Скрытые пророчества

8 мая 1915 г.

Если бы вас было не так легко напугать, если бы вы не выходили так быстро из пассивного состояния, в котором только вы и можете воспринимать мои слова, если бы любой, даже самый лёгкий шок не возвращал вас сразу же к вашему нормальному объективному сознанию, то я ещё вчера рассказал бы вам о гибели «Лузитании», а не ограничился бы одними намёками на эту катастрофу.

Вы прекращаете писать сразу же, как только ваш мозг начинает работать, это вполне естественно, но, как видите, это ограничивает мою возможность передавать вам определённые сведения.

Мы были рядом в тот момент, когда судно тонуло. Нас было несколько, включая того, кого мы называем Прекрасным Существом.

Будьте мужественны. Это единственный совет, который я могу дать вам сейчас, да могу ещё разве что посоветовать вам пока оставаться в Америке. Ту пользу, которую вы могли бы принести в Англии, сейчас перевешивает одно обстоятельство, которое станет вам понятным ещё до середины августа[36].

Если вы заглянете в то письмо, в котором я рассказывал вам о великом Существе Мысли, проходившем вдоль немецкой линии обороны и внушавшем тем, кто в состоянии был Его понять, мысль о безнадёжности их дела, то вы увидите, что в нём я призывал вас следить за последствиями. Так вот, эти отчаянные и безрассудные атаки, предпринимаемые немецкой нацией во всех направлениях, и есть следствия данного события.

15 мая — очень важная дата[37]. Нет, сверх этого я вам больше ничего не скажу.

Силы добра одержат победу.

Скоро до вас дойдут тревожные новости из Европы. Но что бы ни случилось, сохраняйте спокойствие. Мы делали и делаем всё, что в наших силах.

Спасибо вам за то, что вы сделали для моего друга и ученика. <...> Но вы можете сделать для нас ещё кое-что. <...>

Есть много такого, чего вы не понимаете, но что понятно нам. Путь посвящения тернист для всех. Любите друг друга — вы, идущие этим путём. Это облегчает дорогу.

Письмо 38

Советы «Секретарю»

11 мая 1915 г.

Вы сможете принести нам гораздо больше пользы, если не отступите перед чувством скорби, вызванным этим кризисом и охватившим ныне весь мир.

Каждый день старайтесь возвыситься до уровня духа, подняться над физическим миром, над желаниями астрального плана, над низшим уровнем разума и так далее, всё выше и выше, к Источнику всей жизни и всей мудрости.

Каждый день специально выделяйте время для этого упражнения. Используйте иудаистское заклинание, которым вы пользовались и раньше, а чтобы придать ему силу, совмещайте его с занятиями йогой, в которых у вас также имеется большой опыт. Такое сочетание двух систем придаст вам ещё большую силу, поскольку оно позволяет избежать слишком тесной идентификации истинной сущности с какой-либо конкретной расой или какой-либо эпохой, что неизбежно ограничивало бы ваши способности. Оккультное развитие и оккультные способности принадлежат всем эпохам и всем расам. Знание Новой Расы, которая вот-вот должна появиться, будет включать в себя все системы прошлого, извлекая из каждой то, в чём она превосходит всё остальные.

Не скатитесь опять в то болото депрессии, из которого мне пришлось вас сегодня вытаскивать. Вам вовсе не обязательно умирать тысячу раз для того, чтобы понять, что такое смерть. Мне же кажется, что вы и так слишком глубоко погрузились в пучину вселенской скорби. Так что восстаньте духом — хотя бы немного.

Ваше сострадание не станет менее искренним, даже если вы не будете умирать от жалости каждый день.

Ваша настоящая работа начнётся только после войны, когда мир сможет и захочет прислушаться к учению о братстве. Не сгорите раньше времени — вот вам мой совет и совет моего Учителя, который передаёт вам его через меня.

Учителя тоже очень обеспокоены этим кризисом, однако же Они не теряют присутствия духа. Они знают, что после бури должно наступить затишье, и не утрачивают своей веры.

Как сможете вы помочь кому-либо, если постоянно будете находиться в состоянии той ужасной депрессии, что охватила вас в последние дни? Вам не следует обращаться за помощью к кому бы то ни было, кроме нас. Вы знаете, где нас найти. И поэтому ваш долг — укреплять слабеющий дух и слабеющую веру тех, кто не получил ещё тех гарантий, которые получили вы.

Это письмо — не упрёк, но урок для вас. Я вовсе не призываю вас вернуться к эгоистичному покою, отстранившись от всех бедствий сегодняшнего дня и позабыв о судьбах мира. Я сам никогда не забываю о мире. Я тружусь днём и ночью. Но какую пользу я смог бы принести тем истерзанным войной душам, которые попадают к нам сюда, если бы всякий раз при встрече с ними начинал рыдать? — Да никакой. Напротив, я стараюсь, чтобы они становились сильнее, видя мою силу, и воодушевлялись моей надеждой.

И если я говорю вам, что настоящая ваша работа начнётся только после войны, это отнюдь не значит, что в данный момент вам вовсе ничего не следует делать. Ничего подобного. Вы можете сделать многое, причём в обоих мирах. Но если вы сами будете умирать от ран, которые здесь увидите, и если вы позволите, чтобы вас затянуло в омут отчаяния, то как же вы будете вытаскивать из него других?

Я не могу повторять каждый раз, что эта война — инициация для мира. Из пепла старого мира восстанет новый, просветлённый мир — мир-феникс. И мне бы хотелось, чтобы и вы восстали вместе с ним.

Агония не может длиться вечно. Сейчас она особенно ужасна, но это означает только то, что уже близка развязка.

Когда я говорил вам, что здесь вопрос уже решён, это вовсе не означало, что и на Земле война должна окончиться уже через пару дней. Изучите причину и следствие. Вспомните самые различные взлёты и падения, подчинённые Закону цикличности. Приливная волна должна истощить свои силы, ударившись о берег, и только потом она начинает сползать обратно в море.

Сохраняйте спокойствие. Сохраняйте веру, как хранят её Те, чья задача — поддерживать веру во всём человечестве.

Когда вы говорите, что будете страдать до тех пор, пока страдает мир, вы говорите так, как и подобает нашему ученику, и другого решения мы не приемлем. Но помните, что, страдая, человек должен оставаться сильным. Мы не хотим, чтобы вы уклонялись от приобретения опыта, но вы должны овладеть этим опытом и использовать его, а не допускать, чтобы он овладел вами и использовал вас.

Когда я недавно писал вам об Америке, разве я не упомянул об «Американце, который стоит на страже этой ночью», о старом Аврааме Линкольне, который отринул Небеса ради того, чтобы охранять и защищать ту землю, за которую отдал жизнь? Пусть мысль об этом придаст вам сил и уверенности.

И у других стран, которые вам дороги, тоже есть свои невидимые стражи. Свои Охранители есть даже у той страны, которую вы не любите, и они следят за тем, чтобы эта страна не зашла настолько далеко, чтобы не суметь потом вернуться в лоно человеческого братства. Там тоже есть души, которые прекрасно понимают, что их страна уже достигла того предела, превысить который — значит окончательно превратиться в изгоя среди других народов. Даже в Америке есть немцы, которые это осознают. И если бы я сейчас назвал для примера имена некоторых из них, вы были бы очень удивлены.

Хорошо, что американские немцы могут ощутить негативное отношение американцев к этому недавнему акту пиратства в нейтральных водах. Пусть это заденет их за живое. Для них это единственный способ усвоить данный урок.

Неужели вы думали, что, диктуя вам эту книгу, которая должна быть опубликована после войны, я внушал свои мысли только вам одной? Нет, я внушаю свои мысли и другим людям тоже.

Через несколько дней после того, как я рассказал вам о стоящем на страже Аврааме Линкольне, одна газета опубликовала на своих страницах рисунок, изображающий президента Вильсона, за спиной которого стоит призрак великого Линкольна. Думаете, это простое совпадение? Нет, не совпадение. Просто я внушал свои мысли и мысли стоящих за мной Учителей ещё и другим умам, помимо вашего. Я — труженик астрального мира. Влиять на умы людей — это одна из возложенных на меня обязанностей, и потому мне часто приходится перемещаться с места на место, чтобы быть там, где я необходим; но я нигде больше не пробовал писать так, как пишу сейчас с вашей помощью. Правда, я пытался это делать, но без особого успеха. Редко можно найти хорошего «секретаря», который мог бы писать под диктовку из другого мира, ибо он должен уметь отличать мысли диктующего от своих собственных мыслей, объективных и субъективных, а также обе эти категории мыслей — от мыслей безответственных существ, любящих совать свой нос в земные дела.

Вы хотите знать, почему я не рассказываю вам больше никаких историй? Расскажу обязательно, но не ранее своего следующего визита.

Письмо 39

Один из малых сих

13 мая 1915 г.

История, которую я собираюсь рассказать вам сегодня, — довольно грустная, но ведь мы пишем о войне.

Это произошло через три дня после гибели «Лузитании». Покинув горы и долины разорённой войной Франции, я отправился через море, чтобы быть там, где в тот момент был нужнее всего.

Приближаясь к месту катастрофы, я встретил душу ребёнка, которая бродила потерянно, ища кого-то. Это была девочка с грустными и испуганными глазами, лет примерно двенадцати.

— Могу я чем-нибудь тебе помочь? — спросил я, беря её за руку, чтобы она прекратила на время свои бесплодные метания и задержалась около меня.

— Я потеряла маму, — сказала она. — Где моя мама?

— Я не знаю, — ответил я. — Давай искать вместе!

Перепуганной душе очень часто бывает трудно отыскать в Астральном Мире другую душу, тогда как спокойная душа обычно справляется с этим без особого труда. Точно так же и на Земле: когда мы пытаемся в спешке отыскать кого-либо, кажется, что его намеренно удерживает вдали от нас чья-то невидимая рука.

Продолжив свой путь вместе с ребёнком, я встретил ещё много таких же сбитых с толку душ. И все они кого-то или что-то искали.

— Где мы? — спросила малышка. — Я думала, мы едем в Лондон.

— Разве ты не знаешь, что ваш корабль затонул?

— Значит, я и в самом деле утонула, когда упала в воду?

— Да.

— А я думала, что мне всё это приснилось, я ведь тогда спала.

— Да, ты спала, но то, что ты утонула, — не было сном.

— А где же я тогда?

— Ты в другом мире.

— В другом мире. Я думала, другой мир — на небесах.

— Да, небеса — это тоже другой мир.

— Значит, сейчас я в каком-то другом месте? А здесь не очень плохо?

— Нет, в самое мрачное место ты не попала, — сказал я, — а постепенно ты найдёшь дорогу и на небеса.

— Но почему я утонула? Почему наш корабль утонул? Это был такой красивый корабль, мне так нравилось играть на палубе!

— Корабль затонул потому, что Германия воюет с Англией.

— А что же я-то им сделала? Зачем меня утопили?

— Чтобы доказать, что Англия — не единственная хозяйка на море.

— А я-то здесь при чём?

— Ты ни при чём, дитя моё. Ты здесь абсолютно ни при чем. Просто ты стала случайной жертвой.

— Но кто же нас потопил?

— Капитан подводной лодки.

— Наверное, он очень плохой человек.

— Трудно представить, чтобы такое мог сделать человек хороший.

— А почему я никак не могу найти свою маму? Она тоже утонула?

— Этого я пока не знаю.

— Значит, ты тоже не всё знаешь?

— Конечно, всего я знать не могу.

— Но ты же ангел?

— Нет, я не ангел.

— А кто же ты?

— Человек.

— Ты тоже утонул?

— Нет, я ушёл в этот мир уже три года назад.

Девочка заплакала. Вы думали, что после смерти дети никогда не плачут? Умершие дети плачут очень часто. Разве вы сами не заплакали бы, узнав, что вы утонули, после того как проснулись и не нашли рядом свою маму?

Я тоже чуть не расплакался вместе с нею, потому что у меня тоже были дети, и один из них умер совсем малышом.

— Но почему же мне пришлось вот так утонуть?

Наверное, я была очень плохая, просто я не знала об этом? — спросила малышка.

— Нет, я думаю, что ты была не такой уж плохой.

Пролетая над бурным морем, мы увидели труп женщины. Он плыл лицом вверх, освещенный бледным светом. Девочка тоже могла его разглядеть, хотя и не так хорошо, как я.

Доводилось ли вам когда-либо видеть живого ребёнка, рыдающего над мёртвым телом своей матери?

Если подобное зрелище кажется вам печальным, то не вдвойне ли печально видеть, как живая душа ребёнка рыдает над телом матери, душа которой уже отлетела?

Мне эта сцена показалась одной из самых душераздирающих из всех, что когда-либо доводилось наблюдать.

— Пойдём, моя маленькая, — сказал я, — твоей мамы здесь нет.

Немного поодаль мы увидели тело ребёнка. Оно тоже плавало лицом вверх, залитое тусклым светом. Я сразу понял, чьё это тело. Поняла это и девочка.

«Теперь оно совсем некрасивое!» — сказала она.

— Пойдём, дитя моё, — повторил я, — нам надо найти твою маму.

Но казалось, что этот плавающий в воде «предмет» прочно удерживал её возле себя. Тело действительно выглядело некрасивым, хотя стоявшая рядом со мной душа была прекрасной, несмотря на всю свою грусть.

— Что с ним теперь будет? — спросила она испуганным шёпотом.

— Не знаю.

— Как ты думаешь, его где-нибудь похоронят?

— Если его найдут, то похоронят.

— А ты можешь подсказать им, где его искать?

— Да, но если мы будем ждать, пока кто-нибудь сюда придёт, мы можем совсем потерять твою маму.

Мы встретили множество мечущихся над водой женщин — матерей, искавших своих детей, жён, которые искали своих мужей; некоторые искали свои потерянные тела, некоторые же просто бесцельно бродили, охваченные печалью и недоумением.

— Как грустно умирать, — сказала девочка.

— Умирать не всегда грустно, — возразил я, — иногда смерть бывает прекрасной.

— А где тот человек, который нас утопил?

— Ты хочешь его видеть?

— Я хочу, чтобы он увидел меня.

— Он будет видеть тебя во сне до конца своей жизни, — сказал я, — всё равно, доживет ли он до старости или же умрёт завтра.

Тут впереди мы заметили женщину. Она шла нам навстречу, заламывая свои бесплотные руки.

— Где моя девочка? Где моя девочка? — повторяла она снова и снова.

— Мамочка, я здесь! — закричала малышка, и обе слились в объятиях.

— Я тебя нашла! Я тебя нашла! — повторяли вновь и вновь мама и дочка, не выпуская друг друга из объятий.

Желая хоть немного умерить их печаль по поводу всего происшедшего, я не сразу с ними расстался.

— Пойдёмте со мной, — сказал я им, как только они снова обрели способность слушать меня.

— Куда?

— Нам лучше быть подальше отсюда.

— Я хочу домой, — сказала девочка.

— Теперь у нас нет дома, — сказала мать, — мы — в другом мире.

— Значит, вы тоже поняли, что произошло? — спросил я её.

— Да, я знаю, я знаю!

— Не присоединитесь ли вы ко мне? — повторил я.

— Вы — ангел? — спросила мать, точно повторив вопрос своей дочери.

Я объяснил ей, кто я и что я здесь делаю.

— Значит, нам уже ничем нельзя помочь? — спросила женщина.

— Я для того и пришёл сюда, чтобы оказать вам необходимую помощь.

— Но куда же нам теперь идти?

— Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь.

Во время нашего разговора к нам подошла ещё одна женщина, тоже искавшая своего потерянного ребёнка; а затем подошёл ещё один ребёнок — не её, — искавший свою мать.

Должен вам сказать, что я и сам толком не представлял себе, как мне быть со всеми этими растерянными и напуганными душами. Куда я мог отвести их, чтобы они смогли отдохнуть и утешиться?

Вся астральная область вокруг Земли наполнена скорбью и плачем. Только самым сильным и самым решительным душам под силу сразу же подняться над всем этим мраком и ужасом. И откуда было взять такие силы этим только что прибывшим сюда душам? Ведь вам, я уверен, уже известно, что здесь, в этом мире, мы следуем за своими мыслями и желаниями, в том числе и за своими страхами и за своим горем.

Я отвел мать и дочь в другую часть света и оставил их там вместе с остальными на попечении двух более опытных душ, добровольно возложивших на себя печальную обязанность оказывать помощь новоприбывшим. Но как не можем мы научить маленького ребёнка дифференциальному исчислению, так не можем мы и переместить сразу же в более высокие, умиротворённые сферы тех, в чьих сердцах ещё нет мира.

(Я должен сперва спросить у Учителя, насколько далеко мне будет позволено зайти в своём рассказе о тех ужасных условиях, которые нас окружают).

Даже восстановление на Земле мира не сможет сразу же очистить Астральный Мир от язв, причиненных ему войной. Вы думаете, что вы страдаете (и я лучше, чем кто бы то ни было, знаю, как много вам приходится страдать), но вы всегда можете убежать от своих страданий в материальный мир — вы можете гулять под лучами солнца по зелёным горам, а иногда можете подниматься к высотам духа, возвышаясь над астральными и материальными противоречиями. Но эти миллионы страждущих не могут вернуться в физический мир, и лишь немногие из них способны возвыситься до уровня духа. И потому проблемой их ближайшего будущего могут заниматься только величайшие из Учителей Мудрости, ибо в таких случаях только Их великая мудрость может найти верное решение.

Не теряйте мужества — вы, для которой уже недалёк ещё один день столь же сильных треволнений. Не теряйте мужества, ибо, хотя вы этого, возможно, и не осознаёте, но и я сам, в котором вы ищете опору, тоже во многом опираюсь на вас. Это тайна, которую я, может быть, раскрою вам со временем, а может быть, и нет. Вы — та устойчивая опора, от которой я могу отталкиваться, когда мне требуется сила материального характера. И эту опору я ни за что не стану перегружать.

Если вы не в силах выдерживать этого напряжения без чьей-либо поддержки, вы можете пообщаться с моим сыном, но воспользуйтесь этим средством только в самом крайнем случае. Вам следует научиться выдерживать всё в одиночку.

Во время работы над нашей предыдущей книгой вам не приходилось испытывать такого сильного напряжения, но и вы не были нам так нужны, не так насущна была потребность в вашей силе. К тому же вы и не могли тогда сделать всего того, что делаете сейчас, и я сам не мог многого из того, что умею теперь.

И вновь я говорю вам: не теряйте мужества.

Те раны и искажённые болью лица, которые вам видятся по ночам, те горестные зовы о помощи, на которые вы пытаетесь ответить, могут дать вам некоторое представление о том, что нам приходится видеть и в каких условиях приходится действовать — ежедневно, еженощно, ежечасно.

Мне пришлось использовать субстанцию вашего собственного эфирного тела, чтобы сконструировать себе оптический прибор, с помощью которого я могу теперь разглядывать мир под солнцем — ваш мир. Но эта услуга, которую вы мне оказали, в конечном счёте не принесёт вам никакого вреда. И к тому же, разве вы не посвятили себя служению человечеству? Ведь люди есть и у вас и здесь у нас, и те «глаза», которые я создал себе из вашей субстанции, теперь позволяют мне делать для них то, что в противном случае было бы мне не под силу.

Считайте это плюсом для вашей положительной кармы.

Письмо 40

Высота и глубина

14 мая 1915 г.

Не теряйте веры в будущее мира. Или вы не изучали Закон ритма? Или вы не знаете, что высота всегда равна глубине и что когда процесс находится в своей низшей точке, он готовится в это время к очередному подъёму?

В эти дни двадцатого столетия жизнь течёт быстро. Тысячу лет тому назад потребовалось бы целое десятилетие для того, чтобы пережить все те ужасы, что вы пережили за последние десять месяцев. Вероятно, и восстановление будет столь же быстрым. Не теряйте веры в будущее мира. Даже некоторые немцы не одобряют нападения на «Лузитанию»! Не всё в порядке в этой империи, даже с точки зрения самой империи. Сохраняйте спокойствие и ждите результатов.

Письмо 41

Конклав учителей

14 мая 1915 г.

Когда-нибудь расы человеческие вернутся к позабытой ими ныне Любви. Когда-нибудь немцы и англичане, итальянцы и австрийцы, французы и турки все вместе усядутся за праздничный стол Жизни и провозгласят тосты за здоровье, а не за смерть друг друга.

И день этот наступит скорее, чем это можно предположить, судя по нынешней ненависти и ожесточенности.

Война сменяется миром, ненависть — любовью точно так же, как после бури снова начинает светить солнце.

Любовь и ненависть! Чтобы узнать одно, вам следует увидеть и другое. Конечно же, мне нет нужды говорить вам об этом! Что вы знали о любви до того, как сами стали объектом чьей-то ненависти?

Любовь и ненависть — близнецы, рождённые эмоциями.

Когда-нибудь люди будут искать своих врагов уже не вовне, а внутри себя когда-нибудь они станут бороться только с тем злом, что заключено в них самих, и тогда им уже не придётся убивать своих братьев. Когда-нибудь любовь вернёт себе доминирующее положение в мире, а ненависть вернётся на его задворки.

Я уже рассказывал вам о злобных сущностях, развязавших эту войну. Но есть также и добрые существа, которые страстно желают прекратить эту братоубийственную бойню.

Сегодня вечером в сферах, расположенных над миром, царит необычная тишина. Что это: затишье перед бурей или же, наоборот, — после бури? Всё подчинено Закону ритма. Сохраняйте спокойствие и ждите с верою в Бога.

Иногда гроза делает воздух более свежим. И нынешние громы и молнии тоже придадут воздуху новую свежесть. Да, в мире стало слишком душно, и его атмосферу следовало очистить.

Не кричите, не плачьте и не смейтесь. Сохраняйте спокойствие и верьте в Бога.

Что я имею в виду, когда говорю о Боге? Загляните глубже в своё сердце, и вы увидите, что Я — ЭТО Я.

Когда мир переживал пору своего детства, человек верил в Силу, пребывающую вне его самого. Теперь же, в пору зрелости, человек верит в Силу, пребывающую как вне, так и внутри него. Это и есть Бог, Я — ЭТО Я!

Стремитесь к высотам Духа и готовьте себя к Служению миру. Дух распят на кресте материального мира. Христос облачается в материю, дабы облагородить и возвысить её. Любовь облачается в одежды ненависти, чтобы любовь и ненависть могли слиться воедино.

Что я имею в виду? Разве вы не знаете, что любовь и ненависть составляют Единое Целое, что это вечные противоположности, взаимодополняющие друг друга?

Когда ненависть отдыхает, вступает в свои права любовь; когда отдыхает любовь, вступает в свои права ненависть. Но этой ночью любовь и ненависть слились воедино. Попробуйте понять смысл моих слов, если сможете. Загляните в магическое зеркало и найдите там искомую картину.

Единение любви и ненависти! Это нейтральная точка, в которой эти две противоположности идут рука об руку.

Этой ночью собираются на совет Те, кто служит миру — конклав Учителей. В котором часу — спрашиваете вы? Постарайтесь уснуть, и час станет вам известен. Если вы будете вести себя достаточно тихо, то сможете даже послушать у приоткрытой двери. В противном случае — ничего не услышите.

Вам кажется, что сегодня вечером я говорю слишком уж странные вещи? Сегодня вечером все вещи выглядят странными, если под странным понимать необычное.

Постарайтесь соблюдать тишину и помните, что Бог живёт в сердцах людей, но в некоторых Он пока что спит. Бог внутри вас будет спать до тех пор, пока вы сами Его не разбудите.

«Вот заповедь моя: любите друг друга, как я любил вас».

Любите врагов ваших, даже когда они гонят вас, ибо в гонящих и ненавидящих тоже есть Бог, но он спит.

Ненавидя своего врага, вы никогда не сможете понять его. Вы никогда не сможете понять Учителей, пока ненависть и любовь не сольются в вас воедино.

После объявления мира ваша любовь снова устремится навстречу вашим нынешним врагам. Так почему же, в предвидении этого события, нельзя любить их уже сейчас, этой ночью? Ваш враг более всего нуждается в любви как раз в тот момент, когда он менее всего демонстрирует это. Не нарушайте тишину и знайте, что мир сейчас стоит у самого подножия престола Духа.

Ненависть вам не поможет. Ненависть вообще нельзя осознанно использовать ради собственного блага. Вспомните слова Богочеловека: «Прости им, ибо не ведают, что творят».

А теперь ложитесь спать и послушайте у приоткрытой двери комнаты, где проходит совет Учителей. Возможно, вы услышите там даже такое, о чём пока что не сможете поведать миру.

Письмо 42

Урок Каббалы

15 мая 1915 г.

Надо ли мне напоминать вам о том видении, которое открылось вам прошлой ночью — земные расы в виде Сефиротов[38]на каббалистическом Древе Жизни?

Вы знаете о Каббале больше, чем я, но вы так никогда и не узнали бы о каббалистических соответствиях народов Земли, если бы Учитель сам не указал вам на них.

Правда в том, что Германия (Гебура [39], Марс, Пахад [40], Жестокость) стала настолько жестокой, настолько «марсианской», что поставила под угрозу жизнь всего Древа, поскольку нарушила его равновесие; и только с помощью силы Соединённых Штатов, изображённой в виде определённого Иециратического[41]Пути, и при условии благоразумных отношений Соединённых Штатов с другой Сефирой, олицетворяющей Британскую Империю, справедливость в отношениях между Британией и Германией может быть восстановлена.

Учитель и мне рассказывал кое-что о Каббале.

Благодаря этому видению вы теперь знаете, какую роль в судьбах мира предстоит сыграть Соединённым Штатам — роль Хесед [42], милосердия. Это и будет лейтмотивом Шестой Расы, тогда как Германия стремилась создать её — Шестую Расу — в себе при помощи крови и железа! Какое недомыслие и недальновидность!

Пожалуй, вам не нужно рассказывать миру о том, какое место в вашем видении занимали на Древе Жизни другие расы, за исключением того, что Трое Божественных[43] вообще не представлены в виде рас материального уровня. Это вы можете утверждать, ссылаясь на мой авторитет, чтобы какой-нибудь немецкий каббалист не начал спорить, что Тевтонская раса занимает место Кетер [44]. Нет, на материальном уровне Трое Божественных не представлены.

Наблюдайте и молитесь, чтобы Америка пошла правильным путём. До сих пор она двигалась безошибочно. В те дни отступления рядом с президентом

Вильсоном постоянно находилась великая душа Авраама Линкольна. Я ведь говорил вам, что он отказался от отдыха, чтобы иметь возможность помогать той стране, за которую умер, когда для неё наступит день великого испытания?

И так каждый день я буду сообщать вам понемногу то, что подсказывает мне моё собственное разумение.

Хорошо, что вы смогли подняться до уровня этого видения, иначе вы, пожалуй, остались бы настроенной чересчур воинственно.

Теперь молитесь, чтобы живая душа великого сына Америки Авраама Линкольна укрепила руку и подбодрила дух вашего Президента.

Доподлинно будущее известно одному только Богу.

Письмо 43

Второе пришествие

16 мая 1915 г.

Тем, кому эта война принесла страдания, кому пришлось страдать либо от телесных ран, либо от ран душевных, кажется иногда, что Христос отвернулся от христианского мира и, наверное, удалился на какую-нибудь другую звезду, где Его учение было бы понято и Его закон Любви смог бы оказать реальное воздействие на жизни и сердца людей.

Но Христос, умерший ради того, чтобы научить людей жить, никак не мог оставить мир в этот час суровых испытаний.

Он — всё тот же Христос, любящий и сострадающий; и тот, кто пытается поставить на Его место Христа безжалостного и ненавидящего, тот оскверняет

Его священное имя, и когда-нибудь ему придётся понести страшную кару за это богохульство.

Однажды я встретился с Христом лицом к лицу — Он прогуливался в это время по земле в Галилее. Вы удивлены, вы — христиане, которые надеются, что смогут встретить Христа после смерти? Почему же я не мог встретиться с Ним? Или я мало послужил и при жизни, и после смерти? И разве не служу я сейчас по мере своих скромных сил? Да, я видел Христа.

Ждите, и Он снова придёт «в облаках небесных с силою и славой великой», хотя на этот раз Он может и не ходить по земле облаченным в материальную форму. Для чего Ему теперь возвращаться на землю в смертном теле, если всё больше и больше мужчин и женщин открывают в себе духовное зрение, обретая тем самым способность видеть Его, не расставаясь при этом со своим физическим телом?

Раньше я рассказывал вам о Прекрасном Существе на полях сражений, теперь же я расскажу вам о том, что делает на полях сражений Христос.

Он никогда не боялся боли — Сын Света, показавший путь боли трепещущим душам людей. Крест Христа — живой, и сила его будет проявляться всё больше и больше по мере того, как мир будет приходить в себя после своего крещения кровью.

Когда полубоги уходят, боги приходят им на смену. Когда Марсу, полубогу, богу войны придётся вернуться на своё обычное место, тогда в сердцах мужчин и женщин сможет проявиться вместо него Бог любви и сострадания.

Мудры те, кто пророчит христианской вере новое возрождение к жизни. Сейчас христианство стало старым и консервативным. Убедившись, что само оно спасено, оно и думать забыло о спасении мира. Почувствовав себя в безопасности, оно не потрудилось обезопасить мир от Марса, бога войны.

Многие души в свой последний час, в час своей агонии видели Христа; многие души во Франции, в Бельгии, в Польше и на вспененном войною море узнавали Друга, который роднее, чем брат.

Многих матерей посещали ясные видения их умирающих сыновей, которых поддерживал Христос. Католики, протестанты, «вольнодумцы» — все они просили Сына Марии помочь их сыновьям в последний, самый ужасный миг или же после него.

Вчера я видел, как один человек — простой солдат, — едва пройдя через объятия смерти, вознёсся из вопиющего ада Бельгии сразу же к высоким небесам, оставив позади беспокойные сферы Астрального Мира, и произошло это только потому, что, умирая, он воззвал к Христу, в которого верила его мать, и попросил Спасителя забрать его из этого кошмара на небеса над миром, в которых царит покой. С тех пор, как началось это испытание огнём, многим пришлось пройти этим путём, но многие так и остались внизу. Не у каждого хватает веры для такого великого полёта.

С какой бы религией вы не имели дела, пусть в ней будет Христос и крест Христа! Какое ещё утешение может быть для души, которая чувствует боль и видит, какую страшную боль приходится сейчас терпеть всему миру? Философия — неплохая вещь, я и сам называл себя философом, но любовь есть высшее достижение философии, а Христос — высшее проявление любви.

Сейчас говорят о новой религии, как будто любовь Христа — это старая и никому более не нужная любовь. Любовь Христа возрождается всякий раз, когда душа в момент просветления открывает для себя эту тайну собственного сердца.

Поклонитесь Христу в своём собственном сердце, ибо Он — там. Поклонитесь Христу в сердце вашего друга, ибо Он — там. Поклонитесь Христу, скрытому в сердце вашего врага, ибо и там Он тоже есть. А затем уже убивайте, если сможете и если вы точно знаете, кого вы хотите убить.

Новый дух проник в сердца солдат. Они продолжают воевать, но во сне им было открыто, что воюют они со своими братьями.

И даже те, что убивают на море, пираты со знаком орла, они тоже — ваши братья. «Прости им, ибо не ведают, что творят». Победите их, ибо таков ваш долг, но не забывайте, что они — ваши братья.

У Христа, парящего над полями сражений, нет своего флага. Он — первый среди нейтральных, потому что любит Он всех, даже пиратов со знаком орла и тех, что убивают на море. Даже римских солдат на Голгофе Он не проклинал.

Он по своей воле познал все ограничения плоти, чтобы понять их суть после их преодоления. Нам не дано понять суть каких-либо ограничений до тех пор, пока мы через них не переступим.

Кто лучше Него знает, что такое агония искромсанной плоти, переломанных костей и истерзанных нервов? Сможет ли раненый солдат научить Его чему-нибудь ещё? Может ли переживший предательство мир посоветовать Ему, как Он должен поступить с Иудой? «То, что ты делаешь, делай быстро».

Тот, кто предал мир, уже повесился от избытка рвения. Не думайте, что он не чувствовал боли, когда в Риме сжигали его изображение. Он это чувствовал. На какой-то миг Верховный Главнокомандующий ощутил просветление. Вчера я видел, как его демон шёл, рыча, вдоль линии фронта. Когда я встретил его впервые, несколько месяцев назад, он не был столь разъярённым.

Если бы я только мог заставить вас понять, что всё то, о чем я говорю, — факты, а не фантазии! Всё это я видел сам так же ясно, как вы видите перед собою стол или карандаш в своей руке. И если я говорю, что беседовал с демонами, это значит только то, что я беседовал с демонами. А когда говорю, что видел Христа, — значит, я действительно видел Христа. Я не сочиняю роман, и из путешествия среди звёзд я вернулся вовсе не для того, чтобы посостязаться в мастерстве со сказочниками. Я диктую вам всё это, чтобы сделать явным то, что в противном случае осталось бы тайным, чтобы раскрыть миру причины, дабы он не заблуждался относительно следствий. Я хочу помочь даже той расе, которую сейчас проклинают все остальные расы, включая их союзников-турок.

Только милосердие Христа достаточно велико, чтобы простить даже это всемирное предательство. И я говорю вам, что этих предателей спровоцировали, вдохновили и в свою очередь предали вполне персонифицированные силы зла, отчаянно пытающиеся запустить часы цивилизации в обратном направлении.

Но Христос изгонял бесов и воскрешал мёртвых. Так почему бы Ему не изгонять и тех бесов, что поддерживают сейчас войну? Почему бы Ему не сопровождать мёртвых в ждущие их в итоге сферы мира и покоя? И разве не может Он возвысить вас до уровня Своего собственного милосердия?

Письмо 44

Отравляющие газы

27 мая 1915 г.

На этот раз я не стану рассуждать о милосердии. На этот раз мы поговорим о восточных ветрах и отравляющих газах и о демонах, связанных с отравляющими газами.

Снова против мира ополчилась вся преисподняя. У нас здесь сейчас ещё хуже, чем в последний предвоенный месяц.

Одиннадцать дней меня не было с вами. И за все эти одиннадцать дней у меня не было ни единого свободного часа на то, чтобы встретиться с вами.

Если бы у вас было достаточно сил, чтобы услышать то, о чём я мог рассказать вам в это время, вы ни за что не решились бы поведать об этом миру, но я могу сказать вам и много такого, что вы в состоянии услышать и что мир вправе узнать.

Восточные ветры и отравляющие газы! Сама идея выглядит сатанинской, ибо люди умирают в неописуемых мучениях от газов, которые приносят эти ветры от немецких позиций туда, где война ведётся обычными средствами. Но отравляющие газы — дьявольское оружие, и дьяволы летят вместе с ними. Я видел, как сонмища их, клубясь, летели вперёд, видел их глаза, горевшие ненавистью, их рты, перекошенные от ярости и злорадства.

О, вы, живущие пока что в безопасности в своей собственной стране! Если бы вы могли заглянуть за линию вражеских окопов, если бы вы увидели всё то, что носится в воздухе над военными лагерями ваших противников, вам бы стало их даже жаль. Многие там, на Земле стали абсолютно похожими на буйнопомешанных.

Если люди, взывающие к силам ненависти, насылают такие адские дымы, чтобы душить и мучить себе подобных, значит, их уже нельзя в полной мере назвать людьми.

Я, способный видеть их души, прихожу в ужас от этого зрелища. Пожалуй, это даже хорошо, что вы сейчас одна, поскольку в одиночестве вам будет легче выдержать то, что я вам расскажу.

Если бы не та работа, которую вам предстоит выполнить в будущем, если бы не та работа, что вы делаете сейчас и будете делать в дальнейшем, я бы забрал вас из вашего мира насовсем, по крайней мере, из нынешней вашей инкарнации.

Но вам придётся претерпеть всё до конца, как до конца терплю я сам, поскольку ваша работа ещё не окончена.

Те, кто говорит, что в Германии всё хорошо, нагло лгут, или же они просто загипнотизированы той ложью, которая всё ещё заставляет Германию верить в возможность её победы.

Если бы ад победил небеса, все души оказались бы уничтоженными. Если бы сейчас победила ненависть, весь мир развалился бы на части.

Ненависть! Вам неизвестен подлинный смысл этого слова. Ненависть Англии, ненависть Америки, ненависть Италии! Каждая молекула расы, спровоцировавшей эту войну, отравлена ненавистью. Младенцы впитывают её вместе с молоком своих матерей и становятся больными. Дети видят её в глазах своих родителей и отворачиваются в страхе за самих себя. Нет, вы не знаете, что такое ненависть.

Вместе с отравляющими газами восточный ветер принёс навстречу мне безглазого демона. Откуда он взялся? Из какого-нибудь подземного ада, где нет света, и потому не нужны глаза. Если бы я умел рисовать, то изобразил бы его для вас; а слова предназначены только для описания тех вещей, что известны расе по её опыту; из тех же, кто мог видеть эти вещи, никто не пользовался речью для того, чтобы описать их. Ощупью прокладывая себе путь, это астральное чудовище наконец вцепилось в свою жертву — в пленного, находившегося в руках французов, в того, кто плевал в своих тюремщиков, охваченный безумием ненависти.

Нет, я не должен говорить вам о том, что произошло дальше; скажу лишь, что астральная душа пленного покинула своё тело и больше уже не вернулась.

Эту попытку рассказать миру о том, что мне теперь известно, можно сравнить с попыткой воспроизвести музыку Бетховена с помощью свистульки. Я чувствую себя сейчас так, как чувствовал бы себя математик, взявшийся обучать маленьких детей своей науке. Я не решаюсь говорить вам больше просто потому, что вы всё равно не сможете это воспринять.

Мир уже стар, мир считал себя мудрым, и вот до чего он дошёл!

Есть много убеждённых душ, желающих научиться чувствовать на астральном уровне. Я слышал однажды, как в вашем присутствии один человек сказал, что такая-то атака была «всего лишь астральной». Я слышал, но не сказал ни слова.

Да знаете ли вы, что представляет собою Астральный Мир, вы — ищущие знаний о нём? Астральный Мир — это мир ощущений, мир эмоций, мир любви и ненависти. И сейчас этот мир стал настолько плотным из-за переполнивших его дурных страстей, что его уже можно «резать ножом». И сейчас его действительно часто режут — ножами и штыками — и полчища демонов страдают от соприкосновения с этой сталью. «Всего лишь астральной!» Но даже астральный мир над Нью-Йорком, который, как вы знаете, ужасен, ничто — по сравнению с астральным миром над полями сражений. Держитесь от него подальше! Всё равно вы не сможете принести там никакой пользы. Если можете, отправляйтесь куда-нибудь в горы и ищите там, в чистом дыхании сосен, спасения от отравляющего астрального мира Нью-Йорка. Поезжайте туда и оставайтесь там до тех пор, пока давление не ослабнет. Там, где вы сейчас, вы тоже не сможете сделать ничего полезного.

В чистом воздухе сосновых лесов мне будет легче диктовать. Прочь от ядовитых испарений вовлечённого в войну Нью-Йорка, ибо дьяволы перемещаются вместе с ветрами ненависти, а вы не должны стать их жертвой.

Ваша работа ещё не окончена.

Письмо 45

Сверхчеловек

1 июня 1915 г.

В одной из верхних сфер Астрального Мира — не в самой сфере чистого разума, но очень близко к ней — я встретил прошлой ночью человека, который прохаживался туда-сюда, опустив в раздумье голову.

— Что тебя тревожит, друг? — спросил я, приблизившись к нему.

Он прекратил свои беспокойные метания и посмотрел на меня.

— Кто ты? — спросил он равнодушно.

— Я — судья, — ответил я.

В его глазах появился интерес.

— Ты, должно быть, откликнулся на зов моей мысли, — сказал он, — потому что мне действительно нужен судья.

— Ты хочешь, чтобы я вынес кому-то свой приговор? — спросил я, с трудом удерживаясь от улыбки после его странных слов.

— Да, я хочу, чтобы ты вынес свой приговор мне.

— И какое же преступление ты совершил?

— Я совершил — если, конечно, это преступление, о чём ты мне как раз и должен сказать, — в общем, я виновен в том, что вёл нацию к её собственной гибели.

— Изначально со злым умыслом? — поинтересовался я.

— Возможно, и так, — ответил он, — но не в том смысле, в каком подразумеваешь это ты в своём вопросе. Я никогда не думал, что у них хватит духу поверить мне.

— Ты пробуждаешь моё любопытство, — сказал я. — Кто это — «они»? И в чём именно они не должны были тебе верить?

— Это немцы, — ответил он, — немцы, которых я презирал. И они поверили моей теории о том, что человек становится сверхчеловеком, если делает только то, что ему хочется.

— А отстающих забирает себе дьявол?

— Да, отстающих забирает дьявол.

Он вперил в меня свой угрюмый взгляд, а я ждал продолжения его слов.

— Что за народ эти немцы! — сказал он наконец. — Что бы они ни делали, они берутся за дело слишком серьёзно. Им нельзя доверять никаких великих истин.

— Похоже, что они действительно разобрали твоё учение по косточкам, — согласился я.

— Я хотел сделать из них богов, — пожаловался он, — а вместо этого превратил их в дьяволов.

— Только Богу под силу творить богов, — сказал я. — Возможно, ты был слишком честолюбив.

— М-да! Возможно, я был слишком доверчив.

— Скрытность гораздо безопаснее, — подхватил я, — ты рассказал им слишком много.

— Или, может быть, слишком мало.

— Сколько томов это составило?

— Спроси об этом у библиотекарей. Только не у иностранцев — те всё время составляют из них сборники, чтобы угодить читателям.

— А чем я могу тебе помочь? — спросил я.

— Рассуди меня.

— А почему ты сам себя и обвиняешь и защищаешь?

— А кто ещё может обвинять или защищать меня?

— Тогда начни с обвинения.

— Я совратил целый народ и привёл его к катастрофе.

— Поясни подробнее.

— Я хотел излечить их от мягкотелости. Следуя за мной с присущей им обстоятельностью, они могли бы стать полностью твёрдыми: ни сердца, ни внутренностей.

— Продолжай, — попросил я.

— Я проповедовал сверхчеловеческое. А они поступали как недочеловеки.

— Пока что, — прервал его я, — ты обвиняешь только их, а не себя.

— Но как же я могу обвинять себя, не обвиняя их? — возразил он.

— Тогда и я попробую спуститься на ступеньку ниже и поговорить с тобой как человек с человеком.

— Хорошо, что ты не сказал — как душа с душой.

— Ну, с меня достаточно и человека! Как я уже говорил, ты был слишком честолюбив.

— Да, слишком честолюбив для человека; я слишком устал от людей и слишком любил то, чем мог бы стать человек!

— Похоже, мы уже перешли к защите, — сказал я.

— Из тебя ещё не выветрился судейский дух, — проворчал он.

— Ты ведь сам просил меня быть твоим судьёй.

— Да, это так.

— Мне жаль тебя, — сказал я.

Он улыбнулся снисходительно-грустной улыбкой.

— Похоже, у тебя есть и сердце и душа, — сделал вывод он.

— А ты слишком долго был один, — отозвался я, — ты растерял своё былое красноречие. Может, позволишь мне и обвинять, и защищать, и судить тебя? Ты сможешь прервать меня, когда захочешь.

— Хорошо, — согласился он.

— Ты был рождён под беспокойной звездой, — начал я. — Ты стремился следовать за героями, но они разочаровывали тебя тем, что были людьми. Тогда ты сделал своим героем себя, но это принесло тебе самое большое разочарование.

— Кажется, ты всё обо мне знаешь.

— В том и заключаются слава и позор твоего величия, что каждый знает о тебе всё.

— Я не согласен с этим! Всего обо мне вы не знаете.

— И чего же мы не знаем?

— Вы не знаете, как я любил человека!

— Но ты говорил о нём с презрением.

— Потому что он мог бы вырасти до сверхчеловека.

— О, да! Чтобы топить детей на «Лузитании», прорубать себе путь через Бельгию, растерять всех своих друзей и стать проклятьем для всей планеты!

Он поднял палец, останавливая меня.

— Ты говоришь сейчас не обо мне, а о немцах, — сказал он.

— Но они — единственные, кто довёл твою философию до её логического завершения.

— И поэтому ты смеёшься надо мной?

— Я вовсе не смеюсь над тобой. Я только излагаю факты. Это ты посмеялся над ними и чуть было не привёл их к гибели.

— Но я всего лишь проповедовал сверхчеловеческое.

— Настолько выше человека, что человек тебя просто не понял.

— Разве это моя вина?

— А чья же ещё?

— Может быть — их?

— Ничего подобного. В тебе было слишком много ненависти. И ты научил их ненавидеть человека.

— Я учил их ненавидеть всё то, что ниже сверхчеловеческого.

— Но ведь и сам человек — ниже сверхчеловеческого. Значит, ты научил их ненавидеть самих себя.

— Но и каждый из них — тоже был ниже сверхчеловека!

— Зато теперь каждый попытался им стать. Ты научил их этому. Они вообразили себе, что уже стали сверхлюдьми, стали выше добра и зла. Ты учил химии малых детей, и они взорвали свою всемирную колыбель.

— Я только хотел, чтобы они знали.

— Но начинать следовало с азбуки.

— А что бы ты назвал азбукой сверхчеловеческого? — спросил он.

— «А» — это любовь, «Б» — смирение, «В» — истина.

— Но почему же тогда я не научил их ни любви, ни смирению, ни истине?

— Потому что ни любви, ни смирения, ни истины ты не знал.

— Я не знал любви?!

— Да, любви ты не знал.

— И я не знал смирения?!

— Твоё высокомерие стало притчей во языцех.

— И я не знаю истины?!

— Тебе известна только половина истины, а половина истины — это ещё не истина, так же как половина яблока — это ещё не яблоко.

— Не хочешь ли ты сказать, что моё учение было ложным?

— И величайшей ложью в нём было то, что они могут превратиться в сверхлюдей, когда они ещё не готовы к восприятию сверхчеловеческого.

— Но человек должен возвыситься!

— Человек должен возвыситься над самим собой, а не над другими, — ответил я. — Чувствуешь, в чём разница?

— Чему же мне следовало их учить?

— Тому, что сверхчеловеческое — это слуга человека, а не обидчик и не тиран.

— Но они бы не поняли.

— Не будь столь самоуверен. Ведь нашлись же немногие, которые поняли Сына Человеческого...

— А, ты о нём!

—...Которого ты отверг.

— Но он учил людей быть рабами!

— «Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом».

— Ну, если ты хочешь цитировать Писание...

— Я цитирую Сверхчеловеческое.

— Значит, ты полагаешь...

— Я полагаю, что ты отверг единственный хорошо известный пример своего собственного идеала.

— И ещё ты думаешь...

— Да, я думаю, что ты сошёл с ума, потому что слишком поздно понял, что твоё учение — ложно. Я думаю, что ты просто не нашёл в себе достаточно мужества, чтобы опровергнуть свои собственные выводы и тем самым возвыситься над самим собой; возвыситься над собой и в самом деле стать Сверхчеловеком.

— Так ты думаешь, что я всё знал?

— Я знаю, что ты знал. Я знаю, что Он явился к тебе в видении, что ты сам понял, в чём была твоя ошибка, и что ты так и не смог принять своё новое понимание, потому что оно пришло к тебе слишком поздно.

— Ты знаешь слишком много, — сказал он.

— Ты просил меня быть твоим судьёй, — напомнил я ему.

— Но не палачом.

— Ты сам стал себе палачом и палачом своего народа.

— Моего народа! — презрительно процедил он.

— Я же говорил, что ты не знал любви! — напомнил я ему.

— И что ты мне теперь прикажешь делать?

— Возвращайся на Землю и учи людей тому, как человек может превзойти самого себя. Возвращайся на Землю и учи людей следовать за Сыном плотника, отвергнуть которого ты их призывал. Вернись в Германию и опровергни самого себя.

— Как же я смогу вернуться?

— В другом теле, конечно же, в чистом и здоровом теле, чистоту которого тебе придётся поддерживать.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сам прекрасно знаешь, что! Я ведь говорил тебе, что ты не знал Любви. Ты знал только привередливость, чванство и стремление произвести сенсацию.

— Ты задал мне трудную задачу, — сказал он.

— Вечность — штука долгая, — ответил я. — И к тому же новой Германии потребуется твоё новое учение.

— Должен ли я благодарить тебя? — спросил он.

— Не обязательно. Это я благодарю тебя за то, что ты не опротестовал мой приговор.

— Доброй ночи, — сказал он.

— Доброй ночи, — повторил я.

И душа Фридриха Ницше удалилась. Может быть, к вратам перерождения?

Письмо 46

Змий-искуситель

2 июня 1915 г.

После нашего вчерашнего разговора, когда я рассказал вам об измученной душе, попросившей меня вынести своё суждение относительно учения, совратившего целую нацию, я вернулся во Францию к полям сражений (уж меня-то немцы не смогут пустить ко дну своими торпедами).

Двигаясь не спеша вдоль немецких позиций, я увидел высокую величественную форму, с головой укутанную в чёрное, — ту самую, что я описывал в одном из предыдущих писем.

На сей раз я поприветствовал его, не дожидаясь, пока он сделает это сам.

— Ну, как идут твои дела? — спросил я.

Он отбросил своё покрывало, и я увидел перед собой мрачное и величественное лицо, на котором глубоко запечатлелись раздумья и порок.

— Идут, как всегда, — ответил он. — А чем был занят ты?

— Этим вечером — писал для мира людей, — ответил я.

Он рассмеялся.

— Ты писал им о мире?

— На этот раз — нет. Я писал о своём разговоре с одной великой и беспокойной душой.

— Да, я знаю.

— Откуда ты знаешь? Ты подслушивал?

— У меня есть свой «телефон дальнего действия».

— Замечательная вещь — телефон, — заметил я. — Это ты инспирировал его изобретение?

— Я? О нет! Я противодействовал его изобретению.

— Но почему?

— Это плохо, когда человек слишком много знает.

— Но когда человек, несмотря на все твои старания помешать ему, всё-таки изобретает что-нибудь, ты ведь пытаешься обернуть эти изобретения против него самого, не так ли?

— Разумеется.

— Ты — очень интересный собеседник, — сказал я. — А заинтересовал ли тебя мой разговор с душою Фридриха Ницше?

— Гораздо больше, чем ты можешь предполагать до тех пор, пока не узнаешь, почему он мне был так интересен.

— А ты объяснишь мне, почему?

— У меня нет причины держать это в секрете. Я откровенен с теми, кто способен видеть меня насквозь.

— А почему бы тебе не научить этому немцев?

— Это испортит мне всю игру. Я хочу уничтожить их после того, как они мне послужат, но если они всё поймут, то станут настолько правдивыми, что своею искренностью обезоружат весь настроенный против них мир.

— Но и в своей жестокости они сейчас достаточно искренни, — сказал я.

— О да! Но это совсем другое дело. А вот если бы они стали искренними в своём раскаянии, мир бы их простил.

— Ну, а что ты скажешь о Ницше? — спросил я.

— Только то, что вдохновлял его я.

— Ты неплохо потрудился.

— Я всегда очень серьёзно отношусь ко всему, что делаю.

— Расскажи мне об этом подробнее, — попросил я.

— Какого работника я мог бы приобрести, — воскликнул он, — не реши ты примкнуть к силам добра!

— Но я и здесь оказался неплохим работником, — возразил я, — мне даже удалось расстроить кое-какие твои замыслы.

Он рассмеялся резким, отрывистым смехом.

— Не думай, что это меня очень беспокоит, — сказал он. — У меня ещё много других возможностей. И если ты даже закроешь передо мною дверь, я всегда смогу пробраться через окно.

— А как тебе удалось приблизиться к Ницше?

— По-разному: то так, то иначе. Он закрывал дверь только перед человеком, а я, как видишь, всегда ещё и Сверхчеловек.

— Да, я заметил это ещё во время нашей первой встречи. Тот, кто выходит за рамки человеческого, должен сделать выбор между добром и злом.

— Нет смысла обманывать тебя, и я больше не буду пытаться это делать, — сказал он. — Да, это я побудил Ницше к проповеди немцам идеи сверхчеловека. Потому что, вообразив себя сильными, они могли избрать только путь зла.

— И что тебе это дало?

Вместо ответа он задал мне встречный вопрос:

— Ты когда-нибудь играл в шахматы?

— Часто и во многих жизнях, — ответил я.

— И тебе нравилась эта игра?

— Очень.

— Ты играл на деньги?

— Нет.

— Что же в таком случае вызывало твой интерес?

— Что? Да сама игра.

— Вот именно, — сказал он. — И я отношусь к своей работе как к игре. Когда я играю, я, конечно же, стараюсь выиграть. Но если и проигрываю, я всё равно получаю удовольствие от самой игры.

— И ты играл с душой великого человека?

— Как кошка играет с мышкой. Я обнаружил в нём искренний дух, но одно уязвимое место в его голове и такое же — в сердце. С ним я справился без особого труда.

— Но как тебе удалось этого добиться?

— Обычным способом.

— То есть?

— Лестью.

— И он не почувствовал подвоха?

— Пришлось обрядить ворону в павлиньи перья. Ведь он — эстет.

— Значит, ты всегда расхваливаешь свой товар, когда пытаешься всучить кому-нибудь кота в мешке?

— Не всегда в этом есть необходимость. Только когда имеешь дело с такими, как ты.

— Да, — сказал я, — ко мне ты пытался подъехать с речами о мире. Но у меня — слишком хорошее чутьё.

— Да, те, Другие, тебя многому научили.

— А Ницше когда-нибудь видел тебя так же, как я сейчас?

— Он видел моё гордое лицо и трепетал, ощущая мою силу. Он проникался завистью и стремился стать таким же, как я. Знаешь, это очень забавно, когда эти смертные в своей гордыне искренне стремятся подражать мне!

— И ты учил его быть сверхчеловеком?

— Да, и я учил его презирать Того, кто на самом деле был Сверхчеловеком.

— Ты хочешь сказать, что сам ты в действительности не Сверхчеловек?

— Мой ум — выше человеческого уровня, но всё остальное — ближе к земному.

— Но ты всегда держишься с таким достоинством.

— О, у земли и у всего, что связано с землёй, тоже есть своё достоинство!

— Неужели этот немецкий философ так и не узнал, кто ты такой на самом деле?

— Узнал, но только в самом конце, когда было уже слишком поздно, чтобы суметь всё проделанное повернуть вспять.

— Значит, — воскликнул я, — в конце он всё-таки увидел две формы сверхчеловеческого: тебя и Христа!

— Да, увидел. И то, что он увидел, свело его с ума.

— И тебя не мучает совесть из-за того, что ты делаешь?

— Совесть? А что это такое?

— Видишь ли, угрызения совести — это эмоция, которая возникает у людей, когда они чувствуют, что сотворили зло.

— Эмоция, которая возникает у людей, — повторил он. — Но я ощущаю только те человеческие эмоции, которые доставляют мне чувственное наслаждение.

— Например...

— Ты и в самом деле чересчур любопытен и чересчур назойлив!

— Признаю, я назойлив и любопытен, — сказал я. — Но мне это интересно: ты берёшься за дело длиною в целую жизнь — жизнь человека — только для того, чтобы превратить его в орудие достижения всего этого, — и я жестом показал на проходившую под нами линию фронта.

Глаза его заблестели, и он ответил:

— Что такое жизнь человека по сравнению с величием всего этого? Можно трудиться тысячу лет и так и не добиться ничего, сравнимого с этим!

— Значит, тебе это нравится, вся эта бойня?

— Что за глупый вопрос! Это вознаграждает меня за все мои труды, это прославляет меня, возвышает меня. Вся эта кровавая резня — дело моих рук и рук мне подобных.

— Неужели ты уже заранее планировал всё это, когда подбивал одного человека совратить своими сочинениями нацию?

— Да. И он был для этого идеальным орудием. Никто другой не подходил лучше него для достижения нашей цели — амбициозный, неудовлетворённый, аристократичный, самонадеянный, никого не любящий — в самом широком смысле этого слова, способный на безрассудную страсть и, следовательно, на разочарование, и, наконец, что тоже немаловажно, готовый воспринимать видения.

— В которых являлся ему ты?

— Да. Поначалу он видел меня во сне, восхищался мною и стремился мне подражать.

— А затем ты начал рассказывать ему о Сверхчеловеке?

— Да, используя при этом довольно старые аргументы: что женщин вообще не стоит принимать в расчёт, что женская любовь мешает мужчине, что женщина порабощает мужчину, если он не поработит её сам; что Природа — это дьявол, а не Великая Матерь, и потому её следует покорять всеми возможными способами; что человек возвышается до Сверхчеловеческого, когда отвергает всё, что может оказывать на него влияние, в том числе и Природу, и признаёт лишь то, что даёт ему свободу, например, своё превосходство над другими существами, его власть над ними, его власть над своими собственными мыслями, власть над добром и злом, над истиной и ложью.

— Твоё учение — само по себе великолепное сочетание истины и лжи, — сказал я.

— Разумеется, — ответил он, — но чего ты хочешь? Одной только истиной этого никогда не удалось бы добиться.

И он указал своей длинной рукой на простиравшееся под нами поле битвы.

— А чему ещё ты учил своего избранного ученика? — спросил я.

— Всему, чему он потом сам учил мир. Когда он удалил из своего сердца женский лик, я открыл счёт, а он решил, что немного приблизился к Сверхчеловеку.

Когда он начал раздуваться от гордости и чувства собственного превосходства, я записал в свой актив ещё одно очко, а он подумал, что уже совсем близко подошёл к Сверхчеловеку. Когда он читал Евангелие и смеялся про себя над смирением Сына Человеческого, я приписывал себе сразу два очка — одно против него и ещё одно против твоего Христа.

— Спасибо, — сказал я, — за то, что ты причислил меня к последователям распятого Христа. Тут ты не ошибся.

Не обращая внимания на это моё последнее замечание, он продолжал:

— Я поддерживал его стремление создать новый идеал вождя, нового Христа, Антихриста, сурового Немецкого Христа, который должен был покорить людей не любовью и состраданием, а твёрдостью и жестокостью. О, эту работу я проделал великолепно! Многие немцы установили этот мой идеал на место Сына Марии. Многие немцы поставили меня на место своего Солнечного Бога и назвали меня Сверхчеловеком, хотя у него и не хватило смелости прямо назвать меня Антихристом. Напротив, он приписал мои качества Христу и назвал нас обоих одним именем, и, прикрываясь этим именем, хотел уничтожить всякую жалость и сострадание в себе самом и во всех других, хотел уничтожить любовь, потому что она мешала ему стать таким, как я. Это я научил его поклоняться кресту как символу жестокости — не самопожертвования во имя любви к человеку, а жертвы во имя себя.

Он замолчал, глядя на звёзды, безмятежно сиявшие над нами.

— Мне кажется, — сказал я, — что ты и сам сознаёшь превосходство Христа над Антихристом.

И вновь он не обратил внимания на моё замечание, но продолжал развивать свою собственную мысль.

— Какое интеллектуальное наслаждение мне доставляло это превращение христианской нации в эгоистичных чудовищ, жестоких ко всему, что им самим не принадлежит! Любого иноплеменника они должны были ненавидеть, презирать, использовать, высмеивать и оскорблять всеми возможными способами. Я учил их, что только таким образом они могут превратиться в сверхлюдей, преодолеть свою человеческую природу.

— Но для чего ты рассказываешь всё это мне? — спросил я. — Почему ты выкладываешь передо мной все свои карты, если знаешь, что мои — всё равно лучше?

Когда он повернулся ко мне, его глаза, казалось, были готовы испепелить меня.

— Потому что я завидую тебе, — сказал он.

— Что это — ещё один завуалированный выпад против меня и тех принципов, которых я придерживаюсь?

Мой мрачный собеседник вновь рассмеялся своим отрывистым, невеселым смехом.

— По правде говоря, нет, — сказал он. — Ты уже давно не интересуешь меня как противник.

— То есть...

— То есть — мне уже надоело играть в эту игру, по крайней мере, сейчас. Да и души, которые мне удалось обмануть, уже устали от меня и от моего учения. Они уже видят перед собой новый свет — некоторые из них.

— Возможно, — сказал я, — они увидели свет Христа, истинного Сверхчеловека.

— Возможно, — согласился он.

— А ты сам видел когда-нибудь этот свет?

— Фу! — сказал он. — Неужели ты настолько самонадеян, что пытаешься обратить самого дьявола?

— Ну что ты, нет!

Вдруг он снова повернулся ко мне:

— Хочешь, чтобы я стал твоим учеником?

— Опять-таки, нет, — ответил я. — С этой просьбой тебе лучше всего обратиться к какой-нибудь доброй женщине. Её тебе легче будет обмануть.

— Похоже, что тебе известны все мои трюки.

— Мой Учитель многое рассказал мне о таких, как ты, и о ваших методах.

— Тогда мне остаётся только пожелать тебе приятного вечера, — сказал он и растворился во тьме.

Мир, ради которого я пишу всё это, тебе я стараюсь сообщать то, что может вооружить тебя знаниями. Когда Сатана просит вас обратить его, берегитесь, чтобы он не обратил вас. Когда Сатана показывает вам Сверхчеловека, даже самого Христа, сперва убедитесь, что этот его Христос — не Антихрист; убедитесь в том, что Он полон сострадания, что Его сердце скорбит о горестях и несовершенствах мира, что Его терновый венец действительно свидетельствует о Его самопожертвовании ради человека, а не просто служит Ему украшением. Ибо Он сказал: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». И ещё: «Берегитесь, чтобы кто-нибудь не прельстил вас. Ибо многие придут во имя моё, говоря: «Я — Христос», и многих прельстят, <...> ибо восстанут Лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных».

Письмо 47

Новое братство

9 июля 1915 г.

Я хочу рассказать о Новой Расе, приближающейся Расе. Мир сейчас вынашивает ребёнка, и уже нынешнее поколение сможет удивлённо заглянуть в чистые глаза младенца, который искупит грехи своих родителей.

Скрепите вашу веру со знаменем Новой Расы, трудитесь ради неё, готовьте для неё одежды и будьте готовы к её пришествию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: