Цифры и статистические данные

Вторая (после несчастных случаев) причина смерт­ности среди молодежи — самоубийства в Соединен­ных Штатах представляют собой явление относительно недавнее, при этом число самоубийств на протяжении последних 20 лет постоянно увеличива­ется.

Согласно данным статистики, число самоубийств среди молодежи от пятнадцати до двадцати четырех лет удвоилось за последние 20 лет.

В 1985 году в Соединенных Штатах Америки более 6000 подростков покончили с собой, что соответствует 17 самоубийствам в день, и это только в том случае, если рассматриваются лишь совершенные самоубий­ства или зарегистрированные их попытки.

По данным экспертов, на каждое заявленное само­убийство есть 2 или 3, определенные как несчастные случаи в семье; и на каждое самоубийство приходится около 100 суицидных попыток, то есть получается, что ежедневно более 1000 молодых людей в этой стране совершают попытку самоубийства.

По словам Роберта Пресли, сенатора из Калифор­нии, 1 подросток из 10 совершил попытку самоубий­ства и 1 из 2 всерьез думал о возможности самоубий­ства в школьные годы.

Присмотревшись повнимательнее к тревожным цифрам, можно увидеть, что, хотя суицидных попы­ток в 3 раза больше среди девочек, мальчиков поги­бает в 4 раза больше; самоубийства среди белых моло­дых людей в США составляют 2/3 от всех самоубийств среди подростков в этой стране.

Социокультурная среда не представляется значи­мым критерием, и, по словам Альфреда Дель Белло, сопредседателя Национального комитета по преду­преждению самоубийств среди молодежи, трудно вы­делить какие-либо значащие величины, соответству­ющие разным случаям самоубийств.

Представляется, однако, допустимым, что регионы с быстрым демографическим ростом наиболее уязви­мы. Невада, соответственно, занимает первое место, за ней идет Нью-Мексико.

Причины

Причины самоубийств среди американской моло­дежи определить трудно, они могут быть слишком разными.

В соответствии с проделанными исследованиями (см. библиографию) получается, что американские подростки сегодня часто страдают от отсутствия уве­ренности и самоидентификации, что вызвано изме­нениями в жизни семьи: растущее число разводов (72% суицидов приходится на детей, чьи родители разведены или живут отдельно друг друга) и частая перемена местожительства семьи (более 75% случа­ев — это молодые люди, которых оторвали от род­ных мест); социальными причинами: употребление наркотиков и алкоголя (1/3 — жертвы интоксикации), погоня за школьными успехами (большая часть слу­чаев связана с разочарованиями и неудачами в шко­ле); страхом перед будущим; страхом перед ядерной войной (31).

Можно встретить и другие причины: смерть или самоубийство одного из родителей или друзей, раз­работка этой темы средствами массовой информации (28), «романтизация» этого акта в сознании подрост­ков (6), родовые травмы (22, 29)...

Согласно исследованиям психолога и танатолога Эдвина Шнейдмана, основателя Американской ассо­циации суицидологии, 80% самоубийц различными способами давали своему окружению понять, что хо­тят наложить на себя руки (18).

Примеры

Уже несколько лет американская пресса и литера­тура заняты проблемой растущего числа самоубийств среди подростков.

К несчастью, примеров множество, мы приведем здесь лишь некоторые, наиболее типичные случаи:

· Вивьен Луми. Без всяких видимых причин эта девочка повесилась в четырнадцать лет в 1973 году. После смерти она оставила записки, стихи, письма, проливающие свет на ее страх перед жизнью и труд­ ности в процессе приспособления к жизни.

Психиатр, который прочел ее записи, был поражен тем, как точно они отражают проблемы подростков, и тогда он с помощью родителей и одного из ее учите­лей написал книгу об этой истории (15).

· Крег Бадиоли и Жоан Фокс. Эти двое подростков покончили с собой в 1969 году в знак протеста против войны во Вьетнаме (2).

· Дэнни Холли. Мальчик тринадцати лет, пове­ сился, чтобы не обременять родителей, у которых бы­ ли финансовые трудности, чтобы не быть «лишним ртом» (36).

· Ирвин Ли Пуллинг. Подросток шестнадцати лет, Который наложил на себя руки после проклятия, услы­шанного им во время игры «Dungeons and Dragons» [Dungeons & Dragons (англ. «Подземелья и Драконы», или «Донжоны (Башни) и Драконы», сокращается до В&В или ВпВ) — настольная ролевая игра в стиле фэнтези, по времени издания первая ролевая игра в мире. — Примеч. ред. ]. Его мать провела опрос и основала целую ассоциацию в поисках доказательств, что 51 подросток покончил с собой в связи с этой игрой (30).

Пример влияния литературы и кино:

· «Офицер и джентльмен» Стивена Смита. Роман­тическая книга, рассказывающая об истории любви, заканчивающейся самоубийством. Фильм, который был по ней сделан, натолкнул пару подростков, кото­рые несколько раз посмотрели этот фильм, на мысль о самоубийстве. Другой подросток покончил с собой сразу же после просмотра фильма (6).

Самоубийства, передающиеся «как зараза». Есть много случаев, иллюстрирующих это частое явление в США:

· Плано. В этом округе Техаса за 16 месяцев прои­зошло 8 самоубийств подростков.

· Омаха. Менее чем за 2 недели 5 подростков из одной и той же школы в Омахе предприняли попытки самоубийства, 3 самоубийства закончились трагиче­ски (23).

· Нью-Джерси: 4 подростка вместе покончили с со­бой в гараже, за этим последовали 2 других аналогич­ных самоубийства в пригороде на юге Чикаго.

Такая «эпидемия» самоубийств среди молодежи поднимает вопрос: не является ли самоубийство «за­разным» среди подростков? Все заставляет думать, что это так (24, 35).

Превентивные меры

Поставленные перед проблемой растущего числа самоубийств среди подростков, власти решили дей­ствовать. Они пошли по нескольким направлениям:

· Создание центров превентивных мер.

В США создано более 200 центров под разными названиями: Национальное спасение — лига жизни, Центр предупреждения суицида, Суицид — кризис-центр, Хелилайн... Цели у них одинаковые — пред­ложить квалифицированную и немедленную помощь людям, которым грозит такая опасность (звонить кру­глосуточно).

Эти центры координирует Американская ассоциа­ция суицидологии.

· Создание центров по изучению самоубийств.

Центры контроля за здоровьем анализируют раз­личные случаи и пытаются найти средства для пред­отвращения катастрофы.

С той же целью Национальный институт умствен­ного здоровья создал департамент по исследованиям суицида.

· Создание школьных превентивных программ.

Они обращены одновременно к родителям учени­ков, учителям и учащимся, содержат советы и инфор­мацию о проблеме: как распознать человека, склон­ного к самоубийству, как помочь ему, в какие учреж­дения можно посоветовать ему обратиться...

ПРОФИЛАКТИКА: ГОВОРИТЬ О СМЕРТИ

Число детей в состоянии депрессии, которые хотят умереть, куда больше, чем обычно думают: у них про­сто нет возможности проговорить то, что их волнует. Они могут выявить свое состояние только при усло­вии потери уважения к себе: субъект презирает себя и презирает человека, который занимается им, пото­му что сам он достоин только презрения. «Я дерьмо, навоз, зачем вы возитесь со мной?» Взрослые говорят так: «Я самый распоследний человек», «Я виноват», «Что я наделала! Мой бедный муж, мои бедные дети, я погубила их». Мать думает, что она погубила своих детей. Но вырастают прекрасные дети, и выясняет­ся, что ничего подобного не было и в помине. Просто сама мать находится в депрессии, ее мучает чувство собственной неполноценности и самоуничижения, она во всем винит себя. Возможно, это чувство само­уничижения возникает из-за причин, восходящих к ее собственному детству: когда она родилась, ее мать не хотела ребенка. Став матерью в свою оче­редь, эта женщина решает, что она зря этого хотела. Она хочет спасти своих детей, не зная, как это сде­лать. В понимании же маленького ребенка спасти свою мать — значит начать презирать себя самого: раз она его не хотела, не нужно, чтобы он жил. Если же он выжил, он становится мерзавцем, который не­сет матери зло. Но мать ничего не понимает и жалу­ется: «Ах, этот ребенок, что он творит, что творит!» А ребенок пытается сохранить мать, которой она бы­ла когда-то, теперешнюю мать он даже не знает. Это и есть тот внутренний язык, который надо понимать, но все зависит от психотерапевта и от его манеры под­ступиться к ребенку. И если удается совсем малень­кого ребенка вызвать на разговор о смерти, все сразу меняется. Контакт может быть установлен после не­скольких сеансов: «Мы виделись с тобой два или три раза, но я думаю, что ты мне не сказал одну вещь только потому, что не знаешь, как это выразить, — ведь ты хочешь умереть...» Он тут же внимательно смотрит вам в глаза, и губы начинают шевелиться. Я продолжаю: «Если ты еще хочешь приходить ко мне, я не буду мешать тебе умереть, но ты находишь­ся в доме, где это невозможно, — на окнах решетки, ты не сможешь выпрыгнуть». Он бросает взгляд на окно. «Ты даже пытался, ты кидался с лестницы, но все решили, что это несчастный случай, и никто не понял, что ты хотел умереть, но теперь я понимаю, что ты хотел броситься вниз...» Появляется чуть за­метная улыбка: наконец его поняли. «Это совсем не плохо — хотеть умереть, ведь все умирают; но раз уж ты жив и у тебя все равно ничего не получилось, луч­ше уж вырасти, перестать ходить в детский садик, и тогда уж можно себя убить, потому что ты будешь свободен...» Благодаря тому что кто-то другой их по­нял, эти дети больше не одиноки, они больше не пре­зирают себя.

Число детей в состоянии депрессии, которые хотят умереть, куда больше, чем обычно думают: у них просто нет возможности проговорить то, что их волнует.

Сколько пар разошлись из-за того, что у них ребе­нок! Дети же очень страдают от этого, они чувствуют себя виноватыми. Дети всегда стремятся спасти свою мать и отца тоже, так что попадаются в ловушку жиз­ни и, понимая потом, что они были неправы, чувству­ют себя виноватыми, впадают в депрессию и ищут выхода своей депрессии во внешнем насилии или насилии, направленном на себя самого. Если взять на вооружение психотерапию молчания или выслу­шивания, изолированность ребенка не разрушить, и создается ощущение, что говоришь с умирающим. Это неправда, что ребенок всегда нуждается в помо­щи, что бы он ни чувствовал. Но когда помощь про­говаривается, пусть даже слова эти произносит врач, и это никак не отражается в его поведении, это че­ловечно. Иначе невыносимо, потому что бесчело­вечно.

Для чувствительного ребенка, который не в си­лах облечь в слова то, что с ним происходит, может представлять интерес психодрама, потому что в этом случае ребенок играет в игру, он играет роль, он — это не только он сам...

Это приблизительно то же, что делают психоте­рапевты, прибегая к лепке из глины: «Слепи что-нибудь определенное: вот твой папа, вот твоя мама, вот ты, вот я». Ребенок в восторге, он моделирует то, что происходит между ним и другими людьми. Ес­ли я вижу, например, что он бросает на пол кусок глины, которая изображает его самого, я говорю: «Можешь бросить себя на пол и перестать существо­вать. Тогда то же самое будет с папой и мамой, а по­том со мной. Ты поставил меня на то место, где был ты, и теперь я стала скверной, и теперь меня надо убить...» И тут появляется легкая улыбка: «Нет, это не обязательно...» В этом и состоит искусство детской психотерапии. Я вовсе не убеждена, что им нужно помогать во сне или ни за что не произносить ни сло­ва о том, что их мучает, оставляя жить с невыска­занным страданием. Ни в коем случае! Это скажется в какой-нибудь день самым драматическим образом. Напротив, всегда надо говорить о том, что ребенок держит в себе.

Если то, что не высказано, так и осталось невы­сказанным до подросткового периода, избавиться от мыслей о смерти достаточно сложно.

Именно поэтому существует какое-то количество подростков, для которых мысль о самоубийстве явля­ется нормальной и здоровой, а также те, кому такие мысли могут принести вред. Мысль о самоубийстве — это работа воображения, желание совершить его на самом деле — это болезнь. Граница между тем и дру­гим весьма условна.

Было бы желательно, наверное, более откровенно говорить о смерти и ее приближении с подростка­ми, у которых есть проблемы.

Это смерть всего, что было прежде... Взрослые, которые, скажем так, «отбрасывают» от себя смерть других, не думают о ней и еще меньше говорят... Они искажают, скрывают правду. И когда происходит дра­ма, когда молодой человек очевидно пытается с собой разобраться, родители абсолютно уверены, что это не­счастный случай. В действительности же, даже если поступок подростка не слишком ясно продуман зара­нее, это отчасти подсознательное желание суицида, попытка подогнать внешний мир под тот, что подро­сток себе представляет.

Мысль о самоубийстве — это работа воображения, желание совершить его на самом деле — это болезнь. Граница между тем и другим весьма условна.

Наши дедушки и бабушки часто говорили о детях, которых называли «сорвиголова». Сейчас этот тер­мин не в ходу.

Даже если настоящих искателей приключений среди детей и не было, дети все равно играли в риско­ванные игры. У родителей озабоченность была: кто-то из детей обязательно оказывается сорвиголовой. Но в эти «запрещенные» игры играли в те времена, которые уже прошли. Теперешние дети скорее склон­ны к прострации, чем к авантюре, они будто немые, даже те, кто не употребляет наркотики и не склонен к правонарушениям. Они еле-еле тащатся по жизни, они делают в школе все, что положено, но не более, у них нет никакого представления о том, зачем они существуют на этой земле. Их существование ничем не обосновано.

Родители жалуются: «Наш ребенок так рассеян, он все время молчит». Мир подступает к подрост­кам, а они совершенно не защищены, они не знают, что делать, что говорить. Их безразличие — чувство, противоположное любви. Ненависть, приступы кото­рой у них иногда бывают, сцены, которые они порой устраивают родителям, — вот это еще любовь, пусть извращенная, но любовь, родители еще занимают в чувствах ребенка отведенное им место; равнодушие же не «привязано» ни к чему, ни на чем не фиксиру­ется — родители ничего не значат, но и собственная жизнь таких подростков тоже. Это утрата желания.

Воровство

Есть матери, которые учат своих детей воровать, вну­шая им, что супермаркеты на потери от воровства с ви­трин списывают от 5 до 10% всего товара в графе «убытки». И молодежь занимается хищениями, хотя деньги у них есть. Они рады, что могут сказать родителям: «Видишь, я даже не вынимал деньги из кармана, вот они».

Правонарушение — это поведение суицидного характе­ра, соединяющее в себе уход от реальности с поиска­ми легкой жизни и желанием спровоцировать окружа­ющих. Маленькие кражи, совершенные по субботам, почти не имеют криминального содержания. Но волне­ние, эротическое напряжение заставляют забыть тоску или страх перед жизнью. Ничего похожего на скучные таблетки, которые выписывает педиатр в раннем дет­стве.

Мартин, восемнадцати лет: «В тринадцать-четырнадцать лет я считала: если что-нибудь стащить, то как будто совершаешь путешествие в неведомое, я так само­утверждалась, нарушала норму, „вылезала из соб­ственной шкуры"».

Отсутствие прочного стержня.

Отрочество само по себе и есть отсутствие стерж­ня, это нормально. В первый день у новорожденного тоже нет ничего, за что он может держаться, надо только все время быть с ним, иначе он погибнет. На­до согреть его, укрыть и быть с ним. Если оставить новорожденного лежать на столе, он умрет. Точно так же и подросток, предоставленный заботам обще­ства, — у него больше нет ничего, что связывало бы его с прежней жизнью. Мама, которая только что родила малыша, ничего не может сделать для не­го, она слишком устала, она должна спать, эстафету принимают акушерка и медсестра. То же проис­ходит и с родителями подростка: они ничего больше не могут сделать, им «мат», как говорят шахматисты. Окончательный.

Но общество, которое окружает подростков, может что-то сделать. Крестные отцы и матери, дяди, тети. Это всегда благоприятно действует на подростков, ко-гда вмешиваются другие взрослые, кроме роди­телей.

Не нужно ли тех подростков, кто не выражает желания жить, вызывать каким-нибудь образом, напрямую или нет, на разговор о жизни и смерти? Может быть, они тогда будут чувствовать, что их кто-то понимает?

Естественно. Есть молодые люди, которые рас­крываются, если психолог спрашивает: «Ты уже ду­мал о смерти?» Они отвечают: «Но я только об этом и думаю!» — «И что же тебе мешает умереть?» Вопрос, который может открыть все: «Что же тебе мешает?» — «Я боюсь». — «Расскажи мне о своем страхе, чего ты боишься?» — «Боюсь того, что будет после смерти». — «А как тебе кажется, что может быть?» Начинают го­ворить о навязчивых образах, о том, что видели в ки­но, о ханжеских выдумках, о дьявольщине.

Подростки нуждаются в молчали­вом слушателе, который не бросит им их же слова обратно и о котором они знают, что тот их любит, понима­ет, как они страдают, потому что это время страдания, ибо происходит мутация. Похоже на бабочку, кото­рая вылупливается из куколки.

Матери так же боятся сказать, что они не хотели этого ребенка, как боятся говорить и о желании умереть, если кто-то подступает к ним с вопросом, они говорят: «Только об этом не надо говорить!» Они бо­ятся, что, если просто произнести слово «самоубий­ство», это уже подтолкнет ребенка к нему. И дей­ствительно, заговори мать о самоубийстве ребенка, в одном случае из двух оно случается. Если же это скажет кто-то другой, близкий ребенку человек из внешнего окружения, про которого ребенок знает, что тот не проговорится родителям, — совсем другое дело. Очень важно, чтобы тетя или крестная храни­ли полную тайну. Или бабушка. Им нужна бабуш­ка, которая никому ничего не расскажет. Подрост­ки нуждаются в молчаливом слушателе, который не бросит им их же слова обратно и о котором они знают, что тот их любит, понимает, как они страда­ют, потому что это время страдания, ибо происходит мутация. Похоже на бабочку, которая вылуплива­ется из куколки. Сравнение годится в той же мере, как и с новорожденным, который умирает в одном качестве, чтобы родиться в другом, так же и подро­сток, в котором умирает детство. Он закрыт в своей «куколке», ему нечего сказать, он плавает в своих Водах. Если открыть куколку, там будет только во-да. Подросток так же находится на нулевом уровне, и у слов нет того смысла, какой у них был раньше. Любить... слово ничего не значит. «Любить — зна­чит мне надоедать, родители любят меня, и они мне осточертели, они сторожат, преследуют меня». Любить — значит иметь физическое желание: «Это свинство, потому что любовь — это задница девчон­ки... И тот тип, который хочет поставить меня ра-ком». Подросток фиксирует внимание на подобных образах: «Я педик... Я больше ни на что не годен...» Сколько подростков думают о себе, что они педера­сты, особенно если чувствуют легкую эрекцию, вы­званную касанием своего собственного или чужого тела, или когда чувствуют рядом мальчика своих лет или младше. Нет ничего общего между эрекци­ей девственника и желанием, вызванным любов­ным возбуждением. К сожалению, некому разубе­дить подростков, заняться с ними этими вопросами и снять с них чувство вины.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: