противостояния с империализмом не может допустить создания независимой Украины или Грузии, отсюда, подчеркивает Ленин, отнюдь не следует, будто у грузин или украинцев нет справедливых национальных интересов, которые по мере возможности должны учитываться.

Национально-культурная автономия казалась Ленину недостаточной. Национальные права следовало гарантировать на государственном и административном уровне. Решением стал федерализм. Советский федерализм по Ленину решительно отличался от всего предшествующего опыта, если не считать швейцарских кантонов, явно повлиявших на вождя русской революции, жившего там в эмиграции. Большинство федераций, созданные по образцу Соединенных Штатов Америки, были чисто территориальными образованиями. Советский Союз стал федерацией национально-территориальной. Каждое крупное национальное меньшинство получало в нем собственную территорию, на которой можно было создать некоторое подобие национального государства. При этом Ленин постоянно подчеркивал, что простого равноправия недостаточно. Для того чтобы компенсировать последствия многолетнего, многовекового угнетения, национальные меньшинства должны получить некоторые преимущества (позднее на Западе это назвали «позитивной дискриминацией»).

Легко заметить, что австромарксисты разрабатывали свою теорию в условиях, когда население империи было этнически куда более перемешанным. Ни одна из основных этнических групп Австро-Венгрии не была ограничена собственной территорией. Поэтому попытки разделить между ними бывшую империю вызвали бы лишь новую волну конфликтов.

Напротив, население экономически менее развитой Российской империи было куда более сельским, более привязанным к земле, а потому и менее перемешанным этнически. Именно поэтому идея национального федерализма смогла на первых порах относительно успешно работать. Но с самого начала в ней были заложены определенные противоречия. Ведь прогрессирующее экономическое развитие Советского Союза сопровождалось в возрастающих масштабах миграцией населения. Представители разных народностей перемешивались, создавая подобие единой нации. Однако в условиях этнического федерализма возникало и противоречие между все более космополитичным «советским народом» и национальными квазигосударствами, которые были основаны на совершенно ином принципе.

Принцип позитивной дискриминации в сочетании с развитием национальной государственности для всех привел к формированию бюрократических аппаратов на этнической основе. Национальные кадры, составлявшие массу партийного и советского чиновничества на местах, были, с одной стороны, психологически очень похожи друг на друга, но, с другой стороны, разделены этническими барьерами. Каждая этническая группа внутри бюрократии получила свою сферу влияния, которую старательно оберегала. Принадлежность к «титульной нации» данной республики была важным критерием продвижения по службе. На фоне куда более однородного «советского народа» крупных городов республиканская бюрократия, формировавшаяся в значительной мере сохранившими «национальные» корни выходцами из деревни, была как наиболее отсталым, так и наименее интернационалистским элементом общества.

В итоге возникла ситуация, когда государственный аппарат формально еще единого государства оказался гораздо менее заинтересован в сохранении Союза, нежели большинство населения. Не массовые национальные движения развалили СССР, а бюрократический сепаратизм, причем не узбекские, украинские или грузинские, а именно русские бюрократы со своими узкокорыстными и местническими интересами сыграли в этом деле роковую роль.

В конечном счете, впрочем, поражение ленинского федерализма было вызвано не порочностью идеи самой по себе, а общим процессом вырождения советской бюрократии. В сочетании с широкой политической демократией подобная модель федерализма может иметь большие шансы. Советский опыт повлиял на становление союзного государства в независимой Индии, его учитывали даже в Канаде, определяя статус франкоязычного Квебека. С другой стороны, австромарксистская концепция национально-культурной автономии no-прежнему выглядит привлекательной для обществ с этнически неоднородным населением.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: