Эпистемология и философия науки. 2004. Т. 1. № 1, с. 64–66

Говорят, что наши знания относительны к Культуре. Сейчас, вероятно, это уже почти тривиальное утверждение, и всем ясно, что оно само по себе не противоречит тезису об объективности наших знаний и вовсе не свиде­тельствует об отрицании их истинности. Однако существующее понима­ние релятивности очень часто базируется, по крайней мере, на двух пред­посылках, которые сегодня могут вызывать возражения. Во-первых, при­знается, что человек познает мир, существующий независимо от него и его познания. Во-вторых, мы, как правило, почти убеждены, что этот мир пред­ставляет собой нечто определенное безотносительно к нашему познанию, что он сам по себе обладает некоторыми атрибутами.

С указанными предпосылками связаны старые модели познания, со­гласно которым наше знание предопределено объектом и бесконечно к нему «приближается». Только в этом случае, т. е. при наличии этих двух предпосылок, можно говорить о соответствии наших знаний миру и о корреспондентской концепции истины. Я при этом не рассматриваю вопрос о проверке этого соответствия, т. е. о возможности сопоставления мира и знания. Ведь для сопоставления мы должны знать, каков мир независимо от нашего знания, что достижимо только для Бога.

Думаю, что только в рамках указанных предпосылок можно говорить об относительности наших знаний к Культуре в классическом смысле этого слова. Так, например, закон Бойля–Мариотта утверждает, что произведение объема газа на давление при постоянной температуре есть константа. Но давление на объем мы умножать не умеем, операция умножения – это операция для чисел. Было бы поэтому странно утверждать, что этот закон присущ газу самому по себе. Но можно сказать, что газу самому по себе присуща некоторая закономерность, которую мы выражаем с помощью имеющихся у нас средств. Да, алгебра создана челове­ком, но это только язык, с помощью которого мы фиксируем определен­ность самой Природы.

А насколько обоснованы указанные предпосылки? Должны ли мы их принимать? Факты убедительно показывают, что мы познаем не мир как таковой, а нашу деятельность в этом мире. Мы описываем эксперименты, способы решения задач, способы использования или конструирования тех или иных объектов. Именно такими описаниями переполнены тек­сты научных работ, включая и фундаментальную науку. Наши методы, наши теории мы не открываем, не обнаруживаем, а изобретаем подобно машинам, которые должны функционировать определенным образом.

Но тогда относительность к Культуре в указанном выше понимании как бы исчезает. Именно эту Культуру, включая ее материальные компо­ненты, мы и фиксируем в наших знаниях. Мы при этом не должны про­тивопоставлять Мир как таковой и Культуру, ибо мы имеем дело с неко­торой целостностью, являясь при этом основным фактором ее эволю­ции. Мы при этом вовсе не должны приписывать законы или теории науки самой Природе. Это было бы просто странно. Наши способы дей­ствия, наши изобретения не вытекают из объекта, они им не детерми­нированы. Реку можно преодолеть вплавь, переплыть на бревне, на плоту, на лодке, перейти по мосту, перелететь на дельтаплане... Это определяет не река. Могут сказать, что мир сопротивляется нашим действиям, что их не всегда удается реализовать. Это верно, река, конечно, может «заб­раковать» дырявую лодку. Ситуация несколько напоминает модели био­логии, перед нами некоторый аналог естественного отбора. Но было бы странно, если бы мы говорили, что слоны, львы, зебры и гепарды есть отражение Африки, что Африка обладает свойством слоновости или зебрости.

Правда, в познании такое постоянно происходит, и это создает иллю­зию отражения. Речь идет о явлении онтологизации, которое, к сожале­нию, очень мало изучено. Дирак писал в одной из своих статей, что эф­фективность математики «следует приписать некоторому математичес­кому качеству в Природе, качеству, которого случайный наблюдатель и не заподозрит...»[1, c. 245]. Разве это не свойство слоновости? Странно, что это пишет один из основателей квантовой механики. Нам постоянно хочется проти­вопоставить себя Природе. Есть Природа с ее атрибутами, а есть человече­ство, которое пытается эти атрибуты как-то выявить и зафиксировать. Ча­сто говорят так: «Да, конечно, непосредственно мы имеем дело с нашей деятельностью, но она – это только средство выявления свойств объекта, свойств Природы».

Это, как мне представляется, уходящее мировоззрение. Мы предпола­гаем, что мир состоит из вещей, в которых как бы заложены свойства. Вещи помнят свои свойства. Именно на таком представлении основаны общенаучные методы анализа и синтеза. Но проходят ли они? Вот что пишет известный физик Д. Бом в своем курсе квантовой механики: «Сле­дует предостеречь от предположения, что электрон является сложным материальным образованием, состоящим из многих составных частей..., квантовая теория требует, чтобы мы совсем отказались от представления, что электрон, или какое-нибудь другое материальное образование, обладает какими-то внутренними свойствами... Эти выводы противоре­чат представлениям, которые долгое время господствовали как в физике, так и в большинстве других областей науки: а именно, что вселенную следуетрассматривать состоящей из независимых и отдельных частей, которые взаимодействуют по точным динамическим законам и тем са­мым образуют одно целое [2, с. 170–171]. Обратите внимание, речь идет не только о таком специфическом объекте как электрон, но и о любом материаль­ном образовании, включая вселенную в целом. Не пора ли нам и пробле­мы познания рассмотреть в свете квантовой методологии, преодолевая устаревший классический способ мышления. Вся наша Культура – это аналог прибора в квантовой механике, а свойства Природы самой по себе – это мечта о скрытых параметрах. Если это так, то тезис об отно­сительности знаний к Культуре приобретает новое квантово-механичес­кое содержание.

Сказанное можно несколько конкретизировать, если рассмотреть по­пытки Н. Бора обобщить принцип дополнительности на гуманитарные науки. Бор отмечал, в частности, что практическое использование всяко­го слова дополнительно по отношению к его точному описанию. Иными словами, либо мы слово практически применяем и тогда оно не имеет точного содержания, либо мы пытаемся точно его определить, но тогда оно нигде реально не применимо, т. к. точное определение всегда связа­но с идеализацией. Но это можно обобщить и на человеческую практику вообще: либо мы вступаем в практический контакт с Природой, не имея при этом возможности дать точное этому описание, либо мы конструи­руем это описание, но получаем некоторую идеализацию, которая не может быть непосредственно и без всяких оговорок применена в реаль­ных ситуациях. Теория дополнительна по отношению к практическому контакту с природой.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: