Пространственные идеи

44. Место или положение. – Если будет произведено давление на различные части тела, напр. на руку или на лоб, то мы даже с закрытыми глазами можем указать весьма точно, где именно происходит давление; мы имеем ясную идею, в каком месте действует накожное давление. Когда мы сидим и глядим на стену, находящуюся против нас, то получаем столь же ясную идею положения каждого из повторяющихся рисунков обоев. И если нам вдруг предложат закрыть глаза и описать положение наших рук) или какой-нибудь другой части нашего тела, невидимой для нас, напр. ноги, протянутой под столом, то мы сделаем это без труда: мы можем составить себе ясную идею о месте или положении по ощущениям суставного давления. <...>

Но мы не только локализируем – мы локализируем сознательно, т. е. имеем идею места, занимаемого предметом. Для объяснения этого факта необходимо допустить, что ощущения, происходящие от кожи, сетчатой оболочки и поверхностей суставов, обладают каждое местным отличием, местным признаком – какой-нибудь сознательной особенностью, дающей им определенное пространственное значение в поле зрения или осязания. Всякое ощущение этих трех органов обладает, как ощущение, интенсивностью, качеством, протяжением и продолжительностью; а как составная часть пространственной идеи, оно должно также обладать местными признаками. Каков в каждом данном случае будет местный признак – это зависит от душевного склада.

Местные признаки: 1) Кожа. – С физиологической точки зрения, не только кожа является локализирующим органом: организм способен к рефлективным локализирующим движениям. Если раздражено какое-нибудь место кожи, то рука или нога рефлекторно направляются к этому месту, подчиняясь чисто физиологическим законам. Из такой бессознательной локализации возникает сознательное определение места, и притом по следующим стадиям. а) Движение руки или ноги, хотя и возбужденное рефлекторно, вызывает органические ощущения в суставе, сухожилии и т. д.; таким образом известные группы органических ощущений соединяются с давлением на известные части тела. Местный признак поэтому может состоять из воспоминаний органических ощущений. b) Рефлективное движение к раздраженному месту обыкновенно можно видеть, так что местный признак может заключать в себе зрительное ощущение, представление о той части тела, которой мы касаемся, так же как и органические ощущения. c) Органические ощущения могут пройти незаметно вследствие привычности известного движения. Местным признаком давления тогда будет ощущение совершенно иного рода, – ощущение зрительное. d) Наконец, зрительный образ может сам исчезнуть, и вместо него может быть употреблено слово, название части тела, подвергающейся давлению. Часто, говоря, что мы вспоминаем какой-нибудь случай, мы вспоминаем только слова, которыми описываем его. Так, если меня тронуть за руку, в душе моей проносится слово "рука", к это слово является местным признаком давления.

Метод. – Пусть вас тронут в различных частях кожи. Наблюдайте за собой очень тщательно, чтобы найти, из каких процессов состоит ваша собственная система местных признаков. При первых опытах вам может показаться, что само давление имеет в различных случаях различные качества. Но, присмотревшись ближе, вы найдете настоящий местный признак, вероятно зрительный образ или слово.

3рение не играет существенной роли для локализации накожных ощущений. Слепые от рождения составляют себе идею места по давлениям. Для них местным признаком может служить а) сложное явление, составленное из органических ощущений; b) осязание или ощупывание части, подвергшейся прикосновению, в связи с органическими ощущениями; c) одно ощупывание; d) слово. "Осязательный образ" вызывается и совершенствуется движением пальцев по месту, к которому прикоснулись; в состав этого образа входит протяжение давления, т. е. расстояние, проходимое пальцем до достижения им конца члена или туловища, твердые и мягкие части поверхности и т. д. Зрячему человеку трудно составить себе идею подобного образа; но такой образ несомненно существует.

2) Сустав. – Местным признаком здесь является или: a) сложное явление, благодаря соединению органических ощущений с ощущениями давления, возбуждаемое натяжением кожи и сухожилий и сокращением мускулов; b) соединение этих ощущений с зрительными ощущениями; c) зрительные ощущения; d) слово.

3) Глаз. – Мы говорили, что первоначальные местные признаки в сетчатой оболочке были также a) органические ощущения. Глаза рефлекторно обращаются к предмету, внезапно появившемуся в поле зрения, так что предмет оказывается против центров сетчатой оболочки, т. е. против мест наиболее ясного зрения. Эти рефлективные движения вызывают ощущения напряжения и сокращения, и местный признак поэтому становится сознательным в форме вспоминаемых органических ощущений. Нельзя сомневаться в том, что эти ощущения способны к тонкой градации, которая была бы нужна, если бы они должны были составить основание зрительной идеи моста. Мы знаем однако, b) что один и тот же стимул, вызывает различные ощущения, смотря по тому, на какую часть сетчатой оболочки он действует. То, что в центре сетчатой оболочки воспринимается, как красное, по мере удаления от центра становится голубоватым и наконец в крайних частях поля зрения переходит в черное. Мы не замечаем никакой качественной разницы в цветовом поле, так как часто двигали глазами по всему полю и узнали таким путем, что объективных различий не существует. Тем не менее возможно, что они составляют первоначальные местные признаки для глаза.

Эти идеи места являются идеями положения данного впечатления на протяженной поверхности. Мы различаем, в каком месте тела производится давление, различаем положение известного рисунка на стене, находящейся перед нами, положение члена тела в пределах известного движения. Но мы ищем и другие идеи о локальности, идеи о положении предмета в пространстве, обладающем тремя измерениями и заключающем в себе идею расстояния от нашего собственного тела. Мы можем определить в темноте, где находится предмет, протянув к нему руку; мы можем составить понятие о расстоянии от нас видимого нам предмета или о расстоянии предмета от других предметов, о которых мы говорим, что они находятся впереди или позади данного предмета. Осязательная идея места в этом втором смысле, объясняется просто; причина зрительной идеи объяснялась уже не раз.

Третье измерение. 1) Осязательная идея – Осязательная идея расстояния в третьем измерении возникает вследствие соединения протяжения накожного давления с суставными ощущениями, вызываемыми движением. Все тело или член тела движется по направлению к предмету и приходит в соприкосновение с ним. Отсюда мы имеем осязательные меры расстояния – фут, пядень; локоть и т. д.

2) Зрительные идеи. – Соответственная зрительная идея объяснялась двояким образом. а) Оба глаза смотрят па один и тот же предмет в пространстве с не совсем одинаковых точек. Сделаем две фотографии предмета с этих различных точек зрения, поместив камеру в те места, где находился бы каждый глаз. Наклеим эти фотографии рядом на полосе картона и поместим эту полосу в стереоскоп так, чтобы фотография, снятая в правой камере, видна была правому глазу, а другая фотография – левому. Мы увидим только одно изображение; но это изображение будет отличаться от обеих фотографий. Оно будет рельефным и даст нам иллюзию трех измерений. Из этого заключили, что мы различаем расстояния потому, что изображение предмета на обоих сетчатых оболочках различны; и что мы видим разницу расстояния потому, что различия между обоими сетчатыми оболочками увеличиваются или уменьшаются, смотря по тому, близко или далеко находится предмет. Таким образом восприятие трех измерений пространства зависит непосредственно от физических условий зрения; это необходимое следствие двойного строения и одного направления органа зрения. Мы видим рельеф предмета потому, что смотрим па один предмет двумя глазами, b) Другая гипотеза придает особенное значение ощущениям напряжения, происходящих от сухожилия, при помощи которых глазные мышцы прикреплены к глазному яблоку, ощущения напряжения различаются по интенсивности, в зависимости от того, на каком расстоянии от тела находится предмет, на который направлены оба глаза, и на котором глазные оси пересекаются. Чем предмет ближе, тем сильнее должно быть напряжение для аккомодации зрения; чем дальше – тем напряжение должно быть меньше. В этом смысле говорится, что интенсивность напряжения дает возможность судить о величине расстояния.

Рис. 6. – Глаза направлены на нитку a, эта нитка отбрасывает два изображения на два пункта наиболее ясного зрения c и c'. Если глаза будут устремлены на нитку в точке b, то желтые пункты передвинутся в положения d и d'. По указанным в тексте условиям, если расстояние a – b есть 1/50 всего расстояния нитки a от глаза, то расстояния на сетчатой оболочке между изображениями нити c – d и c' – d' равняются 0,005 миллиметра.

Метод. – Чтобы проверить, насколько правильно глаз распознает расстояния в ширину, повесим тонкую черную нитку на полную между лицом и белым экраном или стеною. Нитка постепенно передвигается вперед или назад ассистентом, пока не будет замечено разницы положения (расстояния). В промежуток времени между опытами, субъект должен закрыть глаза, а также тогда, когда ассистенты, во время какого-нибудь опыта меняет положение нити. Открыв глаза, следует прежде всего глядеть на белый экран, а с экрана перевести взоры на нитку: положение глаза и напряжение глазных мускулов будет таким образом одинаково при начале всякого опыта. Минимальная разница в приспособлении глаза есть ¹/₅₀, расстояния от нитки до наблюдающего глаза (см. выражение ощущений напряжения по закону Вебера: 27, 28). Следует обратить внимание на то, что при очень слабой степени глазного приспособления, т. е. когда нитка висит на значительном расстоянии от глаза, эта разница в ¹/₅₀ соответствует наименьшей разнице положения, которую глаз может уловить на гладкой поверхности. Выражаясь конкретно, если нитка передвинется с расстояния напр., в 200 сантиметров на расстояние 196 сантиметров (на ¹/₅₀ ближе), то расстояние между двумя изображениями предмета в обоих его положениях на каждой сетчатой оболочке будет 0,005 миллиметра (см. рис. 6).

Этот факт указывает по-видимому на то, что ощущения, вызываемые движениями глаза, могут служить сознательными местными признаками зрительных ощущений.

При теперешнем состоянии нашего знания невозможно решить, которая из двух вышеприведенных гипотез правильна. Возможно, что в каждой на них заключается доля истины, – что движение глаза есть первоначальный фактор идеи, но что на помощь ему является различие между двумя изображениями на сетчатой оболочке. Конечно, важность движения для осязательной идеи места склоняет нас к мысли, что движение глаза может быть столь же важно в сфере зрения. Число же и расположение 12-ти глазных мышц заставляет нас приписывать этим мышцам важное значение, – точно так же, как число и расположение шести полукружных каналов указывает на то, что они играют важную роль для приспособления организма ко всему окружающему. То обстоятельство, что взрослые люди обращают мало внимания на ощущения напряжения, возникающие в глазной впадине, не может считаться серьезными доводом против значения движения мышц: мы могли замечать эти ощущения в детстве, т. е. в такое время, когда были неспособны к самонаблюдению, или же обращение внимания на эти ощущения может относиться еще к более отдаленному прошлому, к более ранней стадии развития органической жизни. Кроме того, по мере возрастания нашей опытности, мы научаемся определять расстояние предмета при помощи известных косвенных или второстепенных критериев (53), так что когда ощущения напряжения сделают свое дело, то будут естественным образом заменены другими сознательными процессами.

Те, кто считает правильной гипотезу движения глаза, заявляют, что кажущаяся рельефность соединенных стереоскопических изображений происходит не вследствие телесных условий зрения. Это не есть прямое следствие того факта, что мы видим одну и ту же вещь двумя глазами, а скорее является делом привычного толкования. Мы видим в стереоскопе поверхность, состоящую из ломанных и неправильных очертаний, и из этой поверхности мы строимы рельеф при помощи вспоминаемых движений глаза или при помощи второстепенных критериев, только что упомянутых.

Из всех локализирующих ощущений наиболее важную роль играет зрение. Наша идея позы или положения нашего тела принимает форму душевного образа, хотя бы она была составлена из суставных ощущений; наша идея места давления или положения предмета, который мы ощупываем в темноте, обыкновенно является зрительным образом места, которое подверглось прикосновению, или предмета среди всего того, что его окружает. Если происходить конфликт между осязательными и зрительными идеями, то верх берет идея зрительная – мы верим своим глазам.

Метод. – Скрестите средний палец с указательным так, чтобы верхний сустав среднего пальца был направлен к большому пальцу. Поместите шарик между концами скрещенных пальцев. Вы получите два давления: одно с правой стороны третьего пальца, другое с левой стороны указательного пальца. Если бы пальцы занимали свое нормальное положение, то эти части не могли бы надавливаться одним и тем же предметом; а потому, доверяя определению места осязательным путем, вы должны предположить, что имеете дело не с одним шариком, а с двумя. Но мы так привыкли составлять душевный образ того, к чему прикасаемся, что вы сначала не будете в состоянии получить идею двух предметов от одного шарика, если сами положите один шарик между пальцами. Закройте глаза, и пусть ассистент придаст известное положение шарику в целом ряде опытов со стимулами, свойства которых вам неизвестны. При таких условиях вы подумаете, что к вашей коже прикасается два предмета; и, составив таким образом истинную осязательную идею, вы будете в состоянии даже с открытыми глазами ясно ощутить два шарика. Но вы будете конечно считать, что имеете дело с одним шариком, доверяя больше своему зрению.

Этот опыт производился уже Аристотелем. Он описан в его трактате "О снах", причем автор объясняет его так же, как и мы, говоря, что "зрение стоит выше осязания".<...>

Ассоциация идей

53. Характер и формы ассоциации. – Наше рассуждение о восприятии и идее поставило нас лицом к лицу с конкретными фактами, с настоящими явлениями душевной жизни.

Но хотя идея есть явление душевной жизни и может быть рассматриваема как нечто целое, она тем не менее не "вещь" с определенными очертаниями и недоступная для внешних влияний. По внутреннему своему составу, идея есть нечто сложное, результат целого ряда движений (процессов). Даже самая ясная идея, идея какого-нибудь предмета, подтверждает это положение: ее центральная часть, тот частичный процесс, к которому приковано внимание, постоянно меняется (2). Рассматриваемая с внешней стороны, идея есть сама постоянно меняющийся процесс: процесс перемены формы, перемены протяжения, совершающийся среди смеси подобных же процессов, т. о. сознания.

В 9 мы сравнили сознание с фреской; это нечто цельное, непрерывное, но вместе с тем состоящее из сливающихся между собою частей. Это сравнение будет теперь полезно для нас, оно поможет нам понять характер идеи. Идея, с одной стороны, нечто цельное, нечто существующее само по себе; то же самое можно сказать о фигурах на фреске, как например о человеческих фигурах, которые цельны сами по себее и могут быть отделены от остальной картины. По с другой стороны идея представляет собою нечто неполное; мы никогда не встречаем ее одну, вне связи с другими душевными явлениями; она сливается с другими идеями. Фигуры на фреске также неполны, они имеют полное значение, как части всего замысла художника; очертания их не резки и не туманны, и сливаются на заднем плане, в то же самое время выступая из него. Фигуры предполагают существование всей фрески; идеи предполагают существование всего сознания.

Поэтому естественно, что соединение элементарных процессов не останавливается на образовании идеи. Как ощущения, возбуждаемые в одно и то же время раздражением различных телесных органов или различных частей одного и того же органа, соединяются для образования восприятия или идеи, так и ощущения, вошедшие в состав различных идей и восприятий, соединяются для образования еще более сложных процессов, еще более обширных категорий душевной жизни. И как мы от рассмотрения ощущений перешли к рассмотрению идей, так теперь от рассмотрения идей мы должны перейти к рассмотрению так называемой "ассоциации идей ".

Допустим, что я сижу в моем кабинете, и вдруг течение моих мыслей прорывается восприятием громкого шума. Восприятие может этим и окончиться: я могу почувствовать временное нетерпение, а затем снова приняться за работу. Но данное восприятие может вызвать в моем мозгу неопределенный образ какого-нибудь тяжеловесного орудия, находящегося на улице, под моим окном; и если несколько раньше в тот же день я видел где-нибудь по соседству паровую машину, то этот зрительный образ может сделаться отчетливым и к тому же соединиться со словесной идеей "паровая машина". Времени, прошедшего между первоначальным восприятием звука и появлением этих других идей, измерить невозможно: как только мы услышим звук, так образ и слово уже связываются с ним в сознании. В таком случае это будет одновременная ассоциация.

Этим опять-таки может ограничиться явление; испытав одновременную ассоциацию, я опять могу вернуться к моей работе. Но перерыв работы может пойти дальше. Идея паровой машины может вызвать в моей душе образ несчастного случая, виденного мною несколько лет тому назад – быстрый поворот подобной же машины за угол, испуг лошади, отскочившей в сторону и опрокинувшей экипаж. Это в свою очередь может вызвать образ человека, толкнувшего меня, когда толпа устремилась на место несчастия. Таким образом процесс продолжается. "Он был замечательно похож на Ивана: я не видел Ивана с тех пор, как покинул школьную скамью; когда я увидел его в первый раз, он ел бутерброды в библиотеке: я всегда говорил, что не следует оставлять этих книг без переплетов; кстати, припоминаю, что лучше бы мне теперь переплести мои журналы, пока это не будет стоить слишком дорого; но все равно, нечего беречь этих статей Брауна, да и журналы понадобятся мне для того – ах! сколько я потерял времени из за этой нелепой машины!" Всякий может сравнить этот ряд идей с рядом идей из своей собственной душевной жизни. Подобный ряд идей может служить иллюстрацией второго вида ассоциации идей – ассоциации последовательной.

Выражение "ассоциация идей" может вдвойне ввести нас в заблуждение. Во-первых, мы "ассоциируем" вовсе не идеи, а элементарные процессы, из которых состоят идеи. Во вторых, соединение это не совсем хорошо передается словом "ассоциация". в сущности выражающим лишь простую смежность предметов, после того как они были помещены рядом, т. е. то, что уже существовало между ними раньше.

Это выражение мы заимствовали из той психологии, которая понимала идеи и их соединения в указанном выше смысле; которая считала идею пера или чернильницы чем-то столь же постоянным и отчетливым, как само перо или чернильница, а на "ассоциацию" двух идей смотрела, как на механическое соединение одной части души, одного независимого явления с другим явлением. Хотя эта теория ныне не признается, но выражение, употреблявшееся тогда, так общераспространено, что вряд ли удастся изгнать его из нашего психологического словаря. <...>

9. Метод последовательных ощущений. – Каждая наука имеет дело со своим собственным специальным материалом и, следовательно, обладает своими особыми методами для разработки этого материала с целью нахождения фактов и законов. Физика и химия следуют "физическому" и "химическому" методу: изучающий эти науки не может делать успехов ни в одной из них, пока не научится, как надо работать, т. е. пока не поймет значения метода. Специальный метод, употребляемый психологией, сводится к интроспекции, т. е. к внутреннему рассмотрению или к самонаблюдению. Мы "всматриваемся" в душу, причем каждый рассматривает свою собственную душу, или же мы наблюдаем самих себя, чтобы видеть, какого рода процессы происходят одновременно, и как они влияют друг на друга. <...>

Но можно возразить, что подобное рассмотрение не может дать особенно надежных результатов. Каждая отдельная личность может прилагать этот метод только к своему собственному сознанию; и все мы знаем, как легко одному наблюдателю впасть в ошибку, и как необходимо иметь больше одного свидетеля чтобы прочно установить какой-нибудь факт. Нет никакой гарантии, что другие лица придут к тому же заключению после исследования своего сознания; нет также средств для сравнения заключения различных индивидуумов при сходных обстоятельствах.

На первое возражение отвечать нечего. Хотя мы не можем прилагать метода внутреннего рассмотрения ни к какому другому сознанию, кроме своего собственного, но мы можем устроить так, чтобы другие индивидуумы могли явиться свидетелями фактов, наблюденных нами самими. Этой цели мы достигнем, употребляя указанный метод при экспериментальных условиях.

Эксперимент есть опыт, испытание или наблюдение, тщательно произведенное при известных специальных условиях; цель этих условий – 1) сделать возможным для всякого, кто пожелает, повторение опыта, производя его совершенно таким же образом, как он был произведен раньше, и 2) помочь наблюдателю удалить на время наблюдения всякого рода мешающие влияния и таким образом получить желаемый результат в чистой форме. Если мы точно укажем, как мы работали, то другие исследователи могут пройти чрез те же процессы и судить о правильности или неправильности нашего заключения; и если мы будем работать в подходящем месте, употребляя надлежащие инструменты, без поспешности и без перерывов, остерегаясь всяких чуждых нашему предмету влияний, могущих значительно видоизменить наше наблюдение, то можем быть уверены, что получим "чистые" результаты, – результаты, непосредственно вытекающие из созданных нами условий и не обязанные своим возникновением каким бы то ни было непредвиденным и неурегулированным причинам. Опыт таким образом обеспечивает точность наблюдения и связь всякого результата с вызывающими его условиями; в то же время он дает возможность наблюдателям всего мира совместно работать над одной и той же психологической проблемой.

Психологической опыт не отличается существенным образом от опытов других наук – физики, физиологии и т.д. Одно только упомянутое уже различие всегда остается на лицо: в то время, как новооткрытое насекомое или редкий минерал возможно уложить в коробку и переслать от одного наблюдателя к другому в отдаленную страну, – психолог никогда не может подобным же образом предоставить свое сознание на рассмотрение другого психолога. Но это различие не имеет существенного значения: оно не касается характера и отправления самого опыта, не мешает точности психологических результатов, не мешает и совместным психологическим исследованиям.

Интроспекция – единственный метод, которым мы можем исследовать факты и законы ощущения. Мы можем плохо пользоваться этим методом, наблюдая напр. за ощущением, пока оно еще продолжается: мы можем применять этот метод несовершенным образом, употребляя его при меняющихся условиях, или давая неполный отчет о том, что мы испытали, или работая в такое время, когда память утомлена, и можем пользоваться этим методом правильно, при экспериментальных условиях и с надлежащею осторожностью. Но, как бы мы его ни прилагали, это единственный метод, которому мы можем следовать.

Когда мы переходим от первой и второй части к третьей части задачи психологии (4), – когда мы задаем себе вопрос не о том, каковы обнаруживаемые интроспекцией факты и законы ощущения, а о том, каковы телесные процессы, сопровождающие процессы ощущения, то мы должны принять во внимание деятельность тела, о которой трактуют физиологи и биологи, достигшие своих знаний, благодаря методам; свойственным физиологии и психологии. Соединение физиологических и психологических методов для психофизических целей привело к созданию известного количества "психофизических мeтoдoв".

10. Общие правила для исследования ощущений. – "Экспериментальные условия", необходимые для того, чтобы придать научное значение результатам самонаблюдения, разумеется, различны при различных ощущениях. Правила, применяемые к чувству зрения, не годятся для чувства слуха, если не подвергнутся известным изменениям. Но есть известные условия, которые всегда должны быть соблюдены, с какими бы ощущениями мы ни имели дело; или, взглянув на наш предмет с другой стороны, мы всегда можем впасть в известные ошибки, которых нам постоянно следует остерегаться.

1) При интроспекции или самонаблюдении мы должны быть совершенно беспристрастны, совершенно свободны от предрассудков..Мы не должны руководиться никакими предвзятыми мнениями. Мы склонны думать, что, по всей вероятности, известное явление произойдет, или же можем пожелать, чтобы у нас получился данный уже результат для подтверждения заранее составленного нами мнения. И в том, и в другом случае мы находимся в опасности сделать ложное наблюдение. Мы должны быть готовы принять факты такими, как они есть.

Беспристрастие сеть необходимое условие всякого научного наблюдения. Мы наблюдаем потому, что нас интересует результат наблюдения; какой-нибудь случай навел нас на объяснение известных явлений, и нам интересно произвести систематический опыт, чтобы убедиться, правильно ли наше объяснение. Опытный наблюдатель, психолог, физик и т. д., может сразу определить, чего стоить данное предположение; он не позволить ему оказывать влияние на его наблюдение. Но начинающий крайне склонен поддаться предвзятому мнению и видеть не то, что есть, а то, чего он ожидает или желает.

Но при психологических исследованиях беспристрастие особенно трудно. В большей части наук опасность быть пристрастным угрожает лишь после того, как некоторые случайные наблюдения внушили какое-нибудь мнение. В психологии животных и ребенка наклонность к подтверждению предвзятого мнения может существовать прежде, чем произведены какие бы то ни было наблюдения, и все наблюдения, начиная с первого, страдают от этого. Мать н нянька находят признаки ума в ребенке, когда беспристрастный наблюдатель не увидит ничего подобного; и любители животных рассказывают удивительные истории про ум своих любимцев. В психологии взрослого человека предвзятые мнения могут также предшествовать наблюдению. От психолога требуется известная решительность и ровность настроения, нравственное упорство и равновесие. Вредно может быть не только горячее желание, вызывающее веру: эта опасность точно так же грозить химику, как и психологу. Более важное значение имеет то, что предметы исследования психолога внутренне неуловимы, что их исследование требует быстроты и точности, и что наблюдатель должен позабыть все общественные отношения и принять совершенно независимое положение по отношению к фактам, которые по крайней мере, отчасти (2) создаются им самим. Многие люди слишком снисходительны, слишком поддаются влиянию рассудка (давая возможность рассуждениям об опыте заменять самый опыт), слишком впечатлительны и т. д., чтобы быть беспристрастными.

Для того, чтобы установить факты, мы должны быть свободны от всяких предвзятых взглядов; мы должны иметь общий интерес к предмету, но не желать во что бы то ни стало достигнуть известного результата.

2) При самонаблюдении мы должны управлять нашим вниманием. Внимание не должно ни рассеиваться, ни блуждать.

Причины этого правила приведены выше. Чем с большим вниманием мы наблюдаем какой-нибудь случай, тем более точно и продолжительно наше воспоминание о нем.

Начинающему трудно контролировать свое внимание. Во-первых, опыт не научил его, на что именно ему следует обратить внимание, и потому, он склонен развлекаться случайными и посторонними стимулами. Когда же это затруднение устранено, то все-таки можно опасаться, что внимание будет рассеиваться или блуждать. Наблюдатель будет иметь возможность прерывать свое самонаблюдение и задавать себе вопрос, исполняет ли он предписания, достаточно ли напряжено его внимание, каково значение того или другого условия опыта и т. д. Единственным средством для устранения этих ошибок является практика; и даже практика не может обеспечить сосредоточение внимания на одном предмете, если наблюдение длится слишком долго.

3) При самонаблюдении тело и душа должны быть свежи.

Утомление и изнеможение не дают возможности сосредоточить на чем-нибудь внимание. Мы не можем быть внимательны, когда нас одолевает дремота, или когда мы доработались до того, что мускулы наши становятся неподвижными от боли. А если нет внимания, то не может быть и речи о самонаблюдении.

Из этого следует, что лучше всего мы можем делать наблюдения над самими собой по утрам; или же, если утренние часы оказываются почему-нибудь неудобными, то после полудня, когда человек успел освежиться умеренным движением. Не следует заниматься самонаблюдением тотчас после еды, т. е. в такое время, когда нас естественно клонить ко сну. Отсюда следует также, 1) что, если психологическое наблюдение обещает быть продолжительным, то лучше в течение многих дней работать над ним понемногу, чем сделать его быстро и чем подолгу сидеть над ним в течение нескольких дней, и 2) что надо работать ежедневно в один и тот же час. Первое правило не даст нам утомиться в один сеанс; второе сохраняет состояние свежести и утомления неизменным каждый день.

4) При самонаблюдении наше общее состояние, как физическое, так и душевное, должно быть благоприятным. Мы должны чувствовать себя хорошо, приятно, быть в хорошем настроении и с интересом относиться к своему предмету.

Всякое физическое или душевное расстройство мешает самонаблюдению: одышка, насморк, слишком теплая комната, напряженное положение тела (как, напр. в том случае, когда наблюдатель сидит на низком стуле у высокого стола), или раздражение по тому поводу, что приходится работать в данное время, самомнение, нервность (боязнь, правильно ли мы совершаем работу, правильно ли работает наш сосед и т. д.), нетерпение, сомнение в необходимости данного опыта, неприязнь к тем; с которыми приходится производить опыт, равнодушие, происходящее от частого повторения известного опыта и пренебрежение к нему вследствие слишком близкого знакомства с его условиями, и т. д. Трудно быть уверенным, что наши результаты получены при самом благоприятном физическом и душевном состоянии; но никакие другие результаты не могут иметь действительного значения.

Вот важнейшие общие правила, которым надо следовать при самонаблюдении. Можем ли мы иметь полную уверенность, что соблюли их? Даже когда мы думаем. что приняли всевозможные предосторожности, то часто случается, что некоторые из необходимых условий остаются невыполненными. Как бы благоприятно ни было общее состояние души и тела, как бы опытен ни был наблюдатель, но всегда может произойти незаметное колебание внимания, или неподозреваемое влияние предвзятого мнения. Поэтому, хотя во многих случаях мы имеем основание надеяться на получение совершенно правильных результатов, но не можем быть уверены в том, что единичный результат какого-нибудь одного опыта совершенно свободен от ошибок. Есть однако один метод, употребляемый как в науке, так и в практической жизни и помогающий нам установить известную меру или норму, с которой могут быть сравниваемы все отдельные результаты при всевозможных, меняющихся обстоятельствах: это метод средних выводов. мы производим множество наблюдений и берем то, что они дают в среднем. Этот средний результат не представит наблюдателя в самом лучшем свете, но укажет на нормальное или среднее проявление, какого можно ожидать от данного лица при условиях настолько благоприятных, насколько они возможны в человеческой природе. Среднее данное находится между результатом, полученным при абсолютно благоприятных условиях и при условиях не вполне благоприятных. Чем опытнее наблюдатель, чем более он беспристрастен, чем лучше общее его состояние, тем средний вывод будет ближе к идеальному результату.

Метод средних выводов всегда употребляется при психологических опытах. Нередко средний вывод бывает чрезвычайно близок к идеальному результату, благодаря тому, что ошибки отдельных экспериментов при среднем выводе взаимно уничтожаются, причем количество положительных и отрицательных сторон опыта уравновешивается.

Значит, "факты" психологии ощущения являются средними результатами, полученными опытными наблюдателями при экспериментальных условиях как общего, так и специального свойства. Первые из этих условий, как мы видели, суть беспристрастие, внимание, свежесть и благоприятное настроение. О последних мы будем говорить в следующих главах (говоря о методе).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: